Короткие каникулы Торен и Прэнсера

Досадные недоразумения преследовали Торен с завидным постоянством. Хотя завидовать, ясное дело, тут было вовсе нечему. Когда Санта Клаус взял ее помощницей, никто и не предполагал, во что это выльется. Происхождения Торен была несколько неопределенного. По виду — эльф, но ее кудлатая огненно-рыжая головенка порождала некоторые сомнения в паре-тройке веточек на ее генеалогическом древе. В роду Торен явно случались гномы-огнетворцы. Припоминаете: Ойн, Глойн… Да нет, не из книжки «Туда и обратно», первоисточник здесь совсем другой. Доподлинно известно, что сам Профессор позаимствовал своих гномов из Эдды… Не спрашивайте Старшей или Младшей, я не помню, а гуглить сейчас некогда. Можете считать Торен потомком любого из них. Ойна или Глойна, кто вам больше нравится. Пусть даже Толкиеновских. Это не принципиально.

С огнем у Торен были особые отношения. Она могла как извлечь пламя, так и погасить его буквально одним щелчком. Нет, Санта взял девчушку в свою свиту вовсе не за ее способности. Хотя умение разводить костры в экстремальных условиях не из последних, если ты большую часть года живешь на Северном Полюсе. Но Санта и сам волшебник, каких поискать, и без Торен как-то обходился. Так что зачем он ее взял в свою свиту, оставалась загадкой для самой свиты.

Миссис Клаус, мягко говоря, недолюбливала Торен. Старушку можно понять, ведь превыше всего она ценила порядок. А порядок, если под рукой постоянно вертится эта рыжая поскакушка, штука труднодостижимая.

Традиционно источником праздничной иллюминации апартаментов Санты была магия. Но прогресс добрался однажды и до самых северных широт, и, вероятно, чтобы экономить магическую энергию для иных добрых дел, Санта обзавелся ветряком, который стал снабжать усадьбу самой прозаической электроэнергией. Прозаической… Не для Торен!

Любопытный конопатый нос сунулся во все узлы, сплетения и сочленения новехонькой «машинки», крохотные пальчики проверили на прочность надежность и качество производства почтенной фирмы Сименс и… Ну, конечно! Ветряк завертелся с удесятеренной силой и при этом против ветра. А лампочки гирлянды, увивавшей все и вся, вспыхнули неестественно ярко и взорвались, усеяв окрестные сугробы мельчайшими осколками всех цветов радуги.

— Вот это да! — ахнул миляга Прэнсер. — В пух и прах!

Но прочие олени не разделили его восторга и только с поразительной синхронностью фыркнули и с шелестом качнули ветвистыми рогами.

— То-о-о-рен!!! — пискнули, вскрикнули, гаркнули и взвизгнули разом все трудяжки-эльфы за своими верстачками, безошибочно определив источник бед.

А рыжая кудлатая комета, рассеяв по снегу рукавички, башмачки и даже изумрудный колпачок с белой кисточкой, повизгивая на лету от переполнявшего ее восторга, унеслась к горизонту, очерченному всполохами северного сияния.

Белый ручной медведь Санты степенно повел носом, прослеживая траекторию полета озорницы, и нежно воркотнул:

— Торрррен…

В общем, сами понимаете, какие бы казусы и огрехи ни случались в усадьбе Санты, их источником и первопричиной в девяти случаях из десяти была Торен.

Но вместе с тем ее очень любили все окружающие. Ну, может быть, за исключением миссис Санты. Выходки Торен добрая старушка встречала всегда лишь неодобрительным покачиванием головы. И только изредка предельно вежливо пеняла девчонке. Но если вы когда-нибудь сталкивались с леденящей нордической вежливостью, то вам не нужно объяснять, почему Торен частенько удирала от нее во все лопатки.

Доведя умение драпать от миссис Санты до совершенства, Торен неожиданно для себя вдруг обнаружила, что может носиться по свету не хуже волшебных оленей. И даже обгонять самого Блитцера, не говоря уж о Рудольфе. И это умение пригодилось ей однажды просто не сказать как!

В тот тихий вечер на святки, когда минул третий день Рождества и все получили положенные в этот день подарочки от миссис Санты, добрая старушка решила навести порядок в своей заветной кладовке. «Колдовке», как упорно «не выговаривала» Торен. Во внезапное косноязычие девчонки, с лету запоминающей любой язык планеты, разумеющей птичий щебет и воркотню лесных зверушек, мог поверить только наивный миляга Прэнсер. Ведь даже у белого ручного медведя Санты это странное неумение Торен выговаривать простое слово вызывало сомнение.

Миссис Санта, умиротворенно мурлыча мелодию Jingle Bells, спускалась по ступенькам в свою кладовку, имея в арьергарде покладистого эльфа Гуилфи, нагруженного коробками. Сияющие баночки с джемами и конфитюрами, соленьями и маринадами, соусами и приправами, связки сушеных грибов и яблок, короба с вяленой вишней, черемухой, моченая клюква в бочонках, и прочие бесчисленные припасы покоились точнехонько на своих полочках, приступочках, уютно укрывались в шкафчиках и закуточках, с потолка свисали пучочки трав и коренья. Чистота и порядок были идеальными. Но перфекционизм миссис Санты не знал пределов совершенству, и она наводила порядок в своей кладовке с невероятным упорством и постоянством. Всегда. Но не в третий же день Рождества! Что ей вдруг понадобилось опять все перетряхнуть, перевернуть, пересчитать и покрутить! Для Торен намерение миссис Санты оказалось неожиданным и не очень приятным сюрпризом. Прокравшись в кладовку, рыжуха втихомолку лущила каленые лесные орехи для своих подружек-пичужек и между делом лакомилась всякой подвернувшейся под руку снедью. Все было так чудно, тихо и благолепно, и вот на тебе! Миссис Санта со своим «порядочком».

Торен мигом смекнула, что вежливого и назидательного выговора от миссис Санты ей не избежать, и предприняла невинную, как она думала, диверсию. Беззвучно щелкнув пальчиками, Торен наглухо погасила в кладовке все лампочки.

— Что это со светом? — удивилась миссис Санта.

Гуилфи, который успел разглядеть поверх груды коробок огненные вихры за бочонком с клюквой, только хмыкнул.

— Схожу за свечой, — решила миссис Санта. — Вечно с этой техникой какие-то неполадки.

«Какие-то… неполадки, — подумал Гуилфи, — наивная женщина! Имея в доме такое созданье как Торен, одна она может позволять себе роскошь до сих пор не догадываться о природе неполадок с техникой».

— Гуилфи! Я на тебя не наступлю? Где ты тут?

— Нет, мэм, не наступите, мэм. Я посторонился.

— Ага, вижу… Стой тут, я сейчас вернусь.

И миссис Санта отправилась вверх по ступенькам, все так же благодушно и безмятежно импровизируя на мелодию Jingle Bells:

— Мы сейчас с тобой вдвоем здесь порядок наведем!

Наведем мы здесь порядочек, не мечтая об ином.

Нам милей уютный дом, чем все грезы о былом.

Если все блестит у нас кругом, не печалься ни о чем!

И тут, рефреном песенке миссис Санты, из «колдовки» грянул самый неожиданный Jingle Bells!

Гуилфи, на свою беду, едва миссис Санта удалилась за свечами, театральным шепотом просуфлировал затаившейся в уголке Торен:

— Торен, живо верни освещение и смывайся через отдушину, пока цела!

— Угу!

Торен искренне собиралась вернуть освещение, но со стихиями она ладила не всегда, и вместо нежного свечения щелкнула пальчиками на полноценный фейерверк. Гуилфи едва успел юркнуть под лестницу, как оно началось… Внезапно в тесном пространстве завертелась бешеная шутиха, с шипением и ревом разъяренного дракона крутилась и металась она под сводами порядочной кладовки. Через три четверти секунды, под свист, лязг и дрязг, грохот и скрежет, под ослепительные вспышки фейерверков, гроздьями и астрами, расцветающими на глазах восхищенного свидетеля, со стеллажей обрушились все баночки и скляночки разом! Вероятно, тоже от восхищения.

Нежное мурлыканье миссис Санты оборвалось и… И тут бедняге Гуилфи довелось услышать немыслимое! К счастью для него, в старошведском он был не силен и понял тираду миссис Санты с пятого на десятое. Зато Торен поняла все от слова до слова. Девчонка с такой резвостью дунула сквозь отдушину в кладовке, что всем самым скоростным и самым волшебным средствам передвижения за ней было не угнаться ни за что.

— Торен! То-о-о-о-рен! Вернись немедленно!!!

«Ага, прям вот щаз! Ни-ни-ни! — свистящим шепотом подстегивала себя на лету рыжая хулиганка. — Ни-ни-ни! До возвращения Санты ни за какие коврижки!»

Торен неслась, не разбирая дороги, и даже не очень старалась ее разбирать. Промахнув в своем заполошном полете пару-тройку тысяч миль, девчонка наконец перевела дух и опустилась на заснеженную поляну в неведомом лесу.

— Решила прогуляться, Торен?

— А! Фух, Прэнсер, это ты! Как ты меня напугал!

— Я тоже неподалеку прогуливался, родичей навещал. А тут смотрю, ты куда-то мчишься, решил приглядеть за тобой. И едва догнал. Ну ты и скорости развиваешь. Смотри, как бы чего не вышло.

— Прэнсер! Все, что могло, уже вышло. Такого она мне точно никогда не простит.

— Кто не простит? Миссис Санта? Что ты там натворила?

— Не будем об этом говорить…

Торен обвела поляну взглядом и затаила восхищенный вздох. В морозном безмолвии зимнего леса тянули вверх к беглой луне свои ветви заиндевевшие столетние ели. Хрустальный блеск хвои нежно мерцал над нетронутыми сугробами.

— Ох! Вот это красота!

Прэнсер задумчиво пожевал бархатистыми губами морозный воздух и молча согласился.

К востоку от поляны широкая просека вела в неведомую даль. Как улица, обрамленная стройными елями. Торен подпрыгнула от радостного предвосхищения новой каверзы, а Прэнсер, взглянув на нее, несколько насторожился.

— Торен, ты тут все-таки полегче. Это не наше поприще. Здесь у них до Рождества еще долгонько и местные вовсю сейчас пашут. Не советую тут шкодить. Они могут тебя неправильно понять. Знаешь, как здесь говорят непрошенным гостям? Кто к нам с чем придет, того мы тем самым и встретим…

— Да? А кто у них тут за Санту?

— Дед Мо…

Грохот выстрела расколол морозную тишину просеки. Каким чудом Прэнсер успел, оправдывая свое имя, совершить этот даже не прыжок, а резкий кульбит, и отскочить от верной гибели, Торен даже не попыталась понять. Взвившись над поляной, крохотная огневушка мигом оценила ситуацию. Прэнсер, прорвавшись сквозь строй елей, несся сломя голову по глубоким сугробам вглубь леса. Верное чутье подсказало ему нужное направление, впереди были только сосны, ели и всполошенные выстрелом обитатели леса, совершенно для сказочного оленя безопасные. Вокруг поляны тоже не было ничего вредоносного, но зато прямо перед ней — метрах в ста на просеке сгрудились они… Охотники.

— Ты стрелял в оленя Санты!!! Да что мы вам сделали! — взвизгнула Торен и, не раздумывая, спикировала на главаря.

В секунду достигнув цели, Торен, как разъяренная пчела, зависла прямо перед носом опешившего стрелка по сказочной дичи.

— Ты, ты… Ты стрелял в Прэнсера, монстр! — не помня себя, верещала девчушка.

Стрелок вылупился на это внезапно возникшее в белом безмолвии явление — крохотную рыженькую остроухую девчушку в веснушках, и мир поплыл у него перед глазами. Главарь осел в снег и зажмурился, чтобы не видеть этого изумрудно-зеленого, как всполохи северного сияния, яростного взгляда.

Торен издала боевой клич и резко ладошками шлепнула несостоявшегося погубителя миляги Прэнсера по ушам. Мужику поплохело окончательно. Он полуоглох уже от верещанья девчушки, а тут еще и хлопок! Но Торен на достигнутом не остановилась, с неожиданной силой она выхватила из рук стрелка карабин премиум-класса и, не глядя на инкрустированный приклад, одним махом вырвала ствольную коробку из ложа. Ствол, вращаясь, полетел в одну сторону, приклад со всеми своими немыслимыми инкрустациями в другую. Обладатель раритетного оружия этот акт вопиющего вандализма не был в состоянии оценить, так как, плотно оглохнув, еще и зажмурился в своем сугробе. Зато его ватага мигом оценила: дружно побросав в снег свои навороченные стволы, обезоруженные охотнички брызнули врассыпную от яростной стихии кто куда.

Торен немного пометалась по поляне, не пропустив при этом ни одного карабина, и пятикратно повторила свой акт вандализма. Некоторые стволы она для разнообразия свернула калачиком, а из одного виртуозно слепила крученый крендель. После того, как приклады были разметелены в мелкую щепу, Торен отряхнула ручонки и, взвившись над полем как бы битвы, огляделась. След Прэнсера, уходивший вглубь заповедного леса, читался ясно. Еще мгновение и… Торен зависла уже над совсем другой поляной, где отдыхавший олень с кем-то мирно беседовал. «Вот везде у него знакомцы!»

— Прэнсер! Все чисто! Я с ними разобралась!

Олень Санты поднял гордую голову и, выдохнув облачко пара, хрипловато сказал:

— Спускайся, Торен, я готов тебя здесь кое с кем познакомить.

Торен послушалась, в голосе Прэнсера не было тревоги, только безмятежное умиротворение. На поляне перед оленем стоял некий странноватый даже для наших чудиков персонаж. Внешне он напоминал вывороченный древний пень, но ясные цвета лесного озера глаза, освещавшие его морщинистое лицо, явно свидетельствовали о ясном уме и прекрасной памяти.

Торен потупилась и вежливо присела в книксене.

— Здравствуйте, сэр.

— И тебе не хворать, Огневушка.

— Торен, — представил «пню» свою подружку Прэнсер, — а это мистер Лещ-чий.

Торен снова присела в книксене и ее личико озарила озорная улыбка.

— Наслышаны мы об вас, наслышаны. Милости просим в наши края, — неожиданно певуче проскрипел «Лещчий».

— Да мы тут ненадолго, транзитом… В Канаду, — не моргнув глазом, соврал Прэнсер.

— А хоть бы и надолго, гостям мы рады… Ты, Огневушка, поймал я твою задумку-то. Могем мы здесь слегка иногда улавливать задумки всякие, так ты не стесняйся. Задуманное сотвори. Это доброе озорство. Порадуй нас своей волшбой-то.

— Спасибо, мистер Леший, — правильно выговорила имя собеседника талантливая лингвистка. — Непременно сотворю, раз вам это в радость. Только вот там, на той поляне, я, уж извините, немножко насорила.

Леший рассмеялся, и лес отозвался на его смех, напоминавший треск деревьев в густой мороз. Зачирикали синички, процокали белки, где-то в отдалении робко подвыл одинокий бирюк.

— Не беспокойся, гостюшка, здесь найдется кому прибрать твой сор. Вершите, что задумали.

Олень и Торен распрощались с лешим и взяли курс на «Канаду», воодушевленные и празднично-радостные.

Леший, оставшись в одиночестве, взглянул через плечо на луну, и светило тут же укрылось в облаках. В наступившей полутьме и настороженной тишине, уже без посторонних глаз, леший досадливо крякнул, плюнул в сторону гомонящих в некотором отдалении браконьеров и неспешно обернулся огромным матерым секачом.

***

Пилот вертолета нахмурился, вглядываясь в облака, скрывшие луну. Штурман вжимался в кресло, ежился и в сторону отца-командира старался не дышать.

— Привет с большого бодуна? — буркнул пилот.

— Да не пил я, зубы спиртом полоскал. Ломят. На мороз, однако.

— Угу, а летом перед дождем…

Штурман заикнулся было, но робкое оправдание застыло у него на губах. Луна снова вынырнула из облаков и осветила невероятную панораму. Параллельно курсу, проложенному им, сквозь тайгу, от горизонта, пролегла светящаяся трасса. Ели и сосны, пихты и кедры вспыхивали хрустальными самоцветными огоньками. И прокладывали трассу, вдохновенно и безоглядно, летящие неведомо как эти двое: северный олень и примостившаяся у него на холке ушастая девчонка. Колпачок с кисточкой едва удерживался на рыжих развевающихся локонах, зеленая, в тон ему, шубка, мягкие башмачки…

— Э-э-э… — промямлил командир. — Скажи мне, что ты этого тоже не видишь.

— А, чего там? — махнул рукой штурман. — Глаз наметанный, курс налётанный. Не боись, командир, прорвемси-и-и…

Пилот в свою очередь поежился и вжался в кресло. Мигнул разок, другой. Виденье не исчезало. И скорости, зараза, не сбавляло!

— Блин-н-н! Но я-то не пил!

— Дык и я тверезый!

— А это тогда что! — выразительно простер широкую длань в сторону резвящейся в низких облаках парочки пилот.

Штурман удовлетворенно кивнул и в прищуре вгляделся в почти обрушившее психику пилота виденье.

— А! Ты про них-то? Это Торен и Блитцер, кажись… Резвятся. У них-то уже публика с Рождеством отстрелялась. Нового года мирно ждуть.

— К-хто-о-о? — простонал пилот.

— Торен точно! А олень… Или Доннер? Нет, точно Прэнсер! Вишь, как сиганул! Не боись, командир, оне тайге не навредят. Веточки не сломят, мышки не спугнут. Оне хорошие.

— Ты придурок? Если тебе после бодуна черти мерещатся, то это как раз тип-топ! Но мне-то за что! Неужели такое заразно?!

— Какое такое? — удивился штурман.

— Блитцеры твои, Доннеры! И эта… эта… эта, как ее там! И откуда ты, черт бы тебя не видал, их знаешь!

— А… ты про это. Дык у нас в детдому мультики про них кажин день крутили. И как на них не полюбоваться, глянь, как зажигают.

Тайга сверкала и сияла под магическими пассами озорной Торен.

— Ишь ты! — залюбовался и командир поневоле. — И правда — красиво!

— Сворачивай, чиф! Вона там наша заимка. Соберем этих сановных браконьеров. Их я тоже с детства знаю. Постоянно в детдом наведывалися… Подарками прямо закидывали, вот их бы черт не видал!

Пилот выполнил безупречный маневр и, прежде чем вертолет завис над заимкой, попросил штурмана:

— Ты, это… Не рассказывай никому. А то медкомиссию мы с тобой точно не пройдем.

— Понял, не дурак! Есть, чиф, будь сделано, чиф! О! А вот на это зрелище я бы любовался вечность! — внезапно захохотал штурман, обнажив безупречно здоровые зубы.

— Что там еще? А-а-а! Стреляй! Стреляй скорее! Сейчас этого, черт бы его, этого ИО секач распластает!

По территории огороженной, щегольски выстроенной из бревен кедра «заимки» неистовым смерчем носился громадина-кабан, аккуратно и методично поддавая под увесистый зад воющего и всхлипывающего главаря браконьеров. Свита, подвывая в унисон, зависала на бревнах трехметрового частокола.

— Да стреляй же ты! — надрывался пилот. — Стреляй!

— Не, не стану, — всхлипывая от смеха, отнекивался штурман. — Опасаюсь, однако, не в ту задницу попаду. А дедушка леший мне такой оплошки не простит.

— Какой леший! В кабана стреляй!

— Дык, командир! — штурман, злостно нарушая субординацию, покрутил пальцем у виска. — Опомнись! Хто ж в здравом уме в Хозяина стрелят?

— Да ты не в хозяина, в кабана стреляй!

— А, так у тебя свой хозяин… Ладно, не переживай за него. Дед его не поранил даже ни крохи. Только по корме надавал. И то, должён жеж и им кто-нито страх прививать. Да вот уж и все. Кончилась экзекуция. Садимся.

Секач растворился в облаке снежного вихря, поднятого не то лопастями, не то магией, и на дворе остался лежать на брюхе только натерпевшийся страху ИО.

***

Торен и Прэнсер до утра «гостили» в тайге, расцвечивая елки праздничной иллюминацией. А и то! Хозяин разрешил. Улица праздничных елок сверкала в заповедных глухих местах до самого Крещенья.