Я пошутила, Димка

Я ПОШУТИЛА, ДИМКА...

Хуже ли, лучше ли,

Ярче, тускнее ли,

Но тяжело, когда все вдруг нарушено.

Стрелки не шли, а дожди время сеяли,

И под стеклом грустный конь

твой игрушечный...

Перед самыми каникулами Ленка умудрилась переболеть гриппом. Следствием я вилась временная слепота.

Вот уже подходил к концу второй месяц летних каникул. Слепота прошла, но для подстраховки на некоторое время Ленку обязали носить черную плотную повязку. Снимать разрешали только перед сном при зашторенных окнах. Оставалось потерпеть несколько дней. Ожидание стало невыносимым. Ленка капризнячала. Часто уходила в свою комнату и там плакала. Родители не беспокоили. Понимали. После слез становилось легче.

За эти два месяца вынужденного бездействия Ленка даже научилась находить в одиночестве удовольствие. Плотная повязка не позволяла глазам отвлекаться на посторонние предметы, давая волю фантазиям. Ленка придумывала необычайные сказочные истории, в которых она была неприменно заколдованной принцессой, что томилась где-нибудь в темнице или подземельи. И красавец принц, подвергаясь смертельным опасностям, спасал ее.

В тот день, с которого все началось, Ленка, как в последние дни случалось довольно часто, наревелась и уже принялась было фантазировать, как появился гость, чем очень ее рассердил.

Гость — это Димка — сосед, одноклассник и просто друг.

Димка сразу заметил ее недовольство и спросил напрямик:

— В чем проблемы?

— Сильно любопытно? — огрызнулась Ленка.

— Да нет, не любопытно. — Димка хотел извиниться, но понял, что она настроена на ссору, подзадорил: — А хотя бы и так, что из того?

Еще находясь во власти разыгравшейся фантазии, Ленка выпалила:

— Человеку, может, жить недельку осталось, а ему любопытно. — И тут же разозлилась сама на себя.

О своих придуманных историях она никому не рассказывала. И что теперь делать с этой фразой?

— Кому жить недельку? — улыбнулся Димка. — Где недельку-то жить?

Его улыбку Ленка чувствовала покрасневшими щеками и ушами. Он почти смеется. Где же сочувствие? Ведь повязка вот она, на глазах! Факт, как говорит папа, на лице. Бесчувственный. Друг газывается, но мы еще посмотрим кто кого.

— Мне недельку! — выкрикнула Ленка, но из опасения, что услышит мама, перешла на шепот: — На этом свете мне недельку осталось жить.

Ленка любила пошутить, хотя это у нее не очень хорошо получалось. Но разве так шутят? Димка поморщился.

Ленка воспользовалась паузой:

— И никто об этом не знает.

Слова вылетали раньше, чем появлялась какая-нибудь мысль:

— Я и тебе не хотела говорить. Так что понимаешь… Это странная история. Сама иногда не верю этому. Все было как будто во сне, но мои глаза...

— Подожди, — остановил Димка. — О чем это ты?

Ленка уловила в его голосе интерес и уже обрадовалась своему сумасбродству.

Сейчас она придумает какую-нибудь страшно интерессную историю, а если Димка не поверит, скажет, что пошутила. Это замечательная возможность поделиться фантазиями. Когда человеку плохо, его вынуждены слушать. Обязаны выслушать. Такая вот реабелитация после затяжной болезни.

— Моя слепота — это только начало, — обреченно вздохнула Ленка.

— Не говори ерунду, — отмахнулся Димка. — Все же знают, что это временное явление и тебе даже на днях повязку снимут.

— Все, все, — усмехнулась Ленка. — Ты такой же, как все. Говорю же, никто не знает, что случилось на самом деле. А я еще хотела тебе рассказать.

— Ладно, рассказывай, — уступил Димка, ожидая розыгрыша.

Ленке вдруг стало скучно. Тоже мне, одолжение сделал. Только настроение испортил.

— Не буду я ничего рассказывать.

— Что, наврала?

Ну нет. Если бы сказал: нафантазировала, не так обидно, а то — наврала. Да это же совсем разные вещи!

— Ничего я не наврала! — сорвалась Ленка. — Просто пе-ре-думала! Никто не должен знать. Это тайна. Страшная.

— Никто?! — рассердился Димка. — А сколько я тебе своих тайн и секретов раскрыл, даже после того, как ты все выбалтывала?

Это была правда, и, чувствуя вину, Ленка решила искупить все выболтанные Димкины тайны одной, своей, самой страшной. Пусть даже выдуманной.

Это было прошлой осенью. Стояли последние теплые деньки. Из деревянных домов на нашей улице выезжали последние жильцы, оставляя сундуки, старые диваны и всякую ненужную мелочь...

Ленка рассказывала, будто читала по книге. Во-первых, для большей таинственности. Во-вторых, она никак не могла придумать, что могло лишить ее жизни, еще так мучительно: заставив переболеть гриппом перед самыми каникулами, а потом лишить зрения, а потом...

… Жители выезжали, оставляя дома и сараи открытыми и лишь один, совсем старенький, перекошенный, наполовину ушедший в землю был заперт на амбарный замок. Пустой дом сам по себе тайна, а такой древний, да еще на замке — большая тайна.

В этот день отменили последние три урока. Возвращаясь домой, Ленка решила заглянуть в него хотя бы через окошко. Но окна были совсем мутными от налипшей пыли, и она попыталась открыть замок.

(Ленка сама не заметила, как увлеклась своим рассказом).

… Это оказалось совсем просто. Под старым плетеным ковриком лежал большой, причудливой формы ключ. Как в сказке про Буратино. Я даже думаю, он был серебряный. Местами на нем поблескивала позолота, как на старом бабушкином перстне. Замок открылся, как только я сунула бородку ключа в отверстие. За этой, сколоченной, как калитка, дверью почти сразу была другая, обитая разноцветными кусочками старых одеял. Из ветхой материи, от легкого сквознячка, отделились миллиарды пылинок. Под лучами солнца, проникающими сквозь щели дощатых сенок, они колыхались золотой пыльцой. Я чихнула и золото разлетелось, будто взорвалась вселенная, только беззвучно. Мягкая дверь поддалась сразу, отошла без скрипа.

Маленькая комната служила одновременно и кухней и спальней. Дневной свет, тонкими струйками сочился сквозь муть грязных окон. В углах щетинилась тень. Из-за побеленной печки обиженно торчал старый, обшарпанный диван. В углу у двери прижался окрашенный под цвет пола стул. Над ним на самодельной полочке поблескивал обломок зеркала. Половицы жалобно поскрипывали сами по себе.

Тут я заметила над диваном окно, снаружи закрытое ставнями. На других окнах ставен не было. Подошла поближе, и вдруг на подоконнике что-то засверкало. Я забралась на диван и с удивлением рассматривала золотые бусинки. Их было много. Стоило дотронуться, они ртутью покатились на диван, с дивана на пол. Несколько самых крупных мне удалось подхватить на ладонь. На вид они были золотые, но весили не больше пыли.

— Оставь.

Я вздрогнула, зажала бусинки в кулаке и медленно развернулась всем телом. На стуле, что стоял в углу, сидела странного вида женщина. Длинное узкое платье красиво облегало фигуру. Черная блестящая материя отливала синевой.

На голове — остроконечная шляпа такогоже цвета. Хотя это больше походило на шлем. Она сидела прямо, казалось специально отклонив голову к стене, подальше от света.

Я слезла с дивана, не разжимая ладонь.

— Оставь, — настойчиво повторила незнакомка. — Это губительно для вас.

Я не понимала, для кого — для нас, но попыталась объяснить:

— Не знала, что это ваше. Думала… Не знаю вообще, что это, — торопилась я, чувствуя себя мышкой в мышеловке.

— Золотой горошек. Он не мой. Диван много лет впитывал мысли и чувства тех, кто здесь жил. Он впитал горе, радость, зависть, злость, обиды. Все, все, чем здесь жили. Со временем это превратилось в пыь, и, когда ее накопилось слишком много, она, как правильно ты заметила, растеклась ртутью. В царстве Времени это называют золотым горошком. Он имеет великую силу, сродни живой и мертвой воды. С его помощью можно вернуть человека из царства мертвых. Можно наоборот, отправить его туда.

Меня испугало, что она рассказывает сказки с серьезным видом. Сумасшедшая?!

— Не сказки, — устало сказала она.

Она слышала мои мысли!

— Ах да, я не представилась, меня зовут Большая Печаль. Будем знакомы.

Я смотрела во все глаза, с каждой минутой пугаясь все больше.

— Ты не хочешь назвать своего имени? — она сложила руки на груди. — Впрочем, мне оно известно. — И, показав на закрытое ставнями окно, продожила: — Там, царство Времени. Туда я должна переправить весь этот горошек. Для вас, для живых, он губителен. Надо знать, как с ним обращаться.

Я пожала плечами. Окно, как окно: старые крашенные рамы, стекло потрескалось. Какие-то глупости. Обернувшись на шелест материи, я замерла от ужаса: женщина проплыла к окошку по воздуху… и постучала в него. Тут я не выдержала и побежала.

Первая дверь распахнулась как бы сама. Вторая только загудела, как железная, когда я со всего маху в нее влепилась. От такого удара перед глазами поплыли круги и засверкали звезды. Взорвалась вселенная!

— Оставь горошек! — донесся голос из глубины комнаты. — Он губителен для тебя! Оставь, или умрешь!

Только у меня почему-то пальцы свело, и я никак не могла вытряхнуть этот проклятый горох. Обернулась: женщина стояла в проеме двери, плавно покачиваясь в потоке воздуха.

— Ты будешь умирать медленно. Никто не сможет тебя вылечить. Люди не знают средств от этого. Это не болезнь. И никто не поверит тебе, если вздумаешь рассказать.

Она, кажется, злилась, а у меня как будто язык отсох.

Она зашипела:

— Сначала ты ослепнеш-шь..

Тут во мне как будто сорвалась какая-то пружина. Я взвизгнула, пальцы разомкнулись, и в отчаянии я запустила в дверь горошком. Дверь распахнулась, чуть не выскачив из петель. Я вылетела во двор, поскользнулась на проклятых золотых горошинах и упала, больно стукнувшись затылком о порог.

… Очнулась от того, что услышала твой голос. Помнишь, ты возвращался после тренировки?

Ленка выжидала.

— Н-ну… — неуверенно произнес Димка.

— Ты тогда еще смеялся, когда я тебе шишку на затылке показала?

— А-а, точно! Так ты на подшипниковых шариках проехалась. Они там по всюду были рассыпаны.

— Димка, я тогда не догадалась: это, наверное, золотой горох таким стал.

— Точно, — заволновался Димка. — Что же ты мне раньше не рассказала?!

— Димка, я ведь тогда, пока лежала, решила: головой стукнулась, вот и показалось. Да и не поверил бы ты.

Ленка почувствовала возбуждение. Надо, как складно получилось, аж сама верить начала. И напугалась: мне же тогда умирать надо?!!

— Что же теперь делать, а? — заскулила она.

— Не знаю… — Димке передался ее страх.

— Димка, я жить хочу, — и Ленка заплакала.

Вернувшись домой, Димка никак не мог успокоиться. Очень встревожил Ленкин рассказ.

— Это что же значит, — рассуждал он сам с собой. — Ленка должна умереть и никто не поможет?! Рассказать родителям? Они повидали на своем веку… Так ведь не поверят. Ни за что не поверят. Может, все-таки Ленка наврала? Ну, не наврала, сочинила. Она, конечно, может присочинить, но так… и ведь глаза… Хотя грипп… Нет, так врать никто не будет. Я еще когда увидел, что она лежит у порога этого дома, почему-то испугался. Предчувствие. Еще она наотрез отказалась войти в дом и убежала. Потом я дразнил ее трусихой, а она странно отмалчивалась. На нее это не похоже. Как она эту женщину называла? Большая Печаль — точно! Может эта Печаль не весь еще горошек собрала? Может можно там ее найти и поговорить? Точно! Дом тот еще стоит. Все снесли, а он… Надо пойти, проверить.

От такого решения Димка повеселел. И, не откладывая, отправился на разведку.

В конце улицы, где совсем недавно стояли старые дома, была разровненная тракторами площадка. Здесь же стоял бульдозер, нацелившись лопатой на последний, завалившийся дом.

— Успел! — обрадовался Димка.

Он очень удивился: дверь на большом амбарном замке. Кому надо его запирать? На крыльце, под плетеным ковриком, ключ такой, как Ленка говорила: серебряный с остатками позолоты. Приманка, или ловушка? Только замок открылся не сразу, пришлось несколько раз повернуть ключом. Прежде, чем переступить порог, Димка зачем-то обернулся и посмотрел на дом, где жил, где доживала последние дни Ленка.

Солнце стояло еще высоко, но уже тянуло вечерней свежестью.

Может быть удастся вернуться до прихода мамы.

В этом доме Димка бывал не раз, но тогда еще не знал страшной тайны. Сейчас все в нем казалось необычайным.

Дверь, обитая лоскутами одеял, мягко отворилась. Над диваном, действительно было окно, снаружи закрытое ставнями. Раньше Димка его не замечал.

Стоя посреди комнаты, он нерешительно позвал:

— Большая Печаль!

Тихое эхо ответило изо всех углов. Свет замутило пылью. Димка подождал, но еще раз окликнуть испугался, — так странно здесь звучал его голос. Он прошел к дивану, уперся коленом в старую обивку, дотянулся до окна и постучал по растресканному стеклу, а по звуку будто в железную дверь. И все равно — никакого ответа. Немного поразмыслив, Димка решил открыть ставни: может, что-то изменится.

Он вышел во двор, обошел вокруг дома несколько раз — ставен не было. Только потом сообразил заглянуть под доски, приставленные к стене. Их было немного, но стояли, должно быть, давно. Чтобы заглянуть под них, пришлось поработать. Доски как будто приросли одна к другой. У сарая стояли ржавые, но еще крепкие, грабли. Просунув их между досками и стеной, Димка потянул на себя и, наконец, увидел, что хотел: потрескавшиеся от времени некрашенные ставни. Димка подналег.Доски медленно отошли и повалились на землю. Ставни, как будто этого ждали — заскрипели, открываясь, и повисли на съеденных ржавчиной петлях. Димка побежал в дом.

Обе двери закрылись за ним громко и плотно.

Димка поднялся на диван. В окно было видно ту часть двора, где он только что был.

— Обманула! — он с досады ударил кулаком в раму.

Послышался отдаленный гул, рамы распахнулись...

Свет угосающего дня, проникая во все остальные окна, плавными струйками поплыл в это, открытое, становясь за ним зеленовато-серебристым.

— Вот оно!

Двор за окном исчез, исчезло небо. Там ни осталось ничего, кроме странного света.

Димка понимал, что еще не поздно повернуть назад, но вспомнил черную повязку у Ленки на глазах и, согнувшись, полез в окно...

По ту сторону — ни неба, ни земли. Только странный свет, что казался липким, а под ногами, насколько хватало глаз — гладкая шахматная доска в синие и серебристые квадраты.

— Прямо, как ежик в тумане, — сравнил себя Димка и, чтобы хоть как-то отогнать страх, запрыгал по клеткам. Потом устыдился:

— Ленке пдохо, а я тут в классики играю.

Он все шел и шел, но ничего не менялось. Глаза начали уставать от однообразия. Димка пробовал бежать, но и это не помогло. Он так и оставался ежиком в тумане. А если это будет продолжаться бесконечно? Что тогда?

Как бы в ответ на его мысли невдалеке миражем всплыл высокий, остроконечный дом. Черные стены матово поблескивали. Дом, покачиваясь, приближался. Когда первая ступенька длинного крыльца подплыла Димке под ноги, дом прекратил движение. Щелкнув, распахнулась дверь.

В проходе показалась Большая Печаль. Димка узнал ее сразу. Сделав вниз по ступенькав два шага, она остановилась, скрестила руки на груди:

— Приветствую тебя, юный рыцарь!

Димка аж обалдел от такого обращения, но быстро опомнился, открыл было рот, чтобы рассказать зачем пришел...

Печаль, предупреждающе подняла правую руку:

— Я знаю, зачем ты здесь! Лживая девчонка просто обманула тебя. Да, да. Напрасно ты ей поверил. Она действительно познакомилась со мной, когда потеряла зрение, но о таком моем существовании и понятия не имеет. Как и все в вашей жизни.

— Неправда, — улыбнулся Димка, — как бы я тебя нашел?

— Нашел, потому что очень хотел, а насчет твоей подружки… Посмотри, — она звонко щелкнула пальцами.

В воздухе будто прорезали окно: у зеркала крутилась Ленка. Она разглядывала свое отражение. Рядом стояла ее мама.

Они о чем-то говорили, но звука не было. Большая Печаль еще раз щелкнула...

— Мама, мамочка, я так рада! — визжала Ленка.

Под глазами у нее расплылись темные круги. Она прикасалась к ним, вопрошая:

— Это пройдет?!

— Пройдет, дочка, пройдет. Это все пустяки по сравнению с тем горем и большой печалью, что мы пережили в первые дни твоей болезни.

Ленка почему-то вздрогнула, но вновь повеселела:

— Завтра я пойду на улицу! Как я соскучилась!

— Ну, а сегодня пойди, покажись своему рыцарю. Пусть порадуется.

— Завтра зайду, — нахмурилась Ленка.

— Как хочешь, — мама пожала плечами.

Звук исчез. Димка не знал, что и подумать, но упрямо сказал:

— Это неправда.

Изображение погасло.

— Так чего же ты хочешь? — ухмыльнулась Большая Печаль. — Я помочь тебе не могу. Сам видел, спасать некого, а будешь упорствовать, спасать придется тебя, да некому будет. Она в свою сказку не поверит. Даже тебе.

— Мне нужен золотой горошек, — вспомнил Димка. — Им можно спасти...

Большая Печаль рассердилась:

— Я бы на твоем месте воспользовалась возможностью и, пока не поздно, вернулась домой.

— Не вернусь, пока...

— Не вернешься сейчас, никаких "пока" не будет, — резко перебила Печаль.

— Я готов, — упрямо сказал Димка.

— Ну, что же, иди, — Большая печаль поднялась в дом.

Двери закрылись. Мираж, уплывая в даль, растворился.

— И пойду, — огрызнулся Димка, оставшись один.

Так как выбора не было, он побрел вслед исчезнувшему миражу.

Вскоре зеленый свет плавно перешел в розовый. Местами коконами поднимался свет голубой. Коконы покачивались, передвигались по клеткам. Наблюдая, Димка увлекся, а когда увидел, идущую на встречу девочку, вздрогнул от неожиданности.

Она несла карзинку, накрытую листком лопуха. Подошла к Димке, оглядела его руки и строго спросила:

— Ты почему не работаешь?

Димка растерялся, но ответил:

— Я здесь по делу.

— По какому? — девочка подозрительно сощурила глаза.

— Мне нужен золотой горошек.

Девочка почему-то попятилась, пряча карзинку за спину.

— Ты что? — Димка попытался приблизиться.

Девочка отскочила, покачнулась. Карзинка наклонилась, из нее посыпались золотые горошины. На вид тяжелые, они опускались на землю подобно тополиному пуху.

Димка наклонился, протянул ладонь.

— Не шевелись!

Девочка медленно опустилась на колени и потихоньку, загребая горошек в горсти, складывала его обратно. Наконец она поднялась.

— Ты кто? — спросила и сново завела карзинку за спину.

— Я тебе все расскажу, — пообещал Димка, — но сначала скажи: это золотой горошек?

— А ты не знаешь?

Тут послышался легкий гул. Девочка насторожилась, прислушалась. В вышине появилась какая-то тень.

— Бежим! — крикнула девочка, схватила Димку за руку и потащила за собой.

Они бежали как-то странно, заскакивая в голубые коконы. Сделав передышку, продолжали бег. Кто-то их преследовал. Над головой неотступно кружили тени. Гул слышался все отчетливей. Димка совсем выбился из сил, а девочка будто не чувствовала усталости. Под ногами затрещали сухие ветки.

— Все, можно не бояться, — сказала девочка.

Димка рухнул в прохладную траву.

— Кто это за нами гнался?

— Забавы, — ответила девочка. — Они питаются позолотой с горошка, и он становится непригодным.

— Так все-таки у тебя в карзине он?

— А тебе-то что?

— У меня друг умирает! Горошек может помочь. Ты не знаешь, как им пользоваться в таких случаях?

— Не знаю, — девочка смотрела на Димку с удивлением и любопытством. — Как ты здесь очутился?

— Может, я, как ты. Ты вот как сюда попала?

— Я умерла, — спокойно ответила девочка.

— Как?! — подскочил Димка. — Ты, что?!

— Тут же царство Времени. Ну, не само еще, но все-таки.

Они замолчали, разглядывая друг друга.

Димка первый нарушил тишину:

— Большая Печаль говорила, что горошек может помочь выйти из царства...

— Из царства мертвых, — подсказала девочка. — Знаю, только как? Да мне и знать незачем.

— Ты что, не хочешь обратно?

— Нет. Там я часто болела, была слепой с рождения… Нет, мне туда не хочется.

— Но ведь родители...

— Если бы они знали, как мне здесь хорошо, только рады были бы. Здесь я зрячая...

— А горошек зачем собираешь? — попытался сменить тему Димка.

— Мы относим его на главный конвейер, по нему он уходит в царство Времени.

— А разве здесь не царство...

— Здесь только инкубатор. В нем мы проходим адаптацию и подготовку. У входа нас встречает Большая Печаль. Объясняет все. Для нас сбор горошка — это шанс… Я не очень поняла, знаю только, это хорошее дело. Никто не заставляет, не подгоняет, но от количества собранного зависит, как примет Вечность — королева в царстве Времени.

Димка понимал с трудом.

— Ты здесь не одна?

— Конечно, нет.

— Взрослые тоже есть? — спросил он с надеждой. От взрослых толку, наверное больше будет.

— Для каждого возраста свой инкубатор, — девочка недоуменно пожала плечами, — а тебе что, Большая Печаль ничего не объяснила?

— Тут, знаешь, такое дело… — и Димка все рассказал.

Девочка слушала внимательно, а под конец спросила:

— Чем же я могу тебе помочь?

— Скажи, кто может знать секрет золотого горошка?

— Думаю, только сама Вечность. Может, Большая Печаль, но она не скажет. Это точно.

— Тогда, как мне попасть к Вечности?

— По-моему, у тебя ничего не получится.

— Думаешь, Вечность не станет меня слушать?

— Ты сам ей ничего не скажешь, — девочка почему-то опустила глаза.

— Как так — не скажу?

— В царство времени только одна дорога, — медленно произнесла девочка, — через полосу забвения. Это чистка.

— Что это значит?

— Пка мы помним, что с нами было там, понимаем, что происходит здесь. Пройдем полосу забвения — все забудем. В царство Времени, к ее величеству Вечности приходят чистыми. Наши воспоминания уходят в ее архив.

Девочка вдруг вскочила:

— Пошли быстрее!

— Куда? — в Димке мелькнула надежда.

— Надо отнести на конвейер этот горошек и пойти собрать еще.

— Куда?

— В хранилище. Большая Печаль забирает его оттуда. Там она хозяйка, но сюда ей нельзя. Вот нам и приходится бегать.

— Ты что?! — возмутился Димка. — Мне к Вечности надо!

— Послушай, раз уж ты здесь, хочешь— не хочешь, встретишься с Вечностью. Так чего сидеть и ждать? Пойдем собирать горошек.

— Что?! У меня же… — Димка от догадки чуть с ума не сошел. — Мне же память сотрет!

— Там, говорят, хорошо, — будто извиняясь, сказала девочка.

— А Ленка? Как же Ленка?!

— Посмотри на меня. Мне плохо, как ты думаешь?

— При чем здесь ты? Да, у вас тут хорошо, а там...

— Она умрет, ей тоже хорошо будет. Я вот с рождения слепой была, а сейчас...

Поняв о чем девочка говорит, Димка растерялся:

— Ну да, а родители?

— Я тоже не сиротой была, — обиделась девочка.

Димка совсем был сбит с толку.

— Выходит, если здесь хорошо, нам всем теперь умереть надо? А кто жить будет?

— А зачем жить? — теперь уже удивилась девочка.

— Ну я не знаю… Не знаю. Не знаю! — вдруг рассердился Димка. — Но я жить хочу. Я хочу жить там, понимаешь?! — Он схватил девочку за плечи и сильно тряхнул. — Ты была с рождения слепой. Небо. Солнце. Что ты понимаешь?!

— Мне больно, — прошептала девочка.

Димка отпустил и, извиняясь, сказал:

— Не хотел. Но она не знает, что здесь хорошо, и родители не знают. Я должен ей помочь.

Вдруг лес исчез. мимо с мягким скрежетом поползла широкая резиновая лента, на которой стояло множество разноцветных коробочек. Одни были пустые, в других до самых краев золотился горошек.

В воздухе зазвенело. Приятный голос оповестил:

— Внимание, будте готовы. Полоса забвения!

Девочка испугано повернулась к Димке:

— Спасайся!

Димка попробовал бежать, ноги заскользили, как по льду. Навстречу поплыл большой шар с золотящимися в нем пылинками.

— Димка, держи! — крикнула девочка, исчезая в шаре и кинула ему карзинку.

Димка рванулся навстречу. Успел подхватить карзинку на лету, но не удержался и, падая, почувствовал, как горох больно бъет по голове, спине, рукам, ногам...

Димка потянул носом — до тошноты пахло какими-то лекарствами. "Странно", — подумал он и попытался открыть глаза. Но веки будто стали свинцовыми. Попробовал подняться — страшная боль прошила от головы к ногам.

— Димочка, сынок, лежи, — услышал он не то шепот, не то плач.

— Мама! — обрадовался Димка с трудом поднимая веки.

К лицу, капая горячими слезами, наклонилась старая женщина.

— Мама, — удивился Димка — ты где?

— Здесь я, здесь, сынок, — прошептпла женщина.

— Почему ты седая?

— На улице уже снег, — голос женщины дрожал.

— А я где?

— Ты в больнице. Сынок, Димочка… — мама расплакалась и исчезла.

В стороне послышался еще чей-то плач.

— Ленка, — вспомнил он, — где Ленка? — он попытался разглядеть ее в этом ярком, но мутном свете.

— Здесь, здесь я, Димка!

— Ленка, что случилось?

— Тебя нашли под обломками старого дома, когда его сгреб бульдозер, — она замолчала.

— Что с тобой, Ленка, ты видишь?

Две большие веснушки на ее лице почему-то замигали. На щеке у Димки стало горячо от слез.

— Почему плачут веснушки? — не понял он.

— Димка, это не веснушки. Я вижу, вижу! — Она начала громко всхлипывать.

— Ну вот, значит все хорошо, значит, я успел...

— Димка?! — догадалась Ленка, — Димка-а-а… — она по бабьи завыла: — Я пошутила-а-а...

Голубой туман, серебрясь встал между ними.

— Я пошутила, Димка! — закричала она.

Мелко дрожа, на его щеку легла мамина ладонь:

— Димочка, Дима, сынок...

На него поплыл большой шар, в котором порошило золото.

— Там хорошо, мама...

— Внимание! Будте готовы — полоса забвения!

Димка вглядывался в глаза Вечности. Они были бездонными. Это завораживало и пугало.

— Тебя удивляет, что ты все помнишь? — спросила Вечность.

Димка кивнул.

— Ты пожертвовал жизнью, спасая другого. Честь и хвала тебе, рыцарь! За это твоя последняя воля будет выполнена. Только предупреждаю — возврата нет. Об этом не проси.

Димка задумался. Вспомнил седую мать, и сердце защемило от жалости. Вспомнил, как страшно выла Ленка. На ней осталась вина. На всю жизнь. Непосильная ноша. Выдержит? А если нет?.. Хватит одного горя.

— Хочу, чтобы Ленка не мучалась. Пусть забудет свою сказку.

— Но она жестоко пошутила, — возразила Вечность. — Она понесет наказание. Последует расплата.

— Разве я не расплатился?

Молчание.

— Молодец, прошел и это испытание. Будь по— твоему. Значит, .....?...

— Меня у них не было! — потребовал Димка и прошептал: — они были у меня...

— Да свершится! — провозгласила Вечность лукаво подмигнув, вдруг заслезившимися глазами.

— Моя слепота, это только начало, — обреченно вздохнула Ленка и вдруг рассмеялась: — Пошутила. Я пошутила, Димка!