Егорка

— А мы летом с сыновьями на раков ходили. Вот перед самой войной. Решили до сенокоса раками попраздновать… Маруся тогда кукурузы наварила. Вот мы и отправились. В ночь. Я да Михалёк мой, да Егорка, младшенький. Сидели мы на берегу у костерка да тех раков шелушили… Егорка в ночь был первый раз, его сморило быстро. А мы с Мишаней…

Тихий с присвистом от напряжения говор нарушал мерное поскрипывание телег и глухой звук шагов сотен ног, оставляющих за спиной лесную дорогу. Иногда где-то позади устало всхрапывали лошади или становился слышен еле сдерживаемый стон кого-то из раненых на подводах. Наверху в кронах вызолоченных заходящим солнцем деревьев, поскрипывающих на ветру, вдруг звонкой дробью зашёлся дятел. Иван вздрогнул — так неожиданно прозвучал этот раскатистый весёлый звук, нарушив тишину октябрьского леса. А ещё он отчего-то напомнил другой звук, сухим треском извещающий — смерть совсем рядом.

Да, рядом. Всего лишь во вчерашнем дне. Дне, когда вокруг рвались снаряды, автоматные очереди выкашивали сухую траву, а вместе с ней и советских бойцов. Его бойцов. Его братьев по оружию. И пусть они тоже не остались в долгу, знатно потрепав немецкий арьергард, но всё же соотношение потерь наших и фашистов несопоставимо. И если честно, кабы не партизаны, прикрывавшие отход через болото по одним им ведомым тропам, было бы ещё хуже. Сегодня задержку, связанную с тем отходом, приходится спешно навёрстывать, нагоняя основные части армии генерала Ерёменко. Хотя сам план заманить врага в топи и расстрелять из засады был хорош. Жаль, не было возможности и технику их там утопить…

Комдив тряхнул головой, отгоняя чёрные мысли и в который раз напоминая себе, что сейчас нужно думать, как быть дальше. Думать о тех, кто остался, и о том, как выводить их из окружения. И пусть дивизия его за прошедшие месяцы сильно поредела и насчитывает хорошо если тысячу бойцов, да и вся третья армия численно на армию тянула теперь лишь условно. Но даже такие они ещё ой как смогут потрепать нервы и хвосты рвущейся к Москве фашистской своре. Вон, генерал Ерёменко в этом не сомневается, значит и он не будет. Ведь каждый их наскок на тылы врага хоть немного, но задерживает немецких захватчиков, хоть на сотню, но убавляет численность их солдат в каждом последующем бою…

— Ночь, помню, сказочная была, — снова заговорил Петрок, лёжа на соломе подводы и прижимая руки к животу, на котором белая ткань перевязки снова начинала напитываться кровью. — Тёплая, тихая. Только лягушки по берегам запевали… Речка у нас знатная. Вепринка. Небольшая, но вёрткая. Мальцы мои с дружками часто с неё карасиков да голавля таскали… — В голосе солдата промелькнула улыбка. — Парни у меня мировые. Старший, одиннадцать годов, уже пытается наравне со мной во всём быть. На батю моего похож… А младший, Егорка, девять годков недавно минуло. Глаза ясные, как у матери, кажется, изнутри светятся… и дочка ещё, Леся, озорница маленькая… Здесь недалеко деревня наша. Лисна зовётся… Места там красивые… Так хочется обнять их. К сердцу…

Командир споткнулся на последних словах бойца и бросил быстрый взгляд на едущую рядом телегу, когда смолк последний шёпот.

Петрок лежал, по-прежнему прижимая к себе ладони. Только бледное, заострившееся лицо склонилось набок и глаза закрылись, словно от усталости.

Иван протянул руку и тихонько потряс раненого за плечо.

— Петрок, — тихо позвал командир. Пальцы ладоней внезапно похолодели, и он негромко приказал: — Медсестру сюда.

Кто-то быстро метнулся назад, и вскоре среди людей и тянущегося обоза замелькала невысокая фигурка спешащей к нему женщины в расстёгнутой шинели. Она на ходу перевязывала волосы белой косынкой, переводя встревоженный взгляд с комдива на крытые соломой дроги. Подбежав, не останавливая телегу, протянула узкую ладонь к неподвижному мужчине, проверила пульс. Осторожно приподняв его руки, посмотрела на зацветающие бинты, нахмурилась и, глянув мельком на уходящее за деревья солнце, спокойно будто сама себе произнесла:

— Спит. — После обернулась и добавила: — Иван Степанович, у нас четыре возка с тяжело раненными. И ещё есть нетяжёлые, но их уже шатает. Нужно останавливаться. Иначе в следующем бою эти нетяжёлые винтовки не поднимут, не то что себя в атаку.

— Я вас понял, Анна Николаевна, — кивнул комдив и тут же подозвал Сашко, своего зама. — Ищем место для ночлега.

— Есть, — козырнул тот и растворился среди людей. Иван в который раз подивился этому, безуспешно пытаясь отследить медные вихры парня. Потом взгляд его вернулся к Петроку. «Здесь недалеко деревня наша. Лисна зовётся…» — эхом прозвучали в голове услышанные слова. И резко развернувшись, командир двести пятьдесят третьей стрелковой дивизии, не разбирая дороги, направился в лес.

Его никто не окликнул. Колонна медленно останавливалась, ожидая дальнейших распоряжений и подтягивая растянувшийся хвост.

Отойдя недалеко от дороги, Иван опустился на землю прислонился спиной к укрывшему его от чужих глаз стволу, стянул в головы фуражку и прижав её к лицу тихо завыл. «Здесь недалеко… Лисна…»

Они миновали её сегодня утром. Лисна — так значилось на карте. Небольшая деревенька примерно десятка два дворов пригрелась между крыльями расписного осеннего леса. Совсем рядом — речка, а чуть дальше — прозрачно-голубая широкая заводь в ресницах камышей под неярким октябрьским небом. Красивые места, правда красивые. Только вот…

Крепкие ухоженные домики с невысоким штакетником слепо пялились на пришедших выбитыми окнами и щербато скалились дырами местами разломанных заборов…

Белая косынка, сорванная с чьей-то головы, сиротливо прижалась к обочине, вбитая в землю грязным сапогом, а дальше…

Дальше за качающимися на ветру распахнутыми воротами — её хозяйка. Простоволосая, молоденькая девчонка, с запёкшейся кровью на разбитых губах и такими же засохшими бурыми пятнами, узором боли раскрасившими ноги в прорехах подола разодранного платья. Сломанная кукла, брошенная за ненадобностью боле…

Седой мужчина, раскинув руки, лежал на земле, вбирая навсегда застывшим взглядом холодную синь вышины. Словно хотел взлететь, но не пускает зажатая в ладони сабля и тянет назад грязно-багряный плащ, натёкший из пробитого горла…

Почти в каждом дворе, где на цепи, где так лежали мёртвые собаки. Стеклянные глаза, вываленный язык, и всюду кровь. У одной морда была выпачкана красным и выломаны зубы. В загривке торчал топор…

А ещё запах. Тошнотворный запах сладкой гари забивал нос ещё на окраине деревни и становился нестерпимым у большого пепелища, бывшего когда-то чьими-то домами, а ставшего теперь погребальным костром…

И ни души. Не вернулись сюда пока люди. Оттого и стынут на осеннем холоде тела замученной девчушки и седого воина…

Иван смотрел на сожжённые остовы не верящим взглядом. В боях гибнут солдаты. Под бомбёжками умирают мирные жители. Это он понимал, издержки войны. Страшные, но понятные и объяснимые. Но то, что он видел сейчас, оправдать было нельзя. Объяснить — тоже.

— Господи, отец наш небесный! — глухо заговорил кто-то рядом и медленно перекрестился. — Прими души их…

Но его тут же зло перебили:

— Боец, отставить! — Появившийся словно из-под земли замполит схватил молившегося солдата за грудки и, встряхнув, яростно зарычал, глядя тому в глаза: — Бога нет! Нет, слышишь, солдат?! Мы делаем свою жизнь сами, без вмешательства бога! И всё это, — он махнул рукой за спину, — запомни — сотворили наши враги! И они за это ответят! А теперь — кругом!

Солдат, побледнев, развернулся и побежал прочь, к окраине. А Иван посмотрел вслед удаляющемуся бойцу и тихо обратился к своему заму:

— Хороший ты мужик, Фёдор, только не понимаешь пока, что иногда людям нужно что-то большее, чем идеология.

Но тот, выслушав командира, неожиданно удивил, глухо и едва слышно ответив:

— Нет, Иван Степаныч, именно здесь и сейчас я окончательно убедился, что нет его, бога-то. Будь он, такого не допустил бы.

Смуглое лицо замполита кивнуло в сторону пепелища, а затем он быстро зашагал за солдатом. Иван тоже бросил ещё один взгляд на чёрные скелеты домов, и собрался уже отдать приказ о захоронении найденных тел, когда вдруг на дальнем конце деревни ему почудилось движение. Несмелое, осторожное, показалось и пропало. Комдив прищурился, вглядываясь в тени, замершие у забора, и решительно направился к ним…

Дивизия Котова обошла разорённую Лисну стороной, не выходя из леса. Комдив, возглавлявший разведывательный отряд, оставил погребение убитых заботам четырёх женщин из соседнего села, тех самых, которых заметил прячущимися в конце улицы мёртвой деревни. По почерневшим от горя, но решительным лицам понял — они справятся. У них же узнал, в какую сторону направились нелюди, учинившие показательную расправу над беззащитными людьми. Узнал приблизительно как было вооружены и сколько их было. Особо много те женщины рассказать ему не смогли, но даже те крупицы, которые удалось вытянуть из их рассказа, оказались золотом. «Долго не смолкающий звук грузовых моторов», «длинный пылевой хвост на дороге», «следы гусениц вдоль недальнего леса» поведали ему о многом, в том числе и о направлении движения врага. По всему выходило, что кольцо вокруг советских войск замкнулось. И надеяться армии генерала Ерёменко теперь придётся только на себя, зубами выгрызая себе дорогу из окружения. Что ж, донесение в штаб он отправит сразу же, как только вернётся в расположение дивизии.

Попрощавшись с женщинами, Иван собирался уже уходить, когда его неожиданно окликнули:

— Товарищ!

Мужчина оглянулся. К нему бежала молодая девушка, с лихорадочно блестящими глазами и дрожащими губами на бледном лице. Она замерла перед ним, не зная, как обращаться, потом сделала ещё один шаг и, срываясь от волнения, заговорила:

— Товарищ командир, вы ведь… они… они ведь заплатят? Они… всё забрали… и кур и лошадей. Всё! Но… всё равно всех… всех, всю деревню, даже детей, понимаете? Даже детей!.. Никого не пощадили! Всех!.. Почему?!

Самообладание ей всё же изменило, и спрятав лицо в сжатые кулаки она мелко затряслась в беззвучных рыданиях.

— Оксинка, ну, милая, перестань… — Морщинистые руки подошедшей к ним седой женщины обняли первую за плечи. Острый ясный взгляд обратился к солдату: — Прости сынок. Сестра у неё здесь жила с ребятками. Мужик у ней как у всех на фронте, а сама она с тремя детками дома его дожидалась. — Женщина тяжело вздохнула, погладила молодую по волосам и тихо закончила: — Теперь вот все четверо где-то здесь — и Маруся, и два хлопчика её с маленькой дочкой…

Иван стоял, не в силах выдавить и слова. Молча кивнул и так же молча ушёл, чувствуя в груди разъедающую сердце боль, будто иглы в грудь вогнали. А ветер донёс до него негромкое:

— Береги себя, сынок…

— Товарищ комдив!

Голос Сашко вернул мужчину к действительности, и, вытерев глаза рукавом, тот откликнулся, махнув парню рукой:

— Здесь я, здесь.

Сделав вид, что ничего не заметил, Сашко остановился рядом и доложил:

— Иван Степаныч, дозорные вернулись. И ещё из штаба приказ прибыл.

— Быстро они, — пробормотал Котов, не сводя глаз с зажатой в руке фуражки. — Что с людьми?

— Отдыхают.

— Хорошо. Сейчас иду.

Иван ждал, что Сашко немедленно унесётся по своим медноволосым делам, но тот неожиданно присел рядом на корточки и заглянул в лицо командиру.

— Отдохнуть бы вам, Иван Степаныч.

Тот усмехнулся в ответ и потрепал зама по плечу.

— Успеется, Сашко. Иди. Я следом.

Когда парень исчез с глаз, Иван тоже поднялся и хотел вернуться в лагерь, как вдруг услышал еле уловимый плеск. Секунду поколебавшись, он пошёл на звук и шагов через пятьдесят оказался на краю овражка. По дну его, присыпанный палыми листьями, бежал небольшой прозрачный ручеёк. В одном месте дно его русла резко проваливалась вниз, образуя крошечный водопад и выбитую под ним купель с кристальной водой. Именно его серебристый звон и услышал мужчина.

Спустившись по склону овражка, Иван наклонился, зачерпнул ледяной воды и поднёс пригоршню к губам. Вода была такая холодная, что заломило зубы. Чуть сладковатая, она почему-то напомнила берёзовый сок. Мужчина зачерпнул ещё и с удовольствием умылся. Откуда-то из глубины тела сразу же поднялись силы, наполняя его бодростью. Невольно Иван улыбнулся, поднял голову, оглянулся и замер от неожиданности.

Чуть поодаль на куче многоцветных осенних листьев сидел худенький мальчонка. Русоволосый, лет десяти на вид, не двигаясь, он смотрел на комдива ясными, будто лучащимися светом на загорелом лице голубыми глазами. В них не было ни капли страха, только недоверие. Синяя телогрейка была ему чуть великовата, и из рукавов выглядывали только детские пальчики. Сдвинутый на затылок картуз выпускал на свободу немного вьющиеся прядки.

Иван медленно распрямился и изумлённо спросил:

— Здорово, паря. — Мальчонка не пошевелился, по-прежнему не сводя с незнакомца глаз. — Тебя как звать, малец?

Помолчав несколько секунд, тот перевёл взгляд мужчине за спину, будто ожидая там увидеть кого-то, а потом всё же ответил:

— Егорка.

— А чего ты тут делаешь? — задал Иван следующий вопрос.

— Жду.

— Чего ждёшь? — чуть опешил мужчина.

— Когда вернуться можно будет.

— Куда? — комдив осторожно шагнул к мальчонке.

— Обратно. — Егорка убегать от него явно не собирался, но и ближе не подходил. Так и сидел на листьях, обняв колени руками. — Мы с братом и ещё хлопцами с деревни лошадей в лесу прятали. От немцев. Всю ночь на Монастырских топях просидели. Утром, едва рассвело, хлопцы обратно подались, посмотреть, как там, дома-то. А меня с лошадями оставили. А когда Михась вернулся, то посадил меня на нашего Белого и сказал, будто мамка велела к батиной сестре тётке Наталье ехать. Сказал, что скоро меня нагонит. Чтоб я его здесь, у Юрьева ручья ждал.

— И где же теперь твой Белый?

— Здесь где-тось. Он далеко не отходит.

— А скажи-ка, паря, деревня твоя как называется? — прищурился солдат.

— Лисна.

— Егорка… — Иван оторопело повторил имя ясноглазого парнишки. Неужто тот самый Егорка? Выходит, не всех пожгли немцы. Выходит, сколько-то мальчишек убереглись. Но женщины говорили, что живность всю из деревни гады увели. И лошадей в том числе… Хотя откуда бы им видеть. Их в тот момент рядом не было…

Приблизившись, Иван присел перед пацанёнком. Его не покидала мысль, что мальчонка в лесу совсем один. И ночь скоро. И неизвестно, когда брат его нагонит. И ещё: почему не нагнал до сих пор?..

— А ты один здесь не забоялся сидеть?

— Наши хлопцы в этих лесах каждую берёзу знают. И я с ними пару раз за грибами бегал. А ручей этот вообще в каждой деревне ведом. Так чего мне бояться, пока светло?

— А волки?

— Волкам есть кого задрать. У нас в лесах зверья много.

— Так ты и от дома сейчас далеко.

— Не. — Маленький деловня махнул рукой куда-то за спину. — Если напрямки, то не очень.

— Понятно. Есть хочешь? — коротко спросил комдив, сдерживая улыбку. Мальчишка кивнул, не опуская глаз. — Тогда идём, хоть поспишь в тепле. Если брат за тобой прибудет, мои дозорные его перехватят. Давай, зови своего Белого и айда.

— Да пусть пасётся. Ему на воле лучше. Если что, я его найду.

— Ну, как знаешь. Пошли.

Мужчина протянул Егорке руку, но тот поднялся сам, отряхнул штаны и ловко выбрался из овражка.

Когда Иван вылез следом, то снова глянул вниз и поймал себя на мысли: всё-таки странно, что он мальца сначала не заметил.

— Дядь, — позвал его пацанёнок, придерживая картуз на темени, чтобы не упал. — А ты командир?

— Командир, — улыбка всё-таки тронула усталое лицо.

— А какой ты командир? Как мне тебя называть? — затаил дыхание парнишка.

— А зови меня просто — дядя Иван. Идём.

— Тогда и ты меня тоже просто зови — Егорка, — ответил ему в спину тот, зашуршав следом высохшими листьями. Комдив улыбнулся шире и пошёл к дороге.

Ночная темень давила со всех сторон, словно заливая всё вокруг непроглядной чернотой и придавливая к земле упрямые жаркие костерки. Она затуманивала голову и смежала усталые веки. Спать хотелось неимоверно. Иван растёр ладонями лицо и снова склонился над картами и чертежами.

Вчера его с Егоркой около лагеря ждал Сашко с приказом из штаба армии готовиться к решительному наступлению на линии Борщёвка — Навля. Это означало, что они будут прорываться, любой ценой выходить из окружения. Наступление было назначено на рассвет послезавтрашнего дня. Пока же люди отдыхали и набирались сил.

Разведгруппа доложила, что примерно в шести километрах далее дорога выходит из леса, но практически на выходе перекрыта немецким блокпостом. Дальше в ближайших к лесу деревнях и вдоль него расположились немецкие войска. По словам разведчиков, с опушки был слышен гул танковых моторов.

Совещание с командирами батальонов было проведено немедленно, разработан план наступления и прикрытия тыла, внесены предложения и оговорены варианты действий.

По окончании совещания Сашко усмехнулся и выдал:

— Сценарий пьесы написан, роли выучены, актёры готовы к действу.

— И это будет наш триумфальный концерт, — совершенно серьёзно закончил его мысль командир…

Вторая же группа принесла поистине невероятную весть: дивизия Котова расположилась на отдых точнёхонько с краю от основных войск советской армии. Они даже поздоровкаться с караульными сто тридцать седьмой дивизии умудрились.

Егорку вечером Иван больше не видел. После того, как привёл его в лагерь, мальчонка словно растворился среди костров. Комдив ещё только давал распоряжение Сашко накормить и устроить найдёнка, а кормить и устраивать уже было некого. Командир тогда усмехнулся и подумал, что у Сашко появился брат по духу. К слову, настоящий брат Егорки так и не объявился. И спрашивая у Анны Николаевны, сколько бойцов она сможет к завтреннему поставить на ноги, Иван мельком подумал, что, возможно, Егорка просто отыскал среди раненых своего отца и теперь сидит, наверное, с ним рядом, не отходит. И хотя мужчина точно знал, что в его дивизии паренька не обидят, но всё же ему было бы спокойнее, натыкайся он среди солдат хоть иногда взглядом на синюю телогрейку или потёртый картуз с выбивающимися русыми волосами.

— Иван Степаныч, — Спросонья зябко кутаясь в шинель к нему подошёл Сашко. — Идите поспите. А то так до утра просидите.

— Да, — Иван зевнул и потряс головой, — правда, пойду. Ты…

— Я покараулю, — перебил его замком и кивнул на своё нагретое место у костра.

Комдив поднялся из-за грубо сколоченного наспех стола под навесом, уступая парню место рядом с керосинкой, и направился к костру. Устроившись поудобнее, прежде чем провалиться в сон, он успел увидеть, как к Сашко присоединился Фёдор, как в темноте зарделись красными угольками папиросы и вскоре вместе со сном до него доплыл горький запах табака.

Ивану никогда в жизни не снились цветные сны. Иногда ночь расщедривалась для него на чёрно-белые видения. И то это было раньше. Последнее же время сны не снились совсем, просто не успевали присниться.

И тем более оглушающим было увидеть перед собой взметнувшийся почти до небес костёр, яркий, рыжий, перевитый жгутами чёрного дыма, реальный до жара на лице и удушливого запаха гари.

Иван замер в неподвижности, пытаясь осознать, что это, когда сквозь яростно пляшущие пламя проступили очертания горящих домов, а слух затопили стенания, плачь и крики людей, находящихся внутри. Мужчина невольно отступил назад, прикрывая руками лицо, и вдруг заметил мальчишку, знакомого, невысокого, русоволосого. И огонь тотчас же схлынул, втянулся в землю и исчез. Егорка стоял на пепелище спиной к комдиву. И тому вдруг захотелось подойти ближе и обнять паренька. Приблизившись, он положил ладони на узкие плечи. А Егорка посмотрел на него ясными глазами и сказал:

— Смотри.

Иван опустил взгляд и увидел в руках у мальчонки палку. Даже не палку, а тонкий прямой шест, заострённый внизу. И этот острый конец его сейчас пришпилил к земле толстую чёрную змею у самого основания головы. Матовое чешуйчатое тело извивалось и пыталось отползти, ещё не понимая, что для него всё кончено.

— Вот так и вы должны с ними, — произнёс Егорка, — без страха, собраться и единой рукой загнать змея обратно в его пещеры и вырвать ядовитое жало. И Бог вам поможет. А иначе он будет пожирать ваших жён и детей до скончания мира.

— Бога нет, — почему-то повторил комдив слова своего замполита. Но маленький змееборец качнул головой и улыбнулся.

— Если бы Бога не было, ты бы тут не стоял. А если я сейчас с тобой здесь стою, значит все святые земли русской за вас поднялись!

Последние слова набатом заполнили голову мужчины и, казалось, сейчас расколют на части. Иван обхватил её руками, зажмурился и… проснулся.

Что-то тёплое текло из носа. Он коснулся ноздрей кончиками пальцев и удивлённо замер. Кровь. Небо едва начало светлеть, и вокруг ещё все спали, потому этого никто не увидел. Командир дивизии тихо облегчённо выдохнул, полежал ещё немного, вспоминая ночное видение и странное, нереальное присутствие в нём избежавшего смерти мальчонки. Потом понял, что уснуть больше не удастся, и встал. Захотелось воды, той самой, из Юрьева ручья. И не просто для себя захотелось, а всех людей своих напоить.

«С ума схожу», — подумал мужчина и поднялся. Тело занемело от холода и слушалось с трудом. Иван подкинул в прогоревший костёр несколько сучьев, раздул вновь занявшееся пламя, с минуту грел озябшие ладони над огнём. Потом оглянулся.

— Сашко, — позвал он задремавшего прямо на столе парня. Тот вздрогнул и подскочил по стойке смирно. — Возьми пару ребят, вёдра и айда со мной.

Дел на сегодня было много.

— Товарищ комдив, машина из штаба!

Взволнованный Сашко вихрем ворвался в мысли командира. Время было ещё утреннее. Солнце просвечивало сквозь голые деревья, согревая мир после ночных морозцев, но с запада натягивало первые серые тучи. «К обеду как раз накроет», — делились солдаты.

Осознав слова своего заместителя, Иван отставил в сторону жестяную кружку почти остывшего кипятка и быстро зашагал к дороге.

Потрепанный, местами ободранный и прострелянный ГАЗик, утробно урча, подъехал к остановившимся у дороги Ивану, Сашко и Фёдору в сопровождении нескольких бойцов. Дверца его стремительно открылась, и из салона вышел мужчина в годах. Именно в годах, а не пожилой. Крепкий, высокий, с посеребрёнными сединой висками под фуражкой. Светлые, почти прозрачные глаза этого сильного и решительного человека сразу зацепились за комдива, и тот инстинктивно, сам того не осознав, вытянулся во фрунт, приставил руку в козырьку и чётко отрапортовал:

— Товарищ генерал армии, командир двести пятьдесят третьей стрелковой дивизии полковник Котов.

— Вольно, — быстро козырнул Ерёменко и протянул руку для пожатия. — Собирай бойцов, Иван Степанович. Хочу на них посмотреть перед боем.

— Исполнять, — кивнул Сашко комдив и повёл генерала к лагерю.

— У меня для твоих орлов особое задание, полковник, — задумчиво проговорил Ерёменко, подходя к навесу, служившему временным штабом командиру дивизии Котову, и присаживаясь на лавку. Увидев кружку в углу стола, расстегнул верхние пуговицы шинели и попросил: — Водицы дай, а то в горле пересохло. С рассвета мотаюсь.

— Что ж за надобность такая, Андрей Иванович? — делая знак Фёдору, спросил Иван. — Или кто-то забыл, как врага бить нужно?

— Да нет, не забыл. — Генерал усмехнулся. — Ты и твои ребята — так вообще пример для многих. Живая легенда, можно сказать. Что ни бой, всё победа. Хоть учебники по тебе пиши… — Он постучал пальцами по столу и вдруг вперил пронзительный взгляд ледяных глаз в лицо комдива. — Только там такая силища сволочей этих фашистских собрана!.. Они нашу с тобой армию в разы превосходят. И нам эту силищу вот так!.. — Ерёменко рубанул себя по горлу ребром ладони, — до зарезу прорвать нужно! Потому как собаки эти иноземные к Москве рвутся! И для неё, для матушки нашей, сейчас каждый штык, каждое орудие на вес золота. Потому сдаваться мы не имеем никакого права! Зато обязаны эти штыки и орудия к стенам её довести. Да ты и сам это знаешь…

Генерал махнул рукой заканчивая свою горячую тираду, и потянулся к поданной кружке. Сделал несколько глотков, остановился и с удивлением посмотрел на воду.

— Родниковая? — спросил.

— Почти, — улыбнулся комдив.

Ерёменко хмыкнул и подал пустую посуду обратно:

— Уважь старика, налей ещё кружечку, если есть. Ко мне как будто десять прожитых лет снова воротились. — Фёдор опять озадачился водой. А генерал вдруг, прищурившись, обманчиво-ласково так улыбнулся собеседнику: — Ну, а ты пока, Ванюша, поведай мне, старику, какого лешего ты вчера собственной персоной в Лисну попёрся? — Иван молча сцепил зубы. А «старик» продолжил: — Или тебе подчинённых для разведки не хватает?

— Хватает, — упрямо ответил комдив. — Только у меня в обозе боец раненный. И неизвестно было, то ли выживет он, то ли нет. Хотел весточку ему от родных передать, чтобы воля к жизни в нём окрепла… сами же сказали, сейчас каждый боец на счету. А если солдату есть за что сражаться и куда вернуться, он руками и ногами за жизнь цепляться будет.

— Это да, — протянул Ерёменко. — Хорошо, что ты это понимаешь. Потому и дивизия за тобой и в огонь, и в воду пойдёт… Потому к тебе и я пришёл. — Взгляд его снова стал суровым и пронзительным. — Нужно мне, Иван Степанович, чтобы ты со своими бойцами завтра на рассвете с тыла тварей этих бездушных долбанул. Да так, чтобы им жизнь мёдом не показалась. Тогда наши шансы выйти из кольца возрастут значительно. Потому очень мне это надо. Хоть по воздуху перелети. На тебя будет вся надежда. От тебя же всё и зависеть станет.

Генерал пытливо смотрел в лицо подчинённому и молчал. Молчал и Иван, не опуская глаз под ледяным взглядом. Молчал и думал. Потом вдруг прищурился и выдохнул:

— Болото.

— Опять болото! — Ерёменко наигранно хлопнул себя по коленям и весело поддел собеседника: — Слушай, Котов, в твоём роду кикимор не было? Как-то у вас с ними явно взаимная привязанность! — и тут же серьёзно потребовал: — Ладно. Показывай, чего надумал.

Иван быстро разложил на столе карту и ткнул пальцем в рябь мелких чёрточек на зелёном фоне.

— Это — Монастырская топь. Та самая, в которую мы с партизанами позавчера фрицев кунали. Немцы о ней знают. Теперь — так точно. Знают, что она тянется на очень много километров. Но! Они не знают того, что мне командир партизан поведал. А именно, — тут карандаш в руках комдива повторил тонкие уже прочерченные на карте линии, — они не знают троп, по которым через это болото пройти можно. И одна из них — вот эта — выходит как раз вот здесь, справа от Борщёвки, а начинается — в четырёх километрах назад по дороге и вглубь леса. А закрепиться можно будет вот тут, на косогоре, у них за спиной, где нас на чай не ожидают. Только… — Иван взглянул на внимательно слушающее его начальство. — Всю дивизию мне туда вести не с руки. Мы всем скопом задание тогда хорошо если к вечеру выполним. Придётся брать только боеспособную часть. И ещё. Я сам эти тропы толком не знаю, поэтому артиллерию возьму только лёгкую. Потому как если я наши тяжёлые миномёты в бучиле утоплю, Вы с меня первый, Андрей Иванович, шкуру спустите.

— Гм, добро, — генерал спрятал в кулак улыбку. — Не заплутаешь с незнакомыми метками-то?

— Нет, мне подробно всё объяснили и все приметные места описали.

— Что ж, только опасно это. Проводника бы тебе… — Ерёменко в раздумьях потёр выбритый подбородок. Потом, решившись, твёрдо постановил: — Ладно. Наступление будет на рассвете. Твои санитарную и хозчасть я пока к сто тридцать седьмой дивизии Прокопенко привяжу. Вырвемся — заберёшь обратно. С миномётами — это жаль, конечно. Но мы им и тут применение найдём… А что у тебя с гранатами?

— Есть пока.

— Если надо у Прокопенко же и позаимствуешь. Так, что ещё… Возьмёшь с собой передатчик для связи и из медбатальона кого не забудь.

— Андрей Иванович, я же не в первый раз в бой иду. Знаю всё, — возмутился комдив.

— А ты не лезь! — тут же отбрил Ерёменко. — Я, может, не для тебя, а для себя всё это говорю!.. Да, наработки свои по завтрашнему наступлению мне отдай. Наверняка ведь тоже придумал уже чего. Отдам Прокопенко. Он мужик толковый. Может ему пригодятся. Всё равно вместо тебя его сюда отправить хотел… — И искоса взглянув на командира дивизии, добавил: — Вопросы есть?

— Есть, — кивнул тот. — Андрей Иванович, почему именно Борщёвка — Навля? Чего я об этой линии не знаю?

Генерал одобрительно хлопнул его по плечу и ответил:

— По данным разведки немцы здесь свою мехбазу устроили.

— В смысле, у них там танков немеряно? — не понял идеи Котов.

— В смысле, у них там неисправных танков немеряно. И они их здесь ремонтируют. Поэтому действующих единиц артиллерии на данной территории не очень много. Кроме того, местность здесь относительно удобная, простреливаться будет с трудом. А если нам совсем повезёт, то после обеда солнышко будет им точнёхонько в зенки бесстыжие смотреть. Понял, солдат?

— Так точно.

Неожиданно словно из ниоткуда возник Сашко.

— Товарищ генерал армии, личный состав дивизии по вашему приказанию собран!

— Вольно, — отпустил его генерал и поднялся. — Ну, что, Иван, пойдём, поговорим с твоими ребятами.

И генерал армии говорил. От сердца, громко, объяснял поставленную дивизии Котова задачу, призывал не посрамить гордое звание бойца красной армии, потому что вся страна ждёт их защиты и надеется на их помощь. И каждый из них может стать тем, кто спасёт Родину от фашистской гнили.

И все слушали, ловили каждое слово и безоговорочно верили. Верили словам генерала и верили в своего командира.

Потом Ерёменко попрощался с Иваном, пожелал ни пуха, ни пера, обнял крепко, забрал карты с наработками и уехал. А комдив наскоро собрал совещание своего штаба, разъяснил сложившуюся обстановку, подробности предстоящей операции и отдал распоряжение о сборах.

Обходя лагерь своего теперь небольшого подразделения — по-честному, и не дивизию нынче, а скорее уж полк, — мужчина неожиданно наткнулся на Егорку. Тот словно вырос у него на пути и без обиняков попросился:

— Дядя Иван, возьмите меня с собой.

— Егорка! — тёплая волна прошла по сердцу. — Ты где был, паря?

— Там, у отца, — махнул головой в неопределённом направлении мальчонка и снова серьёзно и требовательно взглянул на Ивана. — Возьмите меня с собой.

«Значит, всё же отец», — отметил про себя комдив, а вслух, разыгрывая удивление, спросил:

— Куда ж это?

— Я всё слышал. Вы через болото к Борщёвке идёте. Возьмите меня. Там по краю топи — Чёрное бучило. Я вас тропой по гати проведу.

— Егорка, — мужчина присел на корточки перед мальцом, — мы не по грибы-ягоды идём, пойми. Там опасно, очень. Там каждого из нас в любой момент скосить может. А ежели с тобой чего случится, как я отцу твоему в глаза смотреть буду? Или брату что скажу?

— Ничего не скажете, — мальчонка опустил глаза. Глядя на него, внутри у Ивана что-то ёкнуло и пересохло во рту.

— Почему это? — поборов хрипотцу, спросил он.

— Потому что он не придёт.

— Ну, это ещё бабушка надвое сказала, — попытался весело улыбнуться комдив. Но Егорка перебил его, упрямо мотнул головой:

— Не придёт. Он меня бы одного никогда в лесу ночью не оставил. — И тут же без перехода: — Возьмите меня с собой.

— А отец как же?

— Батя мной ещё гордиться будет. — Пацан исподлобья взглянул на мужчину и, помедлив, добавил: — Когда мы немцев разобьём.

— Что же, и тебе не страшно совсем?

— Нет…

— А мне страшно. Страшно, Егорка. За тебя. За каждого моего бойца тоже, но за тебя особенно. — Иван положил ладони ему на плечи. — Так что останешься пока здесь, в штабе. И не возражай! Это приказ.

Мальчишка после слов комдива поднял глаза, потом развернулся и исчез за ближайшей телегой. А у Ивана вдруг мурашки по затылку пробежали. Взгляд, которым наградил его Егорка, не был взглядом ребёнка. Это был взгляд взрослого, сильного и решительного воина. И неожиданно в голове у мужчины загудело, как тогда, во сне. И снова что-то тёплое потекло из носа. Иван поднёс руку к лицу. Кровь…

Монастырская топь не была таким уж бескрайним болотом. Но, как и любое другое, была коварна. И хотя Василь, командир партизанского отряда, очень подробно расписал ему все входы и выходы из гиблого места, а также все самые опасные участки, Ивану упорно казалось, что они уже несколько часов кружат по этой чёртовой трясине. Да, наверное, так оно и было, потому что уже не то что расцвело, а солнце над деревьями показалось. И это при том, что в сами топи комдив повёл людей едва только ночь отступать начала. В какой-то момент он даже малодушно испугался, что они заплутали.

Почти семь сотен бойцов, которых отобрал командир дивизии, длинной змеёй растянулись по серым, безмолвным и безликим лабиринтам топкого урочища. Со вчерашнего обеда небо заволокло тучами, и сверху сыпал мелкий дождик. Не достигая земли, он собирался на ветвях крупными каплями и падал на измученных людей. Из-за дождя и однообразия голых стволов вокруг, болото казалось бескрайним, подёрнутым серым туманом и будило внутри каждого чувство безысходности.

Пробираясь несколько дней назад по похожей местности с отрядом партизан, всё казалось другим. Тогда были люди, которые точно знали дорогу, и была уверенность, что топь скоро закончится. А вот сейчас, идя впереди по колено в воде и видя перед собой спины Фёдора и ещё пары бойцов, длинными жердями проверяющих надёжность тропы, Иван был готов уже молиться всем святым, чтобы это чёртово болото наконец закончилось. Но упорно старался держать спину прямо и уверенно. Потому что позади него шли его ребята, его братья, его бойцы.

Совсем молодой, только из училища радист Виталик. С другом вместе в одном батальоне оказались. В самом пекле под Брянском побывали и выжили. Друг его, Андрей Шалев, обычным рядовым был, но на гармошке играл так, будто она под его пальцами сама пела. Потому все в дивизии его знали. Андрей погиб две недели назад во время прорыва через немецкий блокпост. Погиб, а гармошка его теперь на плечах у Виталика живёт. Вместе с рацией.

Гия Доцадзе и его остатки сапёрного батальона, вечно ходящие по краю. К нему Иван прислушивался всегда, потому что тот будто с землёй на одном языке разговаривал. Жаль, что слышал он только минные поля, а вот тропу в трясине учуять не мог.

Григорий, мужчина лет под пятьдесят, который вёл за собой свой артбатальон, свою гордость, своих сынков, тех кто остался и тех, кого он взял под своё командование после гибели майора Глытько. Сынками он называл всех. Его родного сына полтора месяца назад разорвало снарядом у него на глазах. Сейчас его батальон тащил на лошадях всю лёгкую артиллерию, которая осталась в его ведении. Григорий до хрипоты доказывал комдиву, что орудия взять нужно, иначе гитлеровец отмахнётся от их атаки, как от назойливой мухи, и проку от неё будет — пшик. А им надо целую армию из окружения вытащить. Иван тоже это понимал, потому, скрипя сердцем, разрешил взять с собой пулемёты и лёгкие пушки. Риск был велик. Проводника в топях у них не было, разведку провести тоже времени не осталось. Но воевать было нужно с чем-то, а не с голой пяткой на танковое дуло.

Здесь же в этой веренице мужчин упрямо и молча шла и Анна Николаевна и одиннадцать её девчонок с красными крестами на рукавах. Она наотрез отказалась отпускать их одних. Прапорщик Войцевич так и сказала: «Вы, мужики, ничего не понимаете в женской душе. Я не сомневаюсь, мои девочки любого подлатают на поле боя и из-под огня вытащат. Но только и я в штабе сидеть не собираюсь. У Прокопенко свой медсанбат есть, и наши тяжёлые им в тягость, небось, не будут. Потому что здесь мы уже всех зашили-перешили. А там, Иван Степанович, тебе хороший фельдшер не помешает».

Иван снова уткнулся в карту с нанесёнными на неё тропами Монастырской топи, пытаясь понять, где он мог ошибиться. Твёрдая почва, скрытая болотной водой, словно издеваясь, петляла, заставляя также петлять и идущую по ней дивизию. Где-то далеко слышался глухой грохот орудий. Советские войска шли на прорыв из окружения, понял комдив.

— Товарищ командир, — Фёдор вынудил его отвлечься от карты. — Тропа понижается. Дальше идти нельзя. Телеги не пройдут.

— Должны пройти, — упрямо сказал тот, снова погружаясь в планы.

— Если не найдём более надёжный проход, то не пройдут.

— Должны пройти! — зарычал мужчина.

— Иван…

— Там наши, Фёдор. И они на нас тобой надеются. На всех нас! — отчаянье начало накрывать с головой. Комдив зло выхватил у Фёдора жердь и рванул вперёд.

— Иван! — замполит резко схватил его за грудки и встряхнул. — Товарищ командир дивизии, возьмите себя в руки, — тихо прошипел он в лицо комдиву. Потом отпустил, положил руки на плечи и уже нормальным голосом произнёс: — Здесь нам поможет только чудо.

Комдив отвернулся и, вглядываясь в проклятые трясины, тихо, отчаянно зашептал: «Господи, если ты есть. Помоги нам. Нам нужно выйти отсюда».

Неожиданно на фоне далёких взрывов он услышал конское ржанье, только не за спиной, где устало фыркали запряжённые в телеги лошади, а впереди, среди деревьев. Иван прищурился, напрягая глаза и вглядываясь в серую муть. И вдруг:

— Дядя Иван! Дядя Иван, сюда!

Комдиву захотелось глаза протереть, когда чуть поодаль справа от него среди деревьев словно из воздуха соткался белоснежный конь. Он нетерпеливо тряс головой, переступал длинными ногами, а на спине у него сидел русоволосый мальчишка в синей подвязанной телогрейке. Картуз был зажат в правой руке и приветливо помахивал ошалевшему от увиденного мужчине.

— Ег-горка?! Ты что здесь… — Иван растерял все слова от изумления. А паренёк вдруг улыбнулся и махнул картузом куда-то назад, в сторону остановившихся людей.

— Там две берёзы скрещенные, видите? — звонко сказал паренёк. Под ними проходите. Не бойтесь, там твёрдо. А дальше за мной. Недалеко осталось. Вы чуток совсем мимо гати промахнулись. Я проведу. — Командир дивизии стоял не шелохнувшись. — Дядя Иван, — блеснул глазами Егорка, — я помочь могу. Я здесь всю жизнь прожил, всё болото за клюквой излазил с братом вдоль и поперёк. Поверьте мне.

Ещё мгновенье мужчина смотрел на мальчонку. Потом развернулся, встретился глазами с Фёдором и улыбнувшись, хлопнул того по плечу.

— За мной, братцы. Отдыхать потом станем, после боя.

Комдив быстро добрался до указанных Егоркой берёз и ткнул жердью в тёмную воду. Жердина упруго стукнулась в твёрдое дно. Попробовал справа, слева — то же самое. Прошёл вперёд, под берёзами и дальше к сидящему на коне мальчонке, прощупывая дорогу. Тропа как ручной зверь ложилась под ноги.

Иван обернулся. Фёдор стоял под берёзовой аркой, неверяще глядя на него.

— Чего застыли? Немец ждать не будет!

Комдив снова махнул рукой своему воинству и, продолжая прощупывать перед собой болото, отправился за мальчишкой на белом жеребце. Дивизия Котова, потратив немного времени на то, чтобы свалить одну из берёз арки — телеги не проезжали, — снова двинулась вперёд. И уже минут через десять уткнулась в серый настил старой гати. Потом был переход. Древесная гать несколько раз перемежалась с широкой тропой, которая уверенно вела их дальше. И вскоре среди болота появились первые сухие островки. Потом лес поредел совсем, и наконец, за деревьями проглянула луговина.

Егорка спешился, не выходя из леса, и, дождавшись подошедшего к нему Ивана, махнул рукой направо:

— Вон там верстах в трёх — Борщёвка. А там… — кивнул он налево, откуда раздавались звуки взрывов и артиллерийской канонады и сухой треск автоматов.

— Понятно. — мужчина посмотрел на пацанёнка, улыбнулся и хлопнул его по плечу. — Ай, да Егорка! Молодец, брат! Выручил! — Потом достал карту и пробурчал под нос: — Где-то мы здесь находимся?..

— Уф… Думал не выберемся. — Над плечом комдива шумно выдохнул Фёдор.

— Что так? Ты же хотел чуда? Ну, так вот оно.

Иван поднял глаза на мальчонку, но того и след простыл. Не было рядом ни Егорки, ни его красавца-коня. Как сквозь землю провалились.

— Что за… — Мужчина изумлённо оглянулся по сторонам.

Замполит его не услышал — смотрел в сторону, где шёл бой, а, обернувшись, спросил:

— Что дальше?

Иван тряхнул головой, оставляя на потом разборки с русоволосым паршивцем — не до того сейчас было, — поманил пальцем Фёдора и сказал:

— Ждём хвост колонны и выдвигаемся. Итак задержались сверх меры. Глянь-ка сюда. Нам выгодно будет занять позиции вот тут, на пригорке в рощице, здесь недалеко получается. Отсюда и обстрел хорош будет, и осмотреться сможем. Они нас там не ждут. Оттянем на себя часть фрицев и гранатами забросаем. А когда гранаты кончатся, то и шапками, чертей, забьём. В атаку под горочку удобнее идти.

— Ага, — энтузиазм комдива Фёдор не разделял, но выбранное место ему тоже понравилось.

— Так, — продолжал Иван, — перво-наперво по прибытии на место нужно будет отстучаться штабу, что мы на позиции. Пусть готовятся к прорыву. Григорий!.. — командир дивизии принялся чётко и быстро раздавать приказы своим подчинённым. И отовсюду на его зов раздавалось «Я! Есть!» Котов запускал механизм отлаженного подчинения, не раз выводивший их из, казалось, безвыходных ситуаций. — Ну, что? Постучимся немчуре́ сзади во фланг, а, товарищи майоры? — Он подмигнул Фёдору и подоспевшему Сашко и добавил, улыбнувшись: — Да так, чтоб во век не забыли и чтоб фингал в полморды остался. Сашко, за мной!..

На самом деле комдив двести пятьдесят третьей стрелковой дивизии понимал, что бой этот для многих будет скорее всего последним. А может, и для него тоже. Но гнал эту мысль и когда на позиции стремительно выходили, и когда орудийные расчёты — пусть лёгкой, но артиллерии — разворачивали, и когда первое «Пли!» прозвучало.

А потом началось. Силы советской армии под командованием полковника Котова ударили в тыл немцам, окопавшимся за плетнём какого-то хутора. Противник не сразу осознал, что происходит, ведь выбранная позиция дала дивизии Котова неоспоримое преимущество в скрытности и маскировке. И пока немецкий штаб пытался разобраться, кто, откуда и в каком количестве устроил из их левого фланга тир, русские артиллеристы хорошенько смешали им карты. Хуже стало, когда к сцене развёрнутого Иваном спектакля подтянулись немецкие танки. Но зато сработал замысел командования красноармейцев, и часть фашистских сил была оттянута с направления центрального удара.

Однако наступил момент, когда время игр закончилось. Иван оглядел поле боя и подумал: пора. Вспомнился сон, в котором Егорка пришпилил к земле на месте гибели своей семьи чёрную извивающуюся змею. И слова его вспомнились. Приподнявшись на одно калено, комдив, срывая голос, закричал:

— Братцы! Ну, что, погуляли?! Отдохнули?! Теперь пора воздать падлам за всех наших! За тех, кто погиб и навсегда останется в этой земле! За сожжённых стариков и детей! Ну?! Кто первый дойдёт до наших на той стороне?! Разрубим га́дова змея! Поможем вывести советских солдат из проклятого кольца! Не дадим им здесь погибнуть! Мы все нужны сейчас своей стране! Каждый из нас! Живыми! Давайте, братцы, слушай мою команду! Штыки примкнуть! За Родину! В атаку! Ура-а-а!!!

С этим криком на губах он вскочил во весь рост и ринулся вниз, поднимая за собой своих бойцов, которые развёрнутыми крыльями последовали за своим командиром. Чуть в стороне что-то кричал на своём родном языке Гия. Медная шевелюра Сашко поравнялась с комдивом. И отовсюду, как эхо, летело оглушительное «уррра-а-а!»…

Штыковая атака — это страшно. Ни одного взрыва не прозвучало рядом. Словно куполом тишины накрыло людей от разрывов артиллерийских снарядов в тот момент, когда насмерть сошлась пехота. Каждая сторона не хотела при обстреле задеть своих. И из звуков вокруг только хрипы, крики, хруст, чавканье, будто поблизости жрёт кто-то огромный. Да оно и вправду — война жрала всех без разбору. Ей без разницы было, чьё мясо кидалось ей в пасть, с какой из сторон. И только самому этому мясу было не всё равно. Каждый за свою жизнь дрался и штыками, и прикладами, и всем, что у кого в руках было, ломая кости, разрывая ткани, заливая всё вражеской кровью.

В какой-то момент в нескольких шагах вокруг Ивана стало пусто. Покачиваясь от усталости, он стёр с лица грязь вперемешку с кровью, огляделся и… замер. Танки!..

Немецкие солдаты разрознено отходили за своих железных зверей, прятались за их серыми боками. А те, будто насмехаясь, не спеша накатывали на остающихся как на ладони советских бойцов. И казалось их командиру, что в каждой смотровой щели видит он ненавистную ухмыляющуюся фашистскую рожу. Они ведь даже не стреляли, боялись своих зацепить. Они собирались просто раскатать по полю или расстрелять из танковых пулемётов тех, до кого прежде не могли толком добраться на взгорке.

Комдив бросил взгляд назад. До склона ещё нужно было дойти и по нему ещё предстояло как-то подняться под ливнем пуль. Он понимал: не успеют, полягут все. И даже отстреливающие свои последние снаряды дивизионные пушки не спасут. Значит, как и планировалось — дорога одна: только вперёд, до своих. Любой ценой.

И тут звонкое ржание заставило мужчину вздрогнуть от своей нереальности на поле боя и обернуться. Рядом с ним, прядая ушами, стоял взнузданный белый жеребец, а верхом на нём сидел… Егорка? Или нет? Те же русые волнистые волосы, распахнутая на груди синяя телогрейка и лучистые сияющие глаза — да, это был действительно он, Егорка, только лет на пятнадцать старше того мальчишки, которого он, командир дивизии Котов, повстречал в лесу два дня назад. Иван проморгался, но ничего не изменилось: светловолосый воин в синем плаще на белом скакуне никуда не делся, как не делось никуда и длинное копьё, зажатое в его руке. Воин в приветствии склонил голову и вдруг вскинул руку с копьём к хмурому затянутому тучами небу, и громыхнуло так, будто разом все боеприпасы в радиусе километра повзрывались. А потом копьё его раскалилось и ветвистой молнией разорвалось на поле боя. Люди, ошарашено замершие ещё в момент громового раската, от ударившей вспышки зажмурились, а открыв глаза, на какое-то время остолбенели. Восемь ближайших немецких танков из почти тридцати наступавших стояли мёртвой дымящейся без огня грудой закопчённого металла. Ещё у трёх расстегнулись гусеницы, и они бестолково продолжали кружить на месте. Оставшиеся машины остановились. Видимо, экипажи пытались разобраться в ситуации и определить угрозу.

Всадник снова посмотрел на Ивана и, усмехнувшись, произнёс:

— Вперёд, воин! Я же говорил: все святые земли русской за вас поднялись.

Комдив сглотнул, но на ногах устоял. И, набрав побольше воздуха в грудь, с криком: «Солдаты, вперёд!» повёл своих бойцов на прорыв.

Неожиданно стало светло, и мужчина невольно поднял голову к небу.

Сплошную серую октябрьскую хмарь внезапно прожгли солнечные лучи. И показалось Ивану, что каждый из них, коснувшись земли, словно напитывался светом и распрямлялся высоким статным воином с мечом в руках. И у каждого за спиной разворачивались сияющие крылья. И шло Небесное Воинство в бой вместе с дивизией людей. И хоть и не ограждали они простых солдат от пуль и осколков, но также рвали серые шинели захватчиков сталью своих мечей. А когда на пути их оказывался вражеский танк, один взмах их клинка — и взрывались проткнутые ими машины, словно от артиллерийских снарядов. И бежали с их пути немцы, как стая серых крыс. И в тот момент под натиском советских солдат распалась линия обороны фашистов, разомкнулось кольцо. Пусть ненадолго, но этого хватило, чтобы продолжившие наступление войска красной армии успешно вышли из Брянского окружения. Вышли, чтобы, развернувшись, снова встать на пути врага.

Иван Котов лежал у костра и вспоминал прошедший бой. Прислушиваясь к разговорам, он слышал, как бойцы вспоминали штыковую, внезапную грозу, так нехарактерную для октября. Как радовались филигранной работе артиллерии и своей солдатской удаче. И смелости их командира, который вёл их за собой. Ни небесных воинов, ни Егорку кроме него больше никто не видел. Мальчишку вообще никто вспомнить не смог. Даже девушки из медсанбата, которые ухаживали за ранеными, не видели ребёнка, который крутился бы около рядового Петрока Шкеня.

Когда сразу после боя Иван намекнул Анне Николаевне на странные события в ходе сражения, женщина, в тот момент бинтовавшая его голову, фыркнула и сказала:

— От такой красоты, — она кивнула на его висок, на котором запредельной синевой разливалась гематома от скользящего удара приклада немецкого автомата, — ещё и не такое привидится. Удивительно, как смогли на ногах устоять… А вообще, отдохнуть Вам нужно, Иван Степанович, просто по-человечески выспаться. Если у вас уже галлюцинации начались, значит повреждение серьёзное…

Здраво рассудив, комдив не стал больше ничего никому говорить. «Пусть будет последствием ранения», — подумал он, с облегчением найдя объяснение своим видениям. Хорошо, пусть. Да только не сами они из болота вышли, а тогда его голова ещё целой была. А значит кто-то им путь указал. И, возможно, что и в прорыве помог. «Все святые земли русской за вас поднялись», — вспомнились слова мальчонки. Егора с Юрьева ручья. Егора, победу им принёсшего.

Догадка быстрым росчерком вспыхнулаь в мозгу Ивана, и он провалился в сон.

Снилась ему деревенька Лисна, светлая, распахнувшая свои крылья лесистые навстречу небу. У околицы её стояли люди, а среди них — молодая женщина, девочка маленькая у неё на руках, улыбчивая, будто солнышко, и два паренька. Один — лицом как Петрок, только малой ещё, а второй — русоволосый, в синей телогрейке, и глаза будто изнутри светятся.

Егорка…

19.05.2021 г.