Его Хвастячество, Искорка и маг Линн

— Пиши, — его Хвастячество откинулся на спинку трона. — Мы, Эй Первый, царь всей Литландии, объявляем кастинг на лучшую Музу...

Придворный маг Линн с усердием скрипел пером.

— Не мажеское это дело — закорючки выводить, — буркнул Линн и поглубже закутался в плащ.

— Поговори мне! Писарь вон договорился. Ошибки, видите ли, в указах нашел! Стиль ему не нравится, сюжет избит. Теперь в темнице над сюжетом своей жизни думает.

Маг почтительно поклонился.

— Так, вернемся к Музе, — Эй Первый мечтательно улыбнулся, усы щёточкой разъехались в стороны. — Право провести с царём волшебную новогоднюю ночь и вдохновить на бессмертные опусы получит милая красивая девушка. Что ещё? Ах, да — характер покладистый, но своенравный… Нет, не так. Спокойный, но взбалмошный. Творческий, но по сравнению со мной — бездарный… Добрый, но жестокий… Хм, мало пива выпил, слова не складываются.

Эй Первый потянулся к кубку.

— А может просто — с характером? — неуверенно предложил маг.

Его Хвастячество сделал страшные глаза, глотнул пива и вдруг согласно кивнул.

— Можешь, когда хочешь! Ладно, пусть будет с характером… И последнее. Муза должна приготовиться, что её будут использовать, склонять и спрягать в самых нелицеприятных положе… тьфу, предложениях. Неанонимность гарантируется. Претензии принимаются — но в качестве последнего слова перед казнью. Ничего не сказал, всё упустил… Ну, ты понял! — захмелевший Эй Первый развалился на троне. — Так, бегом на площадь, собирай народ, объявляй мою волю!

Линн спрятал под плащом свиток, помялся на пороге покоев, прокашлялся.

— Я вчера простудился — палачу помогал. Зима, мороз, приговоренных много, пока всем виселицы установишь, пока уберёшь… Может, ваше Хвастячество изволит глашатая попросить?

— Линн, дружище, ну какой глашатай? Я же его в прошлом месяце казнил, или в опалу услал, не помню точно, — царь печально улыбнулся, — иногда думаю, может зря? А с другой стороны — как терпеть его, еретика такого? Памфлеты на меня писал втихаря. Метафорично, образно. Сам себе яму выкопал. Эх...

Эй Первый в сердцах махнул рукой и опрокинул остатки содержимого кубка в рот.

***

Перед Эйем Первым шла нескончаемая вереница Муз. Нет, не Муз, так — музочек. Ничего серьезного.

Блондинки ему нравились, но не такие. Брюнетки казались подозрительно жизнерадостными. Рыжие — слишком своевольными. Ведьму бы найти — какой разгул для творчества! И не только для творчества. И не только разгул. В конце концов, он царь серьезный… Но где ведьмам-то взяться? Сам лет пять назад всё ведьминское отродье под Новый год переловил. Правда, после того, как Линн учинил допросы с пристрастием, ведьмы куда-то делись. Маг отнекался нехваткой времени — мол, зачем для каждой костер разводить, в новогоднее время двери между мирами открыты — и отправил их скопом в Неведомое. Но Эй чувствовал подвох. Эх, погубит когда-нибудь доброта молодого Линна! Маг пока тем при дворе и держится, что не пишет ничего. Чуть ли не единственный на всю великокультурную Литландию.

Эй Первый лениво поглядывал на музочек, а в душе творилось непонятное. Он потерял сознание, остались одни чувства. Тонкие… Едва определимые… То ли хотелось воспеть изящную женскую ногу, а лучше две, то ли написать памфлет на самого себя, имитируя стиль опального глашатая. Глядишь, бунт в стране развяжется, и то веселее будет! Может, сам на стороне бунтарей и выступит. Сначала поддержит, а потом сойдет с ума и перережет всех. Или, что ещё хуже, заклеймит позором в поэме. Show must go on, как говорила одна знакомая королева!

Линн подводил музочек группами к трону и вежливо пятился.

Эй Первый зевнул так, что щелкнула челюсть. Скукотища… А между тем, девицы — как на подбор. В меру одетые. Там, где надо — выпукло, где не надо — впукло. Косы до пояса, глаза огроменные, щечки — наливные яблоки. Кстати, не пора ли выпить? Эй Первый схватился за кубок, заглянул внутрь. Пусто и сухо, как в дупле садовой сони.

Глаз больно резанул какой-то отблеск. Эй поднял голову — Линн шикнул на светловолосую девушку, и та мигом скрылась за дверью.

— Простите, ваше Хвастячество! Это больше не повторится!

— Как не повторится?! — Эй вскочил с трона, бросил кубок оземь. — Веди её сюда, живо!

Маг исчез и через секунду вернулся с девушкой. Худенькая, на вид лет пятнадцать, вздернутый нос, платье простенькое на одно плечо съехало. Девчушка с интересом разглядывала Эйя и ковыряла башмаком яшмовую мозаику на полу. И что в ней такого? А ничего — Эй зажмурился и протер глаза — если не считать, что девушка светилась изнутри. Золотистые волосы, золотые ресницы, янтарным блеском горят глаза, и неестественно белая кожа с россыпями веснушек.

— Звать-то тебя как? — Эй наклонился к девушке и окунулся в волну тепла, исходящего от её тела.

— Искорка, — сказала девушка, даже не пытаясь поклониться.

Эй опешил, но не нашёлся с ответом — первый раз в жизни.

— Разбились по двое и тихо расходимся. Не в том смысле, что буйствуем, а в том смысле, что удаляемся, — Линн собирал разочарованных музочек по залу и подталкивал к дверям.

— Мы, царь всей Литландии, назначаем тебя, Искорка, нашей Музой на целую новогоднюю ночь!

Искорка пожала плечами, улыбнулась. Не совсем тот восторг, что ожидал Эй, но лучше, чем ничего.

Он протянул руку для поцелуя. Девушка с недоумением посмотрела на руку и вложила в неё свою ладошку.

***

Новогодняя ёлка пробивала верхушкой сводчатый потолок зала — Линн вырастил её из фрагмента мозаики в полу, но чуток перебрал с магией. Ёлка бесконтрольно тянулась вверх и вместо шишек сбрасывала живых зайцев, белок и куропаток. Линн нервно передергивал плечами и успокаивал, что это временно.

Эй для острастки хмурился, но, честно говоря, ему было не до ёлки. Пусть хоть дворцовую крышу снесёт.

Он поднял кубок с шампанским — Новый год всё-таки, негоже царю в такой день пиво хлестать.

— Вот послушай, что я написал...

Эй принялся декламировать свою любимую поэму из раннего. Вдохновенно, с выражением, правильными паузами и ударениями.

Искорка слушала внимательно, а, может, думала о своём. Кто её разберёт. Девушка забралась на высокий стул с ногами, смотрела в сторону. На колени запрыгнул заяц, и Искорка рассеянно поглаживала белую шёрстку.

Эй оборвал себя на полуслове, скрипнул зубами. Дожился царь, зайцу завидует! Эйя Искорка так близко не подпускала, и уж тем более по шёрстке не гладила. А они целую неделю в одном дворце живут! И попробуй Искорке слово скажи! Нет, Эй, конечно, говорил, да что там — осерчал раз и в темницу бросил. Но Искорка оттуда неведомым способом сбежала, вернулась злая и день молчала. А Эйю страсть как хотелось погреться в её тихом золотом свете. Пришлось на колени становиться и прощения просить. Это ему — царю всей Литландии! И перед кем — девчонка без роду и племени. Кто такая, откуда пришла — лучшие шпионы страны ничего не раскопали. Сколько он дыбой, да испанскими сапогами ни грозил — всё зря.

Искорке отвели отдельные покои, но роскошно убранные залы, казалось, тяготили девушку. Она ночевала то на кухне — у печи, то засыпала днём на широких подоконниках, выискивая пятна скупого декабрьского солнца. Могла часами бродить по дворцу — в одиночестве или за руку с Эйем, слушать истории про привидения, рассматривать портреты предков.

За всё это время Эй не написал и строчки. Искал Музу. А нашел Искорку. Забросил государственные дела. Ни одного указа за неделю, ни одного ареста. Недругам улыбаться начал. Над их памфлетами посмеивался — ну что, право, злиться по пустяшным поводам?..

— Почему меня не слушаешь? — обиделся царь, — душу наизнанку выворачиваю, а ты...

— Зачем наизнанку? Ей же больно. А душу твою я и так вижу!

Искорка улыбнулась, и царь забыл все вопросы, что вертелись на языке.

— Пойдем погуляем! — девушка вдруг подскочила со стула.

— Искорка, через час Новый год! Давай его по-человечески встретим, бой курантов послушаем, я тебя поцелую и загадаю желание! — царь подмигнул девушке, поднялся с трона и пошёл ей навстречу с кубком шампанского.

Искорка переменилась в лице, сделала шаг назад. И опрометью бросилась вон из зала.

— Искорка!

Царь припустил следом, из-под ног разбегались испуганные зайцы.

Он обыскал все закоулки дворца, разметал сугробы в парке — девушка будто провалилась сквозь землю. Или взмыла в небо.

***

Эй Первый сидел на ступеньках дворцового крыльца и осоловелыми глазами смотрел на мага.

— Представляешь, ушла! От такого богатства! Пять дворцов, сорок карет, тридцать экипажей! Правда, царь один, но зато какой! Линн, дружище, у тебя есть свежий яд? Этот выдохся, наверное, — Эй Первый отбросил пузырек.

— Кто же, ваше Хвастячество, свежий яд-то вам оставит. Совсем меня не уважаете, — маг вздохнул, опустил чемодан на снег, — в прошлом году ещё хуже было. В проруби пытались утопиться. Мы речку осушили — так нет, вы белладонну где-то нашли.

— Не нужна мне ваша Белла с Донной! — царь помолчал и тихо добавил, — Линн, верни Искорку, ты же можешь!

Белая рубаха трепыхалась на ветру, но Эй Первый, казалось, не чувствовал холода. Линн снял плащ, накинул царю на плечи.

— Нет, не могу! Из года в год одно и то же! Сначала приходит Искорка, потом вы просите яду, потом вернуть её, а после умоляете стереть память.

— Из года в год? — царь внезапно протрезвел.

— Помните, пять лет назад я ведьм в Неведомое отправил? — маг опустил глаза, — не досмотрел, а может, наоборот, засмотрелся на последнюю ведьму, — Линн сделал паузу, — и дверь между мирами осталась приоткрытой. Через щёлку и пришла Искорка.

— Почему я её не остановил пять лет назад?! — царь в сердцах заехал кулаком по мраморной ступеньке, скривился от боли.

— Так вы пытались. Еле с палачом ваше Хвастячество оттащили тогда. Понимаете, какое дело. Она же не наша. За руку держать — ещё куда ни шло. А если поцелуете — либо вы сгорите, либо она погаснет.

— Черт с ним, Линн, я согласен сгореть! Так будет в стране фейерверк на Новый год. Верни её!

— Вы согласны, а она — нет. После третьего года, когда вас всей страной молили не прыгать со стрелки курантов, я с Искоркой поговорил. Она хочет, чтобы вы жили. И будет приходить каждый год — пока открыты двери в Неведомое. Похоже, девушка сильно к вам привязалась.

— Линн, — царь застонал, — сотри память! Целый год ждать, я не вынесу!

Маг выдержал долгую паузу. Нехотя поднялся.

— Нет! Стой! Я передумал, — царь собрался, — у меня ведь ничего не осталось от Искорки, кроме этой памяти.

Маг облегченно вздохнул.

— Простите, ваше Хвастячество, но я прощаться пришел. Ухожу в услужение в западное королевство Артура. С загранпаспортом новое имя выдали — теперь я Мерлинн.

— Как ухожу?! Давно в темнице не сидел? А, ты ж у меня вообще в темнице не сидел. Некогда было, — царь опустил плечи, — и чего бежишь? Тоже боишься сгореть или погаснуть? Или что я с поцелуями приставать начну?

Линн замялся, покраснел.

— Роман писать начал. С вами боязно — из опалы не вылезешь. Да и времени нет.

— Умный мальчик, далеко пойдешь! — царь похлопал мага по плечу, — ладно, предатель, иди, не до тебя сейчас.

Линн миновал дворцовые ворота.

Ещё вчера Искорка так же уходила за ворота в своё Неведомое, а царь долго смотрел, как медленно тает тонкая цепочка следов на снежной дороге.