Анура-царевна

   Жил-был на свете один царь, который, как покажет дальнейший рассказ, жил без царя в голове. Было у царя три сына, царевичи, стало быть. Жили бы они себе и не тужили, да вот решил царь сыновей женить. Дело, конечно, благое, сколько ж можно парням неприкаянным ходить? Да только не стал царь себя поисками достойных жен сыновьям утруждать. Что там с принцессами, королевнами да царевнами цацкаться? Еще и подарки им да их семьям дари, да еще думай, чтоб сыновей на царевнах из враждующих королевств, не дай Боже, не поженить. Одна головная боль со свадьбами этими. По этой же причине решил царь все три свадьбы в один день сыграть, чтоб на празднике сэкономить. Повелел сыновьям невест средь верноподданных сыскать. Сыновья сначала обрадовались, на приглянувшихся барышень указывают, но царь вредный был. И только из вредности этой не дал он сыновьям тех девушек в жены взять.

   Велел царь сыновьям на луг широкий выйти, да стрелы в разные стороны из луков выпустить. Мол, на какой двор стрела упадет, с того двора себе невесту и берите. Стреляли братья, стреляли, но то ли луг слишком широкий был, то ли на роду у них написано было на траве жениться. Расстроился царь, — такая задумка хорошая и не работает. Думал он, думал, выдумал. Пусть, говорит, каждый сын выстрелит, а потом по направлению, стрелой указанному, до первого же дома и пойдет. Авось найдут себе невест. Старшие братья, Петр-царевич и Степан-царевич, смышленые были. Выкрутились. Выпустили они стрелы каленые с луков гибких и пошли к тем, что им полюбились. А по дороге в другие дома и не заходили даже. Воротились они к царю-батюшке с невестами. Петр-царевич боярскую дочь привел, красивую девушку Марьюшку. Степан-царевич с купеческой дочерью пришел, с красивой девушкой Аленушкой. А младший царевич, Иван-царевич… Э-эх, даже говорить про него как-то неловко. Было ему на тот момент всего 12 лет. Ну что из него за жених, а? Ему этот весь свадебный переполох и ни к чему, в толк он еще не взял, зачем люди женятся. Но отцовская воля на то и царский указ, чтоб исполнять. Выпустил Иван-царевич тоже стрелу да мало того, что в сторону леса, так ее еще и ветром подхватило. Пошел Иван-царевич стрелу искать, а заодно и невесту. Шел, шел, целый день шел. Проголодался, а припасов с собой никаких не взял. Ну, подкрепился ягодами да грибочками (ну, теми, что нашел, он в деле грибособирательства не очень разбирался, мог и поганок набрать, с него сталось бы) и дальше идет. И тут видит он, сидит на болоте на кочке лягушка. Что-то она ему нечленораздельно квакнула.

   — Что, прости, ты сказала? — вежливо переспросил Иван-царевич.

   — Ты что тут бродишь, мил человек, али потерял что? — голосом человеческим молвила лягушка.

   Ну, Иван-царевич, не будь дурак, сразу смекнул, что если лягушка говорящая, то может и обидеться, если он вид подаст, что ее разговорчивость его удивляет.

   — А не подскажешь ли, где стрелу мою каленую искать да как из лесу вообще выбраться?

   — Отчего не подсказать, подскажу. Вот она, стрела твоя, — тут протянула лягушка ему его стрелу. — Знаю я, что царь, отец твой, велел. Больше домов в этой стороне нет, только мой. Стало быть, я твоя невеста и есть.

   — Да ну как же я… Да ну как же так… — засмущался и засомневался Иван-царевич. — Как же мне теперь быть?

   — Как, как… — квакнула лягушка. — Ты мой жених отныне, так что давай, целуй меня.

   — Целовать? — не на шутку струхнул Иван-царевич.

   — Да, а то как же? Давай-давай, я жду, — ближе подвигаясь к нему по кочке, квакнула лягушка.

   "Ну, хорошо, что хоть жена попалась авторитетная, хоть кто-то из нас двоих будет знать, зачем свадьбы бывают", — подумал царевич, подошел к лягушке и храбро поцеловал ее, предварительно крепко зажмурившись. И вдруг стало ему так хорошо, так тепло и приятно. Он и подумать раньше не мог, что целоваться может быть так здорово.

   — Как тебя зовут-то, лягушенька? — робко поинтересовался он.

   — Анурой звать, — ответил ему приятный и нежный девичий голос.

   — Нюрой? — переспросил Иван-царевич.

   — Нет. Меня зовут Анура, — поправила лягушка. — Ты глаза хоть открой, суженый мой.

   Открыл глаза Иван-царевич и обомлел. Перед ним стоит девица красоты неписаной. Глаза изумрудами горят, ленты зелены шелковы в косу вплетены, сарафан на ней прям малахитовый. Красавица, глаз не отвести. Вот и стоит Иван-царевич, на диво-невидаль смотрит. Моргнул — пропала девица, а на том месте, где стояла она, снова лягушка сидит. Нехорошо стало парнишке, в глазах помутилось, на пенечек присел. И тут его осенило:

   — Лягушенька, а ты, часом, не девица заколдованная? — с надеждой спросил он.

   — Эй, ты погоди. Это очень интимный вопрос, на первом свидании такое не спрашивают. Али ты общению с девушками не обучен? — строго посмотрела на него лягушка.

   — Эмм, — смутился Иван-царевич. — Ну, как тебе сказать, пытались ввести это в школьную программу для царевичей, но батюшка отменил. Сказал, что ни к чему это нам.

   — Зря, — авторитетно квакнула лягушка. — Очень даже зря. Болтаешь тут, смущаешь… Определенно пробел в воспитании, но ты не переживай, это мы исправим.

   Иван-царевич привычно кивнул, не до конца осознавая, с чем он, собственно, соглашается.

   — Ну, чего сидишь, жених мой ненаглядный? — уперев лапы в боки, прищурилась лягушка. — Ты тут век рассиживаться собрался? Я во дворец хочу!

  — Ах, да, точно, — спохватился Иван-царевич. — Нужно же обратно возвращаться.

   Он наклонился, выдернул из воды лист кувшинки на длинном стебельке и лягушке протянул:

  — Давай, прыгай на листочек, я тебя отнесу.

   По физиономии лягушки он сразу понял, что опять сказал что-то совсем не то.

  — Брезгуешь, да? Родной жены стыдишься? — упрекнула его лягушка. — В ладони понесешь, да смотри, осторожней.

   Делать нечего, взял Иван-царевич лягушку-Ануру в ладони и во дворец понес. Еще издали услышал он голос царя, как тот на старших сыновей кричит:

  — Как же так вышло, что вы с теми девицами воротились, которых в жены взять хотели? Я для чего эту стрельбу из лука задумал? Для чего, я спрашиваю! Молчите? Так я отвечу! Чтоб судьба за вас вам жен нашла, она лучше знает, кто вам надобен.

  — Ты не серчай, батюшка, — услышал Иван-царевич голос старшего брата, Петра-царевича. — Позволь мне объяснить. Мы стрелы выпустили, они нам указали путь. Вот и пошли мы с братом в те дома, на которые стрелы показали. Позволь, я нарисую.

   Заглянул Иван-царевич в тронную залу и видит, что рисует Петр-царевич на бумаге и луг, и город и даже те места, куда стрелы упали, точками отметил. А потом взял Петр-царевич и точку точно в центр двора своей невесты поставил, соединил он прямой линией двор невесты с отметкой того места, где стрела в землю вонзилась, и говорит:

  — Вот видишь, царь-батюшка, не нарушили мы с братом указа твоего, против судьбы не пошли, тех в жены берем, на кого она указала. Видишь, по прямому пути пошли, никуда не сворачивали. Так стрела указала.

   Сидит царь, рисунок рассматривает, то подбородок потрет, то затылок почешет.

  — Вроде складно все, но чую, есть где-то подвох...

  — Ну что ты, батюшка, откуда же подвоху взяться? Мы судьбе доверились, кого стрела выбрала, тех девиц и должны в жены взять, — хором говорят старшие царевичи.

  — Ну, пусть так и будет, — разрешил царь. — А теперь вот что. Вы Ивана не видели? А то долгонько его нет.

   Зашел Иван-царевич в залу, отцу поклонился:

  — Тут я, батюшка. Я стрелу свою долго искал, но нашел и стрелу, и невесту.

  — Хорошо, зови, посмотрим на твою суженую. Пусть не стесняется, заходит, — велел царь.

  — Вот она, царь-батюшка, — ответил ему Иван-царевич, протягивая вперед руки с лягушкой.

   Царь, разглядевши, что у царевича в руках, потерял дар речи. А этого с ним никогда еще в жизни не случалось, обычно он кричать начинал да головы рубить направо-налево. Братья-царевичи друг на дружку посматривают, но сказать прежде отца ничего не решаются.

  — Что… что ты сказал? — слабым голосом спросил государь.

  — Это моя невеста, — промямлил Иван-царевич.

  — Почему?

  — Моя стрела на нее указала, а в той стороне кроме дома Ануры больше никаких домов не было. Она мне так сказала.

  — Кто такая Анура?

  — Так невесту мою зовут, — ответил Иван-царевич и для убедительности еще раз показал лягушку царю.

   Царю и до того нехорошо было, а тут совсем поплохело.

  — Она что, еще и разговаривает?

  — Конечно, я бы не принес просто так лягушку с болота, — с обидой в голосе сказал Иван-царевич. — Но Анура необычная, я видел, как она в девицу красную превратилась. При других обстоятельствах я на лягушке не женился бы никогда, но эта — другое дело. Может, нужно несколько раз целовать, чтоб она насовсем в девушку превратилась… — И он решительно добавил, — Так что женюсь я на Ануре.

   У царя от этих слов припадок истерического хохота сделался. Он так смеялся, что даже с трона скатился. Еле-еле угомонился царь, сел на ступеньки у трона, слезы с глаз вытирает да все старается на Ивана-царевича не глядеть, опять рассмеяться боится.

  — Потешил ты меня, давно я так не веселился, — молвил царь. — А за то прощу я братьям твоим мухлеж с невестами и тебе разрешу жениться на любой девице, на какой захочешь.

   Хотел, было, Иван-царевич снова о лягушке разговор завести, но царь велел сыновьям уйти да к завтрашней свадьбе готовиться. Едва они от царя-отца вышли, подступились к Ивану-царевичу братья.

  — Ванюша, неужто ты про лягушку серьезно?

  — Да, конечно, мне на нее стрела указала.

  — Вань, ну где же это видано, чтоб люди на лягушках женились? Одумайся, хорошо еще, что батюшка это как шутку воспринял… А если бы и взаправду решил тебя на ней женить?

   А Иван-царевич все свое твердит, мол, женюсь на Ануре-лягушке, она на самом деле девица зачарованная. Поспорили с ним еще братья, но видят, что не сладят, не переубедят, да руки опустили. Подумали, что потешиться немного с жабкой и образумится. А Иван-царевич только рад тому, что его с Анурой, наконец, оставили. Унес он ее в свои покои, в лукошечке для нее постельку устроил, поцеловал на ночь и счастливый спать лег. Спит и сны видит, красочные, красивые, настолько настоящие, что казалось, можно сновидение пощупать. Снилось ему, что поцеловал он Ануру, она девицей-красой стала и больше в лягушку не превращалась.

   На следующее утро нарядился Иван-царевич в подвенечное платье, лягушка потребовала фату и золотые браслетики на лапки. Для удовлетворения этой прихоти превосходно подошли кусок кружев на белой ленточке и колечки. Смотрели царедворцы да слуги, как Иван-царевич невесту свою снаряжает, к царю побежали. Доложили они государю, что Иван-царевич лягушку под венец несет. Царь рассердился и сказал, что дуракам закон не писан и ежели Ивану так приспичило разжиться выводком головастиков, то туда ему и дорога. Царского указа он этим не нарушает.

   Отнес Иван-царевич невестушку в церковь дворцовую. Поп как лягушку-невесту увидел, так в обморок грохнулся. Дьякон его, знамо дело, церковным кагором отпоил, но поп только крестился да "свят-свят" твердил час почти, и ничего другого от него добиться не могли. Потом явился царь, накричал на попа, сказал, что на кол посадит, если тот немедленно не начнет службу. Это заявление (надо сказать, совершенно голословное, потому как колья у палача уже сто лет как не водились. Ну, вышли из моды,… бывает) оказало терапевтическое действие впечатляющей целительной силы. Поп пришел в себя и тут же начал церемонию. Одна беда, что находясь под впечатлением от царской угрозы, начал вначале отпевание, а уж потом на венчание переключился.

   Помахивая кадилом, завывая как кот, которому наступили на хвост, поп обвенчал Петра-царевича с боярышней Марьюшкой, а Степана-царевича с купеческой дочерью Аленушкой. Но как дошел он до Ивана-царевича с Анурой-лягушкой, заикаться начал, потому что не знал, как же ее, жабу зеленую, спросить, согласна ли она замуж за царевича идти. Но тут лягушка сама ему на помощь пришла и в нужный момент квакнула. По велению попа, лицо которого вдруг приняло зеленоватый оттенок, все три пары молодых поцеловались. Только небывалая выдержка и самообладание, проявленные попом в этот тяжелейший момент его жизни, позволили ему завершить бракосочетание.

   Потом, как водится, был пир горой. Принимали поздравления и подарки Петр-царевич и Степан-царевич с женами-красавицами. Обходили стороной Ивана-царевича с Анурой-лягушкой гости. Но его это не трогало. Он твердо знал, что лягушка его — девица зачарованная и что чем чаще он ее целует, тем ему жить приятней, тем больше вероятность, что она навсегда в человека превратиться. Лились меды хмельные, подавали лебедушек и поросят молочных, танцевали скоморохи, пели девки дворовые, веселился народ честной. Несмотря на Ивана-царевича с его странной женой, праздник удался на славу.

   Сменяли друг друга недели, заволновался царь. Ведь сын его меньшой от блажи своей лягушачьей не избавился. Уж сколько дней прошло, а он с лягушкой самое большее на пару часов разлучается. Спросил государь Ивана-царевича, как ему с женой живется, мол, когда ж она настоящей девушкой станет. На это ничего толкового Иван-царевич ему ответить не мог, но от затеи своей поцелуями лягушку в девицы произвести не отказался. Призадумался тут царь, бояр к раздумьям подпряг, да без толку. Ничего они ему путного не придумали, пришлось царю самому голову ломать. Думал он, думал, надумал. Задал он сыновьям своим задание.

  — Пусть, — говорит, — жены ваши мне по караваю испекут. А то все общепит, общепит, хочу домашнего душистого хлеба.

   А сам думает, не сможет же лягушка хлеб испечь. Может, хоть это заставит Ивана одуматься. Пришел домой Иван-царевич, грустный, несчастный. Сам же понимает, что не сможет лягушка с заданием справиться. Ну, откровенно говоря, просто тесто замесить да вымешать нечем. А Анура-лягушка к нему с вопросами:

  — Отчего ты, Иван-царевич, невесел, ниже плеч голов повесил. Что за беда-кручина приключилась?

   Вздохнул парнишка, веление отца передал и говорит:

  — Я-то верю, что ты девица зачарованная. Но одной моей убежденности в этом для спокойной жизни недостаточно. Видать, понадобились царю-батюшке материальные доказательства твоей исключительности.

   Сказал так и слезами горючими залился. Ответила ему тогда так лягушка:

  — Не переживай, муженек, спать ложись, утро вечера мудренее.

   Понравилось Ивану-царевичу, что жена его ничего не испугалась и так в силах своих уверена. Поцеловал он лягушку на ночь и спать пошел, как и велено было. Заснул царевич, вот только сном неспокойным. Вроде и спит, а вроде и нет. И чудится ему, что замерла на полу лягушка, словно каменная стала. Упал на лягушку луч света лунного, поднялась над лягушкой фигура женская призрачная. Думал уже испугаться Иван-царевич, но передумал. Больно та девушка красивая была. И видит сквозь сон царевич, что засучила эта призрачная девушка рукава, тесто из звездной муки, что с их света на стол высыпалась, вымесила, в печь поставила. Запахло вкусно хлебом свежим. Достала девушка каравай из печи, рушником прикрыла и обратно в кожу лягушечью ушла.

   Проснулся по утру Иван-царевич, лягушку поцеловал и говорит:

  — Женушка моя ненаглядная, справилась ли ты с заданием царя-батюшки?

  — Конечно, а ты что, сомневался? — сварливо отозвалась лягушка, зевая во все свой немаленький рот. — Полночи из-за задания этого дурного не спала, а это, между прочим, для цвета лица вредно. Это если умолчать о том факте, что от муки болезнь легких сделаться может. Так что если батюшка твой еще хлебов попросит, делать не буду, так и знай.

   Сказала так и муженька спровадила. А Иван-царевич подхватил со стола хлеба вчерашнего кусок, что девки дворовые напекли, то есть общепит общепитом, да и понес отцу. А царь уже на завтрак чай пьет, хлеба пробует. Откусил кусок от Марьюшкиного хлеба, языком причмокнул, похвалил. Откусил от Аленушкиного хлеба — "Прелестью" назвал. Тут Иван-царевич со своим черствым хлебом подходит. Покосился на булку царь с опаской, спрашивает:

  — Твоя ль жена пекла? Правду говори, царю лгать не смей, — велел государь и погрозил младшему сыну пальцем.

  — Моя, моя, сам видел, — сияя, ответил Иван. — Она думала, что я сплю, девицей обратилась и из звездной муки тебе хлеба напекла.

  — Ну, положи, положи сюда это хлебобулочное изделие, — после минутной паузы сказал царь.

   Каравай с характерным стуком, который обычно вызывает непропеченный да еще и зачерствевший хлеб, ударился об стол. Царь откусить не осмелился, отломил с превеликим трудом себе кусочек, понюхал и, была не была, попробовал.

  — Мде, — вымолвил царь, прожевав, наконец, столь привычную дворцовую стряпню.

   Морщится царь, на сына меньшого посматривает. А тому плюнь в глаза, скажет — божья роса. Совершенно стал Иван-царевич к критике и здравому смыслу невосприимчив. Хоть плачь. Но царь был не из таких, что плачут. Он терпеливо жевал и, возможно, если бы не додумался Иванушка царя спросить, нравится ли тому стряпня лягушкина, все бы и обошлось. Но этот дурень, даром, что царевич, а, может быть, именно потому и дурень, все-таки полюбопытствовал, нравиться ли государю-батюшке угощение. Тут терпение царево и закончилось. Раскричался, велел сына в холодную бросить за брак с лягушкой и за попытку отравления государя. Охранники-дружинники сразу приказ исполнили и Ивана-царевича под белы рученьки подхватили и в темницу уволокли. Бросились на колени перед царем царевичи старшие, умоляют на младшего сына не гневаться, мол дурак, бывает, на дураков сердиться дело бестолковое. Накричал на них царь. Мое, говорит, дело, кого хочу, того в холодную и бросаю.

   Упали тут на колени перед царем бояре и давай царю в один голос говорить:

  — Не гневайся, царь-батюшка, на сына на своего меньшого. Живем же мы во времена сказочные. А вдруг есть пусть ничтожная вероятность того, что он прав? Как же ты, кормилец наш, потом ему да жене его в глаза смотреть будешь? Представь, надежа наша, что и впрямь то девица заколдованная...

   Рассердился царь, так рассердился, что даже скипетром в бояр метнул. Лоб кому-то расшиб… Но не отступились бояре.

  — Помилуй, государь, опять же перед людьми неудобно… Что народ скажет? Сам ему вначале на лягушке жениться разрешил, а теперь за это в тюрьму бросил. А что до хлеба, так он, видать, твоего гнева опасаясь, с кухни его взял. Отравиться ты им никак не мог, уж лет двадцать только такой и ешь...

   Царь руками замахал, ногами затопал, на кол всех посадить грозился, но потом поутих, остыл. Пообещал он сыновьям и боярам Ивана из темницы к вечеру освободить.

  — А сейчас пущай сидит. Ему полезно. Будет помнить руку отцовскую, науку государеву.

   Никто не стал вдаваться в подробности, что ж то за наука, а просто разошлись, обрадованные тем, что хоть не на год Ивана царь в тюрьму заточил.

   Просидел Иван в темнице до вечера. Он уж все передумал, но все равно в толк взять не мог, отчего так отец на него осерчал. Но хуже всего было то, что чудилось царевичу, будто плачет без него его женушка, страдает, не знает, куда ее милый запропастился. Вернулся Иван домой, лягушку целует, к себе прижимает, о фиаско с хлебом рассказывает.

  — Да, — скривив физиономию, заявила лягушка. — Не ожидала я, что отец твой так деликатес не оценит… А жаль, я была о нем более высокого мнения...

  — Не расстраивайся, Анурушка, не переживай, — утешает ее Иван, а сам про то, что целый день из-за этого недоразумения в темнице провел не сказывает, не хочет жену понапрасну беспокоить.

   Проходят дни-недели, а царь видит, что наука Ивану впрок не идет. Он все со своей лягушкой носится, а та еще признаков хотя бы частичного превращения в девушку не показывает. Снова задал царь боярам задачу, как Ивану показать, что жена у него в девицу не превратиться. Снова головы они ломали, а путного не придумали. Тогда повелел государь невесткам ему рубаху вышить. Опять пришел Иван-царевич домой несчастный да расстроенный.

  — Что же ты, муженек, невесел, ниже плеч голову повесил? — вопрошает земноводная супруга.

  — Да снова батюшка задачу придумал, велел тебе к завтрему ему рубашку вышить.

  — Слушай, Иван, это что за издевательства? Царь твой что, невесток своих ни в грош не ставит? У меня, между прочим, могут быть и другие интересы, кроме как рубашки вышивать. Мне опять из-за его задания, обновку ему, видите ли, хочется, полночи не спать? А то и целую ночь? Не хочу, не буду! — сказала лягушка и, уперев привычным движением руки в боки, отвернулась от мужа.

  — Анурушка, родная, я тебя очень прошу, — падая на колени перед лягушкой, запричитал Иван-царевич. — Ведь батюшка гневаться будет, а злость свою на мне сорвет. Неужели тебе меня не жаль?

  — Ну что с тобой делать будешь? — вздохнула лягушка. — Ладно, так и быть, вышью я ему рубашку. Но только потому, что тебя от неприятностей оградить хочу. Понял? Иди спать.

   Закивал обрадованный Иван-царевич, лягушку на радостях поцеловал и спать лег. Не посмотрел на то, что даже солнце еще не село. Жены веление — закон. Эту заповедь он сразу усвоил. Вот спит Иван-царевич и видит, что как и прошлый раз окаменела лягушка, а из нее девушка призрачная вышла. И до того красивая, что Иван чуть дышать во сне не забыл. Взяла девица иголку, пальцами тонкими луч солнца заходящего подцепила и принялась этой нитью рубашку вышивать. А как зашло солнышко, так зажгла девушка свечу, высыпала на стол пшеницы горсточку и, сотворив нить из нее золотую, рукоделие продолжила. Проснулся утром Иван-царевич, глядь, лежит на столе рубашка вышитая, алыми и золотыми нитями поблескивает. А рядом лягушка спит. Поцеловал ее Иван-царевич:

  — Просыпайся, женушка моя ненаглядная. Знаю я, что ты притомилась, пока причуду батюшкину выполняла. Но мне к нему пора, а то осерчает за опоздание.

  — Иди-иди, только скажи ему, что вышивание для глаз вредно, тем более в ночное время. Труд кропотливый и не благодарный… А еще скажи, что не прощу, если пятно на сорочку посадит, так и знай. Отстирывать не буду, не крепостная девка.

   Пришел Иван-царевич к отцу, а тот уже вышивания старших невесток нахваливает.

  — Красота какая, просто чудо! Не знаю, прям, куда мне такие сорочки носить, только если на крестины внуков. Вы уж, Петя и Степа, постарайтесь, чтоб было у меня побольше поводов красоту такую одевать. Порадуйте старика.

   А тут в залу Иван вошел, заприметил его царь. Поблек и потускнел сразу как-то. Чует, что несет ему младший сын что-то, знать, все считает, что лягушка его с заданием справилась.

  — Чем же ты меня порадуешь, Иван? Управилась ли в срок жабка твоя?

   Поклонился отцу Иван, подарок подает. Развернул царь упаковку, а там рубашка старая латаная. Не успел царь толком ничего сказать, как начал Иван жену-рукодельницу расписывать. Мол, и нитку солнечную алую вплела и золота пшеничного не пожалела.

  — Так, — сказал, закипая царь. — Терпение мое не безгранично. Прошлый урок наукой не стал, придется по-другому учить. Всыпать ему розгами по первое число, причем в соседней комнате, чтоб здесь слышно было.

   Подскочили охраннички, уволокли Ивана-царевича. Тот кричит, к отцу обращается.

  — За что? Почему, батюшка?

  — Тащите дурака, тащите, — отмахнулся царь. — Надоел.

   Бросились бояре к царю, за Ивана заступаются. Мол, где это видано, чтоб парня королевских кровей простые охранники розгами охаживали? Пригрозил им царь, что и по боярским холеным нижним частям могут розги прогуляться. Убоялись бояре, замолчали. Так тихо стало в тронной зале, что хорошо слышно было, как прикрутили Ивана-царевича к скамье, как розгами его по царскому велению угостили. Только вдоволь криками сына-дурака насладившись, повелел царь охранникам прекратить экзекуцию. Вышел Иван-царевич снова к царю, слезы рукавом утирает, на отца не смотрит.

  — Ну что, будет тебе наука. Ступай к себе, — грозно сказал царь.

   Побрел Иван к жене-лягушке, но как отец на рубашку отреагировал, не рассказал. То есть не совсем, чтоб не рассказал. Просто соврал и все. Не повернулся язык Ануре объяснить, что рубашка не понравилась настолько, что отец его выпороть повелел.

   Снова дни за днями потянулись. Злится царь, а сделать ничего не может, — Иван все с лягушкой живет и отказывается себя неправым признать. Уже подумывал царь Ивана с женой в ссылку сослать, в деревню подальше, с глаз долой. Подумывал от Ивана отречься, права на наследство его лишить. Но пока только грозился, а сделать не собрался. А в ту пору вернулся с европейского симпозиума знахарей-психиатров лекарь царский. Сразу к своим обязанностям лейбмедика приступил. Царя простукал, прощупал, прослушал всего, хрипов, скрежетов, бульканий неправильных не нашел. Отметил лишь, что сердцебиение у царя учащенное. Спрашивает, отчего это царь-государь в последнее время так нервничает. Тут царь ему как на духу и выложил, что за кашу сын его меньшой заварил.

  — Что же, государь-надежа, могу я тебе сказать. Сейчас это весьма распространенное заболевание, особенно характерно, что заболевают им молодые люди обоих полов. На конгрессе целых два дня мы только эту проблему и обсуждали. Если коротко рассказать, то этиология заболевания такова: кожа лягушек вырабатывает галлюциногенные вещества, которые при попадании в рот человека могут и вызывают сильную абстиненцию. Как ни прискорбно, но описанная симптоматика мне хорошо знакома по нескольким научным трудам и собственным наблюдениям. Так один молодой человек уверял, что летал на ковре-самолете, причем совершил на нем трансатлантический беспосадочный перелет. Одна принцесса, не будем упоминать ее имени, после общения с одной пожилой ведьмой, обитающей на соседнем болоте и славящейся своим наркотическим супом из поганок, уверовала в то, что поцелованная ею лягушка обратилась в прекрасного принца, который до того был этой злой ведьмой трансфигурирован. В данном случае я не могу отрицать того, что здесь наблюдается смешение этиологических факторов и патогенетических механизмов: поганки сами по себе способны вызвать сильнейшие галлюцинации, а вкупе с выделениями лягушачьей кожи… Принцесса так свято верила в то, что найденная жаба на самом деле человек, что девушку пришлось поместить в клинику. После длительного разлучения с лягушкой симптоматика вначале обостряется, и больной может быть опасен для себя и окружающих. Во многих случаях наблюдался летальный исход. Поэтому девушку изолировали, хоть, учитывая ее положение в обществе, это было не так легко. В настоящее время наблюдается регрессия симптомов у принцессы, и, согласись, государь, это обнадеживает.

   Царь несколько минут чесал затылок, половину времени думая, признаться ли лекарю в том, что большую часть слов не понял, но все же решил, что, пожалуй, не стоит. Вторую половину этих минут он думал о том, а не посадить ли на кол человека, который употребляет так много нерусских слов, но потом пришел к выводу, что разбрасываться хорошими специалистами сейчас явно не время.

  — Так что же ты предлагаешь делать? — поинтересовался в конце концов царь.

  — Я хотел бы понаблюдать за Иваном в обществе, чтобы не вызывать у него подозрений и не привлекать к себе внимания. Для этого лучше всего подошел бы какой-нибудь праздник, — задумчиво проговорил лекарь.

  — А после праздника что делать будешь?

  — Это уже обследование и анамнез из первых рук покажут, — с поклоном ответил знахарь.

   Последовал царь совету лекаря. И, не откладывая дело в долгий ящик и позабыв про свое врожденное скупердяйство, велел назначить дату, когда же он закатит пир горой. Ведь речь шла о здоровье сына, пусть их у царя было еще два, но наследниками пренебрегать не следует никогда, особенно в сказочные времена, когда антибиотики еще не изобретены. И на Ивана царь уже не так сердился, ведь значительно легче осознавать, что сын просто болен, что болезни есть логическое объяснение, чем быть уверенным на все сто процентов, что сын идиот. Фразу о "летальном исходе" в ходе лечения царь не понял, а потому опасности не знал.

   Зашумел, засуетился люд дворцовый, к празднику готовится. Прознала и Анура-лягушка о приближающемся пире, стала мужа донимать, чтоб украшений ей разных золотых да с малахитами и изумрудами к празднику купил. А тот и рад жене любимой угодить. Знай, лягушку свою к празднику снаряжает. А кроме того заметил Иван-царевич, что отец-батюшка уже не так на него сердит, видать поверил, наконец, что Анура — девица заколдованная. Промелькивали дни за днями в суете и хлопотах. И не видел Иван-царевич того, что лягушка его с каждым днем все медлительней и медлительней становиться, приближалась зима, уж ноябрь был на пороге.

   Наступил долгожданный день праздника, принарядился Иван-царевич, лягушку свою поцеловал и говорит:

  — Ну, что же, женушка моя любимая, пойдем уже?

   А лягушка ему сонно и медленно отвечает:

  — Ты вперед ступай, Иван-царевич, а я скоро приду, мне еще нужно маску на лицо, маникюр сделать, педикюр не помешает. Как соберусь, так и приду. А ты, как услышишь гром и шум, не пугайся, а скажи всем: "Это моя лягушонка в коробчонке едет".

  — Хорошо, Анурушка, все, как ты велишь, сделаю.

   Оставил Иван-царевич лягушку дома, а сам на пир отправился. Веселился там народ честной, лились рекой меды хмельные, а во хмелю не удивился Иван тому, что лекарь царский разговор с ним об Ануре завел. Все рассказал знахарю царевич и то, как в лесу заплутал и как Ануру встретил, как поцеловал ее, как на его глазах она девицей зачарованной стала. Внимательно слушал Ивана лекарь, а когда рассказ закончился, спросил:

  — А где же сейчас твоя жена?

  — Она скоро быть обещалась. Она к празднику готовилась, ночами платье шила, я ей украшений всяких раздобыл.

   Тут молния полыхнула, гром грянул, дождь полил, гроза началась. Подскочил со своего места Иван-царевич как ужаленный:

  — Не пугайтесь, люди добрые! Это моя лягушонка в коробчонке на праздник едет!

   Рассмеялись люди, покраснел от злости царь, но смолчал, взглядом с лекарем встретившись. Не прошло и четверти часа, как отворились двери залы, и вошел боярин припоздавший с женой своей и дочерью. Поклонились они царю:

  — Прости нам, государь-надежа, опоздание. Коляска наша по дороге сломалась, да тут еще и ливень.

  — Проходите, проходите, гости дорогие, присаживайтесь, — говорил пренебрежительный жест царя, едва удостоившего их взглядом.

   Боярин, счастливый, что так легко отделался, быстро проскользнул за стол, увлекая за собой жену и дочь. А Иван-царевич с боярышни глаз не спускает. Он первый раз ее увидел, потому что это был ее первый выход в свет. Сидит Иван, на боярышню глядит и все с толк взять не может, отчего же жена его так далеко от него села. Ведь девушка и красива, и в косе русой зеленые ленты, и сарафан у нее малахитовый. Ну, вылитая Анура, когда ее Иван-царевич первый раз поцеловал. Проследил лекарь, куда же Иван как завороженный смотрит, тоже девушку увидел.

  — Отчего ты, Иван-царевич, на девицу так заглядываешься?

  — Так то же жена моя, Анура-царевна. Только понять не могу, отчего она на меня и не глядит даже.

  — Так чего же ты ждешь, а, Иван-царевич? Пригласи ее потанцевать, — советует знахарь.

  — А и верно говоришь! — решился Иван. — Пойду, приглашу ее.

   Поднялся Иван с места, к боярышне направился, на танец пригласил. А Аннушка, девушка эта, скромная была, глазки потупила, румянцем залилась. Весь вечер танцевал бы Иван-царевич с боярышней, да только подошел к нему лекарь и говорит:

  — Иван-царевич, ты же не хочешь, чтоб жена твоя вновь лягушкой обратилась?

  — Нет, конечно, не хочу! А разве есть способ предотвратить это?

   Отвел лекарь Ивана в сторонку:

  — Если б не было, я бы не тревожил тебя. Но уверен ли ты? Дело это опасное и серьезное.

  — Да я, чтоб ты знал, для Ануры все сделаю! Ты только скажи, как можно ей помочь? — разгорячился Иван.

   Лекарь увидел, что Иван решился, и давай ему в ухо нашептывать:

  — Если на все готов, то иди немедля домой, и шкуру лягушачью, что твоя жена все время носит, в огне сожги. Только это торопливо сделать надо будет. Хвать за лапку — и в печь. Ясно?

  — Яснее некуда. Ну, тогда я пошел. Спасибо тебе.

  — Если хочешь, я с тобой пойду, помогу, если что, — из чисто научного интереса предложил лекарь.

   Иван пораскинул мозгами и согласился. Моральная поддержка еще никогда не мешала. Пришли они к царевичу в палаты, а там на подоконнике лягушка сонная лежит. Раздул Иван в печи огонь и закинул туда лягушку, она и очухаться не успела. Примостился рядом с самой печкой царевич, посмотреть хотел, как проклятие любимой жены горит. Сгорела лягушка, дымом на прощание из печки пыхнула.

   Вот что дальше было, точно никто не знает. Ивана-царевича на выходе из дворца поймали. Он размахивал кочергой и все рвался кого-то спасать. Пока страже удалось его скрутить да связать, нашли и лекаря. Ученый муж валялся на полу без сознания, без зуба и с синяком под глазом. Толку и объяснений от Ивана добиться не могли, он все кричал про живых мертвецов верхом на трехглавых змеях, про путеводный клубочек, который, якобы, дала ему какая-то карга с протезом ноги… Иван буйствовал и сопротивлялся, царь был в бешенстве. Если бы не вмешательство старших царевичей, убил бы меньшого своего сына той же кочергой, которой Иван размахивал. Всех гостей в спешном порядке разогнали, Ивана высекли и бросили в холодную, лекаря передали на попечение бабки-знахарки. Разбив посуду и изувечив пару стульев, попавшихся под цареву горячую руку, государь постепенно успокоился и, распластавшись на троне, позволил отпоить себя валерьянкой.

   Наступило похмельное, а потому еще более невеселое утро. Лекарь пришел в себя и явился пред государевы очи. Он уже рассказал, что уговорил царевича лягушку сжечь, а вот, что дальше было, не помнит, поскольку Иван ему в глаз вдруг кулаком ни за что засветил. Теперь горе-психиатр печально сидел перед царем, ощупывая языком то место, где раньше зуб был. Явились охранники с докладом о том, что ночью Иван-царевич так и не унялся. Без устали в дверь темницы колотился, жену свою, лягушку, спасать рвался.

   Царь мрачно воззрился на светило науки из-под холодного компресса, на который была нахлобучена корона:

  — Ну, и что ты теперь прикажешь делать? А? Дурак мой младший всю ночь в темнице дверь головой охаживает, про ходячих скелетов твердит. Что это все такое? И как это понимать?

  — Царь-надежа, никак это не понимать. Абстиненция это. Надо туда зайти да к кровати его привязать, он себя насмерть зашибить может об стену-то. Галлюцинирует он.

   Царь задумчиво прихлебнул рассола:

  — Об-стен-енция… ясно. Пущай полупится, устанет и перестанет. Глядишь, и поумнеет.

   На третьи сутки Иван перестал колотиться в дверь, на четвертые есть попросил. Через две недели его из холодной выпустили.

   Дальше все дело замяли, скандала и сплетен царь не допустил. А Ивана-царевича женил-таки. На боярышне Аннушке. Не за то, что она на воображаемую супругу сына похожа была, а за то, что на царский пир опоздала. И еще запретил ей, во избежание рецидивов, зеленое носить.

   Есть ли во всем этом правдивом рассказе мораль? Наверное, есть. Например, если хочешь женить детей, подходи к делу ответственно. Или вот: если в грибах не разбираешься, то не собирай и не ешь. А, может, такая: если не хочешь проблем из-за начальника самодура, не подставляйся.

   Бесхво́стые (лат. Anura) — крупнейший отряд земноводных, насчитывающий около 6000 современных и 84 ископаемых видов. Часто представителей отряда называют лягушками. Яд бесхвостых применяют в качестве галлюциногена.