Ничья

1.

Господь бог потерял терпение четырнадцатого февраля. Время шло, души бесславно гибли, а условия для второго пришествия всё не наступали. Пятнадцатого февраля Господь бог явился заблудшему народу. Лик его был ужасен, а Глас пробирал до костей.

— Вы теряете время даром! — ворвался Глас в мысли каждого человеческого существа на планете. — Вы не делаете ничего, чтобы достичь рая! Но я преблаг, я дарую вам рай на Земле — бессмертие!

И стало так.

Федя Мудрецов пробудился с последним звуком Гласа. Поднялся, взял со стола нож, которым с вечера резал колбасу, и с размаху вонзил себе в живот, чуть ниже последней пары рёбер.

Господь бог не соврал: боли Федя не почувствовал, только слабую щекотку. Боль противоречит концепции рая, поскольку портит настроение. Кроме того, от болевого шока тоже можно умереть. Господь бог предусмотрительно лишил человека не только смерти, но и страдания.

Лишняя шпилька в бок Властелина ада, не так ли?

Федя Мудрецов усмехнулся, встал перед зеркалом и вырезал себе внутренности. Не то, чтобы у него болело сердце или мучила язва, да и какая боль, если Господь бог в неизречимой благости Своей избавил Федю от боли? Нет, но в кишках, бывает, бурчит — и это мешает наслаждаться жизнью.

— Молись на Господа бога нашего! — раздалось из-за спины. Федя обернулся.

Тёща, Софья Михайловна Толстоедова, стояла в дверном проёме и жадно рассматривала сизую требуху на ковре.

— В церкву! — потребовала Софья Михайловна. — Покайся и порадуйся!

В глазах её горел торжествующий огонь. Она, как обычно, оказалась права.

— Ага, обязательно, — согласился Федя.

После чего схватил старуху за жёсткое плечо, заломал ей руку за спину и принялся пилить цыплячью шею. Старуха кричала и отбивалась, но что её немощь против мощи Мудрецова? Господь бог пожаловал ей бессмертие, но не силу или знание джиу-джитсу.

Отрезанную голову Федя воздвиг на стол, на блюдо, которое тёща привезла откуда-то с Востока и которым крайне гордилась.

Пусть теперь будет к нему поближе.

Седая голова вращала глазами, шлёпала губами, но не могла издать и звука.

— То-то же, карга чёртова, — сообщил Федя старухиной голове, после чего, несмотря на сопротивление, изнасиловал тёщино тело всюду, куда смог, в том числе в обрубок шеи. Тело отмахивалось руками, лягалось, но Федя справился. Как же давно он об этом мечтал!

— Сиди, дура, не высовывайся! — крикнул голове. — Не всё тебе мою кровь пить!

И отправился на прогулку.

Город праздновал. Двор заполняла кровь и крики торжества. Соседи резали, насиловали, расчленяли друг друга, всякий того, кого более не любил до божьего Гласа. Теперь стало можно.

— Привет, сосед, — прохрипел кто-то снизу. Мимо Феди, цепляясь за жёлтый лёд сугробов прокуренными пальцами, ползла половина Кольки Моргулиса с первого этажа. Ног и того места, куда они обычно крепятся, у Кольки не было, и кишки волочились за накачанным торсом.

— Эк тебя угороздило, — посочувствовал Федя.

— И не говори, — ответил Колька. — Лизавета, стерва, бензопилу на балконе откопала. Я-то думал, там бензина нет, а вот вишь ты!.. Ну, ничего, я ей зато нос отгрыз и глаза выколол!

— Это почтенно, — согласился Федя. — Ну, бывай, сосед. Пойду, пройдусь.

Проспект стоял в гигантской пробке. Все, кого Глас застал за рулём, бросили свои машины и отправились на поиски приключений. Люди совокуплялись, резали друг друга и поедали, все это вместе и попеременно. Какого-то неудачника варили в бочке с кислотой. Вокруг распространялся удушливый пар. Заинтересованный Федя подошёл поближе.

Огонь жарко пылал, бочка раскачивалась на кирпичах. Крышка подпрыгивала, словно в неё стучали снизу. Впрочем, так оно и было.

Федя узнал затейников. Мужики из соседнего двора, Гоша и Дементий. Не одна бутылка на рыбалке вместе распита.

— Кто это? — спросил Федя.

— Лидка-баптистка из семнадцатой, — ответил зверовидный Гоша. — Не хотела, сучка, удовольствие доставить. Нет, я понимаю, раньше! Вера там, то да сё, греховное тело да забота о душе. А сейчас-то почему? Вот решили поучить маленько. Верно, Дёма?

— Ага, — очкастый Дементий глупо лыбился. Кажется, он был глубоко и искренне пьян.

— И что дальше? — поинтересовался Федя. — Ну, сварите, поможет это?

— А вот и проверим, — пообещал Гоша.

Он опрокинул бочку. Бульон хлынул на грязный снег. Вкусно запахло холодцом. Последними из бочки вывалилась груда костей и череп. Кости сами собой собрались в скелет. Костяк подхватил череп и нахлобучил его на позвоночник. Клацнул зубами и крутанулся вокруг оси. Казалось, Лидка-баптистка запоминала обидчиков и лелеяла планы мести.

— Всё равно не понял, — заявил Федя. — Как такую шпилить? Неинтересно.

— Дальше смотри! — гоготнул Гоша. Дёма агакнул.

Костяк замер и напрягся. По снегу поползли к нему розовые струйки. Облепляли кость, позли выше. Лидка обрастала мясом.

— Скоро мягонькая будет, — сообщил, облизываясь, Гоша. — Самое то.

— Верно, — сказал Федя. — а потом?

— А потом снова сварить можно, — отмахнулся Гоша. — Пока не надоест. Ей.

Федя сомневался, что Лидке-баптистке надоест. Девка она была упёртая, стервозная.

Он не стал ждать, кто кого переупрямит, и двинулся дальше. Тем более, из подъезда вывалилась и ковыляла к нему любезная Софья Михайловна. В руках тёща тащила федин охотничий тесак. Незакреплённая голова влажно чмокала на плечах, но раны с каждым мигом стягивались.

Вот ведь неугомонная баба!

Тут рядом с Федей затормозил изящный катафалк. Из катафалка выскочили рогатые и хвостатые боевики в кожаных фартуках, ухватили Федю за руки и за ноги и бросили внутрь. Катафалк взревел и с серным выхлопом провалился сквозь землю.

2.

Дьявол развлекался.

Его вечный оппонент хотел выиграть разом — и сел в капитальную лужу! Души, которыми он хотел наполнить рай, прибывали в преисподнюю толпами и эшелонами. Господь бог в неизречимом самомнении Своём забыл, что дьявол вполне может принять душу вместе с телом.

Федя Мудрецов очнулся от запаха серы. Вокруг него пузырилась и кипела серная кислота, и торчали головы соседей по котлу. Возле котла суетились потные черти, подбрасывая уголёк. После каждой брошенной лопаты угля кислота в котле взрёвывала и бурлила пуще. Щёки и скальп с шипением съехали с головы Феди. Верёвки, которыми черти связали его руки, успели раствориться. Федя выпростал руку из-за спины, почесал затылок.

— Шкрум-шкрум! — фаланги пальцем заскрипели о голую кость. Федя засмеялся. Он понял, что чувствовала Лидка-баптистка.

— Ну, держись, нечистые, — прошамкал он безгубым, безъязыким ртом и схватился за края котла. Следом за ним наружу полезли остальные грешники.

Федя встал возле котла и встряхнулся как собака. Плоть отваливалась пластами и влажно шлёпалась на горячий пол. Полежав и словно отдохнув, мясо снова лезло на тело, стремилось занять положенное место.

— Ути-пути, — сказал Федя пожилому чёрту с лопатой и сделал ему козу. Обескураженный чёрт отступил, запнулся о кусок антрацита и сел на кучу угля.

— Ой-ё! — заплакал он, потирая сломанный у корня хвост.

— То ли ещё будет, родной, — ласково сказал ему Федя, отбирая лопату. Вместе с остальными варёными он схватил чёрта и запихал его в котёл. Чертяка закричал, забулькал и затих. Скоро он разошёлся чёрно-бурой дрянью.

Нечистым, в отличие от людей, Господь бог не даровал бессмертия. Да и за что, собственно?

— Айда чертяк бить! — радостно проорал зверовидный Гоша. Был он красен с одной стороны, с другой же тело Гоши прикрывала поджаристая корочка.

— Ага, — радостно поддакнул выпотрошенный Дёма.

Ад бурлил. Новые грешники завели новые законы. Черти стонали и плакали. Мириады душ возрождались к новой жизни — и требовали зрелищ. Поскольку кроме чертей развлекаться в аду нечем — не водится в аду ничего, кроме чертей! — то грешники решительно взяли их в оборот...

Последним пал дьявол. Его вынули из глубокой норы, отрезали рогатую башку, насадили её на пику — и так гуляли.

3.

— Эй, братва, сюда ходи! — закричал Федя Мудрецов. — Глядите-ка, дверца… Запертая, паскуда!

Дверь посопротивлялась для вида и сдалась. За неё оказалась длинная-предлинная винтовая лестница.

— За мной! — скомандовал Федя и понёсся вверх, перескакивая через две, а то и через три ступеньки разом.

Чем выше они поднимались, тем приятнее пахло. Исчез запах серы, повеяло ладаном и воском. Вопли мучимых чертей сменились сладкозвучием арф и пением ангелов. Вокруг разлился неземной свет.

Дверца наверху не была заперта. Федя рванул её за створку — и вывалился в райский сад.

Порхали бабочки. Колибри, басовито жужжа, висели над цветами. В прекрасной беседке сидели люди с возвышенными лицами и беседовали о вечном.

— Братцы, да это же праведники! — догадался Федя. — Бей праведников!

Толпа за его спиной разом выдохнула и бросилась вперёд.

Первыми пали благоухающие изгороди из роз. Господь бог в неизречимой благости Своей лишил их шипов.

Праведников растоптали. Первый, неудавшийся проект кита разнесли по косточкам. Встреченные херувимы бежали прочь, теряя крылья и одежды. Они, к общему смеху грешников, оказались не вполне бесполы.

Вдали волновалось море испуганных душ. Силы и престолы жались по углам. Федя выломал из почвы мраморный бюст Аристотеля и первым бросился в атаку...

— Остановитесь! — загремел Глас божий.

4.

Федя Мудрецов пробудился от ощущения счастья и грохота сковороды. Он был один, жена не вернулась ещё с ночной смены. За окнами разгорался тусклый зимний рассвет. Федя вылез из кровати и как был, в трусах прошлёпал на кухню, откуда тянуло умопомрачительно и вкусно.

Толстоедова, причёсанная и завитая, наряженная в новый, не надёванный ещё шёлковый халат с красными петухами, который она тоже привезла откуда-то с Востока, стряпала блины.

— Чего это ты делаешь, кошёлка старая? — спросил, почёсывая пах, Федя.

— Блинчики готовлю, — ненатурально улыбаясь, сообщила тёща. — Проголодался, наверное, зятёк?

Кажется, она тоже что-то помнила...

5.

— И тогда я понял, что сглупил. Поэтому решил вернуть всё обратно, — рассказывал Господь бог, подливая Властелину ада амброзию.

Дьявол нервно улыбался и осторожно трогал шею...