Пушкин и XXI век

Революция

То, что потом назовут Великой Октябрьской социалистической революцией, начнется глубокой ночью, около двух часов. Но И самым главным окажется триумвират, о котором советские историки скромно умалчивали, а потому широкой публике он был не очень знаком. Руководителем революции считался Владимир Ильич Ленин, а в постсоветские времена к нему еще подключили и Троцкого. Но именно эта тройка стояла у начала величайшего события российской истории. Вот их фамилии: Подвойский, Антонов и Механошин. Много ли вы знаете про них? Про последнего вряд ли. А именно они составили диспозицию, то есть план вооруженного переворота. Конечно, был ленинский план, созданный до этого, но слишком общий. У триумвирата было три плана. Их обсудили и пришли к решению, что антоновский план наилучший. Первым пунктом плана был захват всех зданий, примыкающих к Финляндскому вокзалу: с Выборгской стороны и с Петербургской стороны. Это сердце столицы.

К этому времени должны были подойти вооруженные части из Финляндии и тогда можно было начать наступление на центральные районы Петрограда, где предполагалось наибольшее сопротивление. Организаторы восстания были уверены, что Временное правительство просто так с властью не расстанется и будет делать всё, чтобы расправиться с бунтовщиками. Поэтому скорее всего предстоят серьезные бои на городских улицах и площадях. И здесь главную роль сыграет численное превосходство.

Они были более высокого мнения о правительстве, чем оно того заслуживало. Тем более, что планы большевиков в общих чертах временщикам были знакомы.

Сводки, стекавшие в штаб, приятно удивляли. Никакого сопротивления! Может быть, правительство готовит какой-то хитрый ход? Небольшие отряды, которые выводили из казарм, в считанные минуты заняли стратегические пункты: вокзалы, мосты, телеграф, телеграфное агентство, осветительные учреждения. Нигде им сопротивления не оказали. На их пути возникали время от времени небольшие группки юнкеров, которые были главной опорой и надеждой Временного правительства. А как же! Молодежь, романтики, которые, как львы, готовы бросаться под пули. При виде грубых брутальных мужиков в солдатских шинелях и матросских бушлатах они тут же разбегались или прятались за углами домов и в подъездах. Одному из убегающих юнкеров солдат крикнул в вдогонку: «Что в кошки-мышки решили с нами поиграть?» И пальнул в воздух.

То, что планировалось, как военная операция со стрельбой, матом и криками «ура», проходило, как мирная смена караулов: «Пост сдал!» — «Пост принял!» Молодежь мирно уступала свое место бородатым, прошедшим через окопы, артобстрелы и химические атаки мужикам, почти как уступают место в общественном транспорте. Отряды юнкеров растворялись в темных переулках и на их место становились более многочисленные команды красногвардейцев и рабочих.

«Словно мухи по домам, ходят слухи по умам», — как поется в песенке. С вечера среди обывателей циркулировали разговоры о том, как по городу разъезжают битком набитые солдатней грузовики, которые грабят магазины, громят разные учреждения и раздевают мирных обывателей, случайно оказавшихся на улицах. Эксцессы имели место быть. Дыма без огня не бывает. Где-то пьяные матросы приставали к дамочкам, где-то грабители (а после амнистии, проведенной Временным правительством, они заполонили города и веси), забирали кошельки и прочие ценные вещи у прохожих. Такое происходило и ранее. Быть полицейским после февральских событий стало опасно. Но сейчас каждому подобному происшествию приписывался чуть ли не вселенский масштаб. Всех грабят и убивают!

— Началось! А что дальше тогда будет? Матушки вы мои! Спаси и помилуй!

То, что в DHR запланировали, как военную операцию, происходило без всяких жертв. А раз нет жертв, то нет и войны. В городе не слышалось стрельбы, не было разрывов снарядов, нигде не строили баррикады. Мирный город, не то, что Париж 14 июля 1789 года, где повоевали от души. Там уж грохотало, так грохотало!

И центр, и окраины спали мирным сном, не подозревая, что в эти минуты происходят событие всемирно-исторического масштаба. Если бы ведали об этом, то вряд ли уснули! Глашатай революции, как его будут называть в советскую эпоху, Владимир Владимирович Маяковский об этом написал гениальные строки в своей поэме, посвященной десятилетнему юбилею революции.

Это, где про трамвай, который начал движение в одной эпохе, а закончил уже в другой. Ни один пассажир никак не ощутил этого. Для всех этот необычный маршрут был вполне обычным.

Революция всегда сопровождается эйфорией, прямым и переносным опьянением. Подъем! И сразу всплывают картинки киевского майдана 2014 года. Помните эти лица? В октябре 1917-го всё было буднично. Никакие величавые мысли солдат не посещали. Они думали о пайке, о своих в деревне. Как они там кантуются? Не голодают ли?

Скажут отцы-командиры, сходим, сделаем, надо встанем в караул или пройдем патрулем по улицам. Будничная солдатская работа, к которой они привыкли за годы войны. Были случаи, когда посылали военных начальников подальше и отказывались выполнять приказ. Тут уж подход к солдатам требовался. За месяцы свободы без границ воинская дисциплина упала почти до нуля. Виновато в этом было Временное правительство. Не очень праздновали как комиссаров правительства, так и посланцев ВРК

. И пламенные революционеры прекрасно понимали это. Будешь глотку драть и права качать, так могу и затворами заклацать. Кто знает, что у них на уме.

Полют подальше. Катись, мол, колбаской по Малой Спасской или по Невскому проспекту. Только того комиссара и видели!

Петроградский гарнизон выглядел уставшим и никакого боевого духа не демонстрировал. Всякая война уже обрыдла. Никто не рвался на баррикады за светлое будущее, будь оно кадетским или большевистским. Да и доверия к агитаторам особого не было. Впрочем, это не имело никакого значения. И руководители ВРК особо и не парились на сей счет. Они умели быть реалистами. Операция развивалась постепенно, довольно легко, вроде как само собой катилось по рельсам. Что было довольно неожиданно.

Чего еще надо? Зачем глотки рвать и призывать к революционному энтузиазму и классовой сознательности? Гарнизон насчитывал более двухсот тысяч штыков, имелись пулеметы и артиллерия. Внушительная грозная сила! Если ее переманить на свою сторону, никакое Временное правительство не страшно. Вряд ли и десятая его часть была задействована в эти часы и дни. Подавляющее большинство не желало участвовать в играх ни на чьей стороне. Но если бы даже и меньшее количество перешло на сторону большевиков, то и это не сорвало бы их планов. Вот то, чего никак не могли понять министры Временного правительства. Плановые мероприятия осуществлялись матросами, которым надоели тесные кубрики и пищавшие под ногами крысы, и рабочими, принявшими сторону большевиков. Из казарм участвовали охотники. Всё-таки большевистские руководители были реалистами и прагматиками, а не сплошь романтиками революции, как их потом будут изображать в серии «Пламенные революционеры». И они знали, когда можно взывать к революционному энтузиазму, а когда это делать совершенно бесполезно.

Зачем лишние телодвижения, если всё и так катится, как по маслу, само собой. Хотя простыми наблюдателями вожди революции, конечно, не были. Штаб в Смольном действовал крайне неосторожно. Не хватало знаний о противнике. Поэтому руководствовались принципом «как бы чего ни вышло». Двигались вперед наощупь, мелкими шажками, как слепой, переходящий дорогу. Сначала тросточкой тык-тык по сторонам, сделал шажок. Опять тык-ты и опять шажок. Уж если что-то делать, то делать наверняка. Береженного Бог бережет! А тут дело крайне серьезное. Как никак свержение законной власти и неизвестно, как еще может обернуться. В случае неудачи, если уж и не полетят головушки, то кандалами точно загремят в далекую Сибирь. А там не так тепло и комфортно, как в Петрограде, а тем более в эмиграции.

Они хоть и революционеры, но кандалы как-то недолюбливали, как и все другие люди.

Самый главный пункт плана — арест Временного правительства. Надо было прежде всего ликвидировать старую власть, лишив ее военного аппарата. Вот тут нужно было действовать осмотрительно.

Не удастся с Зимним дворцом, всё, крантец! Сливай воду! Революции тогда не было, а был неудачный путч, который власти успешно подавили. Это больше всего напрягало, нервировало Смольный. Тогда о социалистической революции придется позабыть на долгие годы. Промашки никак нельзя было допустить. Не будет взят Зимний, значит, двоевластие остается. А сейчас это еще означало и гражданскую войну, шансов победить в которой у большевиков было крайне мало. Армия скорее останется на стороне законного правительства. Всё-таки солдаты присягали правительству, а не им. И далеко не каждый решится изменить присяге. Нужно как можно скорее сделать так, чтобы эта власть не существовала. От этого зависел весь исход восстания. Телеграф, мосты, банки — это всё хорошо. Но пока правительство у власти, оно может всё это вернуть назад.

Повстанцы в течение всей ночи не трогали ни Зимнего, ни министров. Видно, колебались. К тому же считали, что ликвидация старой власти — это заключительный этап восстания, а сначала нужно сделать всё, чтобы выбить опоры у власти. Чем меньше правительство будет контролировать объектов в городе, тем оно будет слабее. Да и ситуация с Петроградским гарнизоном была совершенно неясной. Зимний дворец воспринимался как центр обороны, и было неизвестно, с какими силами придется столкнуться. Это соображение заставляло не торопиться самые горячие головы. Но чего же проще! Пошли разведку, то есть курьера к Зимнему дворцу, который всё бы высмотрел! Смольный этого не делает. Охрана дворца была фиктивной, а штаб, где находился глава правительства Керенский, вовсе не охранялся. Даже Керенскому, пусть и невоенному человеку, этого простить нельзя. Министры были уверены в том, что большевики не решатся на захват власти. Да пошаливают! Но на решительный шаг не рискнут пойти. У подъезда не было обычной пары часовых, которые стояли здесь в более спокойные времена. Штаб вместе с Керенским можно было взять голыми руками. Вряд ли Александр Федорович решился воспользоваться личным оружием, чтобы отстреливаться или пустить себе пулю в лоб. Руководители военно-революционного комитета могли взять с собой несколько солдат, матросов и красногвардейцев и арестовать правительство. Министры, разумеется, что-нибудь бормотали о незаконности ареста, но кто бы их слушал?

Так продолжалось всю ночь и всё утро. Министры совершенно успокоились. Всё меньше было разговоров об угрозе переворота. В семь часов утра, когда была занята телефонная станция, были отключены телефона штаба. Это стало неприятным сюрпризом. В воздухе запахло опасностью. Но и тогда министры сильно не обеспокоились. В конце концов, решили они, можно послать нарочного. Они были уверены в том, что большевики сделали это в отместку за то, что по указанию Временного правительства телефоны уже были отключены в Смольном. Хотя после занятия телефонной станции в Смольном телефоны снова заработали. Всё выглядело очень несерьезно, по-детски.

Вроде как ребятишки играются!

Но давайте во всяком случае запомним абсолютно достоверный факт, который поможет нам лучше почувствовать атмосферу тех дней. И понять, что та картина октябрьского переворота, которую будут позднее изображать советские историки, не совсем соответствует реальности. Большевики без малейшего препятствия могли захватить и Керенского, и всех министров. Кстати, на немедленном аресте Временного правительства настаивал Ленин еще накануне октябрьских событий. Но действовали не по ленинскому плану. Никаких мер предосторожности со стороны правительства не было принято. Что это? Уверенность в том, что большевики не решатся на переворот? Или элементарная некомпетентность? Хотя обстановка требовало сделать это еще раньше, до того, как большевики решатся на осуществление своего замысла. Ленин как раз этого и опасался.

С утра войска, перешедшие на сторону ВРК стали располагаться цепями возле мостов и вдоль каналов. Вот он решительный момент! Но артиллерии не было. Хотя могли бы выкатить для устрашения несколько пушек. Неизвестно же было, как всё пойдет дальше. Смысл операции был неясен. Что это должно означать? Большевики берут под контроль город?

Идея, казалось, должна была заключаться в том, чтобы захватить Зимний и расположенный рядом штаб. Тем более, напоминаем, что они не охранялись. Но зачем тогда распылять силы, разбрасывать их по всему городу? Цепи не были боевыми, а скорей всего полицейскими, задача которых никого не пропускать ни туда, ни сюда. Они не осаждали, а оцепляли. То есть явно было видно, что большевики не готовят наступления.

Подобное оцепление выставляют сейчас во время матчей и концертов на стадионах. Никто не знает, как поведет себя толпа.

Эта полицейская акция исполнялась очень слабо без осознания смысла операции. Солдаты не понимали, почему они должны мокнуть под дождем и мерзнуть. Приказы вызывали у них недоумение.

В пять часов утра Керенский вызвал в штаб военного министра. Видимо предполагал что-то делать. Министру Маниковскому пришлось ехать с Петербургской стороны. Это был кратчайший путь до штаба. На пути встречались патрули. У Троицкого моста его беспрепятственно пропустили, даже не потребовав удостоверения и не доложив в ВРК. Видно и приказа не было задерживать всех подряд. У Павловского моста задержали. Министр занервничал. Кто знает, чем могло закончиться это задержание. Сопровождавший его генерал пошел в казармы, надеясь, что его слова будут положительно восприняты. Да и другого выхода не видели. Перед ним извинились и заявили, что они могут ехать дальше, никаких препятствий им чинить не будут. Обрадованный генерал вернулся к автомобилю.

Получается, что ему дали разрешение на то, что он может ехать в штаб и принимать меры для разгрома восстания. Может, патрульные и не подумали об этом, но получается-то именно так. Можете это представить?

В девять часов утра Керенский вызвал в штаб всех министров. Это было равносильно объявлению военной тревоги. Министры забеспокоились. У большинства не оказалось автомобилей, и они не смогли добраться до штаба. По крайней мере, сразу. Появились Коновалов и Кишкин. А потом подоспел Малентович. Ожидание затягивалось. Дожидаются остальных. Штаб по-прежнему никем и ничем не охранялся. Поразительная беспечность! Но это не вызывало удивления. В подъезд входили и выходили военные всех родов войск. Штаб стал напоминать проходной двор. Но складывалось такое впечатление, что штаб наконец-то заработал в полную силу. Повсюду ходят, говорят, вроде как что-то решают. А что это были за люди и зачем они шли, никому не было известно. Документов ни у кого не спрашивали. Никто их не останавливал, никто не требовал пропусков и удостоверения личности. Полная анархия! В штаб мог пройти кто угодно. И вероятно, проходил. Входившие могли быть агентами военно-революционного комитета и могли в любой момент объявить о переходе штаба в руки ВРК. Наверно, этому бы удивились.

Кажется, никого это не беспокоило. И даже мысли не возникало, что сюда отвяжутся прийти большевики. Может, в Смольном находились в полном неведении о том, что и Зимний дворец, и штаб без защиты?

В штабе находится глава правительства. Но проходящие люди не знают, где он и им не интересуются, словно он никто. Должен знать дежурный офицер, но его нет на месте, что является нарушением воинской дисциплины. К услугам проходящих только его стол, заваленный бумагами. Здесь сводки, сообщения. Но нет желающих ни унести бумаги, ни положить бомбу, ни произвести чего-нибудь антиправительственного… Ничего не происходит.

Керенский пребывал в кабинете начальника штаба. Здесь он мог почувствовать себя настоящим Бонапартом. У дверей ни караула, ни адъютантов, ни прислуги. Такой демократический стиль! Можно просто отворить дверь и взять министра — кому не лень. Но Керенский не задумывался об этом. Кто же может посягнуть на его священную особу?

Керенский был на ходу, в верхнем платье. Оживлен и болтлив. Он собрал министров для последних указаний. Детально расписывал, что должен делать каждый. Ему одолжило автомобиль американское посольство, и он едет в Лугу к войскам, идущим с фронта на помощь Временному правительству. Скоро со смутой будет покончено. Лидеры большевиков арестованы и преданы суду.

— Итак, — обратился Керенский к Коновалову, — вы остаетесь заместителем.

Коновалов кивнул.

Глава правительства вышел, сел в автомобиль и выехал за город, легко миновав все цепи. Нигде его не задержали. А министры спрашивали друг друга: разве в самом Петрограде нет верных войск? Но этого министры не знали. В воздухе повисло молчание. А какие же войска идут на помощь правительству? Кажется, батальон самокатчиков… Глава правительства выехал навстречу батальону, чтобы вместе с ним войти в город. Плохо!.. А если Петроградский гарнизон перейдет на сторону большевиков?

Но где командующий войсками? Где начальник штаба? Что они делают? Ведь они должны иметь сведения о войсках. Их информация смогла бы прояснить картину. Надо призвать их. Немедленно разыскать. Они должны доложить, что сделано и что делается для подавления мятежа. Тогда министры могут обсудить дальнейшие действия. Если их нет, то нужно найти их помощников, которые должны быть в курсе происходящего. Если уж совсем никого нет, то видимо самим министрам нужно взяться за вопросы обороны и принять какое-то решение. Может быть, министрам следует разъехаться по юнкерским училищам и верным правительствам войскам? Ведь так делали штатские ЦИК. Нельзя же сидеть сложа руки. Может быть, они соберут несколько сот юнкеров и офицеров, раздобудут несколько броневиков, разгонят цепи, захватят Смольный и Петропавловскую крепость. И сами смогут подавить мятеж. Всё очень трудно. У них нет военного опыта. Но что же делать? Другой выход — сдаться на милость победителей. Но сдаться нельзя! Керенский и самокатчики скоро выручат. Они должны появиться с часу на час. Тогда третий выход — скрыться и дождаться помощи. Куда же им направиться?

Однако министры пошли по четвертому пути, совершенно неожиданно для самих себя. Они единодушно решили, что нужно в Зимнем собрать весь кабинет и устроить заседание. И тогда уж точно им удастся найти соломоново решение. Поехали в Зимний, стали вызывать коллег. Не со всеми удалось связаться. Но тем не менее, через час удалось собрать министров, кроме Прокоповича, которого внезапно остановили, когда он ехал на извозчике, но потом всё-таки отпустили. И вот все в сборе. Стали заседать. Много было говорено. Взвешивали шансы, просчитывали разные варианты развития событий. Шансов оказалось немного, но положение отнюдь не выглядело безнадежным, и министры не теряли оптимизма.

Было очевидно: нужно назначить кого-то для руководства обороной и подавления восстания. Стали подбирать кандидатуры. Военный министр заранее отказался. Хотя, казалось бы, кому, как не ему, возглавить это дело. Начальствующие лица округа пребывали неизвестно где и делали неизвестно что. Связаться с ними не удавалось. Назначили Кишкина. Никто не решался взвалить на себя такую ответственность. Составили указ Сенату (не как-нибудь!) и подписали его по очереди все. Тем самым давалась санкция на самые решительные меры. Кишкин сейчас же ушел в штаб для организации обороны.

Между тем вход в Зимний и штаб был по-прежнему свободный. Это, как говорится, никак не напрягало его обитателей. Любой здравомыслящий человек в случае опасности принимает меры по безопасности. Извините за тавтологию! Если вы боитесь грабителей, то, по крайней мере, хоть дверь закроете на замок. Трудно понять, чем руководствовались и на что рассчитывали министры. О безопасности среди них даже речи не возникало. По-прежнему верили, что большевики, захватив весь город, не решатся арестовать их? Поведут себя по-джентельменски? Любой школьник, даже троечник, понимает, что главная задача революции — это смена власти. Не захват банков и контроль над мостами (это уже второстепенное), а свержение существующего правительства. Если же вас устраивает существующая власть, зачем же тогда браться за оружие? Не можете вы организовать охрану самих себя, так хотя бы спрячьтесь, как это сделал в 2014 году президент Украины Янукович, бежавший под крылышко российских властей.

Или они надеялись на то, что к ним придут лидеры большевиков и они начнут переговоры о мирные передачи власти и, конечно, большевикам укажут на дверь? Временное правительство, которое более полгода находилось у власти, даже ничего не смогло до самой последней поры предпринять для собственной защиты. Что уж тут толковать о решительном подавлении восстания?

Вернемся в штаб. Кишкин, получивший от министров чуть ли не диктаторские полномочия, тут же принимается за дело, понимая, что промедление смерти подобно и что выступление большевиков возможно с часу на час. Он пишет приказы. Своими помощниками он назначает двух штатских с громкими революционными фамилиями, Пальчинского и Рутенберга, дает им указания и снова садится за стол писать приказы, которые тут же отдает курьерам. Но им не всегда удается доставить их по назначению. Очередным приказом он отстраняет от должности командующего округа Полковникова на основании того-то и того то. Главная причина — бездействие и непринятие решительных мер для подавления бунта. На его место назначается Багрутини. Причем всё это делается в спешке без всяких консультаций.

Какие еще меры были приняты Кишкиным, история нам не сохранила. Да и само имя министра, попытавшегося сохранить власть Временного правительства, было вычеркнуто из советской историографии. Да и времени у него войти во вкус власти уже оставалось в обрез. А если бы у него получилось, то современные ученики сейчас бы читали в учебниках «Кишкин — спаситель русской революции».

К Зимнему были вызваны все воинские части, с которыми удалось установить связь. Тех оказалось не так уж и мало. А ведь до многих частей курьеры не смогли добраться. Это приятно удивило министров и вселило надежду на благоприятный исход.

Военных сил, пришедших к Зимнему, оказалось немало, что порадовало министров. Настроение их несколько улучшилось. Пришли две роты Павловского и Владимирского училищ, две роты Ораниенбургских прапорщиков, две роты Михайловского артиллерийского училища с несколькими пушками, две сотни каких-то казаков, женский батальон и немалое количество офицеров. Это уже сила. Но для того, чтобы взять контроль над столицей, этого мало. Где же Керенский с фронтовиками? С имеющимися силами можно организовать оборону, но для наступательных действий их явно недостаточно. Военные располагались вокруг Зимнего. По мере того, как с разных частей подходили группы военных, удалось взять дворец под защиту. Это уже было что-то. Зимний дворец теперь уже не беззащитен. Если ВРК решится на штурм, он получит отпор. Лица министров уже не были такими мрачными. Теперь без осады и штурма правительство не возьмешь. Это должно отрезвить горячие головы в Смольном.

Благоприятный момент для взятия Зимнего был упущен. Переосторожничали! По халатности Смольного положение теперь существенно изменилось. Это не могло не радовать. Но что делали солдаты, стоявшие в оцеплении? Какой приказ они получили?

Главный штаб по-прежнему оставался без охраны. Через два часа Кишкин вернулся в Зимний в Малахитовый зал, где заседали министры, то есть вели разговоры. Они ждали отчета от Кишкина. Тот отчитался. Чем же они занимались это время? Они составили обращение к армии и стране и передали его в печать. Обращение — это хорошо. Но каким образом они собирались довести его до всей страны. Дальше Петрограда их листовки уйти не могли. Обращение имело довольно общее и расплывчатое содержание, политика смешивалась со стратегией, и в конце обращения содержался призыв ко всем стать грудью на защиту правительства и покончить с изменой, которую олицетворяли большевики. Обращение напечатали. Вот единственное, что сделали министры.

Обращение же сочиняли потому, что нужно же было что-то делать. Как-то не пристало в такой момент сидеть сложа руки. Никаких конкретных мер министры так и не приняли, потому что элементарно не знали, что нужно делать.

Стали обсуждать, что же предпринять дальше. Ясности не было, потому что мало знали о ситуации в городе. Стали обсуждать, разойтись или находиться тут. Поставили вопрос на голосование. Против высказались только двое. Поэтому решили находиться во дворце вплоть до разрешения кризиса. Рассчитывали на то, что он будет разрешен в скорейшее время. И вскоре они возьмут ситуацию под свой контроль. Время, считали министры, всё-таки работает на них.

О чем же разговаривали? О разном. Министры заскучали. О чем еще говорить? Разве что вести приватные беседы. Третьяков стал сетовать, что вот, де, Керенский бежал, предал их, где он сейчас, никому неизвестно. Его послушали. Но нашились и возражающие, которые стали защищать главу правительства, отвергая обвинения в предательстве. Зачем такие резкие выражения? Всё-таки предательство — это государственная измена, самое тяжкое преступление. Вернувшийся Кишкин доложил, что положение неопределенно, пока ясности нет. Снова упало настроение. Помощник Пальчинский успокоил: большевики не переходят в наступление, активных действий не предпринимают. Отряды красногвардейцев большого труда разогнать не составит. Да и вооружение у них слабенькое. Все, скорей всего, ограничится угрозой, и большевики не пойдут на крайние меры, тем более, что с Петроградским гарнизоном полная неясность.

Действия большевиков осуждают все социалистические партии. Союзников у них нет.

Действительно, большевики не наступали, как будто чего-то боялись или ждали. Все их цепи были в прежнем виде и положении. Никакого движения не наблюдалось. Доступ в Зимний был свободен. Ни с какой стороны угрозы не наблюдалось. Это успокаивало. Министров даже посещали гости, хотя вскоре благоразумно удалялись. Как говорится, от греха подальше. Например, приходил видный кадет Набоков. Положение не выглядело безнадежным. Но, впрочем, надежда всегда умирает последней. Многих начало клонить в сон. Не слышно было более призывов к активным действиям. Кажется, существующее положение всех вполне устраивало. Временно правительство уже имело в своем распоряжении кое-какие силы. Еще ожидали и подхода фронтовых частей. Во дворце и у дворца было шесть пушек и более тысячи вооруженных людей. Это уже что-то! Правительство уже голыми руками не возьмешь! Может быть, для павловцев, только что извинившихся перед военными министром, и солдат, что стояли в оцеплении, было достаточно одного решительного удара для поднятия их морального духа. Эффект от наступательной акции был бы переломным в ходе всего восстания. Те части гарнизона, которые выступили на стороне большевиков, были еще совершенно не испытаны. Не известно, как они себя поведут, когда наступит кризис и последует команда наступать.

Солдаты расслабились. Казалось бы, устройте хотя бы демонстрацию силы, чтобы вздрогнули! Может, разбегутся, как в июльские дни, поняв, что дело принимает нешуточный оборот и правительство готово к подавлению бунта. В Петрограде в те дни не оказалось даже парочки решительных генералов или полковников, способных отдать приказ и повести войска за собой. Пусть их было у Временного правительства и немного. Полное бездействие! Опять надежда на то, что само собой как-нибудь рассосется и устаканится?

Время было упущено. Каждая минута работала против Временного правительства. Народ перестает уважать слабую власть. Нужно было действовать, а не писать указы для самих себя, обращения и воззвания к сенату, который вообще не пользовался никакой властью. В противостоянии еще никогда не побеждал тот, кто сидел сложа ручки. И воюет при помощи бумаг, а не винтовок и артиллерии.

Теперь в первом часу на Николаевской набережной стал высаживаться транспорт кронштадтцев, тех, кого позднее назовут «буревестниками революции». Были настроены ребята решительно. Вместе с ними на помощь крейсеру «Аврора» из Кронштадта прибыли четыре миноносца и встали у Николаевского моста. Расчехлили стволы пушек. Это была весомая сила. В Смольном царило почти ликование. Скептиков стало меньше. Можно было отбить не только любую атаку со стороны правительства, но и самим перейти в наступление, на чем так настаивал Ленин.

Скоро, очень скоро нарыв должен был прорваться. Противостояние не могло длиться бесконечно.

В Смольном же оценивали положение так. Когда были заняты важнейшие пункты города, а цепи солдат находились недалеко от Зимнего и штаба, военно-революционный комитет ударил в колокола. Всё пора переходить к главному пункту. Уже в десять часов была написана и отдана в печать прокламация «К гражданам России»: «Временное правительство низложено. Государственная власть перешла в руки Петроградского совета рабочих и солдатских депутатов, Военно-революционного комитета, стоящего во главе Петроградского гарнизона и пролетариата. Дело, за которое боролся народ — немедленное предложение демократического мира, отмена помещичьей собственности на землю, рабочий контроль над производством, создание советского правительства — обеспечено. Да здравствует революция рабочих, солдат и крестьян!» Коротко и ясно!

Приблизительно то же самое было послано по радио всей стране и фронту. Большевики всегда большое значение будут уделять средствам массовой информации. Тут было добавлено, что «новая власть созовет Учредительное собрание», что «рабочие победили без всякого кровопролития». Последнее соответствовало истине.

Всё это было преждевременно. Большевики торопились. Временное правительство еще не было изложено и не теряло надежды на сохранение власти. Оно еще являлось законной властью и организовывало в столице оборону, а вне ее подавление мятежа. Другое дело, что ни то, ни другое ему не удалось. В девять часов утра 25 октября положение было такое же, что и неделю назад. Пользуясь своим влиянием Смольный вывел солдат из казарм и разместил их в различных районах города. Правительство, фактически не имеющее власти, не могло этому воспрепятствовать ни накануне, ни неделю назад. Но низложено оно будет тогда, когда оно окажется в плену или отречется от власти. Пока ни того, ни другого не происходило. Сейчас же правительство чувствовало себя гораздо прочнее, чем неделю назад; глава правительства уехал за войсками, а правительство охраняли довольно значительные силы, так что о победе революции было говорить еще рано, тем более о бескровной. Защитники Зимнего готовы были оказать сопротивление.

Меньшевик Н.Н. Суханов вспоминает, как в начале первого часа он шел в Мариинский дворец. Путь его лежал через Невский и Мойку. На улицах было оживленно, но не тревожно, хотя все видели начавшееся «выступление» … Магазины были закрыты или закрывались. Банки, едва начав, заканчивали свои операции. Учреждения не работали. Может быть, тревога не замечалась потому, что «выступление» с виду оказалось совсем не страшным. Нигде не было по-прежнему ни свалки, ни пальбы.

На середине Мойки он уткнулся в цепь, заграждавшую дорогу. Он не знал, что это была за часть. Солдаты, скучая, стояли вольно и совсем негусто. Не только для организованной воинской силы, но и для толпы эта цепь не была страшна. Деятельность ее заключалась в том, что она не пропускала прохожих.

Суханов, однако, проявил настойчивость. Тогда к нему подлетел командир, из новых, выборных и доверенных. «Я имел при себе разные документы, и с том числе синий членский билет Петербургского Исполнительного Комитета за подписью председателя Троцкого. Но я предъявил билет контрреволюционного Предпарламента, заявив, что я туда и иду. Это показалось командиру убедительным. Он не только охотно приказал пропустить меня, но предложил дать мне в провожатые солдата: ибо, по его расчетам, до Мариинского дворца меня должна была остановить еще одна цепь. От провожатого я отказался,, насколько помню, больше меня не остановили. Командир же, отпуская меня, был не прочь побеседовать и говорил так:

— Непонятно!.. Приказали выступить. А зачем — неизвестно. Свои же против своих. Странно как-то…

Командир сконфуженно ухмылялся и, видимо, на самом деле не улавливал сути происходящего. Сомнений не было: настроение нетвердое; никакого настроения нет, такое войско драться не станет, разбежится и сдастся при первом холостом выстреле. Но некому было выстрелить.

Я подошел к Мариинскому дворцу. У подъезда-галереи стоял грузовик. А в самой галерее меня встретила группа матросов и рабочих, человек 15 — 20. Кто-то из них меня узнал. Обступили и рассказали, что они только что разогнали Предпарламент. Во дворце уже больше никого нет, и меня они туда не пустят. Но они меня не арестуют. Нет, я им не нужен. Членов ЦИК они вообще не тронут. А вот не знаю ли я, кстати, где Временное правительство? Они его искали в Мариинском дворце, но не нашли. Министров бы они обязательно арестовали, но только не знают, где они. А попадись им Керенский или кто-нибудь!.. Впрочем, беседа была вполне благодушная».

Удивительно, не правда ли? А вот советские учебники давали нам совершенно иную картину.

В Предпарламенте дело обстояло так. Всё произошло очень просто и быстро. Депутатов к полудню собралось немного по понятным причинам. Вместе с журналистами они обменивались новостями. Причем очень противоречивыми. Занято одно, занято другое… Вдруг обнаружилось, что выключены телефоны Мариинского дворца. Это было неприятно. В Смольном оценили трезво ситуацию с Зимним… Кускова рассказала, как арестовали Прокоповича и повезли в Зимний, но ее почему-то не стали арестовать. Она не знает почему. Аксентьев в другом углу рассказывал, что Керенский выехал из Зимнего дворца и отправился на фронт, чтобы привести воинские части.

Но заседание не начиналось. Депутаты беспокоились. Совещались по углам фракции, что им предложить Предпарламенту. Потом собрался расширенный «совет старейшин», на котором были представлены лидеры фракций. Поставили, как всегда, вопрос: что делать? Но решить не успели. Сообщили, что к Мариинскому дворцу подошли броневик, отряды Кексгольмского и Литовского полков и матросы гвардейского экипажа. Неужели Смольный решил арестовать депутатов? Между тем матросы и солдаты шпалерами расположились по лестнице и заняли первую залу. Были слышны их голоса. Командиры требуют, чтобы здание дворца было немедленно очищено.

Впрочем, солдаты не спешили и никакой агрессивности не проявляли.

Обращение Петроградского

военно-революционного комитета

"К гражданам России!"

25 октября (7 ноября) 1917 г.

Выверено по изданию: Декреты Советской власти. Т.I.

М., Гос.изд-во полит.литературы, 1957. С.2.

Временное правительство низложено. Государственная власть

перешла в руки органа Петроградского Совета рабочих и солдатских

депутатов, Военно-революционного комитета, стоящего во главе

петроградского пролетариата и гарнизона.

Дело, за которое боролся народ: немедленное предложение

демократического мира, отмена помещичьей собственности на землю,

рабочий контроль над производством, создание Советского

правительства — это дело обеспечено.

Да здравствует революция рабочих, солдат и крестьян!

Военно-революционный комитет

при Петроградском Совете

рабочих и солдатских депутатов.

25 октября 1917 г. 10 ч. утра.