Плюну я на бумагу

* * *

Плюну я на бумагу

сквозь зубы чувством своим.

Мир — подонок и скряга,

мне всегда был чужим.

На распутье неволен

выбрать сам себе путь;

всем, что есть, недоволен, —

навсегда бы уснуть!

День паскудный сменился

ночью кислой и злой,

новый день народился, —

я опять не герой.

Показное веселье,

а внутри гниёт грусть.

Я бы вскрыл себе вены,

да крови боюсь.

Мне ни вправо, ни влево,

ни прилечь, ни присесть… —

тяжела когда дева,

не знает, чтоб ещё съесть.

Мне б пример взять с соседа,

тот в запое уж год;

забывает к обеду,

что моральный урод.

Что за время, о, Боже!

Свет с оттенком свинца.

Даже очень хороший

косит под подлеца.

Весь мир — стрёмная зона,

а на зоне кто смог

зачеркнуть бирюзовым

ртуть небес поперёк?

А я вижу снег во сне:

грациозные снежинки,

в фуэте, как балеринки,

на ладонь садятся мне.

Мир я зря парафиню,

для кого-то ж он бел.

Все сосут его вымя,

только я не успел.

Может быть я убогий?

Да-к, вроде вышел лицом,

есть и руки, и ноги,

и могу стать отцом.

"Так чего ж тебе надо? —

скажут мне, — не канючь.

Прямо все вокруг гады,

один ты — светлый луч.

Мы тебя понимаем,

люди разные, что ж...

А рога обломаем,

если пасть не заткнёшь!"

Мне в мозгу что-то шепчет —

сам бей первым, не трусь!

Всё внутри рвёт и мечет,

я ж молчу и боюсь.

Может я превращаюсь

верно в склизскую мразь?

Больше не удивляюсь,

что кругом мрак и грязь.

Грязь и сажа не вечны,

смоешь тёплой водой.

Как же смыть мне сердечный

антрацитовый гной?

Во мне гадкие гены,

я ж хочу, как у всех.

Я бы вскрыл себе вены,

да ведь это же грех!

Но я вижу снег во сне.

И снежинки на пуантах,

в белых пачках, в пышных бантах,

на ладонь садятся мне.

_ _ _