история суицидента

Игорь родился в Москве в конце семидесятых и рос со жгучим желанием хулиганить, но у него была паховая грыжа, выходящяя в мошонку. И многие проказы ему оказывались неподвластны по причине увечья. До пятого класса он дружил с девочками, потому что они не дрались. По любому больному вопросу они дразнились и подставляли. Парни дразнились тоже, потому что Игорю было трудно выполнять нормативы и он просто забивал на них. Парни тоже его не признавали из-за слабости. Он становился забитым, потому что его не понимали окружающие. Это было таким унижением!

Потом познакомился с татарином Витькой. Витька был серым кардиналом компании и прозвище у него было Арамис, Злой дух Симара или посто Дух. Но он н хотел, чтоб его звали Люком Скайвокером. У него был видак и всякие модные заграничные зрелища: "Волтрон", "Супермен", "Денджер Маус" и засмотренные до дыр "Звездные войны". Все ходили к Витьке-Духу посмотреть интересное, но потом сливались, а Игорь полюбил его самого, мирного и тихого домашнего мальчика. Дух открыл перед хулиганистым Игорем мир забав интеллигенции — фатазировать и писать. Впрочим, Игорь научил Витьку хулиганить. Как умел. Все ровесники уже были одержимы сексом, но никак не мечтаниями. Вся компания, все три "мушкетёра" были из интеллигентских семей, Портос и вовсе еврей, а Игорь — безродный д'Артаньян из пролетариев. Но парни по умолчанию готовились в институты и д'Артаньян тоже думал подольше не служить, так как физичка, классная у математиков пожелала всем "в эту армию не попасть", ибо страну лихорадило войнами. Да, Чечня. С четырнадцати лет ребят начали таскать по врачам на предмет годноси-негодности, и хирург терроризировал будущего призывника предстоящей операцией. Игорь никому не давал смотреть на такую интимную болячку. Он наивно полагал, что его не заберут и хранил ее до последнего, но в семнадцать лет перед институтом лёг на операцию. Первый год шрам сильно болел, и Витька-Дух помогал ему, таская тяжести вместо него. Писатель Витькаска поступил на сцнарный во ВГИК, но на заочный, а романтик Игорь — в технический вуз с военной кафедрой. Правда после нее предстояло еще отслужить год офицером. Атос и Портос уехали за границу и оставшиеся мушкетеры писали им толстые письма листов на пятнадцать, высылая их с Главпочтамта. Искренние и исповедальные, как переписка молодых Джона Леннона со Стюартом Саттклиффом.

За семнадцатилетнм Витькой стала охотиться двадцатисемилетняя бабища из ВГИКА и друзья переспали с ней, устроив секс вторем. Для Игоря это был первый раз, но Витька утверждал, что он занимался сексом и раньше, в двенадцать: тогда же, когда и Портос — наверное, это опять была оргия второем. Но бабища постоянной любовницей стала Витьке. Игорь же молча завидовал и искал, с кем бы переспать. Бабища потихоньку вовлекла правильного Витьку в наркоманию, потому что он всегда сочувствовал наркоманам, полагая их искренними мечтателями, познававшими в своих трипах иные измерения. Курить Витька не умел, а потому закидывался "спидами" и под конец этого романа начал колоться. Только Игорь не знал об этом и еще мечтал о том, чтобы отвратить Витьку от опасной "дружбы". Бабища откупила Витьку от армии, подсунув психиатру кругленькую о тем временам сумму баксов, и Дух гордо щеголял диагнозом "дурак". А Игоря, талантливо защитившего диплом, пригласили в аспирантуру. Пригласили и спустили сверху тему диссертации. Это же здорово, оттянуть момент службы еще на три года (да, вторая чеченская), а потом податься на оборонный завод, где вообще давали бронь и надбавку кандидатам наук. А Витька устроился в редакцию журнала "Киносценарий". Бросил постаревшую бабищу и пошел искать новых девочек. К тому времени у друзей появился интернет, посредством которого они все еще оставались на связи со своими заграничными друзьями, но Виктор уже мутил темные делишки с фанатами "Звездных войн" из разных городов, предаваясь сладким фантазиям о том, как он обретёт Силу, в чем ему способствавала "ширка", на которой приход можно обозначить тлеющим угольком посреди ледяной пустыни, каплей тепла, наполняющей замёрзший и остывший сосуд, и, впоследствии умиротворённым состоянием разгорающегося огня, успокаивающего взгляд и мысли. И нашел себе молодую бисексуалку из Саратова, которая тоже была наркоманкой, находящейся на лечении у психиатра. Пила амитриптилин и подбивала Витьку полечиться. Он пробовал завязать, но сорвался.

Но опасность подстерегла Игоря там, где он ее не ждал: гоняя по шоссе до института, где он учился и временно работал, они с кафедральным другом разбились. Это шоссе славилось своей опасностью как раз возле учебного корпуса — бились скорые, пешеходы попадали под машины, автомобили врезались в остановку. Друг погиб сразу, а Игорь получил травму позвоночника. Попал в больницу опять, только теперь в неврологию. Витька уже не приходил к нему в гости, а уехал к наркоманке в Саратов, по всей вероятности — участвовать в оргии. Впрочем, Игорь никого не хотел видеть, и был благодарен Духу за то, что он не видит его страданий. Как в детстве, когда мальчишки оставляют плачущего товарища в одиночестве, чтобы он проревелся и вернулся к игрищам сам. А вот девушке своей он того же самого не простил. Игорю дали группу инвалидности и признали негодным к службе. Из аспирантуры ушёл сам: диссертация это только переписывание с уже давно известных книг, а никакое не продвижение науки. И даже полевых испытаний — тоже не было. Терпеть жуткие боли в закованной в корсет спине, шарашась в библиотеке? Увольте. Он мечтал, что подлечится и выйдет на завод, по истечению срока действия столь долгого "больничного", но… Но внезапно умер Витька. То ли передоз, то ли намеренная смерть "на приходе", смерть сладкая и мгновенная. Как раз то, что называется эвтаназией. На похоронах Игорю сказали, что у Витьки нашли ВИЧ. Доигрался. В интернет про Витьку он не стал сообщать, не смог расстроить Атоса, который дружил с Витькой лет с двух. Пусть это сделает кто-то другой. Даже для него самого Витька был братом, почти что братом-близнецом.

И Игорь тоже задумал уйти. Обычно многоходовки придумывал хитрый Витька, но тут осенило и Игоря, подначитавшегося депрессивных форумов. Он пришел в аптеку и потребовал амитриптилин без рецепта.

— Если вы его мне не продадите, я покончу с собой!

Молодая фармацевт не вкурила ситуацию и отпустила товар, не вызвав медиков. Игорь проглотил все пятьдесят таблеток и запил пивом. Водки не было. Полчаса он ждал результата. Целую ночь он провёл в беспамятстве, прерываемом глюками и не мог отлить, хотя очень хотел и ползал в туалет. Проснулся он в своей постели, и долго слушал рассказы домашних о том, что с ним было. А были судороги, но скорую никто не вызвал. Игорь заболел: его стала мучать икота и отрыжка с металлическим вкусом, изжога от любой пищи, будто через пищевод проходил огонь дракона из фэнтези, что б он ни ел — и от жареного и от варёного. Тяжёлые головокружения с таким чувством, что мозги переливаются в голове, как чайный гриб в пятилитровой банке… Но он продолжал ходить по делам и записался на английский для инвалидов. Так, вдруг там встретится баба, которая его удержит на этом свете. Но её не было. Он, конечно спал с одной из них, но особых чувств не питал, просто профилактика спермотоксикоза. Однажды, когда внезапно посреди занятия разрядился диктофон, он вспылил и нарочно подрался с охранником крупнее себя, разыгрывая сценарий "полицейского самоубийства", но, получив парочку звездюлей, был скручен и отправлен в милицейское кпз. Его допросили и завели дело по "хулиганке". Так как охранник не заборол Игоря насмерть, парень решил докончить начатое после допроса. Выкрутил лампочку и вскрыл кубитальную вену, но не поперёк, а вдоль. В первые секунды на адреналине он не чувствовал боли и распанахал руку почти до локтя. Потом пришла эта боль, и очень сильная и пульсирующая, выталкивая кровянку. Капало на ногу. Тогда ему вызвали скорую, которая отвезла его в травмпункт. И гуманизм такой они проявили не из человеколюбия, а оттого, что не хотели получить жмура на участке. Зашили, наложили около десяти швов без анестезии. Оттуда его забирала спецбригада скорой. Первым делом они проверили реакцию зрачков на свет, но обломались — расширены.

— Передоз?

— Ага. Может, даже чего именно назовёте?

— Сам скажи.

— Амитриптилина.

Сопровождающий мент, пасущий больного в наручниках, явно скучал во время диагностической беседы. А в конце вопросил:

— Сопроводить?

По идее, ему следовало спровождать задержаннного до больничке, но что с него возьмешь, с психа по бпанальной "хулиганке". Так хотелось пойти на нарушение и сбыть его тут. Юный санитар уловил тон и ралдостно заявил:

— Сдавай тут, мужик! Сами загасим. Ты же не хочешь полгода лежать, Игоряша? Подписывай добровольную. Три недели в остром, три недели в санаторном.

Игорь угрюмо кивнул. Ему дали бумажку с согласием на лечение и сняли "браслеты". Подписал. Ему позволили сходить в туалет под надзором, а потом связали заново. Так он и прошел, со связанными руками за спиной и боль в запястье и в перебинтованном предплечье целиком давала о себе знать. Ехали в его районную больницу долго. Скорочи переговаривались о пациенте, будто он при этом сам не присутствовал. Ныли плечи, вывернутые наизнанку, и Игорь попросил, чтоб его развязали, а ему ответили, что не положено.

Развязали только в приёмном покое, чтобы измерить давление и расписаться на бланке согласия на лечение.

—… так, попытка суицида. Что, баба бросила?

— Друг умер.

— Педики?

Игорь возмущённо промолчал и отмалчивался на другие вопросы.

— Какой негативизм! — буркнула дура врачиха, не отрываясь от писанины. — А теперь пшол мыться!

Его провели в распахнутую дверь, раздели догола и стали рассматривать шрамы. Одежду отняли и синтетические плавки тоже. Загнали на весы и в ванну. Игорь, стесняясь женщин, прикрывал чресла рукой, а старенькая санитарка отняла эту руку и велела помыть уды и голову, налив в горсть бросового шампуня. Потом выдали больничную одежду: семейники, исподнюю рубаху типа косоворотки и клетчатую пижаму с брюками.

— Семейники не надену! Хуй не в домике!

— Скажи спасибо, что хоть такие есть. Женщинам мы вообще не даём.

Бинты промокли, шов щипало от шампуня, но менять их никто не собирался и только пообещали сделать это после приёма хирургом.

Санитар-колобок проводил Игоря в отделение, где начинался обед.

— Иди жри, пока дают.

Там его заставили заголиться заново на предмет телесных повреждений и втолинули в палату без дверей. Там сидели привязанные к креслам деды в памперсах и без брюк, один из которых онанировал. Смена из санитарок и медсестры внесли тарелки с супом. Игорь проглотил первое. Потом внесли картофельное пюре с огущом и серенькой котлетой.

— А где же вилка? — возмутился парень.

— Не положено. Ты что, в больнице не лежал?

— Суки, дайте вилку! — разорался пациент, стуча кулаком по столу. Задетая тарелка перевернулась.

Бабы набросили на него втроём и, завалили его на койку. Привязали брезентовыми ремнями к металлическим рамам.

— Дайте хоть поссать! — сопротивлялся больной.

— Ничего, мы тебе памперс наденем.

И надели, опять заголив прилюдно его гениталии. Пришла врачиха, посчитала его пульс и ушла, сделав назначение. Медсестра уколола его в вену из двадциатимилиграммового шприца.

— Что это?

— Глюкоза, — отмахнулась медработница.

Но парень после этого вырубился.

Проснулся он через пару часов оттого, что в его лицо тыкалось что-то теплое и склизкое. Это оказался член урки с расписными руками. На одном пальце был выколот перстень-печатка, знак малолетки. Да, у урки был большой опыт отсидки, но теперь он косил под дурика.

… Тот же урка наводил порядки и в курилие. Курилки, как таковой, в отделении не было, просто кушетка рядом с унитазами и ведро с водой для тушения окурков. Унитазы же стояли разделённые стенками, но без дверей и курильщики лицезрели и обоняли срущих мужиков, хотя за завесой дыма, казалось бы, ничего нельзя было учуять. Некоторые мужики ели припрятанные с обеда бутерброды с сыром, а иногда пили после обеденных таблеток. Одинокие топтали больничный компот, а семейные и молодёжь проносили водку в пакетах с соком и тогда начинался пир. Они угошали "отвёрткой" других за сигареты. Урка возмущался

— Да вы тут зашкварились все, точите хавчик на параше, петухи!

Но, вопреки понятиям, отбирал у "петухов" эти лакомства и употреблял. Его боялись и предпочитали не связываться, а то он единственный носил с собой нож. А ещё там пили чифирь из некольких пакетиков чая, затолканных в бутылочки из-под питьевого йогурта (кружек, даже пластиковых, иметь не разрешалось) и заваренных горячей водой из-под крана. Игорю хотелось блевать, глядя на это.

— Мужики, хорош эту бурду хлебать! Вода всего лишь технически чистая, вредно.

А спокойно жить в отделении не давали, перед обходом два раза в неделю шмонали тумбочки. У парня всё необходимое (сухой паёк, гигиенические принадлежности и одежда) лежало в мешке по разным пакетам, но санитарки насильно раскладывали еду в общий холодильник, гигиену в тумбочку, а мешок с вещами прятали в шкаф. Но хозяин этого добра очень боялся, что резервная пара трусов и подштанников будет украдена либо уркой, либо неадекватами-клептоманами. Ещё проблема была с бритьём: там не давали иметь бритву, даже электрическую, и всех пациентов брила санитарка одним станком. Жуткая вещь, так через ранку можно подхватить и ВИЧ, и сифилис, и гепатит. Потому что основной контингент составляли алкаши и торчки, угробившие биохимию мозга до инвалидности… По-настоящему больных было мало, если совсем дурачки или шизофреники.

… Игоря выписали домой через полтора месяца, заболевшего бронхитом, с температурой 38,2*С от постоянных проветриваний палат. Никто не делал ему ни уколов антибиотиков, ни физиотерапии. Один раз дали две таблетки аспирина, да и то, потом затаскали на анализы. Для лечению ему выписали галоперидол, от которого сводило тело и амитриптилин, которым он травился. Участковый психиатр в ПНД, куда определили Игоря для дальнейшего лечения в течении ближайших пяти лет, возмутилась:

— Зачем тебе "галочка"? Ты же не буйный. И глюков у тебя никаких. Глюки могут быть и от гипертермии. А так, при высокой температуре нельзя пить нейролептики, жар надо сбивать. А я тебе выпишу эглонил и пиразидол.

Но на этом мудрость у врачихи закончилась. У пациента начался понос, от которого он не мог избавиться. Не помогал ни бифидумбактерин, ни отвар коры дуба с ромашкой, которые он пил прямо на очке при очередном приступе колик. Он, как и поразивший его в свое время Жан Гренуй из "Парфюмера", пожирал и гадил одновременно. И только сменив таблетки, он стал страдать запором. Он порывался полечиться водкой с перцем для "пробития донышка", но алкоголь ему запретили категорически на время приёма таблеток.

А та баба, та самая баба из клуба инвалидов, бросила его сразу же, когда он перестал выходить на связь, пока он лежал в больнице.

К о н е ц.

22.02.2017