Синдром самозванца

Мизантроп. Синдром самозванца

« — Буду я,

Я из более прочного теста,

Я достойна занять это место,

Я многое делаю лучше»

Flёur «Формалин»

« — Так кто вы?

— Я Андрей.

— Но ведь вы, кажется, были Степан?

— Да, я Степан, — согласился Андрей»

Капитан Лебядкин «Самозванец»

Сомнения режут ночь. Гранит веры крошится под нервными пальцами мелким саднящим песком. Тот ссыпается под ноги в вяжущую бездонную зыбь, медленно топит закостеневшее в изломанном параличе тело.

Сомнение — это каждая вторая ночь без сна, каждая вторая ночь — кошмары. Иссушение безмятежной веры в удачу, справедливость и хороший конец. Тремор воспаленного мозга, лихорадочно перебирающего варианты правильных слов, действий, безопасной или рискованной тактики, верной стратегии, достижимой цели, недостижимой мечты…

Лишиться веры — как голым выбежать во чисто поле навстречу ураганному ветру и жгуче-ледяному ливню с мелким градом и иным говном. Бесподобное ощущение! Открытость всем стихиям и лютый ужас от макушки до обеих пяток.

Лишиться веры — значит начать понимать. Значит жить собственным умом и осознать весь заполняющий его хаос.

Но ты не уникален, так везде:

Красочный мир кино приучил нас, что жизнь похожа на сказку, а ты сам можешь добиться всего, просто нужно упорно идти к своей мечте и подниматься как ни в чем не бывало при каждом падении. Тогда будет тебе и полный успех, и заслуженное счастье. Но правда в том, что нет святых, нет счастливых, нет героев; настоящая жизнь человека — это лютый цикличный кошмар, а люди залиты под горло слабостями, недостатками, заблуждениями, зависимостями, с которыми ничего не могут поделать. И тут не то что идти вперед, а хотя бы удержаться на плаву хоть какое-то время — уже большая удача.

Везунчик!

Картина реальности сложилась полностью, и если раньше оставались какие-то лакуны незнания, то они были как проемы в сплошной стене, которые позволяли видеть прекрасный придуманный мир с зеленью листьев и синевой неба, но окончательное знание — это сухие кирпичи, которые заложили последние окна и оставили обреченную дрожащую плоть замурованной в полной темноте без единой иллюзии.

А потом…

Вот берешься соединять слова в цепочки (слова не ты придумал, они до тебя были) и ощущаешь себя демиургом, меняющим Вселенную. И через секунду, обнаружив банальный штамп, вдруг отчетливо понимаешь, что ты самозванец, лжепророк, который запутал всех, в том числе самого себя, и должен немедленно заткнуться и по-детски убежать в кусты, нелепо выбрасывая коленки, чтоб не сотворить ещё больше зла на этой несчастной убогой планете.

Иногда просто нет ни одной мысли в голове и терзает паника, что никогда уже не случится. Так и будешь сидеть одинокой сомнамбулой на продавленном кресле, качаться как китайский болванчик взад-вперед и повторять вместо магического «ом» лоховатое «ох» и капитулянтское «ой-ой-ой».

Писатель должен быть обманщиком, манипулятором, проповедником, мошенником, вводить в заблуждение, увлекать безумными фантазиями и заставлять верить себе, какую бы чушь он ни нес. А если ты мало того что физически не способен на такое, но тебя натурально начинает выворачивать при одной мысли, что живые люди в принципе всем этим занимаются? О каком писательстве тогда может идти речь?

В такие дни тебе кажется, что мир забит под завязку, как джутовый мешок удачливого вора, гиперактивными здоровяками, уверенными в себе донельзя, которые уже захватывают все контрольные точки и сладострастно облизываются, предвкушая всё то пиршество, что гарантированно следует за привычным успехом. А ты сидишь на дне затхлого колодца, растерянный и беспомощный, и анемично молишься только об одном: чтобы этот долбаный зиндан не вздумали превратить в уличный сортир.

А потом понимаешь самое страшное и неотвратимое — что останешься здесь вечно. И что бы ты ни предпринимал, ничего не поможет: глухую стену не пробить, на свет не выбраться; можно смело свернуться калачиком в самом темном углу и тихонечко выть…

Начинаешь чувствовать себя идиотом, более того — иногда действительно сомневаться, что ты так умен. А это уже распоследнее, потому что кроме ума ничего не остается, всё остальное эфемерно, временно и неустойчиво. И только свой собственный, родный ум можно развивать и совершенствовать годы и годы, пока Альцгеймер не разлучит нас. Но это теоретически. А сейчас ты вдруг понимаешь, что всегда ошибался, плохо перепроверял свои идеи и убеждения, а на самом деле просто был инфантильным донельзя со своими нелепыми перегруженными проповедями тем, кто не имеет ни малейшего представления, что за ересь ты несешь. И с этим несвоевременным прозрением тебе теперь жить и нести ответственность за каждое изреченное слово вечно.

Но ведь нельзя и постоянно фанфаронить, какой ты, бля, из себя умный и устойчивый. Необходимо иногда и проорать, что творится на душе. Расписать в деталях и красках каждый мелкий ужас, что заступает на вахту именно тогда, когда ценой огромных усилий удалось избавиться от предыдущего.

Самое тошнотворное ощущение — что ты обреченно ездишь по кольцевой железной дороге, и то, что ты принимаешь за стрелки, за возможность соскочить — каждый раз только хорошо смазанные капканы, сочно клацающие в миллиметре от твоей покрытой испариной кожи, запугивая тебя до усрачки, что выхода нет, а вращение по замкнутому кругу — твое единственное призвание.

И вся эта гремучая лихорадка: синдром самозванца, хроническая неуверенность, сжимающая виски депрессия, истеричная переоценка всех ценностей, всех поступков и принятых решений может прихватить тебя в любой момент как диарея, но где та таблетка, что вернет тебя в мир достойных, уверенных в себе людей? И так ли уж там чудесно?

Критический склад ума и неизбывные сомнения помогают непрерывно мониторить ситуацию и сигнализировать в случае принятия очевидно неверного решения. Убежденный же в своей правоте никогда не заметит ошибку и не поверит, даже если его жестко ткнут в ужасающие вонючие последствия красивым римским носом.

Обычно человек видит мир из одной точки и на основании этой проекции строит примитивную плоскую картину реальности, которая на самом деле в миллионы раз сложнее и богаче. Но если ты прошел через серьезный травматический опыт, который как вандал в Лувре надорвал эту выцветшую картину, то через образованную щель можно случайно увидеть обычно спрятанные тайны бытия.

Только вот станет ли кому лучше от прозрения этих жутковатых истин?

P.S. Можно долго уклоняться от прилетающих в голову кирпичей неприятной правды, но пока ты не научишься их использовать, чтоб построить мост из устойчивых смыслов, шипящую горную реку обжигающих сомнений не преодолеть.