Панда - Вася Васильев

Глава из романа.

Панда Вася Васильев.

У Васи Васильева, видимо, с раннего детства, может быть, в зачаточном ещё периоде, жизнь не задалась. Видимо, мама с папой были слишком активные, и потому мальчик ещё там, в утробе, не высыпался. И когда народился, то испытывал постоянную тягу ко сну. И этот талант настолько был силен в его интеллекте, что проявлялся всегда и всюду, как в других вундеркиндах к знаниям, к поэзии, к музыке, в конце концов, к еде, а тут — ко сну. В детсадике воспитатели на него налюбоваться не могли. В школе, при обязательном среднем образовании, этого полусонного индивида перетаскивали из класса в класс. В армии его "законным" местом службы была кухня за постоянные сны на посту или за несвоевременный подъём. Ему доставались насмешки и сочувствия в полной мере, поскольку этот дар природы не слишком уважаем среди себе подобных. В общежитии на Советской улице дежурные и воспитатель так же от него были в восторге — ангел, а не постоялец. О Книге Гиннеса он знать не знал, и потому не догадался подать заявку на увековечивания его сверхъестественные способности. Но там, где он волею судьбы возникал, о нём долго вспоминали.

После ухода на пенсию Шилина, Хлопотушкин и Дончак из-за неимения под рукой специалиста машиниста молотковой мельницы, дежурного слесаря Васильева перевели в машинисты. До ухода, Шилин его кое-чему обучил, показал и рассказал все тонкие и сложные места при работе. И если даже тот навык и уложился в памяти ученика, то этот навык был действен лишь до тех пор, пока индивид не присаживался где-нибудь в укромном месте. Тут его сознание погружалось в заоблачные миры, далекие от реальной жизни. И этот мир мог продолжаться нескончаемо. Или до первых приступов голода.

Болезнь это или дар — никто ему не объяснял, да и сам он не копался в тонкостях этих состояний. Но желудок требовал, и его хозяин вынужден был где-то на него работать. Этой нуждой его и занесло в цех "Муки". О его способностях никто не знал, но судя по внешним данным, по телосложению, по уравновешенному характеру, и на вид как будто бы человек не выболевший, у которого прямо на лбу написано — сменный слесарь. На эту должность его и определили.

Пока был на смене мастер Филиппов и бригадир Однышко, в сознании Васильева постоянно светился красный маячок — сигнал опасности. Филя уже не раз предупреждал, что выгонит его со смены. И Вася всячески боролся со своим недугом. Если и прикимаривал, то тогда, когда процесс шёл ровно, спокойно, и знал, что Палыч всегда рядом, стукнет чем-нибудь или толкнёт при надобности. То есть был всегда под контролем.

Теперь же сам себе контроль, хозяин положения — лежачего или стоячего, были случае, когда и стоя засыпал, была бы только точка опоры, та же стена или косяк. Но сейчас нет Палыча и нет Филиппа, Валере Однышке не до него — сам на процессе в первом и во втором цехах, так как цеха оголили полностью, отправив людей в колхозы. И Вася расслабился, отсыпался по полной программе.

Придя на смену, Васильев обошёл оборудование на предмет его работы. Шнеки привычно поскрипывали, из шести питателей циклонов два стояли, сгорели двигатели ещё накануне. Но поскольку из бригады электриков остался один лишь энергетик цеха, то съём их откладывался на неопределённое время — после сенокоса, а там, глядишь, и уборочная на носу. Так что, дай Бог, к новому году снимут и сдадут в ремонт.

Николай Астафьев, машинист первой смены, подмёл вокруг мельницы. Мельница хоть и обтянута жаропрочным полотном, однако из неё просыпаются пыль и мелкий щебень-отсев. Убрано было и в насосном приямке, где стояли два пневмонасоса, перекачивающие муку в силоса, и маленький вихревой насос, для откачки из небольшого заглубления воду, иногда накапливающуюся из грунтовых вод. Выметено и у слесарных верстаков, до печи. У печи тоже чисто, эта территория оператора печей. И полы убираются обязательно с соляркой, набрызгивая её из ведра, поскольку иначе пыль не смести, не смыть. Иначе поднимется она — не продохнёшь. Претензий у Васи к сменщику не было, и тот ушёл в первый цех в бытовку.

Бытовые помещения хоть и предусмотрены были проектом в новом цехе, но до конца их не достроили, не подвели к цеху канализация, горячую воду, и холодная дошла лишь до входа в цех, до распределительного узла под лестницей. Тут её из полудюймового крана набирали в чайники, её мыли обувь, а зимой, чтобы она не перемёрзала, приоткрывали кран, и из него до весеннего потепления она текла небольшой струйкой куда-то под фундамент в приямок, накрытый металлическим рефлённым листом.

Обойдя машинный зал и осмотрев оборудование, Вася Васильев расписался в журнале приёма смены. Затем поднялся в пультовую к Нине. Та разговаривала со сменщицей Галей Чебертун.

— Привет! — поздоровался Вася.

— Здорово, — ответила Галя, окинув его взглядом. Вася выглядел свежим, и как всегда — молодо, хотя и было ему под тридцать лет.

— Вась, я тебе тут невесту нашла, хочешь засватую?

Вася пошевелил белокурыми бровями, мозг его усваивал информацию, мысли бороздили чело.

— Хорошая девка, и всего-то двое детей.

Нина усмехнулась.

— Не надо будет много стараться, киндеры уже готовы.

— Не-е, однако. Мне и так хорошо, — вздохнул он, как позевнул.

— Смотри, проспишь своё счастье.

— Какое это счастье — хлопоты одни. Никакого покоя.

— Потерпишь немного, лет через пять дети вырастут, вот тебе и покой.

Нина вновь усмехнулась.

— Ему тогда покой, когда он спит. А спит он всегда.

— Но с молодой женой не до сна будет.

— Он, по-моему, и на ней уснёт.

Женщины засмеялись, но незлобиво, шутливо. Вася тоже усмехнулся.

— Да ну вас, пошёл я к себе.

— Иди, — согласилась Нина, — да только время от времени просыпайся и за оборудованием поглядывай.

— Кстати, тебе Коля говорил, что на первом пневмонасосе сальниковую набивку выбивало? — спросила Галина.

— Говорил.

— Так что, поглядывай.

— Ланна, — он вышел из пультовой.

— Ох, соня, — вздохнула Нина.

— Ты за ним почаще посматривай, — посоветовала Галина. — Упадёт чего доброго в приямок или, не дай бог, в силос при замере уровней. Нырнёт с двадцати метровой высоты в муку, не сыщешь. На них до сих пор перекрытья не везде закрыты, доски настелены.

— Я что теперь, должна его на поводке водить. Или сама за ним бегать? Мне отсюда нельзя уйти, я ещё за ним на силоса полезу. Хоть лифты были бы...

— Да они есть. На центральном складе стоят. Колю недавно на разгрузку спецовки, стиральных порошков, краски посылали. Так, говорит, стоят там кабины, и двигатель для неё в крытом складе. Только бери да ставь.

— Хм, пешком выгодней. А он-то там чего забыл? Что там грузчиков нет?

— Есть. Но для нас сейчас что важнее? — колхоз. Все там, и даже две кладовщицы. Вот и срывают из цехов мужиков, кто ещё остался. Вместо двух часов, полсмены там отработал. Я тут одна — и печник, и мельник, и транспортёрщица, и слесарь вдобавок. Хорошо, что всё обошлось. Транспортеры и шнеки диким воем скрепят, заменить ролики или смазать их некому.

— Я тоже, гоняю по цеху, как очумелая. Да ещё за Васькой следи. А ты что, правда, ему нашла невесту?

— А вон, Наташку Крымову. Мужик от неё не то сбежал, не то сама выперла. Баба боевитая, придаст этому увальню энергии. Враз забудет про сон.

— Сомневаюсь, — покачала отрицательно головой Нина. — Тут с ним что-то не совсем в порядке. Может в детстве упал откуда-то, зашиб чего? Или мама слишком темпераментная была, не давала ему покою. — Усмехнулась. — Ему бы к психиатру обратиться, или неврологу.

— Так кто ж его поведёт? — поводырь нужен. И притом с характером.

— Думаешь, Наташке он поддастся?

— Бабёнка шустрая, справится. — Галина поднялась. — Ну, ладно, пошла я. На свой огород бежать надо, поливать. Девчонок в пионерлагерь вчера отправила, Толик на мехзаводе тоже пашет за троих, людей нет. Теперь самой всё, только успевай. Да ещё на Пятовскую к родителям ехать надо, тоже помогать, картошка не доокучена. Крутишься, как веретено.

— А он кем там у тебя, на мехзаводе?

— И токарь, и фрезеровщик, и шлифовщик, и слесарь...

— На все руки мастер, — с удивлением проговорила Нина.

— Так будешь мастером. Мы тоже мастера, только зарплата за одного.

И сменщица вышла через уличную дверь из пультовой.

Спустившись с пультовой в машинный зал, Вася подошёл в насосному приямку и, навалясь на перила — металлические уголки, покрашенные красной краской, — посмотрел вниз. В свете солнечного дня в нём хорошо были видны насосы, один из которых устойчиво гудел под нагрузкой. У грумбуксы виднелась кучка насыпи, но это обычное явление.

Хотел подняться на галереи транспортеров, но передумал. Упредил это намерение устойчивый скрип с посвистыванием валиков, доносящийся с улицы. Всё равно без остановки транспортёров их не заменишь, да и готовых отремонтированных валиков все равно нет. А самому их ревизировать… Да скрипи оно!

Вася ушёл в будку машинистов. Он не курил. Табак почему-то вызывал тошнотворное чувство и горечь во рту. На столике лежало несколько обрывков газет, оставшиеся от обедов, которые машинисты приносили с собой. Присев у столика, привалясь спиной к углу между ним и стеной, Вася приступил к прочтению прессы. Какое-то время строчки выстраивались перед глазами ровными линиями, улавливался какой-то смысл прочитанного, но затем знакомые буковки стали выпадать из текста, или сливаться в замысловатую мозаику, бледнеть, теряться из вида. Наступало самое прекрасное состояние — безмятежный сон. Вася ещё успел забросить на лавку правую ногу, поскольку прилёг на правую лавочку, и из его рук выскользнул носитель информации.

Вася не был экстрасенсом, предсказателем, всевидящим — на это нужен тоже дар природы, но в последнее время сны его походили на реальность, правда, несколько в необычных картинках, которые разгадывать он, конечно же, никогда не пытался, да и не хотел в силу сонливой лености. А сны у него бывали интересными и приближенные к реальности.

Через пару минут Вася уже был в райских пущах. И не таким как он есть, а в образе какой-то необычной птицы, в цветном оперении, переливающееся всеми цветами радуги. И находился на дереве. Рядом и внизу тоже были райские птицы, они перелетали с ветки на ветку, пели красивыми голосами, разговаривали между собою, и говор их он хорошо понимал. И все птицы были удивительно знакомы. Вон тот, сидящий на самом верху райских кущ — Хлопотушкин, — маленький, но строгий красавчик. А рядом с ним — Дончак. И как слаженно они поют… к их песням прислушиваются, им подпевают остальные птицы. И он им вторит, чирикает чего-то. А в дебрях на небольшой полянке, среди пышной зелени, прячась, воркуют два голубка, и голубок так и норовит голубку приголубить, так и ходит вокруг неё, крылышки распускает. Не иначе к укромному местечку её подталкивает. И она что-то ему пригурковывает… Васе стала интриговать их игра, и он решил спуститься пониже, слетел на кустики. А голубок голубку уже прижал к травке, и та в истоме защебетала. Вася узнал в ней Машу, а в голубе — Филиппа. И его вдруг начали охватывать обида и ревность. Он почувствовал в её поведении что-то аморальное, неприличное. Как же она могла?.. Ему (Васе) изменить, и с кем! Но вместо ответа этой райской птичке (то есть ему) кто-то больно ударил в грудь и он слетел с куста...

Вася вскинулся, открыл глаза… перед ним стояла разъярённая Нина и била его в грудь в плечи кулаками.

— Вставай! Вставай, боров! Дрыхало!..

— Что, что случилось?.. — с испугом вскинулся Вася.

— Пойдём, покажу, панда!

Нина была взбешена до крайности. Порывисто дышала. Лицо её, в общем-то привлекательное, от ярости исказилось гримасой, оно было красное, с бледными подглазьями, розовый губы дрожали. И, казалось, подстриженные коротко волосы, вздыбились.

Она, схватив его едва ли не за шиворот, поволокла к приямку насосной.

— Смотри! Чтоб тебе в этой муке утопиться!

Фундаменты, на которых стояли пневмонасосы, были полностью погружены белой, словно блинной, мукой. Мука засыпала весь пол сантиметров на тридцать. В пол в приямке — помещении, куб четыре в высоту и шесть на шесть метров в ширину и длину, — казалось, приподняло. И это покрытие было бархатистое волнообразное, словно лёгкая рябь лёгкого бриза. Такого Вася даже во сне не видывал — прелесть!

— Видел?!.. Я уже завод остановила. Лезь, переключайся на другой насос. И живей!

Вася был в полуботинках, принесённые из общаги. В них он ходил и на работу. Тут, захваченный врасплох, сбитый столку и растерянный, забыл переобуться в дежурные кирзовые сапоги. Спустился в приямок и погрузился в нём по колени. Побрёл к насосам. Перекрыл краны на трубопроводах "приёма" и "выкида" остановленного насоса, открыл такие же краны на резервном насосе.

Нина от досады стукнула кулаком по перилам. "Ну, панда, ну наделал делов! Теперь всю смену придётся выгребать это добро вёдрами".

— Давай! — крикнул он Нине. Она включила флажок пускателя второго насоса.

— Пошла запускать второй поток! — крикнула Нина. Вася кивнул.

Прошло часа полтора после приёма смены. Приборы работали ровно, режим шёл спокойно, только ролики скрипели на галереях, да привычно гудела печь и потрескивало в мельнице. От нечего делать в столь спокойной обстановке, Нина сделала несколько звонков: и на пультовую ДСЦ, и во второй цех "Муки", и в посёлок родным и приятелям. Недавно Милка Прокошева интересовалась на счёт вакансии в цехе. После развода с мужем и выхода замуж за второго, решила поменять место работы — с первым мужем в одном цехе ей как-то работать неловко. "Некомильфо..." — как она обрисовала ситуацию. Разговор с Дончаком у Нины был, и он согласен принять её транспортёрщицей. Поболтала с Милкой с полчаса. Так незаметно время шло и как будто бы спокойно.

Но это же время подвело и к чаепитию. Нина взяла чайник, стоящий в углу у тамбура входных дверей и спустилась с ним в машинный зал. Но прошла не по нему, а по узкому проходу между печью и стеной, чтобы осмотреть заодно и печь, трубы газового распределительного устройства, и как стоит молоточек отсекателя. Иногда, когда автоматика нарушается, операторы подпирают его палочкой, чтобы он ложно не срабатывал, и не заставлял людей взад вперёд бегать, или просто опускают. Особенно это часто случается в отсутствии киповца — он тоже частый участник колхозных мероприятий. А тут — хоть взорвись всё кверху тормашками.

Но молоточек стоял на автоматическом упоре, трубы протёрты соляркой, поблескивают. Конечно, с соляром подметать пол и протирать оборудование не рекомендуется, но на что не пойдёшь ради красоты производственного помещения. Любо дорого в таком цехе работать. Начальство на это сквозь пальцы смотрит, хотя и предупреждает, что, мол, нельзя, по пожарной безопасности не положено. Так мы ж не сильно...

Здесь же, у газовой разборки, через вентилёк, прокинут резиновый шланг. Другой конец его присоединён с небольшой металлической стоечкой, напоминающий табуретку с отверстием. На ней и кипятят операторы, иногда и машинисты чайники.

Нина, осмотрев оборудование, вышла через двери в затемнённый коридор, по нему под лестничный марш к водоразборке. Набрав из крана воды в чайник, она вернулась в зал. И только тут обратила внимание на курящийся из приямка насосов парок. Поставила прямо посредине зала чайник на пол и поспешила к насосам.

Приямок затапливало мукой! И парок тут был не причем — курилась из него пыль.

Когда пробегала мимо будки машинистов, ей показалось, что в ней никого нет. А увидев, что твориться в приямке, дёрнула флажок пускателя, вынесенный наружу на металлическое ограждение, и остановила насос. Тут же побежала в пультовую. Влетала по наклонной лестнице с лёгкостью двенадцати летней девочки и припала к переговорному устройству. Как только услышала ответный щелчок, закричала:

— Дуня! Останавливай второй поток!

— Что случилось, Нина? — встревожено спросила оператор пультовой ДСЦ.

— Сальник на насосе выбило.

— Надолго? А то машины, на удивление, идут и идут.

— Не знаю, Евдокия!

Нина метнулась назад из пультовой.

Спустившись вниз по трапу с такой же энергией, как и поднималась по нему, на всякий случай забежала в будку. Тут он, родимый! Ах ты, сонный боров!.. И она от досады со всего маху стукнула Васю кулаком в грудь. Он задохнулся. И ему показалось, что с него слетели пух и перья — и сбили с райских пущ.

А реальность оказалась такой грубой, такой угнетающей...

Нина в это время через переговорное устройство запускала второй поток.

— Евдокия — поехали!

— Сичаз, — обрадовано ответила оператор. — Чо, изладили?

— Нет. Второй насос запустили. Затопили приямок мукой. Сейчас вычерпывать будем. Панда проспал. Я сейчас буду в машинном зале, включу переговорку у машинистов, так что кричи — услышу.

— Ладно.

Набрала номер телефона второго цеха муки.

Трубку поднял бригадир Однышко. Или, в обиходе, Однышка.

— Валера, у нас чепэ — приямок мукой затопили.

— Вот те раз! Вам что, делать больше нечего? — с раздражением воскликнул он.

— Ага, нечего. Потому и спим.

— Что, проспал что ли?

— Сам догадался или кто подсказал?

— Как теперь выгребать? Где людей брать? У-уууу, кабан! — простонал бригадир.

— И я не могу пультовую, печь бросить.

Однышка на минуту примолк, что-то соображая. Нина попыталась подсказать:

— Может, с мастером ДСЦ связаться? Может, выделит человека?

— Да кого? Тоже по одному, по двое на грохотах и транспортёрах работают. Но позвоню на всякий случай.

В это время газовом узле сработала автоматика, прозвучал знакомый щелчок и печь разом перестала привычно шуметь. Ой-ёёёё!..

— Валерка! Печь погасла! — бросила трубку и нажала на кнопку переговорного устройства. Хотела сказать, чтобы второй поток остановили. Но как назло Евдокия не ответила. Где её носит!..

Нина подскочила к питателям и рычажком на приборе подачу сырья убавила расход до "0". Пусть пока в бункера сыпется отсев, места вроде бы в них есть. Их бы ещё не пересыпать!

Вновь подбежала к "переговорке". Защёлкала кнопкой. Никто не отвечал. Да где же ты есть?!.

Выскочила из пультовой и, семеня по ступенькам ножками, обутыми в лёгкие тапочки, спустилась вниз и побежала к печи. Нужно было срочно перекрывать вентиля на трубопроводе газовых форсунок и открывать полностью воздушные заслонки для проветривания камеры сгорания.

Штурвалами трёх газовых шаровых кранов служили трубки, насаженные на оси штурвалов. Нина заучено опустила все их на закрытие. И тут же подняла рычажки воздушных заслонок.

Повернулась к газовому устройству — молоточек лежал, как показалось, печально опустив голову.

Теперь заново "заводить" печь! Ну что за наказание! Весь букет разом!

Нина направилась к приямку насосов. Теперь на двадцать минут она свободна, может отдохнуть за вычерпыванием муки из приямка.

У приямка опять Васьки не было! Ну, скотина!..

Она поспешила к будке машинистов, к ней вели белые следы. Василий, вытряхивая из полуботинок муку, переобувался в сапоги.

— А чо печь остановила? — спросил он безразличным голосом.

— Она, как и ты, поспать решила. Автоматика сработала.

— Ну и хорошо, хлопот меньше.

— Зато работы больше. Тебя же и Астафьев предупреждал и Чебертун, ты что, забыл?

— Да вздремнул малость.

— Ни хрена себе — малость! И на работе.

— Да думал немного, да увлёкся малость...

— Сном что ли?

— Да не-ет. Да загляделся как голубь голубку обхаживал и топтал. А на самом деле — это были Маша Константинова и Филя.

— Как… Маша… Филя?..

— Вот точно. Как вот тебя сейчас вижу. В кустах он её там… Вот и увлёкся.

Нина смотрела на Васю раскрытыми от удивления глазами.

— И часто тебе что-то такое сниться?

— Нечасто, но бывает. Тебя вот, например, с полмесяца назад видел.

— Как?..

— Баран тебя бодал, а ты блеяла.

— Ккк-какой баран?

— Да тоже почему-то Филя.

У Георгиевой нижняя челюсть отвисла. Она вдруг выскочила из будки и на весь зал расхохоталась. А чтобы не упасть, опёрлась бедром на пожарный ящик, стоявший у стены под широким и мутным окном. Нину как будто бы скручивала какая-то внутренняя пружина, она изгибалась и стонала.

За ней с недоумением вышел и Вася. И, видя, что Нина хохочет до всхлипа, тоже заулыбался.

Все время вплоть до конца смены, работая ли на очистке приямка, в пультовой при запуске печи, Нина не могла успокоиться от смеха. Стоило ей, увидеть Васю или вспомнить их разговор в будке, она прыскала от смеха. Отчего вся злость на него исчезла. И поработала и насмеялась всласть.

Уже выходя из цеха в бытовку, через территорию завода, Нина попросила:

— Вася, ты свои сны больше никому не рассказывай. Ладно?

— Ладно.

— Но мне можешь. Хорошо?

Он согласно кивнул: хорошо.

А ночь летняя хоть и поздно опустилась на землю, но была такая лунная, хоть сказки читай.