Viva la Vita

Она была красотка — так сочли наши мальчики.

Локоны золотистые, глазища синие, алые губки бубликом. Фигурка тоже что надо, и отверстия как полагается — для секса орального, анального и вагинального.

Мы надували ее всей радиостанцией.

Блеск, сказал третьекурсник Дюша — сторож, ди-джей и креативный директор. А Валечка Демина, наш лучший менеджер по рекламе, страшно возмутилась:

— Специально такую выбрал? Чтобы на меня была похожа? Креативщик, блин!

Дюша не растерялся:

— Что ты, Демина! Ее даже зовут иначе. Ты — Валька, а она Лелька. Лелишна из третьего подъезда — секс-символ детства наших дедушек. И бабушек. Любишь свою бабушку, Демина?

— Идиот озабоченный, — свысока бросила Валечка и выпорхнула из комнаты, тряхнув блондинистой гривой.

Она собиралась на переговоры с Н.

Н., владельца сети магазинов спортодежды, Дюша про себя считал жирным буржуем. Этот Н., видимо, хотел охмурить Валечку, ибо встречи назначал ей только в ресторанах и вообще вел себя, как заправский ловелас.

Контракт, однако, подписывать не спешил.

Еще и за это живущий на копейки Дюша втихую ненавидел его с пылкостью истинного пролетария. Уже полгода, со дня основания, наша юная и нищая радиостанция еле барахталась на плаву, точно брошенный в речку слепой кутенок. Это были странные голодные времена, когда мы, каждый из нас, казалось, остались один на один с миром — в борьбе за общее место под солнцем.

Впрочем, мы не сдавались и сейчас как раз готовились к карнавалу в честь Дня города — чтобы на нем, как полагало руководство, громко заявить о себе. И мы старались, выцарапывая на бартер что только можно — раритетный «ЗИЛ», например, с кабиной, раскрашенной нами в легкомысленный цветочек.

Дюша прозвал этот «ЗИЛ» катафалком.

Силиконовая Лелишна от спонсора, торгующего штучками для интима, входила в собранный по сусекам реквизит. Для приличия в Тот Самый День Лелишну обрядили в майку и джинсы, разинутый ротик из киберскина прикрыли микрофоном и усадили звезду программы на капот катафалка. Сексшоповское происхождение Лелишны вопияло, но скандальная слава — тоже слава, решило руководство. В конце концов, мы тогда почти загибались, едва наскребая гроши, чтобы заплатить за аренду.

А Валечка, вся такая воздушная, с густыми блондинистыми волосами, откровенно говорила в курилке:

— Если до осени не раскрутимся, я сваливаю отсюда. Надоело унижаться за не пойми что.

Потом стряхивала пепел в урну и добавляла мечтательно:

— Только бы Н. договор подписал. У него та-акая квартира, девочки! И с женой он разводится, сам говорил.

Дюша, когда слышал подобные речи, мрачнел на глазах. У него был красивый голос и фигура как у какого-нибудь мачо, а на физиономию глянешь — телок телком. Нос картошкой, патлы рыжие, будущий проектировщик. И комната в хрущевской двушке, где он жил с матерью и младшей сестрой.

Но сегодня было не до мрачности. Центральный проспект пестрел надувными шарами, гирляндами, транспарантами. Толпы народа махали руками, кричали что-то радостное, глазели на праздничное шествие. Играла громкая музыка.

В душном воздухе чувствовалась близящаяся гроза.

— Презервативы взял? — спросило руководство, вытирая пот с залысины.

Дюша, выглянув из кузова, помахал пакетом. Да-да, целый пакет, разбухший от аляпистых коробочек с голыми дивами — еще один дар от интимных штучек.

— Сейчас нас объявят, — сказало руководство. — Врубай эфир.

Дюша кивнул и нажал на пуск. Из кузова, усиленный динамиками, рявкнул мощный голос солиста «Джамахирии»:

— СЕКС! СЕКС В АВТОБУСЕ-Е-Е!

— Эфир, Андрюша! — простонало руководство. — А не что попало!

Не по-праздничному строгая, даже опечаленная Валечка заглянула в кузов:

— Знаешь что, — обещала она, когда шедевр местной рок-группы сменился песней Земфиры, — если из-за твоих шуточек сорвется сделка, я тебя изнасилую. Черенком от лопаты.

И убежала к черной «Ауди». К ненаглядному Н.

Катафалк взрычал, тронулся и медленно пополз по улице. Дюша вздохнул, набрал в горсть презервативов и гаркнул во всю силу легких слоган радиостанции:

— Наша музыка! Наше радио! Сделано в России!

Яркие коробочки взлетели в воздух, рассыпались праздничным конфетти. Влившиеся в колонну малолетние ценители отечественной рок-музыки взвизгнули, завопили от восторга и бросились подбирать с асфальта щедрое подношение.

Ветер гнал по небу тяжелые кучевые облака.

Они собрались в грозу поздно вечером, когда Дюша один сидел в пустом офисе. Силиконовая Лелишна таращилась на него мертвыми глазами.

Он подумал, что она вовсе не похожа на Валечку. Еще он подумал, что Н., в общем-то, чувак видный и с большими деньгами. И что Валечка в итоге будет его.

А ему, Дюше, останется только эта кукла, которую даже не используешь по назначению. Резина для лузеров.

Он молча страдал, когда раздался звонок. Бледно полыхнула молния.

Она явилась под ворчанье грома, промокшая насквозь. Сказала из сумрака передней:

— А меня дождь нагнал, прикинь? Пока сюда бежала. Здесь-то еще сухо.

— Ты, — растерянно начал Дюша, — как… как твоя встреча?

Валя присела на кожаный диван, откинула с лица мокрые сосульки волос.

— С Н.? Он подписал. Сказал, что за такой безбашенной станцией есть будущее. Что вложения окупятся и все такое, — она говорила равнодушно, стуча зубами. — Ой, хватит о работе! Сделай лучше чаю, а? Пожалуйста.

Конечно, он сделал ей чаю. Потом пристроился рядом, смотрел, как она пьет — медленно, маленькими глотками. Она сказала:

— Бабушка у меня умерла. Баба Оля, знаешь, я жила с ней несколько лет, пока… Как раз перед встречей позвонили, завтра еду домой первым рейсом.

В нем что-то екнуло. Она помолчала и добавила виновато:

— Совсем в общагу не хочется идти.

— Со мной, — сглотнул он, — было так же. Когда умер отец.

Он хотел утешить ее, но не знал как. Он онемел будто и не мог справиться с немотой, и молчал, чувствуя, как невыносимо растягивается молчание. В стекла ударили первые капли дождя.

Тогда он поднял руку и нерешительно погладил ее по волосам.

Наверное, воздух так напитался электричеством, что пальцы легонько щекотало, пока он вел ладонью по спутанным влажным прядям. Валя напряглась, неестественно выпрямила спину, а потом вдруг прильнула к нему — он даже сам на миг испугался.

Она рядом была, теплая и настоящая, она искала спасения от черного жадного зева земли, от горя или от страха — она и сама не смогла бы сейчас сказать. Сердце билось о ребра, ускоряя течение крови, их двое осталось живых в пустоте, а гроза шла над городом и увлекала их за собой. Резко хлопнуло распахнувшееся окно.

И тогда немота отпустила. Он говорил ей что-то, и она ему говорила, но слова тонули в раскатах грома, а потом оказалось, что и не надо их, этих слов. Сила, которая правит миром, исступленно и яростно вплавляла их друг в друга, и противостоять этой силе было не легче, чем стихии, бушующей за окном.

Мертвая кукла со спинки дивана равнодушно наблюдала за тем, как они целуются.

— Ты шершавый, — шепнула Валя, проведя ладонью по его подбородку.

И вдруг вскочила, сорвала кофточку, в один миг избавилась от юбки. Скинула на пол силиконовую соперницу, потянулась к сумке и вытащила упаковку презервативов, флакончик с духами, визитки Н.:

— К черту суррогаты! Жизни хочу!

Подбежала к окну, размахнулась и разжала кулак.

И грянул гром.

И был ливень — такой, что земля сливалась с небом. И были ревущие потоки воды, шквалистый ветер, вырванные с корнем деревья.

И было тихое воскресное утро. Я увидела их, когда они, совершенно счастливые, в обнимку стояли в солнечном свете и смотрели, как на клумбе растет трава.

— Марин, — спросил Андрей, — как у тебя с автосервисом? Выйдет еще раз взять по бартеру тот катафалк?

— Ну да, — удивилась я. — А тебе зачем?

— Мы подумали, — нежно сказала Валя, — что нам через месяц временно будет нужен автомобиль. Какая свадьба без автомобиля?