В парке плакала девочка

В парке плакала девочка

РАССКАЗ

Была весна. Ветка сирени с маленькими темными листочками и уже набухшими гроздями, из которых вскоре должны появиться сильно пахнущие цветочки, медленно прогнулась дугой, как натянутый лук. Воробья, севшего возле края ветки, это ничуть не напугало. Он тоже плавно опустился вниз. Деловито осмотрелся по сторонам и чирикнул. Был он довольно тучный и крупный для воробья. Интересно, как ему удалось сохранить такую комплекцию за зиму? Или к началу зимы он был еще крупнее? Его собратья обычно к концу зимы теряли в весе. Наверно, в птичьей среде его называли Жирным или каким-нибудь другим подобным прозвищем, что, может быть, даже обижало его.

Покрутил головой и увидел на лавочке под кустом сирени девочку. Воробей чуть повернул голову в сторону и уставился на нее черной бусинкой глаза. Он ее нисколько не боялся.

Была она худой. Ручки чуть потолще, чем большой палец у взрослого человека. Коленные чашечки выпирали на ее худеньких и кривоватых ножках. Из-под платья выглядывали ключицы.

Всё в ней было худым. Даже уши были маленькие и тонкие, почти полупрозрачные и через них просвечивался свет. Волосы у нее были светло-золотые, но давно немытые и растрепанные. И светлые брови были почти незаметны на ее грязном личике.

На тонкой шейке большая голова с большими темными глазами, которые сейчас были очень грустными и мокрыми. Слезинки одна за другой скатывались по ее бледным щечкам. Уголки тонких губ были опущены вниз, маленький носик был красным и мокрым. Девочка размазывала ладошками слезы, и от этого щеки становились еще грязнее.

Она снова и снова вытирала щеки, но они снова и снова становились мокрыми, потому что слезы бежали непрерывно, как бесконечный осенний дождь, которому не видно конца. Девочка всхлипывала, хватала открытым ртом воздух, нижняя ее губа опускалась и оттопыривалась и раздавался протяжный вой «ыыыы». Потом чуть затихало, и снова вой.

Не шевелясь, воробей смотрел и смотрел на девочку, видно, он обдумывал, что бы ей сказать такого, чтобы она перестала плакать, но ни одной дельной мысли не приходило в его голову. Они, птицы, не плачут, даже когда им очень плохо. И что за глупость плакать. Да еще вот так: завывая и всхлипывая. Как всё-таки люди глупы. И всё потому, что они не птицы.

К скамейке подошла женщина. Она была невысокого роста и полной. Губы ее были ярко накрашены. В ушах золотые сережки и на шее золотая цепочка с полумесяцем. Остановилась и какое-то время смотрела на плачущую девочку сквозь толстые стекла очков. У нее было очень плохое зрение. И поэтому она не любила ходить в баню, где приходилось снимать очки.

— Чего мы плачем? — спросила она. Голос у нее был строгий, как у учительницы. Которая спрашивает домашнее задание, уже зная, что ученик не выполнил его и ей придется ставить ему двойку.

Девочка бросила на нее быстрый взгляд, отвернулась и недовольно буркнула:

— Надо и плачу! А вам-то что? Хотите и вы плачьте! Я же вам не мешаю, и вы мне не мешайте!

Женщина шагнула ближе и поставила пакет на скамейку. Девочка покосилась на пакет. И снова отвернулась. Но теперь она уже не всхлипывала и слезы не бежали по ее щекам. Из пакета выглядывал батон. Это был такой блинный батон в тонкой прозрачной упаковке. От него не исходило никакого запаха, поэтому даже воробей не заинтересовался им.

Женщина присела на краешек скамейки, придерживая пакет, и какое-то время смотрела неотрывно на девочку. Девочка снова взглянула на нее, потом на пакет и фыркнула.

Женщина пододвинула пакет к спинке скамейки, чтобы он не падал, сложила руки на животе и снова стала смотреть на девочку. Лицо женщины ничего не выражало. Девочка отодвинулась на самый краешек.

— А как тебя зовут? — спросила женщина. — Чего ты молчишь? У тебя же есть имя. Как тебя зовут?

— Как надо, так и зовут.

— Тебя кто-нибудь обидел? Если ты плачешь, значит, тебя кто-то обидел. Ну, скажи!

— Никто меня не обидел!

— Если бы тебя никто не обидел, ты бы не плакала. Люди плачут, потому что их обижают.

Женщина проговорила более строгим голосом:

— Можешь не говорить! Я и так знаю, почему ты плачешь. Ну, просто хотела от тебя услышать.

Девочка всхлипнула пару раз и поглядела на женщину исподлобья.

— Хочешь я расскажу, почему ты плачешь? Ну! Чего молчишь? Хочешь или нет? Скажи!

— Не хочу!

— Ну, не хочешь и не надо!

Женщина достала косметичку и стала разглядывать свое лицо в маленькое овальное зеркальце. Она втянула губы в рот, так что они не стали видны, потом вытянула их трубочкой.

— И почему? — спросила девочка, стараясь придать своему голосу как можно более безразличный тон.

— Папа твой живет не с мамой, а с другой женщиной, которая помоложе, чем твоя мама.

Теперь во взгляде девочки вспыхнули искорки.

— Ты живешь с мачехой, а у нее есть родная дочка. Ну, как в сказке «Морозко». Ты знаешь эту сказку? Родную дочку она, конечно, любит, а тебя не очень, а точнее, не любит. Ей купит какую-нибудь дорогую куклу, а тебе дешевую дрянь. Только чтобы отделаться. Ей покупает дорогую яркую курточку, а тебе что-нибудь в сэконд-хэнде. Ее дочка получает дополнительное платное образование, а тебе даже уроки сделать некогда, всё по дому прибираешься да в магазин за хлебом-солью бегаешь да мусор выносишь. Ты и посуду помой, и пропылесось, и паутину смети. И папе твоему она постоянно жалуется, какая ты плохая, вредная и ленивая. И сколько ты ей нервов перемотала. Вообще ты нехорошая девочка. А папа твой рохля и размазня, ничего сказать не может, только глазами хлопает да тебя усовещает, чтобы ты мачеху во всем слушалась. Овечка твой папа! Так или нет!

Девочка сидела вполоборота и внимательно слушала. Она уже не плакала, и слезы высохли на ее грязных щечках.

Она смотрела большими глазами на женщину. Так смотрят на чудотворца, который всё знает про тебя и всё может. Глаза ее совершенно высохли и блестели, как солнышко среди туч. Ротик ее был приоткрыт и были видны мелкие и крепкие зубки.

— А откуда вы все это знаете? — с придыханием спросила она. — Вам кто-нибудь это рассказал?

Женщина хмыкнула.

— Я, девочка, всё знаю, потому что я психолог. А психолог читает людей как открытую книгу. Мне достаточно взглянуть на любого человека, и я всё расскажу о нем. Кто он такой, какой у него характер, привычки, что он любит и что ему не нравится. Даже могу сказать, чистит ли он зубы по утрам или нет.

— А я?

— Что ты?

— Я чищу зубы по утрам или нет?

Женщина взглянула на девочку сверху вниз, задержала взгляд на ее грязных ногах.

— Нет!

— А!

— Знаешь, что я тебе посоветую? У папы есть сестра, то есть тебе она приходится родной тетей. Женщина она очень добрая и любит детей. Но своих детей у нее нет. Уж так получилось.

— Тетя Мотя?

— Да! Тетя Мотя. Она старая дева. Так говорят про женщину, которая не была никогда замужем, а поэтому у нее не может быть детей. А она так любит детишек. Просто обожает. Она так бы хотела иметь ребенка. Уговори папу! Тебе будет хорошо с тетей Мотей. Она тебя будет любить, жалеть и лелеять. Ты будешь жить у ней как сыр в масле.

— Если тетя Мотя старая дева, то тогда получается, что я тоже старая дева. Я же не замужем. И у меня тоже нет детей. Хотя у маленьких детей не бывает детей. Это только у взрослых бывают дети.

— Да ты еще ребенок. Ты еще станешь взрослой.

— А! Ну, тогда ладно!

Женщина сунула руку в пакет, пошуршала внутри и достала шоколадную конфетку.

— Вот!

— Спасибо!

— Кушай на здоровье!

Девочка медленно развернула конфету, разглядела ее, потом целиком затолкала в рот.

— Ладно я пойду! У меня внучка гостит. Ее Настей зовут. А ты делай, как я тебе сказала! Понятно?

— Ага! — кивнула девочка, жвакая конфетку, которая оказалась слишком большой для ее маленького ротика.

Женщина поднялась, крякнула, подхватила пакет и медленно стала удаляться по узенькой дорожке, которая была посыпана мелкой щебенкой для того, чтобы люди не поскользнулись во время дождя. Начальник парка сам раз-два в неделю обходил парк.

Девочка рассосала конфетку и проглотила коричневую сладкую жижу, высунула язык, покрытый конфетным налетом, и промычала вслед уходящей женщины:

— Меее! Дура! Нет у меня никакой тети Моти. И мама у меня есть. И она любит меня, потому что я у нее одна. И хорошие мне игрушки покупает. И красивую одежду. Папы у нас нету. Он ушел к какой-то лярве. Меее! Дура! Наврала тут всякое, а сама ничего не знает.

Девочка хотела подняться, но передумала, потому что вдали на дорожке показалась парочка. Она повернулась в их сторону и стала внимательно наблюдать за ними. На них были узенькие джинсики, короткие курточки, только на ней оранжевая, как у дорожных рабочих, а на нем темно-синяя с золотистым драконом на спине. Эту курточку он купил на базаре, довольно дешево. И конечно, она была

девочке очень хотелось бы услышать, что он шептал ей. Наверно, признавался в любви.

Для них в мире никого не существовало, кроме них самих. Ведь влюбленные никого не видят. Им кажется, что весь мир — это одни они. Они же страшные эгоисты!

Девушка смелась. Глаза ее блестели от счастья. Она тои дело глядела на него. И он ей представлялся самым лучшим в мире. Он был высокий и такое невероятно красивый.

Для них ничего не существовало в этом мире, кроме них двоих. И они прошли бы мимо скамейки, если бы в этот момент девочка истошно не завопили:

— Ааа!

Девочка прикрыла руки ладошками, оставив между пальцами щелочки, чтобы всё видеть.

При этом она продолжала вопить как настоящая труба иерихонская, от которой рухнули стены неприступной крепости. И как бы вы ни были увлечены собой, вы не смогли бы ни услышать этот рев.

Слезы вылетали из глаз девочки. Право, какой-то слезомет. Уже, казалось, должна была всё выплакать. Но нет! Есть еще порох в пороховницах! Рев не умолкал ни на мгновение.

Они остановились, оторвали взгляды друг от друга и посмотрели на девочку. Парень улыбнулся, но видно тут же понял, что улыбка совершенно сейчас неуместна. Лицо его стало серьезным. Невероятно! Разве кто-то где-то в мире может плакать, когда они так счастливы? Все должны радоваться их счастью и улыбаться.

Девушка протянула руку вперед, как будто хотела попросить милостыню, и спросила:

— Девочка! Ты плачешь? Но почему? Разве можно плакать? Почему ты плачешь, малышка?

— Аааа — громче заревела она.

Парочка переглянулась. Они были изумлены. Если бы сейчас в парке опустилась летающая тарелка, и то они бы так не удивились.

— Это… ну… Не надо плакать! Зачем плакать-то? — сказал юноша.

— Погоди! — перебила его девушка. Она убрала руку с его талии. — Маленькая! Послушай меня!

Она села рядом с девочкой.

— Не плачь, милая!

Юноша шагнул к скамейке, но садиться не стал. Он переминался с ноги на ногу и смотрел то на одну, то на другую.

Девушка положила ей руку на плечо. Девочка фыркнула и передернула плечами, желая сбросить ее руку.

— Вот увидишь, всё будет хорошо. Ты еще будешь счастлива и любима. Я знаю, это обязательно случится.

— Это… ну, может быть, позвонить ее родителям? — спросил юноша. — Девочка! У тебя есть телефон? Ну, в смысле, мобильник, чтобы позвонить… ну, это, то есть твоим родителям.

Девушка его одернула:

— Да погоди ты? Ты поругалась с мамой?

— Нет! — пробормотала девочка, всхлипывая. — Ни с кем я не ругалась! И с мамой не ругалась!

— С папой, значит?

— Нет! Нет у меня никакого папы и не было!

— Давай мы тебя отведем к маме? Ты, наверно, потеряла маму? Давай найдем твой дом?

— Нет! Нет!

— Да почему же нет?

— Нет у меня никакой мамы! Вот!

— Как это нету? Так не бывает!

— Она умерла. Вот!

— Как умерла? Это как же?

— Как умирают вы не знаете? Да?

— Когда умерла?

— Вчера. Нет! Позавчера.

— Тебя кто-нибудь забрал?

— Да! Тетя Мотя. Но я не хочу к ней. Она злая и ругается. И еще у нее Юрка. Ууу! Вот он какой!

— Что за Юрка?

— Ее сын. Он меня бьет и еще юбку на мне задирает. Задерет и говорит: «Ага!» Знаете, как страшно!

Девушка закрыла лицо руками и прошептала:

— Какой кошмар! Да это же… Это же преступление! Да за это надо в тюрьму садить!

Она взглянула на юношу.

— Валера! Надо что-то делать! Немедленно!

— Что мы сделаем, Галя? Мы ей совершенно чужие люди. Давай отведем ее домой?

— Знаешь, Валера, я придумала. Давай удочерим ее? Прямо сейчас!

Валера затоптался на месте, переступая с ноги на ногу. Руками он упирался то в бока, то в бедра. Потом скрестил пальцы рук, хрустнул и, подергивая плечами, как будто он сгонял с них назойливую муху, проговорил:

— Ты что? Мы еще не поженились. Мы студенты. Нам никто ее не отдаст! У нас ни жилья, ни работы, ни зарплаты… Ты что, Галя? Это невозможно! И с этим не шутят. Вот!

Девочка не плакала. Она обняла Галю за шею и чмокнула ее в щечку.

— Я люблю тебя. Ты хорошая. А он плохой. Видишь, как он злится, потому что он плохой.

Девушка светилась от счастья.

— И я тебя люблю, милая!

Она несколько раз поцеловала девочку в одну и другую щечку. Потом платочком стала вытирать ее щеки.

— Как тебя зову, милая?

— Зоя.

— Какое хорошее имя! Мы тебя будем звать Заинькой. Ты не против? Заинька, зайчик…

— Мне нравятся зайчики. Они такие мягкие и ушастые. Я даже одного зайчика держала на коленях.

— Ах, ты счастье моё! Ты просто прелесть! Как хорошо, что мы пошли именно в этот парк.

Она обцеловала лицо девочки.

— Так, Валера! Завтра идем в деканат. Переводимся на заочку. Ты и я устраиваемся на работу. А квартиру будем снимать. Ну, а свадьбу сыграем, когда подкопим денег.

— Но зачем вот так резко, сразу? Надо всё обдумать, посоветоваться, проконсультироваться. Это, Галя, очень серьезный шаг и его вот так вот походя нельзя решать.

— Пока ты будешь советоваться и консультироваться, девочка умрет от голода и от холода. Так! Дай Заиньке руку! Ну, чего ты, как столб, застыл? Я сказала, дай руку. Ну!

— Зачем?

— Мы сейчас пойдем все вместе!

— Галя! Кто же нас впустит в общежитие с чужим ребенком? Ты хоть подумала об этом?

— Ты хочешь, чтобы она тут осталась или чтобы этот мерзкий Юрка снова лез к ней?

— Ну, давай хотя бы обратимся в полицию! И там всё расскажем! Как они скажут, так мы и сделаем.

— Зачем в полицию-то?

— Ну, мы же не можем взять чужого ребенка и повести с собой. Это будет расцениваться как преступное деяние. Мы останемся виновными. Это уголовное преступление.

— Да! Ты прав! Звони в полицию!

— Ага!

Валера достал из кармана джинсов мобильник.

— Полиция? Ну, это… тут девочка вообщем… Да не… Ну, это…

— Дай сюда! — Галя выхватила у него мобильник. — Ну, это… ну, то… Ты по-человечески можешь объяснить?

— Полиция? Немедленно вышлите наряд в парка! Какой парк? Валера! Как называется этот парк? Да этот, где мы сейчас находимся! Ты что не знаешь, как называется?

— Откуда я должен это знать? Мы первый раз здесь.

— А что ты знаешь? Почему ты не знаешь, как называется этот парк? Идешь в парк и не знаешь, как он называется.

— Ведь ты тоже не знаешь, как называется этот парк.

— Ты мужчина! Ты должен всё знать! А как же ты тогда собираешься содержать семью?

— Я знаю, что я ничего не знаю. Это Сократ сказал.

— Не демогогствуй! Сейчас давай сократов приплетем, карлов маркосв всяких. Еще кого-нибудь…

— Не демогогствуя я, а философствую.

— Из тебя такой же философ, как из меня… Ну, вот! Гудки! Бросили трубку! Ну, что это такое? И всё из-за тебя. Да за что мне такое наказание? Почему мне постоянно не везет?

— Почему из-за меня?

— Из-за тебя! Потому что ты не мужик, а рохля. Только и можешь ме-ме-ме! А мужик должен сам принимать решение.

— Сама ты овечка!

— Я овечка? Да я… Да ты…

— Пожалуйста, идите ругайтесь в другом месте, — простонала девочка. — От вашего крика оглохнуть можно.

— Девочка! Не лезь в дела взрослых! — зло прошипела Галя.

Она резко поднялась. Лицо ее раскраснелось. Глаза метали молнии, которые должны были испепелить любого.

— Всё! Между нами всё! И в сексе ты не очень, если по правде.

— Что? Да ты же сама… Забыла, что сама говорила? Забыла да? А я помню, что ты говорила.

— Это я, чтобы тебе подольстить. Мужики же обидчивые.

— Да я… Да у меня таких, как ты, знаешь, сколько было. И лучше тебя еще. Да я пачками вас менял.

— Пошел ты, козел!

— Пошла сама, коза дранная! Знаешь куда?

— Пожалуйста, перестаньте ругаться в присутствии ребенка! Как вам не стыдно! Мне это очень надо слушать!

Девочка топнула ножкой. Они замолчали. С удивлением посмотрели на нее, как будто видели впервые. Хорошо что еще не спросили друг у друга: «А это кто такая? Откуда она здесь взялась?» Валера развернулся и быстро пошел в ту сторону, откуда они пришли. Он ни разу не обернулся. Правая рука у него была прижата, а левой он широко махал.

Сначала Галя инстинктивно дернулась в его сторону, но тут же остановила себя. Со злостью посмотрела ему в след, вся напряглась, сжала кулаки. Прикусила нижнюю губу.

— Иди! Да пошел ты! Я еще себе лучше найду! Сто штук таких Валер! Тоже строит из себя.

Быстро зашагала в другую сторону, оставляя на дорожке маленькие ямки от каблучков.

— Дураки! — вздохнула девочка. — Я бы таким не разрешала жениться. Вот родится у них ребенок. И кого они из него воспитают?

Ответить на этот педагогический вопрос она не успела, потому что в конце дорожки показалась новая жертва. Девочка зарыдала.

— О! Привет, Верка!

Девочка вздрогнула. Подняла глаза.

— Дядя Вася, здравствуйте!

— Не надоело, Вера?

— Нет, дядя Вася.

— Да! Актерам же тоже никогда не надоедает их театр. Всю жизнь лицедействуют. Вот что ты, Верка, за человек, я не пойму.

— Дядя Вася! Ну, идите, куда вы шли. Я тоже не пойму, чего вы пиво каждый день пьете? Оно что такое вкусное?

— Сопливая еще взрослым указывать! Отлупить бы тебя как сидорову козу!

— Вовку своего лупите!

— Я его и так луплю.

— Вот и лупите! А меня и без вас есть кому лупить.

Дядя Вася сел рядом. Достал сигареты. Закурил.

— Курить вредно! — строго сказала Вера. — Вон и на пачке про это написано. Читать что ли не умеете?

— Жить вообще вредно. Какой прекрасный вечер! И комаров совсем нет. Сейчас приду домой, включу телек и буду смотреть.

— Под пивко будете футбол смотреть?

— А чо там смотреть? На наших позорников?

Дядя Вася отшвырнул бычок в урну.

— Ну, ладно, Вер! Пойду я!

— Ага!

— А ты будешь плакать?

— Ага!

— Ну, ладно! Если нравится, плачь!

Вера посмотрела ему вслед и помахала ручкой.