В круге

Огонь наступал с запада. В поселке уже слышался треск деревьев, маслянистый дым накрыл широкие улицы непроницаемым куполом. С остальных сторон пожар тоже приближался, медленно, но неотвратимо. Затягивалась смертельная петля, солнце казалось красным.

Три часа беспокойного сна, и все чудился пепел. Засыпался в нос и уши, давил на грудь. А еще снился Тыгын с глазами синими, как небо. Он выкорчевывает многовековой пень, и переливаются мускулы на блестящей от пота спине.

Едкий запах гари стоял в горле, заполнял легкие, оседал на подгоревшей каше. Впрочем, есть Айта не хотела. Никто не хотел есть уже пятый день подряд, с тех пор, как в тайге разыгрался осенний пожар.

Сестры сидели за столом в ряд, сложили руки, следили черными бусинами глаз. Все, как одна, похожие на старшую — черные жесткие волосы, высокие скулы. "Носа нет, одна лица, целоваться хорошо", — шутил школьный приятель.

Айта присела с краю, улыбнулась через силу, одними губами.

— Ротик открывай, — сказала девушка, обращаясь к самой маленькой. — Съешь кашку, увидишь медвежонка на дне тарелки.

— А ты? — спросила сестра.

— А я уже поела, — солгала Айта. — Пока ты руки мыла.

— Хорошо.

Девочки ели быстро, как голодные птенцы и молчали. Даже старшие не подкалывали друг друга, механически жевали и о чем-то думали. Непривычно. Но Айте тоже не хотелось разговаривать. Руки зудели от лопаты, кровили содранные мозоли — она копала защитную полосу днем и ночью.

Айта встала, полила из бутылки потемневшую от гари марлю на окне. Было видно, как женщины за домом выкапывают дерн и оставляют широкую серую полосу сухой земли. Двигаются медленно, как во сне, одна согнулась в мучительном кашле.

У околицы пригорюнился однорукий юродивый — то ли на хумусе играет, то ли стонет протяжно, как в первый день пожара. Отсюда не понять.

— Я пойду работать, — сказала девушка. — Вы сидите здесь. Играйте с куклой Дашей, покормите её. Видите, какими глазами большими смотрит, проголодалась, наверное.

— Хорошо. Айта, а огонь не пройдет? — робко спросила Саяра.

Остальные девочки тут же застыли, будто прозвучало слово "замри" в любимой игре.

— Конечно, нет, — пообещала Айта и скрестила за спиной пальцы левой руки. — Мы выкопаем ров, как придумал дядя Тыгын, и огонь не сможет пройти. Ему нечего будет кушать.

— Дядя Тыгын умный, — восхищенно прошептала девочка. — — И смелый.

— — Умный, — — согласилась Айта.

Она любила Тыгына давно и безнадежно, с самого детства. Когда поваленная сосна на заднем дворе была самолетом, Айта — — стюардессой, а Тыгын, конечно, пилотом. На "кукурузнике" из старой фанеры они летали в магазин за продуктами, а потом десантировались с крыш почтовых контейнеров.

Теперь Тыгын по-настоящему учился в Москве на пилота, мать прочила ему большое будущее в городе. Сейчас вернулся на пару недель проведать родных, разбередил старые воспоминания и привез новые. Айта слушала рассказы о реве вертолетного двигателя, о зубодробительной вибрации и головокружительной высоте, а сама смотрела под ноги. У нее было три сестры, и зимой она донашивала мамины старые унты. Айта пошла работать воспитательницей в детский сад и теперь учила других мальчишек строить самолеты из сухих веток.

— Тыгын будет летать и привезет нам огнетушители, — уже весело пропела Саяра.

— Будет, — снова согласилась Айта. — Ну, я пойду. Спички не трогайте.

Она на всякий случай спрятала коробок и вышла в сени. Сестры вчера включили плиту и пытались "накормить" иччи Хатана последней шоколадкой. Чтобы он был добрый и не ел поселок. И кто им про такое рассказал? "Маис, наверное", — со злостью подумала Айта. Больше никто не говорит с детьми про огонь.

***

Приближался звук мотора, и Айта разогнула спину. Защитного цвета УАЗ, почти неразличимый на фоне леса, лихо ворвался в поселок. Резко остановился, оставил глубокую тормозную колею в сухой пыли.

Распахнулась дверь и наружу выскочил Бааса, отчаянный. Пронесся вздох облегчения, Баасу любили и переживали за молодого охотника. Не вовремя он нынче отправился на промысел.

У Айты так погиб отец, когда горели торфяные болота. Уехал за мелкой дичью и не вернулся. Тогда казалось, что огонь далеко, и они на пару с соседом решили поохотиться. Отец пересекал поляну, поросшую низкой жесткой травой. На глазах у отставшего соседа дерн прогнулся, и отцовский ЛУАЗ ушел прямо под землю. Пахнуло жаром и гарью, взметнулись искры. Отец любил говорить, что в смерти нет ужаса, она — часть общей гармонии и круговорота жизни.

Хоронили его в закрытом гробу.

А вот Бааса вернулся и что-то рассказывал, отчаянно жестикулируя. Айта слушала, как сквозь воду, воспоминания застили глаза и уши.

—… сгорел, я же вам говорю, — повторял Бааса. — — Совсем сгорел. И твои, Маис, утюжки сгорели. Большая беда будет.

Кудук пропал, поняла Айта. Это было толстое дерево-долгожитель, старше всех пра-пра-прадедов, вместе взятых. Дух охоты и хозяин тайги, секретный покровитель поселка. На праздник летнего солнцестояния, Ысыах Туймаады, все дети и некоторые взрослые ходили к могучему дереву, украшали нижние ветви игрушками и поделками. В хорошие времена молодежь добродушно посмеивалась над дедовскими поверьями, но сейчас Айте смешно не было.

Вокруг кудука всегда была траншея, метра два шириной, чтобы защитить ствол от пожара. Огонь прошел насквозь. И теперь идет к поселку.

— Все бесполезно, — не своим голосом взвыла Маис. — Когда вспыхнет пожар, поздно копать колодец.

Уставшие мужчины закивали. Они копали уже пять суток подряд, и старая пословица пришлась вовремя.

— Нужно ждать вертолеты, — прозвучал рассудительный мужской голос. — Тайга горит каждый год, но ни разу огонь не подходил к поселку. В городе же пожарные, они наверняка разработали план эвакуации.

Глухо стукнули о землю черенки брошенных лопат. Айта тоже очень хотела уйти домой, забраться на полати и уснуть. Или хотя бы закрыть глаза, чтобы больше не плакать от едкого дыма. Но она вспомнила сестер, которые пытались умилостивить иччи Хатана, и ей стало стыдно.

— У нас дети, — резко сказала Айта и со злостью вогнала лопату в грунт. — Нельзя опускать руки.

Тыгын посмотрел с уважением, но девушка этого не видела. Она смотрела на белок, которые перепрыгивали через ров, бежали прямо между работающими людьми и никого уже не боялись.

***

На комоде, вместо шкатулки с мамиными серьгами, лежал огромный обгорелый сук. В центре, прямо на белой кружевной салфетке. Настолько жуткий и неуместный, что у Айты мурашки пробежали по спине.

— Что это такое? — подчеркнуто ровным голосом спросила она.

— Кусок дерева, убитого молнией, — торжественно ответила Саяра. Остальные сестры закивали.

— Откуда?

— Тетя Маис принесла. Сказала, что дерево, убитое молнией, защищает дом от пожара.

Айта сжала кулаки. Маис следовало бы работать со всеми, а не наживаться на детских страхах. Серьги были единственным золотым украшением матери, но главное — их купил отец. Айта надевала сверкающие капли на школьный выпускной, и казалось, что папа тоже заглянул на ее праздник.

Но сейчас оставалось только поддержать сестер, и девушка сказала:

— Защищает. Это очень старая и точная примета. Вы молодцы.

Айта увидела, как просветлели маленькие лица и невольно улыбнулась.

— А теперь марш за стол. Быстро кушаем, и я ухожу работать.

За обедом девочки рассказали, что во двор прибежали три белки. Совсем ручные, но кушать не хотели. Зато одна белка прыгнула Саяре на плечо и вцепилась лапками.

— И махала пушистым хвостом вот здесь, — сестра радостно показала на щеку. — А правда, что в школьный двор пришел настоящий олень? Можно сходить его покормить?

— Нельзя. Он сытый, как белки, — сказала Айта и встала из-за стола.

Сбрызнула водой занавески, вышла на улицу, словно нырнула в удушливый, всепоглощающий запах гари. Привычным движением натянула на нос мокрую косынку, протерла слезящиеся глаза.

У полосы люди сбились в кучу, окружили Маис, призывно размахивающую обгорелым поленом. Лишь немногие копали, а еще два парня обвязали веревкой старый пень в самой середине траншеи и тянули в сторону.

— Чтобы остановить огонь, нужен ров глубиной до грунтовых вод и шириной метров шесть, — вещал кто-то.

— Делать это без техники — пустая затея, — поддерживал истерический женский голос. — Да тут еще с десяток деревьев надо выкорчевать, я не говорю о дерне!

Деревенский юродивый извлек из хумуса фальшивую протяжную ноту. Маис утвердительно кивала, а в ушах сверкали знакомые серьги:

— Зато у меня-то есть целая сосна, сраженная молнией. Такое дерево охраняет жилище от пожара! Я то могу каждому дать по сучку.

Дом самой Маис располагался в самом центре деревни. Огонь дойдет туда в последнюю очередь. Не нужно с ней ссориться, вдруг придется просить об убежище для сестер, — подумала Айта и промолчала.

А Тыгын выпрямился, успокаивающе сказал в наступившей тишине:

— Огонь идет низом. Опасно, но медленно. У нас еще есть время, возможно, несколько суток. Нельзя бросать ров, это наше единственное спасение.

Айта взяла лопату и спрыгнула в траншею. Встала рядом с Тыгыном и молча начала расчищать полосу от дерна. Постепенно вернулись и остальные. Кто-то сбегал домой, отнес детям защитный амулет из горелого дерева.

Работали молча, и только однорукий Митис все тянул горький фальшивый мотив.

— Ну замолчи ты, всю душу вынул, — в сердцах сказал кто-то, но Тыгын возразил:

— Пусть играет. Ему тоже страшно.

Юродивый признательно взял высокую и чистую ноту, как весенний ручей. И снова вернулся к заунывной повторяющейся мелодии.

Солнце, почти неразличимое за густой дымной завесой, клонилось к закату. А на горизонте уже начали появляться первые кровавые отблески.

Пожар приближался.

Бааса обнял за талию стройную девушку, Айтину соседку. Повел в поселок, что-то загадочно нашептывая на ухо. Он давно ухаживал за юной красавицей, а та мечтала стать врачом и уехать в город. Забота охотника её не трогала. Но будущее за дымной пеленой стало таким же туманным и неясным, как солнечный диск. Оставалось только настоящее.

Айта с тоской посмотрела им вслед. У нее в этой жизни не было никого и ничего, кроме давнего поцелуя с Тыгыном на лесной опушке.

Словно в ответ на плечи легли сильные руки, знакомый голос тихо произнес:

— Пойдем со мной, Айта?

Конечно, она согласилась.

***

На следующий день Айта снова ушла на ночь к Тыгыну, и никто ничего не сказал. Даже мать. Айта и сама знала, что в Москве у Тыгына есть девушка со светлыми волосами и большими круглыми глазами, как у сказочных принцесс. Но какое это имело значение сейчас, когда огонь окружил поселок?

Сегодня им удалось замкнуть защитный круг. И только в этом был настоящий смысл.

Когда стемнело, огонь стал особенно ярким. Кровавые озера расползались по сухим хвойным иглам, и вековые сосны начинали медленно клониться в разные стороны.

В толпе кто-то запричитал надрывно, но Айта молчала. Текли слезы от неизбывного обволакивающего чада, и дышать было тяжело даже сквозь влажную повязку.

Айта была признательна матери за то, что может стоять здесь и видеть, как огонь подбирается к последнему защитному рубежу. Ей всегда казалось, что смерть должна быть белой, как ледяная пустыня. Но она ошибалась.

Айта знала, что дома играет веселая музыка, а окна плотно занавешены мокрыми шторами. Мать играет с сестрами в "морская фигура замри" и не видит, что огонь уже подошел к траншее. Но улыбка выцветает на лице, и девочки чувствуют напряжение. Прислушиваются к треску деревьев, который пробивается через песню о дружбе. И Айта знала, что матери в тысячу раз страшнее, потому что подавленный ужас смешивается с неизвестностью.

Тыгын наклонился к уху и прошептал:

— Смотри налево. Подходит.

Айта поверулась как раз вовремя. Увидела, как первая горячая волна коснулась светло-серой полосы земли, властно обволокла край траншеи. За ней вторая. Стихия словно замерла у хрупкого рукотворного препятствия, и девушка до боли вцепилась ногтями в ладонь Тыгына.

Пронзительный женский голос заверещал с противоположной стороны, и они вместе бросились на звук.

Огромная, пятидесятиметровая кедровая сосна упала поперек защитной полосы. От горящей кроны вспыхнула сухая хвоя внутри круга. Слабые еще языки пламени медленно, словно принюхиваясь, ползли вширь. "Так и задумано, — вдруг мелькнуло в голове у Айты. — Жизнь и смерть — часть общей гармонии".

Но Тыгын уже опрокинул на крону заранее приготовленное ведро с песком и зычно крикнул:

— Что стоите? Женщины, тушите огонь. Мужчины, рубите ствол и расчищайте траншею!

И Айта взяла себя в руки, побежала за ведром, а потом еще за одним. Жар полыхал совсем близко и копоть мешалась с пеплом, забивала легкие, застилала веки. А девушка все носила песок, высыпала с остервенением на каждую искру.

— А мои — то поленья помогли, — сказала над плечом Маис и шумно выдохнула.

Айта и не заметила, как огонь пропал. Кровавые озера пламени сменились выжженной пустыней, в которой причудливо замерли искореженные обгоревшие деревья. Хлопья пепла еще летали в воздухе, запах гари прочно осел в носу и на руках. Въелся в кожу, вплелся в косу.

И лицо у Тыгына, когда он подошел ее поцеловать, было совсем черным.

***

Вертолеты прилетели на следующий день. Они были порожние — готовились к эвакуации, и поэтому Тыгыну сразу же нашли место. Ему уже давно пора было возвращаться в столицу, на учебу. Пилоты отводили глаза при виде почерневшей земли вокруг.

— Я прилечу за тобой, когда мне доверят самостоятельное управление, — сказал Тыгын и обнял Айту за плечи. — И ты будешь моей стюардессой.

Айта знала, что в Москве его ждет два года учебы и девушка с огромными глазами злого иччи. Но ей все равно было приятно это слышать.

Она встала на цыпочки и прижалась носом к жесткому подбородку Тыгына, а потом пошла домой.

Над деревьями поднималось кровавое зарево, но это был не пожар. Занимался рассвет, нужно идти домой и готовить завтрак сестрам.