Сын моего врага

Я — номад Джейч, сын Эдэгея, внук Тамира. Я живу законом, долгом и памятью предков.

И ненавижу вэнов.

Солнце степи отвернулось от нас…

Вэны закопали своих мертвецов. Номаду сожгли тела и всех погибших, и хэна Эдэгея. Теперь будет править его старший сын, Темуки.

Горячка отпустила меня на третий день. И все это время в ушах звенела сталь, перед глазами сталкивались наши жилистые кони и мощные кони вэнов, раздавались крики ярости и боли.

Я буду помнить всегда, как упал, пронзенный копьем, мой отец, хэн Эдэгей.

Его победитель, кнеже Радомир, взял меня с поля боя.

Законы кровной мести нерушимы. Я должен отомстить — и я отомщу. Пусть не сразу. Пусть мне придется ждать.

Мне бы убить себя, так делают все номаду, но не могу. Меня взяли заложником. Вэны не пойдут в наши степи. Не тронут наших жен и детей. Смешно говорить про жен, когда ты всего лишь четырнадцать раз встретил лето… Но отец хотел женить меня. Может быть, выбрал бы невесту не из такого знатного рода, как для старшего брата, Темуки. Тысячу кобылиц отдал хэну отец невесты за родство с Эдэгеем!.. А теперь Темуки отдал меня. В знак мира. Все верно, все правильно. Не о чем жалеть.

Не менее славный обычай — взять сына врага. Надолго ли радость, кнеже Радомир?

Вечер у костра, полный запахов огня и жареного мяса, шепота леса и плеска реки, неожиданно уплывает от меня.

Затылка касается чья-то теплая ладонь, а губ — что-то холодное, приводя в чувство. Прохлада воды, пить бы и пить! Не буду!

— Пей, — говорит Радомир и наклоняет бурдюк. — Пей, умереть всегда успеешь.

Язык вэнов плавен, как кольца змеи. И также опасен. Я, третий сын хэна Эдэгея, обучен ему. Как воинскому делу, чтению и письму. Да что толку? Отца я не защитил.

Но, и правда, умереть нужно так, чтобы тебя помнили.

— Смысл жизни — в смерти, в достойной смерти. Глупцы те, кто думают иначе. Так всегда говорил мой отец. А я очень хочу быть достойным его!

— Смысл жизни еще и в самой жизни, — отвечает кнеже. — Смысл в смерти ищут лишь воины-одиночки. Смысл в жизни ищут те, кто сеет и пашет, кто любит жен и рожает детей. Они — соль земли.

Я что, сказал вслух про отца? Номаду — воины, поэтому важна лишь смерть! Странные слова говорит кнеже.

Вэн выливает остаток воды на мое лицо — словно видит, что оно горит! — и спрашивает:

— Как рука?

Вроде спокойно, но все же с заботой. Словно ему есть до меня дело! Сжимаю растрескавшиеся губы, не собираясь отвечать. Лекарь Радомира постарался, перевязал руку, раненную в бою и загноившуюся. Я ценный трофей. Того и гляди бубенец в нос повесят!

— Тебе-то какая забота? — не выдерживаю я. — Как в наши земли ходить, так не жаль?

— Был повод, — роняет Радомир слова, как камни.

— Теперь уже нет?

Молчит, играет желваками, словно от боли. Сильный воин. Не думал, что кто-то сможет победить нашего хэна.

Вождь вэнов красив на свой манер: лицо хоть в песчанике вырезай! Светлые косы, пшеничная борода, чуть темнее волос. Голубые глаза.

Радомир строгает безделицу в свете костра, подкармливает жадный огонь стружкой.

Говорит, подарок для того, кто еще не родился.

У меня глаза тоже голубые — наследство от матери. Я не помню ее, совсем не помню. Только игрушку — красную лошадку. Я даже спрашивал у отца, а тот лишь нахмурился и промолчал. Он разговаривать не любил. А потом досталось за сущую мелочь. Но я знал, за что именно, и лошадку не поминал больше.

Ох, и насмехались надо мной за бирюзовый цвет глаз и белые волосы! И били не раз. И я в долгу не оставался. Хэн Эдэгей не прерывал драк, говоря, что мне нужно стать настоящим номаду. Но и всегда ровнял меня с двумя братьями от старшей жены. И пусть я рожден от наложницы — он считал меня своим сыном!..

Ночь пролетает незаметно. Утром с меня стягивают одеяло, когда-то и кем-то накинутое. Поднимают, сажают в седло. Лекарь, боясь растревожить мою руку, предлагал Радомиру везти раненого в телеге. Кнеже не разрешил. Выделил спокойную рыжую кобылку. Лекарь лишь вздохнул, взглянул на меня, как и все они, то ли с любопытством, то ли с жалостью. Не пойму, да и не интересно.

Если бы я мог, я бы испытал к Радомиру толику благодарности. Ехать, как женщина, в кибитке — позору не оберешься!

Неделя пути проходит быстро. Я ночую с кнеже Радомиром в одном шатре. Он каждый вечер пытается говорить со мной. Расспрашивает о жизни, рассказывает о себе. У него тоже есть семья. Жена и сын. Говорит, было двое, одного потерял. Я не стал расспрашивать, не пристало истинному номаду выказывать глупый интерес. Тем более, к врагу.

Просто… Никто особо не разговаривал со мной. Никогда.

Вчера Радомир говорил о конях, а я не удержался, похвастал победой на ристалище. И сам на себя разозлился. Нашел перед кем бахвалиться! Просто конь попался добрый. Просто… конь…

Через неделю дурман горячки покинул меня окончательно. Кнеже ведет себя со мной так, словно мы равны. Как будто ему интересно все, что меня касается! Вот это еще один дурман. Рук он мне не развязывает!

А от степи давно уже не осталось даже запаха.

Забавно, воины ведут себя так, словно кнеже заслуживает доверия! Он, который десять лет разорял наши земли!

Но думать некогда. Перед нами — быстрая и широкая река. Волны чистые, пахнет свежестью и прохладой.

Переходим по одному. В середине, где течение самое сильное, рыжая вдруг пугается. Я лечу в холодную воду и глотаю ее вместо воздуха. Последняя мысль: «Вот и хорошо!»

Но нет. Кашляю, прихожу в себя. Лежу на твердом, надо мной — мокрый Радомир. Смотрит тревожно. Он что, нырял за мной в воду? Так жаль было терять заложника? Или залог мира между нашими народами?

Радомир отворачивается, на его лице мелькает что-то еще, чего я не могу разобрать. Командует своим, и мне разрезают веревки на руках…

— Хочешь, я расскажу тебе одну историю? — начинает он вечером.

Как будто у меня есть выбор — слушать его или нет.

— Между землями вэнов и номадов лежит страна зеленых долин. Она славится вином, хлебом и своими красавицами. А самой прекрасной там была Лада. Вышло так, что сватались к ней и Эдэгей, и я.

— Вот уж не знал, что мой отец к кому-то сватался! — рычу я, а кнеже неожиданно вздрагивает. — Да отдать ему дочь любой почтет за счастье.

— Возможно, у номаду. У вэнов дева сама решает, кто ей люб, — спокойно договаривает Радомир. — Она выбрала кнеже вэнов.

Странно, что хэн Эдэгей пережил это, не сделав ничего иного. Не спалив всю деревню и не убив ее отца. Видно, что-то такое проскользнуло на моем лице, потому что кнеже как будто ответил:

— Эдэгей не привык к отказам — ты, видно, знаешь. Он обещал отомстить, забрав у Лады то, что дороже всего на свете.

И замолкает. Пламя от огня играет в его глазах, а любопытство раздирает меня. Что совершенно не пристало воину номаду.

Радомир продолжать не собирается.

— Зачем ты спас меня? Хотя я знаю. Отец всегда говорил, что владеть сыном своего врага — значит владеть самим врагом.

— У тебя очень умный отец, — отвечает Радомир и отворачивается.

Мне чудится горечь в его словах. И мне почему-то жаль его. С каких это пор я стал его жалеть? Я буду должен убить его и весь его род — за убийство хэна Эдэгея.

Я отворачиваюсь к полотняной стене шатра. Завтра, как я слышал от воинов-вэнов, мы прибываем в их город. Да, в отличие от нас, живущих под светом звезд, вэны живут в городах!

И мне все здесь не нравится!

Деревянные стены их града напоминают клетку для вольного зверя. Они душат меня, мне не хочется туда ехать, я не знаю этот город, но вот тут, за поворотом — обрыв. Вот сейчас подует свежим хлебом… Там площадь, и там бывают ярмарки!

Ветер высекает слезы из глаз. Откуда я помню эти места? Меня опять поводит, словно вернулась лихорадка. Радомир снимает меня с лошади — и я рад, мне кажется, еще немного, и я упаду в пыль дороги.

Мне нехорошо, что-то рвется изнутри. Что-то давит, как гнойный нарыв, готовый прорваться.

— Всеволод, сын Радомира, внук Ярослава.

Я вздрагиваю от чужого имени, но кнеже обращается ко мне.

— Всеволод. Так звали моего первенца. Хэн Эдэгей сдержал обещание. Он выкрал моего сына. Десять долгих лет я искал его по земле номаду…

Нет-нет-нет, все это никак не может быть правдой! Я же номад, я сын Эдэгея!..

— Лада, — зовет Радомир.

С высокого крыльца сбегает женщина. Она выглядит, как прекрасная пэри из сказок, мне кажется, она добра и заботлива. Рядом с ней мальчик. Я знаю его так, как можно знать лишь себя. Я много раз видел это лицо, эти глаза в отражении воды. Я пачкал волосы глиной, а кожу — золой. И жалел, что не могу закрасить глаза черным. Я вырос в ненависти к вэнам. А оказалось, что к себе?!

В руках женщины — деревянная лошадка. Краска облупилась. Я помню эту красную лошадку, я всегда ее помнил!

— Хэн Эдэгей выполнил угрозу — выкрал моего сына, — голос Радомира пробивается через шум и гам битвы, через десять лет моей жизни у номаду. — Тебя, Всеволод. «Владеть сыном своего врага…» Я… — голос его прерывается, — лишь хотел вернуть тебя. Может, вспомнишь игрушку? Я сделал ее для тебя. Ты не расставался с ней.

Напротив меня стоят моя мать и брат. Мальчишка улыбается, а женщина плачет. И смотрит, как на самое большое сокровище.

Радомир… боролся за меня? Он спасал меня?!

Я — номад Джейч, сын Эдэгея, внук Тамира. Я ненавижу вэнов. Я живу законом, долгом и памятью предков.

Или я — вэн Всеволод, сын Радомира, внук Ярослава? Я хотел убить свою семью за смерть Эдэгея. Он воспитал меня как сына.

И он украл меня у отца.

Голова раскалывается. Мне хочется убить себя.

— Ты не заложник боле. Ты мой сын. Темуки подтвердил то, что я знал и сам. Если пожелаешь… — голос Радомира — отца?! — доносится с трудом, все словно в тумане. — Если пожелаешь, ты можешь вернуться к номаду. Я дам тебе коня и не буду чинить препятствий, Всеволод.

Нет, не называй меня так! Всеволод умер! Когда забыл свое прошлое!

Да о чем я думаю?!

Радомир отпускает меня? Я ему не нужен?.. Или нужен? Мир, как дикая кобылица, поднимается на дыбы.

Что же мне делать? Ветер срывает с глаз слезы, хлещет по щекам. Я стою, не смея ни ступить вперед, ни отойти назад.

— Сыночек, — плачет Лада.

Хочет шагнуть ко мне, но Радомир жестом останавливает ее.

Женщина, которую я когда-то называл мамой. Чужая. Почему мне хочется обнять ее?

— Всеволод, — еще шире улыбается мальчишка. — Братец! Пойдем уже домой.