Святые люди.

На собрании правления, где влияние было важнее сути, Ольгу Владимировну с её тихой

речью прервали… И опять заспорили. А она и не настаивала… Взгляд её печальный,

глубокий… Да не по этой ерунде споров печаль… Уходит муж, презирает… Алкоголичкой

называет… И не оправдаться, не доказать — не верит, не слушает. Будто ждал и дождался.

По живому… Будто имя отнял. Теперь без имени, без прав куда?.. Ещё немного и

— невидима Ольга Владимировна… Невидима… Но нет, не совсем… Не совсем...

"Я провожу вас?..." — догнал сослуживец. Спрашивал, просил, а Ольга Владимировна, не

веря предложению, всматривалась в лицо его, будто впервые видела, будто ожидала издёвки,

трюка… "Проводите?.. Спасибо..."

Они шли по морозу к метро. И говорили не о дураках, что не поддакивают… И

вообще… Слово за слово и нежданный кавалер уже не отпускал. И что-то в нём самом так

отзывалось, так редко наполнялось, что он и в метро спустился, и до дома проводил… И в

подъезде стояли, как заговорщики. И говорили, говорили… Наполнялись...

"Что же ты увязался за мной, мальчик? Разве не видишь — тупик, обвал дальше?"

"Мальчик" мыслей не читал, говорил о другом, но так смотрел… Друг, друг одним словом,

и это тогда, когда одиночество окружило. "Так не бывает..."

"Как же он узнал, когда подойти?.. Давно приглядывался, осторожный… Сейчас, когда

квартира пуста, когда дочь с мужем у любовницы, как этот парень считал, что мне никак

нельзя туда одной?.. Да никак… Разобранные чувства… И куда бы я? Некуда… Мороз,

темно, и впереди — пусто… А сложнее всего до десяти дотянуть. Словно злая рука за

шкирку хватает, в спину подгоняет… К ларьку. Пока не закрылись… Выпить и забыть

обо всём..."

Вчера, в эту пору, по двору, вынырнула, пронеслась машина. И Ольга Владимировна не

охнула, не отшатнулась. А он, водитель сигналит, орет, чтобы пропустила. "Ещё и орёт...

А хоть бы сбил, задавил… Подумаешь — случай… Ещё одна… Люди, люди, вы всё еще

люди? Ни жить, ни умереть… Уступите место даме..."

"Теперь удобно..."— отвечала на что-то свое Ольга Владимировна… "Удобно...

Заходите… Поздно уже, Олег… Что же идти через весь город?..."

Ольга и Олег встречались. Встречались всё чаще и не было видно нелепой теперь

разницы возраста, и взгляд её из печали телесной искрился жизнью. Будто руку дал. Только

вечером на часы поглядывала Ольга. Проскочила один день, другой, роковое время. И

боялась радоваться… А собрания… На собраниях она сидела боком и улыбалась, не могла

сдержаться, улыбалась глядя на Олега. И он не мог быть важным, не мог он прятаться...

Планета величественно увлекала их к сверхновым...

Однако дома Олега ждала жена. И жена не глупая. "Это серьезно..." — чувствовала,

выжидала жена, и надеялась, очень надеялась ещё перехватить "Олежку"… Олег собирал

рюкзак, уходил, а она, пихала ему, лекарство, пирожки… И он возвращался опять, и опять

уходил… "Спи со мной… Пожалуйста… Полежи рядышком..." А он как раненое животное

метался. Или вот вдруг, словно солнце в окошко среди зимы, писал смешные строчки… Да

не жене… Забросил гитару, не играл больше… Отдал себя Ольге.

И кто-то злясь скажет: "Нет здесь тайны! Узнал в ней себя. Два года в завязке.

Как не узнать." А другие скажут: "Да физиология с психологией! Лёгкая добыча. Ещё хороша

собой. Пока. Ты и герой, Бог. И наверное всё это имело место, как говорится… Но Ольга

и правда расцвела, и Олега отпустила какая-то неуместная среди жизни тоска. Держится

Ольга, глянула в будущее робко.

Глянула, а тело не выдержало опять. Бывший муж, развод, драка. "Клок волос

выдрал..." — трогала рукой Ольга Владимировна макушку. "В глаз-то получил..." Брезгливое

что-то от дочки, расспрашивала кто ходит к маме, и подвела черту: "В каком детском саду

ты его "подцепила"… Ненавижу тебя! Слёзы эти твои. Иди, бухай! "Доченька!" Ненавижу!"

"Подцепила… Доча-доча… Не понять бы тебе никогда меня..." Смотрит Ольга

Владимировна в глаза дочери, а слёзы сами текут. Держалась, держалась, а тело — не

выдержало, ноги сами понесли...

Не сразу нашел, пришел Олег в больницу. Ольга Владимировна, страшно худая, желтая

отчаянно улыбалась. Все то же шелковое кимоно из Японии. Осы и сакуры цвет. "Ещё

немного, чуть позже приехала бы скорая… Ни капли нельзя..." Как черны бывают вечера...

Давно не задерживался, а неожиданно нагрянул, заночевал дома Олег. Пока спал,

жена, тихая, всё ему перестирала. Опять пекла-жарила...

Жил Олег теперь за городом, у отца Олиного. Через парк — и станция. Работу Олег

оставил — не до работы… Понадеялся, что ближе устроится.

Отец Олин, немногословный, химик на пенсии, бывший инструктор по альпинизму,

благодарно принял его и как-то полюбил сразу. Просто за то уже, что Олег "имел

невероятный дар, укротил, покорил "Ошинькину" беду..." И не просто поучаствовал, а как

то лично… "

"Ах, Владимир Иванович, если бы так..."

Вот они вдвоем, Олег и Олин папа, каждый вечер безмолвные удалялись в парк,

ставили ногу как астронавты на луне. По пустошам, в снегу, собаки впереди… И там,

среди тишины врачевались, находили каждый свои ответы...

"Сыграй что-нибудь?..." — просила Олега жена. Не мог как раньше, не играл Олег

жене… Обида какая, или что их так отдалило. Но не в один день, конечно, не в один день

отдалялись… Теперь не играл...

Уже к вечеру терял себя и наконец срывался, уходил, с теплыми пирожками в

рюкзаке, шарф заботливо на шее, уходил Олег к Оле.

Она после больницы работу потеряла. Почти всё уже, кажется, потеряла… Но папа,

мама, бабушка, но Олег, — сцепкой держались, держали, и Оля не сдавалась… "Ошенька..."

Мама Олина варежки Олегу связала. Из шерсти Эдиты, ласковой собаки. Бабушка Олина

обшила варежки материей… Наперегонки бежали каждый со своим, когда он возвращался.

"Олежа, я тут блинчиков..." И так тайно с ним шушукались о своем, о девичьем… "Разве

эти мужчины поймут?..."

"Ты сынок мой, вот что..."

"Ты как Гришка мой, Царство Небесное… Вот прямо глаза закрою..."

Вечером, в маленькой комнате мансарды, Оля с Олегом клеили обои. Утеплялись,

наводили уют. Хлам раньше хранился здесь, а теперь — Оля с Олегом поселились. Кто же

знал… Прикидывали как и что дальше… Как не прикидывать… А вера такая слабенькая...

Морозы тогда стояли трескучие… За окном — красиво очень. Бойлер за стеной

уютно выдавал тепло. Отец расстарался. Поленца сухие, берёзовые...

Засиживались, пели песенки. Теперь уж таких нет, не поют… А Олег знал и

помнил… Бабушка садилась на краешек кровати и, прикрыв глаза рукой, покачивала

тихонько головой. В такт или так… Гришку, сына вспоминала… Попил своё...

А Ольга Владимировна висла на плечах у Олега, ворошила волоски на его руках,

пока он перебирал струны… Кидала поленья в маленькое окошко печки, больше для

красоты… Хватало бойлера… Всего хватало… И, казалось, так будет всегда.

Олег днями возился по дому, рисовал иногда… Иногда картинки "уходили". Не

дорого, но всё таки копейка… Ольга Владимировна что-то шила, писала, повадилась в

баню… А еще — она ездила к врачу...

Врач уверяла что анализы в порядке, но чтоб — "ни-ни..." Ногу тоже осмотрел.

Отголосок любви к горным лыжам… "Разве это проблема?!" Врач предложил "разобраться" с

коленом. И все как-то вроде устраивалось у Оли. Вот только больно красная из бани

возвращалась… Любила баню. И баня в посёлке дровяная, хорошая...

Баня эта "боком-то вышла"… И "физ-мат" не помог… Там ведь выпивали...

Долго-ли полюбуешься, когда в охоту? Панкреатит не удержал… И Олег ничего не смог

— даже не понял как, когда… "Пивка после бани..."

"Нельзя ни капли… После — горькая "в хозяевах"...

Как раз поехал Олег в город за вещами. Заночевал, как водится дома. Договорились

встретиться на Ленинском. А Оля, чуднАя такая идет, отстраняется, не даёт целовать,

посмеивается. И какие-то ещё дела у неё. "Ну ладно..." А какие у неё дела?...

Вечером не вернулась. Обзванивали больницы. Ели валидол. Олин папа стоял на

пороге расхристанный и смотрел в сторону парка, где за полем, сквозь лес мерцали огни

станции. Собаки скулили у ног.

"Что там?.. Что там?..."

"Эллочка не мельтеши… Не начинай..."

Не нашли… Через двое суток в Боткинских объявилась Оля… Днем позже...

изможденная, желтая… предстала перед Олегом. Освоилась на этаже. Успокоилась. Ходит за

едой на всё отделение. И о выписке не спрашивает. "Что же жить теперь здесь?!" Околесицу

несет, объясняется, отпирается, заранее… Кимоно на ней, всё то же, где на черном поле

сакуры цвет и осы… Не вполне в себя пришла… Олег улыбался виновато, не способный

понять… "А как же любовь?..." А что любовь, что она может?

Приходил папа. Отмалчивался. Фрукты выложил. Сидел, подшучивал, страх свой

прятал...

Ходили к врачу специальному. Ольга Владимировна такая спорщица. Олег начинал

возражать и уступал… Ну может хмурился не долго… "Не хочет услышать Оля, или не

может..." Какие-то планы, огороды, огороды, рушились… Всё больше уступал Олег...

"Делай как знаешь..." А уж как врач смотрел на Ольгу...

Что одному делать, куда приткнуться? Оля в больнице, сердце болит, поехал Олег

в город. "Открывай ворота!..." Только приехал, Жена Олегу — "Не могу так..." Близости

хочет. Олег заперся, замкнулся. Не до того — словно речь отнялась… Застыл, не зная

куда теперь… "Он ничего для меня не значит..." — облегчила душу жена. "Кто этот "он" у

жены на работе? В том то и дело, что — никто..." А Олег совсем обалдел, перестал себя

воспринимать вовсе… Один только импульс — утро, собрался и пошел… Пирожки, и шарф

заботливо на шее… Так вот всё запуталось...

Потом была весна и тишина. Изредка Оля с Олегом вырывались в город. Тяжелые

сугробы оседали и жизнь казалось обновлялась...

Оля пришла с тестом в руке. Беременна. "Не возможно… Нет… Что же так?..."

Согласилась, кивнула, отвернулась… Но оставила… Опять бани пошли… "Упрямая ты,

упрямая..."

У ворот стояла "скорая". Олин папа пытался ухватится за носилки, пытался

подгонять… "Быстрее, ребятки быстрее..." Пятно крови проступающее на простыни...

"Понёс черт в баню..." Оля выкинула...

Олег возился по дому, так, словно весь смысл его пребывания в доме сводился к

"ремонтам". Олин папа только руками разводил от такой прыти. Вот и последний гвоздь

вбил, сидел, курил на пороге Олег. "Я может понимаю тебя… Всё равно спасибо..."

— проводил до калитки Владимир Иванович Олега. Уехал Олег, и даже трубку после не брал...

Не подходил к телефону… Оставил листочек с адресами. Адресами групп, куда ходят

трезвеющие, что бы вместе удержаться. "Твоя жизнь — не наше дело. Но если ты не хочешь

пить, добро пожаловать!

Ольга Владимировна сперва караулила, во дворе у Олега ходила, смотрела на окна,

пытаясь понять где же он живет… "Которые его окна?..." Оставила затею, через друзей

вызванивала, искала Олега… Затем вроде бы перестала...

Вернулся Олег к жене. И даже на работу взяли назад. Жена, такая красивая,

такая молодая… Ни чем не напоминала… Ну только что не вывернется!.. И вот они

ходили гулять… В "киношку" сбегали… В театр на Фонтанке сходили… А там — белые

ночи… Изменились, другие к друг другу стали… Бережные что-ли. "И правда,

обновляется… жизнь." И былое чувство соединившее их когда-то, словно промытое в

ключах, проявилось, пробилось. Худшего ничто не предвещало.

Вот еще Олег с женой играли в нарды, а вот уже Олег вращает диск телефона. "Как

ты узнал?!..."— донеслось с того конца сквозь помехи и слезы. "Оля, держись, я скоро..."

И бежал к метро Олег, и трясся на маршрутке куда-то за Гатчину, куда Оля сменялась после

развода. Мимо проносились поля, перелески, красоты пригорода. Искал Олег дом. Долго

стучался в двери… Наконец...

Наконец, вошел, и голова закружилась у Олега. Спертый воздух, бутылки пустые по

полу. Опухшая, волосы дыбом "Ошенька"… Держится за живот. Плачет и ничего не

соображает. И кругом, в каждом закутке припрятано "на потом". Заглянул в холодильник

— стоит бутылка. Поставил чайник, полез за чашкой — там бутылка. Кинулся выливать в

умывальник заначки и остановился. Голова кружится. Сел, покурил Олег. Заварил чая.

Укутал трясущуюся Олю.

"Что ты готова сделать?"

"Реа-били-тацию!..."

Как во сне, набрал Олег номер "реабилитации"… Позвонил наркологу на счёт

капельницы. Дождался, и мимо врача, бочком в коридор, на лестницу, боясь что догонит,

ухватит, хлестнёт словом Оля… "Трус, трус!" А сил уже не было.

"Ошенька, ну что?.. Ну что ты, девочка? Олег не звонил?.. Приезжал?! Ну, слава

богу!"

"Я никогда тебя не забуду" — басил Олин папа в трубку Олегу. "Вот ты не спорь,

но бог есть, а ты, ты просто — всё… Святой человек!..."

"Привет!" — позвонила радостная Ольга Владимировна. С первого раза на Олега

попала. А он словно бы даже ждал. "Не хочешь прогуляться? Ну ладно… Спасибо тебе за

всё, что ты мне подарил, за то, что живу..." И еще долго говорила Оля. И вот что она

устроилась в "реабилитацию" работать, и что вот по делам работы в Крым мотается — там

тоже центр. А почта, та работа, где она запила, как думала, прихватывая ничейную мелочь

от сдачи, почта — в прошлом… Не брали никуда… А тут сами предложили… И… и...

и..."

Олег положил трубку на рычаг и вздохнул, а жена его, затаившаяся за

перегородкой, жена которая ловила каждое слово разговора, выскочила к нему и вдавилась,

влепилась в мужа… И так они стояли. А в распахнутые окна влетало лето, белая ночь,

смех "бесхозных" детей… И планета величественно увлекала всех и вся к далеким и

прекрасным сверхновым...