Сто двадцать капель

— Наверх вы товарищи,

Все по местам…

Каждый месяц в этом маленьком кафе, тринадцатого числа, ровно в девятнадцать часов и двадцать пять минут, появляется этот человек. Одетый в хороший костюм цвета жареного кофе, белую сорочку и в туфлях из крокодиловой кожи, он идет, сильно прихрамывая на левую ногу. Всегда занимает крайний столик с левой стороны. Недалеко от входа. Когда мужчина садится на стул, то его левая штанина неприлично задирается и становится видно, что туфель на левой ноге, вместе с коротким носком цвета индиго, одеты на металлический протез.

Оправив штанину, мужчина заказывает, по обыкновению, стандартный ужин. И доев немудреную стряпню, которой на сей раз угощал местный шеф-повар, мужчина достает из внутреннего карман нечто, завернутое в белую салфетку. Этим нечто, оказалась, обыкновенная серебряная рюмочка-стакан. Щелчком пальцев подзывая официанта, мужчина протягивает ему свою рюмку и произносит лишь одно:

— Сто двадцать капель самого лучшего.

Официант, не моргнув и глазом относит стаканчик к барной стойке, где бармен, достав из-под прилавка заранее приготовленную бутылку с армянским коньяком, накручивает на её горлышко некую штуковину с узким и длинным носиком. Из которого коньяк не льется, а лишь капает. И накапывает в рюмку-стаканчик клиента ровно сто двадцать капель. После чего официант с торжественным видом на маленьком серебряном подносе приносит мужчине его коньяк.

Мужчина сразу не выпивает благородный напиток. Махом опрокинув рюмку в рот, мужчина держит коньяк и не проглатывает. Словно смакует тяжелую жидкость. Немного перекатывая ее во рту. Чуть подержав, проглатывает. Потом показывая официанту пальцами на свой стол, мужчина получает счет. Сумма, из раза в раз, практически не меняется. И серьезный клиент достает из внутреннего кармана своего костюма три купюры: желтую, синюю и зеленую. Ровно по стоимости: дежурный обед, плюс стоимость пятидесяти граммов коньяка. И плюс двадцать, тире двадцать пять процентов от общей суммы по счету, в качестве чаевых…

— Последний парад наступает…

Сказать, что не было предупреждений, не сказать ничего. Местная служба чрезвычайных ситуаций работала, старалась вовсю. Да и мелкие землетрясения иногда сотрясали наш городок. Он хорошо помнил ту ночь, когда их с женой на семейной же кровати около двух ночи, неожиданно тряхнуло. А потом кровать резко и сильно повело в сторону. Ему еще подумалось; «Как корова на льду». Ощущения и впрямь были презабавные. Толчки силою два-три балла продолжались недолго, минут десять. Ему даже и вставать не захотелось. И после пяти минут обсуждений с женой он опять завалился спать. Были и после еще прецеденты. Толчки от одного до трех баллов проявлялись в год до трех-пяти раз. Но особенного волнения это ни у кого не вызывало. Правда один раз после таких толчков оказалось, что небольшой поселок неподалеку от города просто-напросто развалился. Имелось даже несколько человеческих жертв. Как говорится: всем миром, все: от президента до местных властей и рабочих коллективов, напряглись и помогли чем могли. Отстроили новый поселок и успокоились…

— Врагу не сдается

наш гордый Варяг…

Когда он очнулся, он не мог пошевелить ни руками, ни ногами. Оказавшись в полной темноте, заваленный какой-то гадостью, он, вертя и махая головой смог немного стряхнуть с лица толстый слой пыли, песка и каких-то крошек. Немного прочихался и попробовал поорать.

Жуткая темнота и тишина вокруг. И тогда он понял, что орать не имеет смысла. Последнее что он помнил, это было то, как он лежал у стены на диване и смотрел телевизор. Еще он помнил, что жена с детьми стояла на балконе. Потом раздался сильный треск, резко замигал свет в комнате и пошел непонятный какой-то глубинный гул. После чего диван резко выдернуло из-под него. И он попросту оказался на полу под падающей стеной. Еще он видел, как на его глазах стена сложилась пополам. Строго горизонтально, на манер буквы Эл. Потом стали падать и складываться плиты перекрытия. Но этого он уже не мог видеть так, как лишился сознания…

Страха почему-то не было. Только все время сильно хотелось пить. Он попробовал пошевелить руками или ногами. Сами руки оказались зажаты какими-то непонятными острыми железками. И если правой он мог хоть пошевелить пальцами, то при попытке напрячь левую руку, ему сильно прострелило болью левый бок. А ноги? Ног он просто не чувствовал. Только странная тупая и ноющая боль ниже пояса и все.

Шло время. Пыль улеглась, дышать было, хотя и с трудом, из-за сдавленной груди, но тем не менее было можно. Совершенно не хотелось есть. А проблема с туалетом решилась сама собой. Поначалу было неприятно ощущать себя мокрым в районе задницы и спины. Но это быстро прошло по причине естественного высыхания.

Сильно захотелось пить, и жажда быстро переросла в пересушенное горло. А через некоторое время сухой, какой-то распухший, язык шуршал во рту, как нечто ему чуждое. Тыкаясь в горячие и острые десны.

Он вспоминал и думал: Поскольку он сам оказался около стенки, соединяющей гостиную комнату и коридорчик с ванной, а стенка легла буквой Эл, то ему несказанно повезло. Потом он стал думать о своих близких… Это было очень страшно думать о своих…

Но, как он надеялся, их могло попросту выкинуть с балкона, в сторону от складывающихся панелей стандартной пятиэтажки. Он надеялся на это, он верил. А иначе, ему тогда просто незачем было жить.

Первое время еще раздавались какие-то трески и шум в окружающем его завале. Он вслушивался до помутнения рассудка… а потом шумы стихли...

Лишь изредка зашуршит тоненькая струйка песка, просыпавшись на его лицо или где-то рядом.

Оставалось лишь вспоминать.

Жена, тогда еще год назад, не сильно испугалась, когда их кровать резко поплыла в сторону. Но хотела куда-то бежать, хватать вещи-документы. А он лишь прикалывался. Несколько соседей, посреди ночи выскочили даже в подъезд. И их взволнованные голоса были слышны в их стандартной квартирке…

Словно картинки на слайдах, кусочки из жизни проявлялись в памяти. И все какие-то не солидные: то сынишка, еще во втором классе, как-то раз осенью по дороге в школу, от большого оптимизма и радости жизни попытался перепрыгнуть через какую-то бетонную штуковину. И растянулся прямо на грязной луже, запнувшись носком ботинка за кусок бетона. И как он, не предусмотрительный папаша, потом орал, отмывая и оттирая сыновью испуганную физиономию и штаны. Потом все равно пришлось ворачиваться домой и сменить весь комплект одежды.

Или вот еще сценка из недавней жизни: Идет бабенка молодая и деловитая. Вся такая из себя. Лето, жара. Под скамейкой у подъезда дрыхнет местная собаченция непонятной породы. Честно сказать, собаке вообще было на всех плевать в тот момент. А он сам шел как раз позади той самой дамочки, метрах в пяти-шести от нее. При том, эдак ненавязчиво, разглядывая её упругий попец. Который сквозь тонкую юбку выглядел чрезвычайно соблазнительно… а дальше?

А дальше дамочка увидала собаку и как хряснет ее по мордасам, своей сумочкой и как завопит. На весь белый свет…

Ясное дело, собака от такой несправедливости сильно было обижена и заявила о своих собачьих правах, тем что попыталась облаять и даже цапнуть за сумку обнаглевшую даму…

Странная штука память…

Или вот ни к месту вспомнилось, что он еще совсем пацаненок. И отец пришел с работы, тогда еще тридцатипятилетний крепкий мужик. И немного навеселе. И стал рассказывать анекдоты и петь военные песни. А потом посадил его к себе на коленку и стал петь песню про крейсер Варяг. А он малец, ничего не понимая из слов песни, вслед за отцом во весь голос пел:

«Пощады никто не желает…».

Кто такой Варяг? Куда надо лезть и наверх, зачем? Он этого просто не знал и не понимал. Но, песня и слова её ему чрезвычайно нравились. А еще, нравилось сидеть на коленке у отца и петь, точнее орать, вместе с ним во все горло…

Вообще, реальность словно бы кусками. Вот он лежит чувствует, свое сухое горло как наждак. Боль в левом боку, ворочает головой. Лежит вспоминает. А потом провал пустой и темный…

Что-то его разбудило. Что-то меленькое стукнуло его по лбу. Он поначалу даже не понял. Но потом стукнуло еще раз, и он понял, что это капает. Непонятно откуда и неизвестно что. До хруста вытянув шею, да так что вдоль спины прострелило дикой болью, он смог дотянуться и по шире открыл свой рот.

Кап-кап. О, боги!!! Вода, просто вода и пускай она каплет по капле в пять-десять минут, какая разница. Первые капли проскочили пересохшее горло даже не смочив его. Потом он одумался и стал сдерживать себя, собирая драгоценную влагу во рту.

Одна, две, десять. Двадцать, двадцать пять. Тридцать, пятьдесят, семьдесят, сто. Сто двадцать капель он смог собрать. Выдержать. Всего лишь крохотный стаканчик. Он катал во рту драгоценную влагу и буквально чувствовал, как влага пропитывает сухой рот, нёбо, деревянный язык. Как горящие и сохшиеся десны кайфуют, омываясь прохладной влагой…

Вода капала по особенному своему графику. После этих первых ста двадцати капель она просто перестала идти. И, когда по происшествии некоторого времени, он уже было упал духом, она опять стала капать некоторое время. По его расчётам в течении суток вода появлялась раза два или три…

А сегодня опять появился некоторый шум и шуршание. Это было необычно, но неинтересно. «Наверное, мышки лазают или крысы», — в голове тяжко вертелись редкие мысли. Шел второй или третий день заточения. Обо всем уже было передумано. Выплакано без слез. Даже как будто бы послышался лай собаки.

«Ну все, клиника пошла», — отрешенно подумал он. Собачий лай!!! Это было необычно. Но звук уходил куда-то в сторону и понимая, что его могут и не заметить, он принялся кричать из последних сил…

Через десять минут, или полчаса, (он давно не считал время) он лежал тихо и жадно вслушивался в окружающую его темноту. Не было никакого шума и шуршания. Пропал и собачий приглушенный лай. Даже вода давно перестала капать…

И тогда он стал петь, как тогда в детстве на коленях у отца. Из всех своих последних сил, во все свое больное и саднящее горло:

«Наверх вы товарищи,

Все по местам,

Последний парад наступает.

Врагу не сдаётся,

Наш гордый Варяг,

Пощады никто не желает…» *

Висящая над головой и давящая свой тяжестью плита, вдруг сорванная неведомой и могучей рукой, отлетела в сторону. Его ослепил яркий свет и мутные тени зашевелились вокруг:

— Ой! А кто это тут у нас песни поет?

С ним что-то делали. Откапывали, говорили что-то своё, весело матерились. Сделали ему укол в плечо. Под него просунули какую-то твёрдую штуку. И уже затухающим зрением и теряя сознание, он видел, как огромная мужская лапища, вся в мозолях и с коротко стрижеными ногтями осторожно протирает ему лицо чем-то таким мягким и нежным…

Николай Кузнецов aka kraft-cola 01.02.17

Примечание автора:

** «Крейсер Варяг», — народная песня о русском крейсере и его героической гибели во время Первой японской войны.