Шизик

Тихий майский дождик барабанит по стёклам. Если прислушаться то, можно услышать мелодию щемящей нежности, светлой грусти, смирения и благодарности. В сером осеннем коконе хочется раствориться, стать частью гармоничного мира, исчезнуть, навсегда позабыть о себе и родиться снежно-белым облаком.

Когда идет дождь, я сажусь у окна и дарю себе радость созерцания.

Кажется — это называется катотонический ступор, не уверена. Мне, собственно, всё равно, как наука обозначает это состояние. Главное, что в такие моменты, мне хорошо. Я же не виновата, что психиатры, каждое движение души норовят украсить непроизносимым ярлыком.

Правда, психиатров в нашем уединённом пансионате нет, исключительно психотерапевты. Нас не пичкают таблетками и к кроватям не привязывают, не держат в палатах. Даже палаты называют комнатами, но в любом случае это место не может быть домом, поэтому как его не назови…

Мы — это шизики разного толка, которым помогают восстановить душевное равновесие. Например, моя ближайшая соседка по корпусу Эльза Генриховна — милейшая, пожилая дама довольно благообразного вида, если не считать привычки закатывать глаза и сидеть так продолжительное время, помогла мужу отправиться на тот свет. С ее слов — совершила акт милосердия.

Муж был ужасно болен — алкоголизмом, бабизмом и многими другими измами, от которых не было иного спасения. Ее не посадили, но зато много лет лечили в самой настоящей психушке. Неизвестно ещё, что хуже — отсидеть в тюрьме или пережить принудительное лечение. Как бы то ни было, после всех страданий пережитых матушкой, сын, которому достался отцовский бизнес, поместил мать в пансионат и благополучно о ней забыл.

Лечение исправно оплачивается, регулярно посылаются деньги на «карманные» расходы, на этом трогательная сыновья забота заканчивается. Эльза Генриховна, впрочем, не слишком страдает по этому поводу, развлекается воспоминаниями о покойном муже и перемыванием косточек персоналу.

В целом, у нас очень спокойно. Шизики все, как на подбор, смирные, послушные, склонные переживать трудности без буйства и экстравагантных поступков. Не исключено, что наши заботливые доктора отбирают именно таких пациентов, чтобы меньше было хлопот. Впрочем, иногда они ошибаются.

Недавно поступила к нам в корпус тихая, милая девица Дарья. Ничем с виду не примечательная, кроме длинной пшеничного цвета гривы, которой я немного позавидовала. Главным Дашиным занятием во время краткосрочного пребывания в пансионате стало как раз расчесывание этих самых, замечательных по цвету и густоте волос. Еще загадочная красотка тщательно подкрашивалась, наряжалась и любила сидеть возле зеркала, любуясь на своё отражение.

— В ожидании прекрасного принца, — шутили мы между собой. Обычно добродушная Эльза Генриховна сразу же невзлюбила Дарью и придумала ей прозвище: Тушёнка.

На мой вопрос почему именно так? Заявила, что та ни рыба, ни мясо, а значит — тушёнка. Всё потому, что ей так и не удалось вытянуть из несчастной девицы хотя бы пару мало-мальски связных предложений.

Принцем оказался руководитель нашей психотерапевтической группы Лев Константинович. Немолодой, но холостой дядька, по конституции похожий на снеговика. То есть три шарика: голова, попа и живот, плюс коротенькие с малюсенькими ступнями ножки. До попадания в пансионат я не встречала мужчин старше десяти лет с тридцать шестым размером ноги. Поэтому большую часть времени, отпущенного на наши групповые занятия, тратила на изучение этих самых ножек, в несоразмерно маленьких, относительно объёма живота, туфлях.

О том, что занимает такой престижный социальный статус, как принц, Лёвушка, узнал совершенно нелепым образом. Собрался однажды съездить в город по какой-то надобности, зашел в гараж и обнаружил голую Дарью на капоте своего авто. Запись с видеокамеры в гараже стала достоянием нашего маленького общества, ещё до того, как ему удалось вырваться из страстных объятий.

Так как развлечений у нас не очень много, ролик посмотрели все. После этого происшествия Дарья нас покинула, и я подозреваю, что на очень длительный срок. А Лев Константинович, надо отдать ему должное, ещё долгое время совершенно невозмутимо носил на лице знаки Дарьиной привязанности. Глубокие царапины очень даже ему шли, придавая мягким, не очень выразительным чертам лица недостающую мужественность.

Распорядок дня у нас простой. Подъём в семь утра, подготовка к завтраку. Завтрак в восемь. Далее занятия: индивидуальные и групповые, процедуры в основном массаж, физкультура и релаксация, под цветомузыку в специальном кабинете. Обед в час, после которого время сна, официально до четырёх, а на деле, как у кого получается. В четыре разносят полдник и мы все свободны до семи вечера. В это время разрешены встречи с родственниками, однако, происходят они крайне редко. Ужин. После добровольно-принудительные душевые процедуры. Почему принудительные? Потому что большинство пациентов испытывает странную нелюбовь к воде, и вообще к любым лишним телодвижениям. Нас заставляют мыться в одно и то же время, а потом сёстры проверяют результаты работы.

Нет, всё происходит цивилизованно. Мы моемся в душевых кабинах, которыми оборудованы наши комнаты. Но мытье превращается в очень неприятную штуку, когда к тебе в любой момент может вломиться посторонний человек, двери у нас не запираются, и начать проверять уши, ноги, ногти и другие части тела.

Я в пансионате относительно недавно, поэтому процедура осмотра для меня всё ещё унизительна и неприятна, но Эльза Генриховна говорит, что со временем привыкну. В остальном житье моё терпимо, а когда идёт дождь даже хорошо.

Иногда во время дождя мне разрешают гулять. Это настоящее счастье. Я люблю бродить среди сосен, которые окружают наш пансионат, вдыхать аромат мокрой земли и хвои, слушать, как шумит дождь. Но одну меня не отпускают, только под присмотром.

Раньше со мной на прогулку ходил психотерапевт, пытался проводить беседы, вместо нудных сеансов психоанализа в кабинете. И кто только придумал это бесполезное времяпрепровождение? Но ничего хорошего из этого не получилось. Всё просил меня о чем-то рассказывать, а на мой вопрос, что хочет услышать, так и не смог ответить. Зачем-то объяснял, что это нужно для лечения.

Чтобы не огорчать доктора, я поведала ему историю девицы, которую вычитала в инете, страшную настолько, что поверить в неё, на мой взгляд, было невозможно. Поэтому я очень удивилась, когда мне отключили интернет. А всё, потому что доктор имел глупость принять пересказанные бредни за чистую монету.

Он был так зол на меня, что явился ко мне в палату, и так грохнул дверью, что кровать моя подпрыгнула. И это как раз в период послеобеденного сна — то есть застукал меня в постели «в обнимку» с ноутбуком. Пока он гневно тряс перед моим лицом толстой белой папкой, я прятала компьютер под подушку.

— Что это?! — орал он.

Как будто мне известно, что может быть в чужих документах. О чём я ему и сообщила.

— Откуда мне знать? Это же ваши бумажки.

— Это не бумажки — это твоя история болезни. И в ней чёрте что написано!

— А причем тут я? — попыталась состроить святую наивность. Хотя догадаться, почему он так бесится было не сложно.

— Ты понимаешь, что ты меня обманывала? Меня! Своего лечащего врача.

— Ну, надо же какое святотатство! Можно подумать вас никто никогда не обманывал?

Думала, что после этих слов он ещё больше разорётся, но ошиблась. Сергей Фёдорович вместо ругани, уставился в окно и о чём-то задумался. Мне осталось только изучать, как желваки играют под скулами.

Когда он сгрёб меня с кровати вместе с одеялом и начал трясти как тряпичную куклу, я настолько удивилась, что даже не испугалась. Наверное, хотел сказать нечто важное, но я ничего и не услышала. От пережитого шока в голове замкнуло и снова как в детстве, я видела, как двигаются губы, понимала, что он ругается, обжигая меня своими холодными, как море в декабре глазищами, но ничего не слышала.

Когда он выговорился и ушёл, я осталась одна, надеяться, что слух снова вернётся. Три дня я не слышала ничего, три дня лежала в кровати, смотрела в потолок и ждала, пока не пришла гроза и не разорвала полог мертвящей тишины, в котором корчились ожившие воспоминания.

А когда встала, сестра, которую поставили наблюдать за мной, уронила книжку. Меня основательно шатало, но до туалета я добралась сама. Потом явился терапевт, тот, что не психо, а обычный. Михалыч — толстопузый дядька, с лицом похожим на кирпич, и цветом, и формой, и выразительностью.

Во время осмотра мне пришлось выслушивать нотации на тему — человек сам кузнец своего счастья, нельзя отчаиваться — и много ещё разного, что я просто не запомнила. Да он и не очень-то старался, чтобы запомнила или хотя бы услышала, оттарабанил положенную программу и выдохнул спокойно. Я тоже выдохнула.

И в глазах его почти незаметных из-за нависших век, увидела что-то похожее на понимание. Наверное, поэтому он освободил меня на целую неделю от всех процедур. Я, конечно же, его не благодарила, но обрадовалась, очень.

Потом всё вошло в привычное русло. К счастью, персонал меня не беспокоит, а вот Фёдор Сергеевич всё ещё иногда доставляет столько же неудобства, сколько крошки в постели. Долго пытался объяснить, какой страшный грех я совершила, но в конце концов плюнул. Теперь я ему рассказываю истории из моих любимых книг, а он слушает и даже что-то записывает.

Мне остаётся только сочувствовать человеку, который, как я поняла, ничего кроме медицинских энциклопедий не читал.