Салам, бача...

Вздрогнув от непонятного шороха, я осторожно огляделся. Маленький, желтый круг над горизонтом, ослепив яркостью, тут же заставил зажмуриться, отозвавшись резью под распухшими веками. Ночной холод быстро вытесняла дневная жара. Песок, везде песок и камни, источенные ветром, да еще протяжный вой с минарета. Вскинув винтовку, я оглядел через прицел узкую тропу, петляющую серой лентой у подножия скалы. Капли пота тут же ползли по щекам. Господи, когда это закончится? Мулла затих и в звенящей тишине опять раздался шорох. Нервы завибрировали, отдаваясь болью в голове, палец замер на спусковом курке. Духи!? Нет, ящерка, маленькая, серая, словно выцветшая. Я сплюнул, вот ведь, что за земля такая, даже ящерицы здесь неправильные. У нас, на Полтавщине, они зеленые, и среди травинок их не видно, совсем. Я облегченно вздохнул, можно немного передохнуть. Солнце поднимается все выше, обжигая каменистую поверхность. Пот заливает глаза, хочется пить. Осторожно, стараясь не делать лишних движений, снимаю флягу и делаю три глотка. Больше нельзя, воду привезут только ночью и то если духи не расстрестреляют обоз. Мне кажется, что сейчас даже воздуху жарко. Он густеет и, медленно качаясь, поднимается к небу, превращаясь в марево. Мулла вновь затянул свою молитву. Не засыпать! Нельзя! Сжав винтовку, снова через прицел осматриваю каменистые глыбы по краям дороги, палец привычно наползает на курок. Ждать, ждать, ждать, быть готовым… Каждая секунда промедления может отнять у кого-то из ребят моей роты жизнь… Налетевший ветер взвивает пыль и швыряет в лицо. От полуденного зноя кружится голова, песок скрипит на зубах. Духи должны пройти здесь, по этому ущелью, другого пути нет. И для наших ребят — то же. Смахнув соленые капли со лба, я изо всех сил зажмурил глаза. Минута, другая, третья… Плавно качаясь, маленький вокзал с часами на остроконечной башенке и панельные многоэтажки за ним, медленно возникли передо мной. Гудок поезда вспугнул стайку серых воробьев, и они, вспорхнув, перелетели на ветки березы. На перроне девушка в синем платье машет кому-то рукой…

Громкий звук падения заставил очнуться. Я выхватил прицелом кусок потрескавшегося склона. Ложная тревога, это камень сорвался вниз. Пропитанные страхом, ненавистью и кровью земля, скалы, воздух, и даже небо здесь давят всей своей силой и мощью. Им важно сломать нашу волю, и заменить в душах крест на полумесяц, чтобы я и ребята не смогли вернуться домой. Горячий ветер качнул серебристые веточки полыни и донес до меня тихое шипение: «Ш-у-ура-а-ави-и*». Духи рядом, повсюду, за каждым выступом. Не спать! Какой-то размерный стук… Может, моджахеды пустили верблюдов? Плохо, очень плохо! Они обвешают животных по бокам тюками, и прострелить их будет невозможно, а под брюхо прикрепят оружие. Из которого потом будут стрелять в нас. Или, вцепившись в приделанные стремена, спрячутся там сами. Палец онемел повторять изгиб курка, кровь громко стучит в висках, отсчитывая время. Нет, показалось, никого. Еще глоток воды, теплой, с противным привкусом железа. А хорошо бы сейчас оказаться на том вокзале, возле палатки с мороженным. И купив эскимо, наслаждаться холодным лакомством, глотая его кусками. Так хочется домой!.. Внизу, в начале прохода промелькнула тень. Осторожно нащупав камень, я отбросил его в сторону. Взвизгнув, пули тут же просвистели рядом. Я слился с выжженной землей, но успел заметить отблеск около подножия скалы и погасил его выстрелом. Тихое шипение: «Шу-у-ура-ави-и-и… — зазвучало ближе, словно змеи заползали в гору. — Marg bar sh-о-оoura-a-avi-i-i**»… Ничего, ничего! Ребята скоро подойдут, и я услышу: «Салам, бача!***» и станет легче. Главное — отстоять! Этот пост! Духов не много, всего лишь разведка. Один, два, три, четыре, пять… Через прицел рассматриваю край чужой одежды — пора. Выстрелы зазвучали наперебой, оглушая и одновременно сливаясь в душераздирающий вой, взрывая землю маленькими брызгами и высекая осколки из камней. Раскаленный воздух плавил сегодняшний день, нагреваясь еще больше от разрывов гранат. За гражданку, за дорогу домой, за такой знакомый вокзал, чтобы ребята и я вернулись на него не грузом двести… Короткий бросок, перекат и моджахедам надо снова искать меня. «Салам бача…» — словно заклинание, словно оберег от духов упрямо шепчу я. Они близко, уже можно различить бурые пятна на их халатах.

— Салам, бача… — хрипловатый голос прорывается где-то рядом через шум перестрелки. — Полтинник, мы с тобой…

Не оглядываюсь, знаю — свои. Я больше не один, и мы обязательно сможем! Духи, корчась под нашим огнем, начинают отступать.

Грохот боя вдруг разметал свистящий шум.

— Крокодилы****, — радуясь им, как родным, я еще яростней жму на курок, не замечая кровь, уходящую в песок, а с нею и чью-то уходящую жизнь…

_________________________________________________________________

Шурави* — историческое название советских граждан в Афганистане, ставшее нарицательным во время войны в Афганистане.

Marg bar shouravi** — дословный перевод — « смерть советским».

Салам, бача*** — это выражение стало позывным всех ребят, которые служили в Афганистане. Обращение «бача» значит намного больше, чем «брат», «друг», «родной». Это обращение — особый знак единства, которое связывает накрепко тех, кто имеет на него право.

Крокодил**** — один из самых массовых ударных вертолетов в мире — Ми-24, наводящий ужас на тех, кому приходилось сталкиваться с ним в бою.