Рассказ "Одержимый Эдд".

Александр Осташевский

Одержимый Эдд (из цикла «Все это было бы смешно….», ч.2 «Бытовые зарисовки»).

Эдд, молодой предприниматель лет тридцати, высокий, хорошо сложенный, с симпатичным, но несколько высокомерным, как бы опускающимся в жиреющие снизу щеки лицом, придающим ему больше солидности, недавно стал директором компьютерной фирмы. В коллективе он зарекомендовал себя как порядочный человек, то есть не пил, не курил, неплохо знал свое дело, нравился девочкам и мог постоять за себя, правда, на расправу был очень крут и зол.

Тихим, спокойным голосом, чуть улыбаясь, он рассказывал, как избавился от приставаний вечно пьяного соседа старика, который постоянно лез к нему с рассказами о каких-то художниках. Сделав ему несколько резких предупреждений и поняв, что старик не отстанет, Эдд прямо на лестничной площадке вломил ему кулаком в лоб. А на следующий день корешей своих на квартиру к нему привел, чтобы тот молчал и всегда обходил его стороной.

Таким же тихим, но ласковым, взволнованным голосом, с еще большей улыбкой рассказывал Эдд о своем нежном сынишке, который недавно пошел в первый класс. А когда его одноклассник захотел отнять у малыша деньги, Эдд так стукнул маленького хулигана по голове, что тот долго валялся на снегу, и у него из носа и ушей шла кровь. Потом приходила его мать, и Эдд вежливо объяснил ей, что в следующий раз он из ее сына мозги вышибет. Мать поняла, что он говорит правду, перестала кричать и молча ушла домой.

Все подобные рассказы Эдда встречали горячее одобрение у его сотрудников, уважение к нему возрастало, ведь все они тоже жили по принципу «мозги вышибу!», столь часто повторяемому героями голливудских фильмов, и жизни без этого правила в нашей стране не представляли.

В одну из множества рабочих ночей Эдд сбывал налево партию компьютеров, приобретенную задешево у разорявшегося поставщика, но никак не мог сосредоточиться на подсчете получаемых денег: переворачивающая все его существо мысль, как смертный приговор, постоянно отвлекала. Недавно купленный, последней марки, будто снегом сверкающий и монументально высокий, как памятник на площади, холодильник уже многие часы работал «вхолостую», на тещу, которая то ли забыла, то ли нарочно оставила в нем две свои «поганые» банки варенья. В его, личном, собственном, холодильнике! Бешеное высокомерие не давало Эдду возможности сказать ей, «стерве», об этом: не дай Бог она, а вместе с ней и жена посчитают его мелочным и жадным, тем более, что живет он у них на квартире. Как ревность пробуждает любовь, так эти две банки варенья вызвали у Эдда такой приступ обиды и страсти к своему холодильнику, что даже чувство к сыну отошло на задний план. Тогда, охваченный звериной яростью, он испытывал непреодолимое желание врезать теще ребром ладони по пухлой маленькой шейке, как вдруг зазвонил мобильник, и его срочно позвали на склад, чтобы не упустить выгодного покупателя, которые так редки в нашей стране.

Итак, Эдд сидел на складе, мучился, а окружающие его со всех сторон компьютеры, люди, их уносящие, стеллажи с техникой, даже стены давили на него своей массой и требовали восстановить справедливость: выключить свой, личный, прекрасный холодильник, а банки с вареньем перенести в тещин или, лучше, вообще выбросить, разбив их об асфальт. Не в силах дальше бороться ни с собой, ни с окружающей обстановкой, насквозь пропитанной чувством собственности, Эдд поручил подсчет денег своему менеджеру, который не знал таблицу умножения, зато умел обращаться с калькулятором, и сел в свою «девятку».

Тещина девятиэтажка мрачно высилась под темным небом, лишь на доме напротив ярко горел плакат: «Человек — мера всех вещей!». Эдд остановил машину и задумался: Джонни не умеет считать, его сколько раз обманывали, а он доверил ему слишком важное дело, деньги. «Надо было подождать: какой-нибудь час оставался до окончательного расчета, и поезжай себе с Богом или чертом, а ты, как мальчишка… Ну ничего: продешевит — мозги вышибу этому слюнтяю… но деньги все равно потеряю…». Эдд уж решил развернуть машину и мчаться обратно, но опять как наяву увидел собственный красавец холодильник, работающий «вхолостую», теряющий свою необыкновенную прелесть и силу. Эдд нажал на газ и припарковался у тещиного подъезда.

Одним рывком поднялся на шестой этаж и вставил ключ в замок бронированной двери тещиной квартиры. Долго, долго он бился, дрался с замком, стараясь открыть его, наконец понял, что замок вставлен новый. А его почему-то никто не предупредил, значит, с ним не считаются, ни «проклятая» теща, ни жена. Трясясь от бешенства, он без устали звонил в квартиру, потом начал колотить в дверь ногами, кулаками до боли, до крови, как будто избивал своих ненавистных домочадцев.

Грохот в подъезде поднялся такой, будто все заключенные Петропавловской крепости разом рвались на волю и в пароксизме отчаяния бились о гулкие железные двери своими телами. Соседи один за другим выглядывали из бронированных дверей, но так же, один за другим, пугливо захлопывали их. Лишь мужчина, живущий рядом с квартирой тещи, набрался храбрости и сказал Эдду, что его жена с матерью и сыном уехали в сад и вернутся только завтра. У Эдда опустились руки, ослабли ноги и все тело. Он с ненавистью посмотрел на соседа, который быстро скрылся, и в бессилии уставился на бронированную крепость запертой двери.

«Джонни, как он там, ублюдок? Наверное, взял несколько «кусков» и рад до пупа, даже «спасибо» сказал, и глупая его рожа расплылась в улыбке! — Эдд снова затрясся от ярости. — Дай Бог, если ему половину заплатили…. Нет, надо срочно ехать обратно, пока покупатель не ушел, пока денежки не уплыли!». Но ноги Эдда не двигались: совсем близко, вот за этой чертовой дверью, находилось самое любимое для него в мире существо и просило о помощи, чтобы навеки принадлежать только ему и никому больше.

Как лунатик, Эдд вышел в лоджию и справа увидел тещин балкон. А что, если перейти на него: это не так уж трудно, нужно лишь обогнуть часть разделяющей их узкой, в полный обхват выступающей стены. А затем разбить окно, если оно и дверь закрыты, и ноу проблемз. Как завороженный, он смотрел на тещин балкон, за темными окнами которого ждал его возлюбленный холодильник.

Как одержимый, Эдд встал на железобетонные перила, держась за угол стены, спиной к пустоте. Потом шагнул через нее и только тогда понял, что не выбрал место, куда ставить шагнувшую ногу. Она скользнула по стене, как по льду, и Эдд повис, сжимая ее последним объятием, безуспешно пытаясь найти хоть какую-нибудь опору для ног, — вернуться на перила он уже не мог. Стена была скользкой и пронизала его знобящим холодом. «Хелп ми!» — крикнул он почему-то по-английски, глядя вниз, в темную пустоту, но она молчала. «Помоги-ите-е!!» — всеми легкими, всем еще полным молодой жизнью телом закричал он. И увидел доброе, безответное лицо Джонни, русского парня Жени, которого не раз колотил, уважительные лица товарищей, которых всегда презирал, ласковые и грустные лица жены и матери, к которым становился равнодушен, и веселое личико сынишки, единственного человека, которого он любил и ради которого был готов на все. «Помоги-ите-е, я жить хочу, жи-и-ить!!» — кричал, молил он, медленно сползая вниз, в пустоту и тьму, хотя и здесь, за множеством холодно поблескивающих окон, совсем рядом, находились живые люди. Только сейчас эти окна заметил Эдд и только в эти окна смотрел, только этих людей молил о спасении. Их мир наконец ответил ему: ослепил внезапно вспыхнувшим, бьющим по всему коченеющему от холода и ужаса телу леденящим светом.

«Оттянись со вкусом!!» — орал ему смеющийся парень с огромной рекламы на соседнем доме, вынимая пиво из сверкающего холодной белизной холодильника.