Птонгу

ПТОНГУ

We're the ones going

Home

We're coming home again

(Green Day)

Маленький Птонгу родился в Зимбабве. Он ничуть не отличался от своих сверстников. Был таким же черненьким, с такими же белыми ладошками и такими же кудрявыми черными волосами. Ему нравилось гоняться за мухами в жаркий полдень, прятаться от солнца за стеной глиняного дома и жевать соломинки в то время, когда отец пас тщедушных и унылых коров. Птонгу не знал что такое компьютер, даже не видел ни разу телевизор. Но он всегда послушно молился с родителями перед едой, склонив маленькую курчавую голову над столом. Он также ходил в местную церковь по воскресеньям и подпевал распеваемым там песням, хотя плохо представлял, о чем именно там поется. Иногда, сидя в церквушке на лавке, он думал о том, как здорово было бы сейчас погонять муху или смастерить лук из палки и веревки и охотиться на местных крыс. Отец Птонгу был трудолюбив и исполнителен. Он пас скот днем, а вечером мастерил что-нибудь или чинил соседские дома за стакан пшеницы или бутылку молока. Мать Птонгу была слишком занята, чтобы тратить время на него лично. Она вставала в 5 утра и уходила работать в поле, после чего занималась хозяйством, в некоторые свободные минуты прерываясь на то, чтобы покормить младшую сестру Птонгу молоком. Сестер у него, кстати, было 5 и еще 3 брата. Сам Птонгу был пятым по старшинству. Слишком мал, чтобы помогать отцу в свои 5 лет и слишком взрослый, чтобы совсем ничего не делать и гоняться за мухами целыми днями. Старшие братья и сестры Птонгу редко ходили в школу. На это почти не было времени, ведь нужно было помогать родителям вести хозяйство. Да и ни к чему было тратить на это деньги. Вряд ли Птонгу имел представление о том, как именно и почему солнце всходит каждое утро и заходит вечером, это было не его дело, а Божье. Но ему было довольно интересно, что находится у мухи внутри, что позволяет ей так быстро и ловко от него улетать.

Белых людей Птонгу видел пару раз. Стабильно каждый год прилетали какие-нибудь исследователи, которые селились неподалеку, в палатках, и целыми днями бродили по окрестностям, собирая листья и траву, а также фотографируя животных. В этот раз, в начале недели раздалось непривычное жужжание, и на одной из полян приземлился небольшой кукурузник белого цвета. Оттуда, через некоторое время, вылезло несколько белых человек с рюкзаками. Они стали поспешно доставать из самолета различные мешки и сумки. Птонгу наблюдал за этим действом из-за кустов, с другими мальчишками. Он уже знал, что не стоит бояться белых приезжих, но безопаснее было держаться от них подальше. Ему всегда было крайне интересно, почему они приезжают сюда смотреть на траву, неужели у них нет своей?! И откуда у них столько времени на это, когда нужно пасти скот, работать в поле или, на крайний случай, гоняться за мухами. Невозможно было догадаться, а спрашивать у родителей он побаивался, ведь, как то раз отец за ужином сам недоумевал, зачем они прилетают сюда каждый год и как Бог терпит у себя в небе это жужжание. На что мать отвечала, что Бог и создал этот самолет и это жужжание и помогает им, потому что он не такой мерзкий грязный пастух, которому все подряд не нравится. Отец тогда махнул рукой и положил кусок лепешки себе в рот, продолжая сидеть в явном недовольстве.

Тем днем Птонгу как обычно болтался по улице, изнывая от непривычной даже для Африки жары. Друзья не вышли на улицу погонять мяч, поскольку помогали своим родителям, его же отец и мать еще не вернулись с работы и были довольно далеко от дома, поэтом Птонгу не оставалось почти ничего, кроме как заниматься привычным, любимым делом: он гонялся за мухами в надежде поймать хоть одну и посмотреть, что же у нее в брюхе, что так сильно жужжит, как самолет. Он провел так уже порядка часа, что достаточно сильно его измотало. Вдобавок ко всему, какая-то ветка врезалась в его маленькую белую пятку и поранила ее. В один прекрасный момент, ему показалось, что муха тоже порядком устала и не может больше так резво лететь. Это придало ему новых сил и заставило побежать вдвойне быстрее, не замечая, что происходит вокруг. Так, в пылу погони, Птонгу и сам не заметил, как ворвался за мухой в хвостовой отсек стоявшего на поляне самолета. Еще пару секунд он бешено махал руками, пытаясь уже вот-вот схватить жужжащую беглянку, но та взмыла к потолку, села в самый дальний угол и перестала обращать внимание на все жалкие попытки Птонгу согнать ее с места. Он еще пару раз махнул рукой, кинул кусок палки, промазал и остановился, часто и тяжело дыша. Внезапно Птонгу почувствовал Безумное облегчение прохлады, окутывающее его, как холодное одеяло или как вода местного ручья, где он купался каждую среду. Жара, будто, не смогла проникнуть сквозь обшивку и осталась ждать его снаружи. Птонгу вытянул руки в стороны и начал кружиться в этой божественной прохладе, но наступил на больную пятку, затем схватил ее руками, начал прыгать на одной ноге, споткнулся и грохнулся в кучу мешков и сумок, таких мягких и холодных. Тут он увидел знакомую муху, сидящую на потолке и, возможно, посмеивающуюся над его неуклюжестью. Он начал наблюдать за ней, нежась в случайно обнаруженной куче вещей и сам того не заметил, как задремал. Причем так крепко, как не дремал еще ни разу дома, на родной кровати.

Разбудил Птонгу грохот мотора. Он приоткрыл один глаз, но ничего не изменилось, вокруг была та же темнота, как и с закрытыми глазами. Он открыл уже оба глаза и начал всматриваться в мрак, пока еще ничего не понимая. Спустя пару секунд он осознал, что именно происходит и ринулся было к тому месту, где должна была находиться дверь, но самолет неожиданно начал движение и Птонгу не смог устоять на ногах, завалившись обратно в груду сумок. Самолет продолжал двигаться, поворачивая то влево, то вправо. Все вращалось и кружилось в голове Птонгу, он хватался то за одну, то за другую стенку, пытаясь принять устойчивое положение. Через некоторое время он сумел нащупать металлическую балку, подтянулся на ней и, наконец, встал. Опираясь о стену он сделал пару шагов по направлению к двери, остановился и забарабанил кулаками по обшивке. Самолет остановился. Птонгу подумал, что его услышали и прекратил стучать, но через мгновение машина дернулась и стремительно поехала вперед, набирая скорость. Птонгу пошатнулся, но снова схватился за балку и устоял. Он начал с двойной силой барабанить по стенам и кричать, что есть мочи, чтобы его быстрее услышали, но спустя пару секунд самолет оторвался от земли, рванул, качнулся, Птонгу снова не смог устоять на ногах, возможно, из-за раненой пятки. Он запнулся о какой-то мешок и повалился на пол, ударившись обо что-то твердое и холодное головой, да так сильно, что потерял сознание и снова впал в глубокий сон.

Когда Птонгу пришел в сознание, то увидел белые стены, жалюзи и людей, то и дело шастающих около его кровати в медицинских халатах. Они приносили и уносили какие-то бумаги и крепили их к планшету на торце его койки. Одна женщина подошла к нему, внимательно посмотрела ему в глаза, пощупала руку и немного поправила трубку капельницы, идущую от висящей на расстоянии стеклянной банки к середине его руки. Было светло и прохладно, лежалось ему крайне удобно, только хотелось перевернуться на бок, но женщина остановила его и прижала обратно лопатками к матрасу, сказав что-то на непонятном языке. Затем подошел молодой человек, присел на соседнюю койку, взял в руку какую-то коробочку с кнопками, нажал на одну и в углу зазвучал висящий на стене ящик, а секундой позже еще и стал показывать разные картинки. Потом парень еще немного понажимал кнопки, ящик поморгал и остановился на изображении мухи. После этого он стал показывать, как муха летит сквозь дым, и как тот причудливо загибается от крыльев, после ее полета. Так Птонгу впервые познакомился с телевизором. Он ни слова не понимал, но с упоением наблюдал за всем происходящим на экране, думая о том, как поразительно то, что можно рассмотреть всегда волновавшую его муху так близко, да еще увидеть, наконец, как двигаются ее крылышки. Он не мог оторвать от телевизора свой взгляд и даже немного приоткрыл рот. Через некоторое время парень уже читал какую-то книженцию, не обращая внимание на экран, а Птонгу продолжал заворожено смотреть. Молодой сосед что-то произнес ему, но Птонгу снова ничего не понял, тогда парень протянул коробку и движениями показал, на какую кнопку нужно нажать, чтобы картинка сменилась, а на какую нужно надавить, когда захочешь, чтобы картинок больше не было. На следующий день в его комнату пришло несколько людей: те белые, что рассматривали траву в его деревне и один темнокожий, который наконец-то заговорил на понятном языке.

— Как тебя зовут, малыш? — спросил он

— Птонгу, — ответил маленький темный комочек в белых простынях и с повязкой на голове. — А где я?

— Это больница, ничего не бойся, ты ударился головой и врачам нужно вылечить тебя.

— Но я чувствую себя хорошо, я не болею, — удивился Птонгу.

— Это потому что здесь за тобой хорошо следят, ты должен поблагодарить этих людей, но если сейчас ты начнешь снова бегать, тебе может стать хуже. Необходимо, чтобы за тобой еще понаблюдали и помогли тебе. Как нам найти твоих родителей, они наверняка сильно волнуются?

— Отец пасет скот, а мама, наверное, еще в поле.

— Нет, ты не понял, где находится твой дом и как их зовут?

— Он на улице, недалеко от поляны, направо от церкви. А разве Мама и Папа это не их имена?

— Понятно, значит отец пастух. Мы свяжемся с ними, им что-нибудь передать?

— Скажите им, что… что я не плакал. Отец наверняка думает, что я распустил нюни.

— Хорошо, теперь отдыхай. — и они ушли, потрепав его по торчащим из-под повязки волосам.

Птонгу долго не засыпал в тот день, он все щелкал каналы, хотел снова посмотреть на мух вблизи и на то, как они чудно летают.

Прошли среда и четверг, и вот, снова у его койки собрался консилиум. Темнокожий мужчина снова заговорил первым:

— как твои дела, парень? — начал он — у меня есть несколько важных новостей для тебя. Во-первых, ты почти оправился от того удара, все обследования показывают это, и ты не представляешь, как хорошо, что мы их сейчас сделали. Понимаешь, мы обнаружили, совершенно случайно, что не все было в порядке и до ушиба. У тебя в голове есть одна очень опасная штуковина, которая может очень скоро разорваться и травмировать тебя. Это абсолютно не нужно, поэтому нам необходимо сделать тебе укол и, пока ты спишь, достать эту штуку и обезопасить тебя. Ты, ведь, не против, малыш? — но он не стал слушать ответ довольно озадаченного юнца и просто продолжил говорить, — только здесь, в округе, тебе не смогут помочь. Нужны более опытные врачи, которые делали такое уже много раз. Но они не здесь. Они довольно далеко, нужно опять лететь на самолете. Эти добрые люди, к которым ты забрался в сумки, согласились помочь тебе. Они отвезут тебя, присмотрят за тобой и оплатят эту, довольно дорогую, операцию — и он указал на пару исследователей, которые были в деревне Птонгу и фотографировали все подряд: от травы и до носорогов. Это была пара немцев, лет сорока. Как и у большинства немцев, у них были некоторые причудливые особенности: он высветлял себе волосы и носил серьгу в левом ухе, а у нее во все плечо красовалась разноцветная татуировка стрекозы, а на внутренней стороне руки распускался такой же, вытатуированный цветок. Они сидели в обнимку и смотрели на Птонгу с улыбками, полными сожаления и ласки. Ганс и Бруна, а именно так их звали, казались Птонгу очень милыми, добрыми и заботливыми. И его совсем не смущало ни то, что их язык был похож на лай бешеных псов, ни то, что у них была странноватая внешность.

Ганс начал говорить на своем языке, да так, что на некоторых ударениях Птонгу рефлекторно моргал от испуга. Темнокожий мужчина начал переводить:

— Ганс говорит, что они обязательно присмотрят за тобой и не дадут тебя в обиду. Они уже поговорили с твоими родителями, объяснили им ситуацию, пообещали тщательно следить за тобой и получили их согласие. Он считает, что тебе должно обязательно понравиться в Германии. Ты будешь жить в их доме. У них нет детей, только две собаки, так что тебе не будет тесно. У тебя будет своя комната. Крайне благоприятная среда для восстановления после лечения.

— А у них есть такая штука? — и Птонгу указал пальцем на телевизор в углу.

Темнокожий мужчина перевел, и немцы дружно засмеялись, — конечно, конечно есть эта штука и пара других, которые тоже должны тебе понравиться. — это обрадовало Птонгу, он заметно повеселел.

— Последнее, что нам необходимо, — продолжил мужчина, — это твое личное согласие, скажи, ты согласен уехать с этими людьми для лечения?

— Да, без какого-либо сомнения или раздумывания ответил Птонгу, смотря на мужчину своими наивными, детскими глазами.

— Хорошо, тогда мы сообщим тебе о дальнейших действиях в понедельник. — и все засобирались уходить, но Ганс остановил темнокожего мужчину и попросил остаться его еще на секунду. Он наклонился к Птонгу, проговорил ему что-то и, после своего монолога, крепко обнял его. Мужчина неторопливо перевел:

— Ганс сказал, что они с Бруной не могут иметь детей и им очень одиноко, процессы усыновления довольно затянуты в Германии и они не могут довести их до конца из-за своей работы, поэтому они безумно рады своему шансу почувствовать себя родителями и поухаживать за тобой, пускай и не долго. Он надеется, что вы с ним найдете общий язык. — мужчина договорил это, и они ушли, помахав на прощание.

Прошли годы. Земля немножко усохла. Вулканы стали чуть менее активными, деревья чуть менее зелеными, вода в горных ручьях чуть менее чистой. Деревня Птонгу продолжала жить все той же жизнью, только уже без него. Его отец все также пас скот днем, ремонтировал дома вечерами, только возраст стал сказываться и ему теперь помогали сыновья, братья Птонгу. Постаревшая мать все также, склонившись, работала в поле, но теперь, с сестрами Птонгу, она успевала намного больше. Здание церкви обветшало, глина откалывалась от стен, и в них появились трещины, под самой крышей. Единственным последствием прогресса стал дизельный генератор у здания администрации. На протяжении дня он постоянно гудел, и это гудение вошло в привычное течение жизни, отодвинуло знакомую всем тишину и заняло ее место.

Птонгу теперь жил в Германии у своих опекунов: Ганса и Бруны. Операция прошла успешно, но лечение заняло гораздо больше времени, чем планировалось. Сначала необходим был постоянный контроль врачей, потом какое-то время нельзя было передвигаться на самолете из-за перемен давления, после понадобились повторные исследования, чтобы подтвердить, что все в порядке. Затем, для переезда понадобилось сделать заграничный паспорт. Его можно было сделать только через консульство, которое работало в крайне неудобные часы. В общем, нашлась сразу тысяча причин, по которым возвращение домой было затруднительным для Птонгу, как, собственно, всегда находится тысяча причин не делать то, чего делать не хочется. Тем более, что жизнь его была полностью налажена: он ходил в школу, научился писать и читать по-немецки, завел друзей, полностью освоил управление телевизором, а также компьютером, телефоном и игровой приставкой. Опекуны не чаяли в нем души, обеспечивали его всем необходимым и даже баловали, но Птонгу по природе своей не был наглым содержанцем: он всячески помогал Гансу с ремонтом дома и автомобиля, а Бруне с уборкой по дому и мытьем посуды. Жизнь устаканилась и вошла в привычку, уже сложно было представить, что вместо игры в футбол на приставке мальчик сможет снова гонять пластиковую бутылку босиком во дворе или преследовать мух до изнеможения. Несколько раз Ганс поднимал тему возвращения Птонгу на родину, но отнюдь не из-за того, что хотел этого, а, скорее, потому что этого требовала этика. Ведь, они не могли удерживать мальчика силой, и нужно было перманентно убеждаться в его искреннем желании остаться. А Птонгу уже отвык от своего старого дома. В таком возрасте очень легко перестроиться на новый лад и забыть то, что было раньше. Что говорить, он уже иногда не мог вспомнить некоторые слова на родном языке и помнил их только на немецком. Он и сам не заметил, как стал «рычать» и «лаять», как его опекуны, даже когда говорил о чем-то милом и нежном. Иногда он вспоминал мать и отца, свой дом и маленькую деревянную двухэтажную кровать, установленную в дальнем углу комнаты. Мелькали в его памяти и знакомые здания деревни, худые коровы и собаки, передвигающиеся с опущенными головами. Нельзя сказать, что он скучал по всему этому, ведь, он помнил лишь детали, и, если уж быть до конца честным, не успел привыкнуть за столь малое количество сознательных лет к такому окружению. Но что-то внутри иногда заставляло его задумываться о том, что было бы интересно снова взглянуть на места детства. Чаще всего эти мысли посещали Птонгу перед сном или в те минуты, когда он сидел без дела, и ничто не сосредотачивало на себе его внимание.

Время быстро убежало куда-то вперед, за кривое коромысло горизонта. Пыль, после того, как поднялась в воздух, медленно разлетелась по углам комнаты и плавно приземлилась на свои новые места, где ее уже никто не беспокоит. Мир перестроился, перепрограммировался, и теперь прошлое не имеет значения, а будущее неизвестно, есть только тот период, в котором твои действия могут повлиять на что-то. Больше нет ничего. Птонгу теперь 23 года. Много лет назад Ганс и Бруна усыновили его, и теперь он носит фамилию Вайсенблатт. Он полноправный немец, не только на бумаге, но и в душе, характере. Он пунктуален, чистоплотен, не нарушает закон и болеет за сборную по футболу. У него есть план, что бы он ни делал, хорошие манеры, вежливость и уверенность в завтрашнем дне. Птонгу поступил в биологический университет и подробно изучает насекомых. О мухах он знает почти все и будет писать свой диплом именно о них, а точнее о механике движения крыла мухи в условиях сильного ветра. Ганс передал ему по наследству свой старый фольксваген за успехи в учебе, на котором Птонгу преодолевает путь до университета и обратно каждый день, а также по пятницам развозит друзей из бара по домам, ведь сам не пьет даже легкое пиво. К капусте и сосискам, однако, он сильно пристрастился и, при первой возможности, заказывает именно их. Он ни разу за это время не пожалел, что остался в Германии. Чтобы понять почему, достаточно просто представить и сравнить уровень его развития с тем, какого он мог бы достичь, оставшись в Зимбабве. Но последний год его не покидала навязчивая мысль съездить на родину, увидеть родителей, братьев и сестер. Он и сам не мог понять, почему его тянет туда, чего он хочет добиться своим приездом. Просто его преследовало постоянное чувство, что нужно так поступить. В один из дней он решился поговорить об этом со своими новыми родителями. Ганс и Бруна восприняли эту новость с энтузиазмом и легким беспокойством. Они не сказали ни слова против, даже если и подумали. В скором времени должны были начаться рождественские каникулы, полностью освобождая Птонгу от учебы.

Билеты были куплены, вещи почти собраны. У Птонгу были полные сумки подарков, еще целый день на сборы и чувство легкого беспокойства, ведь, он абсолютно не знал, что его ждет, а это неимоверно тревожило его теперешний характер. Ганс и Бруна постоянно улыбались ему, когда каждые пять минут заходили в его комнату, чтобы спросить, не нужна ли ему помощь и периодически покусывали ногти.

Пролетел ряд мгновений, и вот уже Птонгу с Гансом катят на том самом фольке в сторону аэропорта, слушают радио и беспокойно молчат. Бруна с тревогой поцеловала их на прощание — Ганса, как обычно, а Птонгу, как в последний раз. Никто из них не боялся летать, то даже журналы из задних карманов сидений, за которыми они прятали свои лица, не могли скрыть волнение, а пальцы барабанили по ним, как Ларс Улерих на своих лучших концертах.

— Ты уже подумал, что скажешь родным, Птонгу, — спросил Ганс.

— Никак не могу придумать, все время прокручиваю эту сцену в голове, и возникает долгая пауза — ответил Птонгу

— Может быть, начать с подарков или с шутки? — предложил Ганс.

— Не думаю, что что-либо вообще может подойти для данного случая — возразил Птонгу, и они оба снова уткнулись в журналы, но не могли прочитать ни слова.

Самолет приземлился, африканский жар сразу обнял их, как только они вышли на воздух. Он был непривычен для обоих, но Птонгу переносил его гораздо легче. Теперь оставалось лишь пару часов пути на старом и разбитом автомобиле. Кочки на дороге не чувствовались вовсе, поскольку мысли были заняты совсем другим. Машина подвезла их к жилью, которое Ганс, естественно, заранее, снял через интернет в той самой деревне. Птонгу кусками узнавал окрестности, но не слишком много воспоминаний нахлынуло на него. В основном те, что были связаны с погоней за мухами. Они разложили вещи и переоделись. Ганс сменил вымокшую до ниток рубашку, а Птонгу лишь надел более легкие кроссовки, что Бруна надежно упаковала в пакет на дне его сумки. Через пару минут они уже стояли перед заветной дверью и гримаса Птонгу ежесекундно менялась с улыбки на слезы. Его руки дрожали и он не мог заставить себя постучать в дверь. Он оглянулся на Ганса, и тот многозначительно кивнул, закрыв глаза и отдавая ситуацию в руки судьбы.

Птонгу собрался и постучал три раза. Весмо, четко и сильно. Он так это себе и представлял. Раздалось шлепанье ног, и через секунду дверь открыла маленькая девочка с растрепанными волосами и в пижаме.

— Манула?, — замешкался Птонгу

— Нет — девочка помотала головой. Еще одна попытка.

— Киранда? — неуверенно произнес Птонгу. Снова нет, девочка с недоверием посмотрела на него и криком позвала маму. Вышла полная женщина в переднике и с мукой на руках. Она сурово и вопросительно посмотрела на гостей.

— Здравствуй, мама, я Птонгу, вот тебе бусы! — Птонгу протянул женщине бусы, та посмотрела на них, потом на него, потом на Ганса, потом на небо и грохнулась в обморок. Уже спустя суматошные и непредсказуемые пятнадцать минут, когда все вокруг бегали: и взрослые, и дети, и собаки, кто-то опрыскал женщину водой, и она приходила в сознание, пока Птонгу держал и гладил ее руку. Женщина запричитала, слезы брызнули у нее из глаз, и она обхватила тощее темное тельце своими сильными руками в муке. После были сумбурные и никчемные взаимные вопросы, ответы на которые никто даже и не слушал, много объятий и поцелуев. Ребятня стояла в стороне, не понимая что происходит, щипая друг друга из-подтишка и улыбаясь своими широкими ртами. Ганс же стоял на улице, обливался потом и наблюдал за происходящим, как почтальон, ожидающий росписи в бланке получения. Уже потом, за столом Птонгу познакомился со своими братьями и сестрами, число которых, кстати, увеличилось и представил всем своего опекуна, обдувающего себя ручным механическим вентилятором, сделанным в германии, а потому работающим исправно и без перебоев. Когда с работы вернулся отец Птонгу история повторилась, но в этот раз без обморока. Снова было много слез, объятий, и снова Ганс чувствовал себя лишним на этом празднике жизни. Глубокой ночью в доме горел свет, за столом сидели все: кто-то доедал последние лепешки, кто-то из детей уже спал, прислонившись к стенке, мать и отец Птонгу держали его руки, а Ганс пил воду и повторял, что всем непременно стоит посетить Германию.

На следующий день, не сомкнув за ночь глаз, Птонгу изъявил желание помочь родителям на работе и отправился с отцом латать чью-то крышу. Ганс подносил инструменты и держался подальше от крайне ненадежной лестницы, сколоченной из стволов деревьев и палок. После, они отправились помогать матери и сестрам Птонгу в поле, где темнокожий немецкий юнец, как мог изъяснялся с родственниками во время работы, а Ганс постоянно мазался кремом от загара и обдувал себя вентилятором. Ему казалось, что Птонгу безумно счастлив от того, что попал в знакомую с детства среду и чувствует себя, как рыба в воде. Он же сам лишь оставлял лужи пота от себя и мечтал о качественном немецком душе и редком, но возможном на рождество снеге. В него уже не лезли лепешки, он грезил о чем-то из ближайшего супермаркета. О чем-то, приготовленном в микроволновке и запитом литром отменного местного пшеничного нефильтрованного.

К концу недели подходило время отъезда, и Ганс нерешительно и издалека начал поднимать эту тему:

— Наверное, не хочется уезжать, не так ли, Птонгу? — выведывал он

— Знаешь, тут все так просто, все так легко. Я, конечно, скучаю по компьютеру, по кино и по Бруне, но здесь я чувствую, что жизнь в моих руках, я могу ей управлять и, что самое интересное, я чувствую, что здесь мое место, я нужен семье.

— Так, ты хочешь остаться? — тревожно спросил Ганс.

— Я не вижу смысла уезжать. Здесь мои корни, здесь то, к чему я привык, это мое место, и я должен быть здесь.

Ганс обнял Птонгу. Произошло самое страшное. То, чего он и опасался. То, чего опасалась Бруна, когда отправляла его в этот москитный ад. Что теперь он скажет ей?! Может и ему безопаснее остаться работать в поле?! Нет, уж лучше встретить смерть, как мужчина, от своей женщины. Он помог Птонгу перенести его вещи в новый дом, пожал ему руку на прощание и ушел, скрывая слезы в темноте африканской ночи.

Птонгу, воодушевленный, вошел в свой дом и обнял мать, стоящую у стола. Она готовила и улыбнулась быстро, так, как улыбаются матери, когда у них нет времени. Малышня носилась по дому, а кто-то уже успел забраться в его сумку и выпотрошить ее. Птонгу достал свой айпод и зарядку, поднял глаза и спросил у отца, где ему найди розетку. Но тот лишь вопросительно посмотрел на него из-под своих, обмотанных изолентой, очков. Птонгу отложил девайс, подумав, что это небольшая потеря.

— А что вы делаете на выходных? — спросил Птонгу — может сходим на рыбалку вместе? — он снова посмотрел на отца

— Если Бог будет милостив, то не пошлет нам выходных, сынок. Работа дает нам возможность обеспечивать себя едой и водой. На рыбалку ходят лишь бедняки, да и то, сейчас в их сетях Бог не оставляет большой улов, он любит, когда человек может поработать и руками, и головой.

— Но ведь не все происходит, потому что Бог так хочет?! — удивился Птонгу.

— Как же? Если бы бог не хотел, твои любимые мухи не летали бы над землей.

— Ну как же, папа, они летают отнюдь не от этого, это чудесное сочетание сил природы и аэродинамической физики.

— Ээээ — засмеялся отец — что же за глупости ты говоришь, неужели этой несуразице ты учился там, в институте? Запомни, Бог хочет сделать сытыми птиц, а поскольку те летают высоко, он и мухам дал крылья и научил их ими двигать, чтобы они приносили свои тела в корм полезным животным, таким, как птицы.

Птонгу сделал удивленное лицо и слегка причмокнул. Он посмотрел в сторону своей сумки, на ней сидел его брат, измазанный только что съеденным сникерсом, и выцарапывал что-то на деревянном полу его новым, сверхтонким и облегченным телефоном.

На утро, заспаный Ганс едва плелся к машине, волоча свои вещи. Он тщетно пытался спланировать свой разговор с бруной, когда у автомобиля он наткнулся на Птонгу. Тот молча помог закинуть его вещи к своим, в машину, затем также молча сел в кабину и уставился в окно. Всю дорогу Ганс не решался с ним заговорить, поскольку видел его недовольство и напряжение. Как бы то ни было, он был рад, что Птонгу возвращается вместе с ним, и они продолжат совместное проживание в стране с благоприятным климатом и комфортными условиями.

Лишь в самолете Птонгу на секунду отвлекся от электронной книги и сказал, молча смотря в спинку сидения перед собой: «научил их двигать крыльями, чтобы они приносили свои тела в корм птицам». Он округлил глаза, помотал головой и снова уткнулся в книгу. Больше никто за поездку не проронил и слова. Только гул двигателей и наученная муха безжалостно вытесняли тишину из самолета.