Приговор - свобода

Лай собак, невольно вывел меня из равновесия. Он отзвуком ударил в глубину сознания, вызвав мокрый холодок по спине.

Прохладный, свежий ветер коснулся лица.

"Не-е-т, там такого свободного не бывает"

До сих пор верилось с трудом, наконец, я еду домой. Надеюсь только на одно, ещё есть к кому ехать.

На перроне было многолюдно и шумно. Все спешили к вагонам, люди нервничали и мерзли. Ни уж то я вырвусь из этого ледяного ада, зима здесь такая же суровая, как и люди.

Я закурил. Теперь сигареты не роскошь, а всего лишь сотня другая. Мысли вновь захлестнули. Пятнадцать лет я не был дома, за это время умерла мать, а отец допился до чертиков, хотя туда ему и дорога. Надеюсь, хоть брат ещё помнит меня.

— Закурить не найдется, — женский голос вернул меня в реальный мир.

Передо мной стояла маленькая девушка, лет двадцати от роду. Обычная жительница провинциального городка. Почти нет косметики, русые волосы, заплетённые в косу, милое личико.

В голове невольно пронеслось: "В дочки мне годится"

— Не рано ли тебе курить? — и язвительно добавил: — Деточка.

— Не рано папаша, — бойко парировала она.

Тонкий голос никак не сочетался с её дерзким характером. Этакая Алёнушка с характером Змея Горыныча.

— Держи пискля.

Я протянул ей открытую пачку, и она ловко извлекла оттуда три сигареты, одну отправив в рот.

Её наглость переходила всякие границы, хотя мне это даже нравилось.

— Огонька не найдется? — с ухмылкой проговорила она.

— Ни ложки, ни… — осекся я и протянул спички.

На этом знакомство и закончилось. Двери вагонов открылись, и подмёрзший народ колоннами двинул внутрь. Я же облокотился на перила и просто ещё пару минут наслаждался свежим, свободным воздухом.

Я вспоминал лица родителей, свой дом, двор, улицы города. Ничего. Образы, как масленая картина облитая водой, лишь очертания и контуры.

В вагон зашли последние пассажиры, и, подхватив вещь-мешок, я отправился в купе.

Открыв дверь, я на секунду замешкался, на нижней полке в позе йога сидела недавняя знакомая. В наушниках, одной рукой держа книжку, а второй надкусанное яблоко. Её многозадачности можно позавидовать.

Увидев меня, она стряхнула наушники и язвительно проговорила:

— Везёт тебе сегодня папаша.

— Ага, как утопленнику, — буркнул я и прошёл внутрь.

Закинув вещмешок на верхнюю полку, снял потрёпанное пальто и сёл в угол лавочки. Только позже, через пару минут, когда вагон тронулся, до меня дошло. Руки, я машинально прикрыл пальто. Наверное, не хочу, чтоб попутчица видела коряво переделанной ручкой, наколотые "Север" и солнце.

Стыдно мне стало или же не хотел лишних вопросов, я так и не разобрался. Хотя она и сама не особо шла на контакт. Пританцовывая на месте, уставилась в книжку, не забывая иногда откусывать яблоко.

Тишину прервала проводница. Мы послушно достали паспорта с билетами и после короткой процедуры послышалось до боли знакомое.

— Чай, кофэ.

— Кофе сколько? — спросил я.

— Семьдесят.

Я полез в карман штанов, и только достав горсть мелочи, вспомнил, что последние рубли потратил на сигареты. Насчитал я не больше полтинника.

— Чай, если хватает.

Меня перехватила, маленькая ручка.

— Два кофе, пожалуйста, — встретив мой непонимающий взгляд, девушка с улыбкой добавила: — Долги отдавать надо.

Проводница удалилась, а я лишь смущенно выпалил «Благодарю» и уставился в окно.

Мимо проплывал тихий сибирский городок. Правда, сказать так можно только с натяжкой, пара серых пятиэтажек опоясанные десятком старых, покосившихся домиков. Город и днем выглядит пусто, а к ночи и совсем вымирает.

Та же зона, только вместо забора с колючкой и «вертухаев» с собаками, страх перемен и полное отсутствие нормальных сбережений. И мотают свой срок жители таких городов, только чаще он у них пожизненный.

За невеселыми мыслями, я не заметил, как в купе проскользнула проводница с нашим кофе. Расплатившись, девушка взяла стакан, а второй пододвинула ко мне.

— Ты отец пить будешь, или так посмотреть чисто, — съязвила она.

— Буду. Пискля, — я схватил стакан и сделал большой глоток.

— Между прочим, у пискли имя есть. Аня, — широко улыбнувшись, во все тридцать два зуба, она протянула тонкую ручку.

— Виктор.

Я вытянул руку на встречу, и пожимая маленькую ладонь заметил как из под рукава выглянули свежие синяки. Проследив за взглядом, Аня отдернула руку, поправила свитер и уткнулась в стакан.

— Муж?

— Отец, — скорбно произнесла она и в купе вновь повисла тишина, нарушаемая ритмичным постукиванием колес.

Знакомо, до боли знакомо. Когда возвращаешься из школы и уже знаешь, что тебя ждёт. В какой-то момент перестаешь бояться, на место страха приходит отчаянье и тихая злоба. На отца, на тех, кому повезло больше, на мать. Больше всех я злился на мать, она просто смотрела как пьяный отец, приходя с работы, начинал нас с братом воспитывать. Да так увлекался, что ещё неделю сидеть не можешь. И больно было не за себя, за Андрея, тогда ещё маленького, ничего не понимающего. Он всё в себе искал причину, старался исправиться. Да только всем было плевать.

Даже спустя столько лет в душе кипит боль. И больше всего больно, что жизни так и не попробовал. Если бы всё повернулось по-другому.

Я посмотрел на Аню. Она снова уткнулась в книгу, но теперь одного взгляда хватило, чтоб понять, сейчас её мысли не о книге, она даже не в поезде. На маленьком лице отражалась вселенская грусть, а зеленые глаза потеряли былой запал. Сейчас она где-то далеко в детстве. Раз за разом прокручивает воспоминания въевшиеся глубоко в душу.

Я ещё долго мог любоваться ею, но меня бесцеремонно прервало глухое утробное ворчание. Аня тут же налилась как помидор, отбросила книгу и смущенно руками прикрыла живот, робко поглядывая на меня.

А я не смог сдержать смех, и Аня последовав моему примеру, так же заливисто засмеялась.

— Дурак, — беззлобно сказала она: — Ничего смешного, сейчас станция будет, пойду и поем.

— Отставить станцию, мне это… тёть Люба, повариха наша, в дорогу пирогов напекла, один всё равно не съем, — с этими словами из вещмешка на свет появилась небольшая кастрюля полная румяных пирожков.

Через двадцать минут трапеза была окончена. Спасибо Любовь Игоревна, хоть одно теплое воспоминание я увезу с этой холодной земли.

— Спасибо, — также весело, как и прежде сказала Аня.

— Добро, мелочь, добро, теперь бы ещё воздухом подышать и вообще хорошо будет.

И словно услышав моё желание, через десять минут проводница объявила станцию на пятнадцать минут. Мы вышли на перрон. Я достал сигареты и протянул одну Ане. Табак расслабил тело. Поверить не могу, всего два дня отделяют меня от дома. Сейчас они казались длиннее пятнадцати лет проведенных здесь.

Я поднял голову к темному небу. В тусклом желтом свете фонарей снежинки кружили в своём причудливом танце. Слой за слоем застилая белым покрывалом спящую землю.

Глядя на это можно на секунду забыть обо всём, о том, что было, о том что будет. Только этот перрон, только этот снег и бесконечная, свободная тайга. Я бы и дальше наслаждался спокойствием, если бы гармонию не прервали подлым снежком в спину.

Обернувшись, я увидел улыбающуюся Аню, со вторым снежком в руках, который одним быстрым движением отпечатался на моём пальто.

Надо было рассердиться, но увидев невинную детскую улыбку, озорные глаза, не смог долго сопротивляться.

— Ну, пискля, держись.

И под удивленные взгляды проводниц и пассажиров началась наша баталия. В этой схватке я определенно проигрывал, мне явно не хватало сноровки, Аня же напротив, как заправский снайпер отправляла в меня снежок за снежком.

Я принял единственно верное решение, стремительная контратака. Добежав до Ани, подтолкнул её к сугробу, и сам не удержав равновесия, отправился следом.

На секунду взгляды пересеклись и мы замерли. Где-то в глубине я почувствовал нечто новое, но осёкся и запыхавшимся голосом выпалил: «Сдавайся мелочь»

На что в ответ прилетело: «Никогда» и, ткнув меня в снег, Аня, ловко вынырнула и также лихо запрыгнула в вагон.

— Жду тебя в купе, — бросила она на прощанье и скрылась внутри.

Я перевернулся к небу и несколько минут наслаждался моментом. А вернувшись в купе, застал Аню мирно посапывающей на своей полке.

Удивительная девушка. Я расстелил лавку и посидев ещё немного отправился на боковую.

Но уснуть не смог, полка казалась жутко не удобной. Тягучий, выматывающий сон, я тонул в нём, словно в зыбучих песках. Мне что-то снилось, какие-то обрывки всплывали в сознании. Не так я представлял первую ночь на воле.

Где-то посреди ночи я просто открыл глаза, будто всё это время не спал. В темноте нащупал пальто и достал сигареты. Открыв дверь, подождал, пока глаза привыкнут к свету и с удивлением обнаружил, что Ани в купе не было.

Вагон мирно спал. Тело не слушалось, с трудом волоча ноги добрался до туалета и моментально проснулся. В тамбуре послышалась какая-то возня. Подойдя поближе разобрал тихий женский плач и почти истеричное «Заткнись су-ука».

Распахнув дверь, я увидел заплаканную Аню, зажавшуюся в углу и молодого парня в спортивном костюме нависшего над ней.

— Ах ты тварь, — только и вырвалось у меня, схватив его за шкирку, вытащил его из тамбура.

Затем удар, второй третий. Глаза залились пеленой, я бил и бил не замечая, как в полутьме коридора блеснул нож.

Резкая боль пронзила тело, я отшатнулся. Из живота торчала рукоятка ножа. Взглянул на парня, белый от ужаса, в глазах страх. На звуки борьбы сбежались пассажиры, какой-то мужчина, увидев произошедшее ловким движением скрутил охваченного страхом паренька.

Через шум в ушах с трудом пробивался его истошный крик: «Я не хотел, я не знал…»

Ноги подкашиваются, нужно опереться, тяжело стоять. Последнее что я услышал, как Аня в слезах кричала моё имя, а затем я провалился в беспамятство.

Очнулся уже в купе, с трудом открыв глаза, увидел два силуэта, зрение не фокусировалось, мутило и качало. С трудом разглядел Аню и незнакомую женщину лет пятидесяти. Они о чем-то тихо спорили, до меня доносились лишь обрывки фраз.

— Я не врач… медсестра… Я сделала всё что могла…

— Он поправится? — запинаясь испуганным голосом, проговорила Анна.

— …Много крови… Операция.… Несколько часов…

Я попытался позвать Аню, но губы упрямо не слушались. Попробовал поднять руку и резкая боль пронзила тело. Я опять отключился.

Я падал в бездну, пустота словно болото утягивало вниз. Хотелось кричать, но не мог издать ни звука. Не могу пошевелиться, тело будто не моё. Словно безучастный зритель я мог лишь наблюдать скоропостижный финал.

Проснулся от яркого солнечного света, пробивающегося сквозь мутные стекла купе. Рядом на краю обняв меня, лежит Аня. Попытка приподняться с треском провалилась, боль накатила новой волной и разлилась по телу. Живот перебинтован, левый бок весь пропитан запекшейся кровью.

— Доброе, — с трудом подняв руку, погладил её по голове.

Аня тут же проснулась, на глазах появились маленькие слезинки.

— Очнулся, — голос заметно дрожал, но казался счастливым: — Наконец, я так рада, — она попыталась меня обнять, но услышав сдавленный стон, отпрянула.

— Что со мной?

— Ты спас меня… Но он тебя ранил, — скорбно проговорила она.

Да, кажется вспоминаю. Сквозь туманную дымку всплывали образы. Ночь, тамбур, Аня, драка, блеснувший нож. Похоже, попал я в переплёт.

— Не вставай, рана закровоточит, лежи, отдыхай. Валентина Андреевна тебя перевязала, она медсестра. Через полтора часа станция, нас там уже ждут.

— Насколько серьезно?

Но всё было понятно без слов. Не удержавшись, Аня заплакала и уткнулась в моё плечо. Сквозь всхлипы просачивалось: «Прости» «Я виновата».

Я стал медленно её гладить.

— Ты это брось. Ревешь как над покойником. Сейчас в больничке подлатают, и буду как новенький.

Аня утерла слезы и серьёзно посмотрела в глаза.

— Правда?

— Я не такой хрупкий, чтоб от какой-то царапины помирать. Прорвёмся, где наша не пропадала, — Мои слова предали ей уверенности, поднявшись она утёрла слезы: — Не принесешь воды, что-то в горле пересохло.

Аня тут же вскочила и, бросив налету: «Я мигом» выбежала из купе. Я перевёл дыхание. С трудом дотянувшись до пальто, выудил сигарету и закурил. Боль не покидала меня, похоже царапина не такая уж и маленькая.

Однажды мне уже прилетало перо. На третьем году срока, повздорил с залетным беспредельщиком, а следующим утром на завтраке получил «подарок» прям под ребра. Чудом не были задеты важные органы. Отморозка в ШИЗО, а я в лазарете ещё два месяца провалялся.

Только теперь, нутром чувствовал, не отделаюсь парой месяцев больничной койки.

Поезд затрясся, натужно завыли колеса, с верхних полок посыпались одеяла, да и сам я чуть не вылетел с койки. Приехали.

Через минуту в купе залетела Аня.

— Ты в порядке?

— В полном.

— Я пойду, узнаю в чем дело, лежи не двигайся.

— Так точно, товарищ доктор, — вымученно улыбнувшись, сказал я.

Улыбнувшись в ответ, Аня скрылась в коридоре. И вернулась только минут через пятнадцать, когда я уже серьезно забеспокоился. Бледная как сама смерть, её зеленые глаза потухли. Аня молча подошла и села рядом, едва слышно сказав.

— Дерево упала на пути. Они уберут его, но если рельсы повреждены, мы здесь надолго.

Быстрыми ручейками по щекам потекли слезы, а через мгновенье она вновь рыдала, зарывшись в моё плечо. Я приобнял её, и подумав немного заговорил.

— Тихо, не плачь Анька, это мне наказание, — она удивленно посмотрела и я продолжил: — Рассказ долгий, но времени теперь у нас предостаточно.

На всём белом свете только брат у меня остался, мы с детства неразлучны были. Отец работал, а дома пил не просыхая, матушка в какой-то момент просто перегорела. Вся в работу по дому ушла, и до нас как будто и дела не было. Мне тогда десять было, стал Андрея в садик водить и обратно забирать. И везде мы вместе ходили, всюду его таскал. До вечера по району, заброшкам да по стройкам шатались, — грудную клетку разорвал глубокий сухой кашель, но отдышавшись продолжил:

— И как-то с детства меня тянуло на скользкую. Ещё по малолетке курить начал, жвачки тырили в магазинах, провода было срезали. Андрюха помню ещё тогда всё плакал, мол неправильно это, да только что с беспризорника возьмешь. А потом Андрей в первый класс пошёл, а я в среднюю перевёлся.

Отца тогда с работы уволили, мать уборщицей пошла, денег не хватать стало, да и малого поднимать надо было. И что мне в голову ударило, не помню, но всё как-то под откос покатилось. Гулянки, пьянки, драки. Воровать стал, в автобусах, в троллейбусах. Как-то незаметно связался с такой же шпаной. Я тогда пробовал Андрея жизни блин правильной учить. Мол не мы такие, жизнь заставила, а тут уж крутись как хочешь. Да только он не слушал, плакал всё время, убегал. Так отдалятся и начали, — кашель стал нестерпимым, стало невыносимо жарко.

— А потом, после девятого я в местное ПТУ ушёл, на сварщика учиться, вот только не работягой я себя тогда видел. Блатная романтика утянула. Помню, отец в один из дней до чертиков нажрался и на Андрея полез...

Ну я не стерпел, вмазал ему, повалил и избил до полусмерти, а когда понял что натворил, оделся и из дома сбежал. Сначала на чердаках да в подвалах ютился, потом к друзьям перебрался.

А домой так и не вернулся и с Андреем больше не виделся. Мне как восемнадцать стукнуло, парни знакомые свели с серьезными ребятами, ну я в банду и напросился. Шестерил на них по меленько, да и решили меня на дело взять. Комерс один за крышу платить не хотел, надо было налететь да припугнуть.

Я тот день, как сейчас помню. Врываемся в магазин, нас трое было, все с ножами. Покупателей на пол и к продавщице с понтом, кассу в пакет и быстро. И как-то я не заметил, как один мужик лет тридцати сзади встал и на меня навалился. Мою маску сорвал и остолбенел на секунду. Не ожидал видимо юнца увидеть.

Ну и налетел на меня, а я на автомате нож выставил, да и прямо под ребра по рукоятку. Подельнички мои сразу деру дали, а я двинуться не мог. Мужик тот так у меня на руках и умер. Потом суд, разбой плюс убийство пятнадцать строгого. Тогда я Андрея последний раз и видел, молча сидел, всего один раз на меня взглянул, когда из зала уводили. А потом я сюда и уехал.

Закончив свой монолог, я почувствовал свободу. Будто бы принял наконец самого себя. Какое-то время мы лежали молча, а потом Аня заговорила.

— А я из дома сбежала. Лучшей доли захотела. Маму с маленьким братом оставила. Бросила их.

Я прижал её крепче. Мы замолчали и в этой тишине сказано больше чем в тысяче бестолковых слов. Не знаю, может мы пролежали так пять минут, может час, время для нас остановилось.

Тишину нарушила Анна, приложив руку ко лбу, она с испугом посмотрела на меня.

— У тебя жар.

— Похоже, хреновы мои дела Анюта, — я уже чувствовал нарастающую лихорадку.

Аня вскочила с полки, утерла лицо и бойко как раньше скомандовала.

— Отставить панику, я до Валентины Андреевны, сейчас всё решим, — с этими словами она вышла из купе.

Нестерпимо захотелось спать, глаза потихоньку сами начали закрываться и я снова отключился.

В чувство меня привела немолодая женщина. Она сидела рядом, в руках был нашатырь. Из-за спины выглядывала изможденная Аня. Удостоверившись, что в моём сознании, медсестра встала и что-то сказала Ане, отчего та ещё больше побледнела, а затем вышла из купе.

Анна села рядом и положила ладонь к моей.

— У меня хорошая новость, проводница сказала, что бревно уже стащили и рельсы не повреждены. Совсем скоро будем на станции.

— Аня, у меня к тебе последняя просьба, — она было попыталась возразить, но я продолжил: — Все эти пятнадцать лет у меня перед глазами взгляд Андрея на суде. С ним я просыпался и засыпал. Я в тюрьме выжил только потому что хотел прощение у него попросить. Я ему письма писал, да так ни одного и не отправил. Страшно было. Аня, ежели я не выкарабкаюсь, отдай их ему и извинись за меня.

— Витя, нет, не надо, не говори, осталось совсем чуть-чуть, — будто бы в подтверждение её слов поезд качнуло, и он потихоньку начал набирать скорость: — Видишь, я же говорила, потерпи немного, пожалуйста.

— Знаешь Анюта, а я сейчас по-настоящему счастлив. Что тебя встретил, что уберечь смог, защитить. Я когда тебя увидел, сразу…

Но продолжить уже не хватило сил. Нужно отдохнуть немного, пока до станции едем.

Эпилог

В подъезде, нерешительно топчась перед массивной железной дверью, стояла молодая красивая девушка. Всё же совладав с собой, она нажала на кнопку звонка. Минута и вот из-за двери послышались быстрые шаги.

Дверь распахнулась, и девушка на секунду растерянно замерла. Перед ней стоял мужчина в полицейской форме.

— Андрей Нестеров? — робко произнесла она.

— Он самый, что-то хотели.

Я от Вити, он просил передать.

Девушка достала из рюкзака перевязанную стопку писем и протянула их. Андрей молча взял письма, в уголках его глаз блеснули маленькие капли.

— Скажите, он хороший человек?

— Очень, — девушка сдерживалась из последних сил.

— Спасибо, я верил.

Не в силах больше терпеть, девушка простилась и выбежала из подъезда. Прохладный, свежий ветер коснулся её заплаканного лица. Она облокотилась на дверь и бесшумно произнесла: «Прости меня»