ПЕТЯ....

*ЛЮБЛЮ*

Я сначала кричала-мчалась боевой энергией, скворчащей разъедающими иглами. То пытаюсь сказать, что руки тряслись, как я хотела ими, и ногами, стучать в прозрачную незащищённость, натянутую под звёздами. А потом злющая энергия отшатнулась от меня, вспомнив и увидев детский взгляд Вселенной, не укоризненный, а приветливый. Вселенная вложила в мои ладони свою ладошку, и стала я гладить линию жизни Малышки, изучать от нижней до верхней фаланги детские, неощутимые из-за нежной кожи, пальчики (кстати, когда Даня был пару месяцев, как рождённым, у него была настолько нежная кожа, что, когда он касался меня, я не чувствовала прикосновения, словно моя кожа не имела способности понять кожу пришельца из Космоса). Теребя пальчики и ладошку Маленькой, мне расхотелось кричать: крик напугал бы Её и расстроил до слёз. Всем известно, что́ больше всего любит наша Малышка, — Музыку. Ей надо петь и ворковать с Ней, а не напирать и орать в Неё. Вселенная такой "язык кикимор" не понимает.) А объятие — это для Неё сигнал к вечной дружбе (малыши жить спокойно не могут без обнимания. Этот факт тоже нам должен быть известным).

Даня продолжает любить меня и защищать от взрослого ума.) По дороге к реке:

Мой друг балуется, но, может быть, и идёт (так тоже можно воспринять). Потом оборачивается. Хитрые глаза у хорька:

— Ийина, а за тобой кто-то идёт! (лыбится)

Я оглядываюсь, боюсь, может, кому дорогу надо уступить, — однако, позади нет никого.

— Дань, кто за мной?

— Не скажу. Но ты её знаешь! (лыбится)

— Ну скажии!

— Я вижу, она идёт за тобой! (лыбится хорёк)

— Скажи, кто она? (что-то голос задрожал)

— Не скажу. Вот она!

— Веселуха?

— Слушай, я шёпотом тебе скажу. (что-то шепчет. Я через шапку не слышу)

— Скажи громче, — умоляю.

— Кто-кто! Твоя подлужка! (смеётся гадик), — Пйивет, подлужка!

… Смотрим на миниводопад — бежевые ручьи так преодолевают земляную горку и суетятся дальше, забегая под снежный наст. Даня радуется, закидывает водопадик кусками снега, то есть не снега, а мокрого бежевого тростникового сахара.

Звук плеска и бега воды в ветреной тишине и правда, радует. Щурясь от солнца, удобно улыбаться.

С небольшой высоты сливочного воздуха проявляется синичкино "Вотвесна-Вотвесна-Вотвесна!", а с высоты уровня неба вытрескиваются противоположные звуки — вороньи страшные клацы, как кляксы, бьющие по солнечным лучам и по моим мозгам. Не терплю воронье карканье. КХа́рканье. Тревожно и страшно мне от него, с детства.

Так вот. Мы с Даней смотрим и слушаем водопад, прислушиваемся к синицам, отгоняем кха́рканье. Даня радуется, бегает. На секунду останавливается и тихо, важно заявляет:

— Да-а. Весна пйишла...

А какие ещё мы заметили сегодня дела очнувшейся, наконец-то, Весны?

Ну, снег становится движущейся бежевостью, сияющей, когда солнечные лучи подают ей свои руки для сопровождения. Голова, бывает, плывёт от движения под ногами: медленного или напористого, в виде стрелы или в виде воронки-круговорота, и в разные направления.

"Лежачий полицейский" объявился на посту и снова готов к службе.

Новогодние конфетти проглядывают секретиками из-под матовых бугристых снежных стёклышек, плавают розовыми, зелёными, золотыми рыбками и медузами в глубине луж. "А! Ийина, смотйи! Фиолетовый слон высыпал из хобота канфети!" (Мы так много читали эту сказку!)

Люди вышли. Неужели нашим вольным танцам пришла Весна? Теперь придётся укромничать.

Клумбы выглядят, как речное дно с водорослями. Смотришь на них сверху, как будто глядишь в аквариум. Мы с Данькой даже искали среди водных листьев и травинок рыб.)

Слушали сонную Никажель. Её волны сейчас стекают, поддерживаемые солнцем, из астрального русла вниз, в русло земное, и вселяются в самих себя, проходя для этого через лёд и вместе с солнцем размягчая его. Подо льдом волны начинают поворачиваться и потягиваться, и мы с Даней слышали, как оживают и нагреваются речные мышцы. Лёд стал мягким. Его прозрачность допивает солнце. Река начинает просвечивать и, как я уже сказала, отныне её снова можно слышать. Река просыпается и сквозь лёд смотрит в Небо, она соскучилась по Нему. Небо, видимо, тоже скучало по волнам. Иначе Оно не курсировало бы над Никажелью разными облакообразами. Один из них мы с Даней видели — колоссальный дельфин плыл по параллельной реке линии Неба и кричал Никажели ультразвуковые приветы, пел побудку.)

Даня раздосадовался (а лучше — раздетсадовался) на Никажель за то, что она убрала лёд, а вместе с ним — подводные секретики и возможность гулять над водой. "Ты не настоящая йека!" — крикнул он. А этот вьюноша, оказывается, умеет злиться.) Я попросила его извиниться перед рекой.

— Не буду! Она не умеет лазговайивать!

— Да, не умеет. Но она услышит тебя хорошо. Ты ни за что обидел её. Извинись.

Даня подбежал к краю берега и зло крикнул:

— Пласти! — отвернулся от реки и ещё раз показал своё упрямство, — Но ты не настоящая.

Пришлось мне вместо Данона задабривать Никажель. Я просила прощение у реки за своего малька, объясняла ей, что он пока не ведает силу своих поступков и не полностью понимает их. Под конец моей речи к нам подплыл и сам малёк, и еле слышным смиренным голоском попросил у Никажели прощения по-настоящему.

На обратном пути проходили мимо стройки. На стройплощадку свезли много-много кубометров земли. И сильно пахло землёй. Я уже почти отвыкла от этого ощущения. Раньше, в деревне, на дачном участке, я часто чувствовала землю, спокойно относилась к её аромату. А сегодня, когда почуяла земляной запах, меня проглотила акула-тревога. Аромат открытой земли напомнил мне карканье ворон.

… А в целом — всё очень хорошо. Весна. Силы есть, ум — кажется. Весна)

Люблю

*ДЕНЬ ВОЛШЕБНОГО НЕЯСНОГО НЕБА*

Погостили в парке аттракционов. Там были ещё динозавры, гоночные машины, черепашки-ниндзя, смурфики, буратино, паровозики, потные родители с детскими глазами и улыбками и радостные детки, мороженое и чёрная старинная машина и рыцари в доспехах, и рыцарский замок, и волшебство, даже магия. Я не голословлю. Шли мы в поисках приключений по залам и мирам, вдруг над нами что-то ухнуло, разверзло пространство, донёсся отрезок хорового визга и резко… ТИШИНА, все и всё, что пронеслось, — исчезло. Куда? В какой портал? Мы так и не нашли входов и продолжения потолочных дорог.

Даня не смотрит ни на кого, делает, а другие дети за ним наблюдают и повторяют, хотят играть с ним, но он сторонится контакта. У него есть один — это Аешка. И ему её хватает.

Мы с Даноном и Аришкой много бегали. У детей бег, действительно, от Природы, природной грации и животной скорости, и выносливости. А я выяснила, что разучилась бегать. Я могу, как гепард: резко и коротко очень быстро, а потом ноги переезжает сила остановки. Моя энергия бежит, а телу сила остановки опутала ноги над коленками. Надо вытренировывать из себя взрослое оцепенение. А то до льда застынешь.

Аттракцион Вертушка. (Удои адреналина — рекордные.) Резко, с пола до потолка (метров… — МНОГО!) — ууУУХХХ! И там, в потолочье, организм — в клочья ТАКИМИ резкими перебрасываниями его, как с ладони на ладонь теста-колобка (чтобы тесто промялось и стало воздушным), что, если в звуках описать, то вот так, примерно, чувствует себя организм — бдум-бдым, плим-плум, буль-буль (булькают мозги и то, что в животе у орущего организма). Дальше резкий бу́м с потолка в по́л — ОООойУухб. На полу тоже такие же экзекуции нецивилизованного СЧАСТЬЯ — бдум-вдым, плим-вплавь, буль-быль. И снова к потолку. Аттракционщики в ремнях безопасности так заманчиво орут и визжат, что хочется к ним, стать такими же звуками. Но я струсила: испугалась длинной-предлинной-преоченьдлинной очереди. Всё-таки люди охочи до супер-адреналина, но только того, который от мирных источников поступает в кровь и нервы.

НАШИ аттракционы — сумасшедшая каруселина, которая несла наши сиденья прямо в стены, и вторая каруселина, где мы с Даней орали оба. Он кричал: "как это останавливается", я орала: "я больше так не буду".

Ощущения смелой ЖИЗНИ.

Вторая карусель, на которой мы кричали и пищали, выглядела детской: яркие шарики в виде ягод и соцветий мультиковых цветов (в эти шарики садятся подвое). С виду эта вторая карусель внушала доверие и была такой, как в песне группы Кар-Мэн поётся: "В детсаде всё спокойно, в детсаде всё спокойно, и спят седые воины на золотых коврах." Но вид обманул, — нас поместило в скорость! (почти как на тренировках у будущих космонавтов) вперемешку с круговертью...

Когда сидишь на вершине карусели, ожидая остановки или начала, просыпается рефлекс болтания ногами, и у детей, и у многолетних детей.

Аттракцион Сладости. Садишься в рожки с мороженым, и они бегают по площади аттракциона, кружась и завихряясь. Мы кружились и понимали, что превращаемся в разные виды мороженого. Даня в апельсиновое, девочка Аешка в молочное, я в фисташковое.

Паровозик. Села большой, приехала маленькой. Рулила, верила в то, что это я поворачиваю поезд. В последнем вагоне.

Веселуха была с нами всё волшебство.)

Чёрная старинная машина Меркури. Дутые фары и бока; колёса со спектром серебристых спиц; чёрная дельфинья обтекаемость тонированных стёкол и тела машины… Красиво и старинно. У Дани симпатия к старинным машинам, к их формам, исполняемым до семидесятых годов двадцатого века. От Дани любование старыми машинами перешло ко мне. Мы с ним долго ходили вокруг Меркури, мешая людям фотографировать её.

Дорога:

Солнце и высокие дома, напряжение между домами и солнцем, кто кого, покой и напряжение после дождя, точнее, не снежинки и дождинки, а летели оттуда шлепинки.

Брызги грязи — почти океанская волна. Сошли брызги, — и открылся образ красивой девушки, собирающейся перейти на другую сторону дороги.

Окно в большом доме, словно обензиненное радугой, с розовым в середине, и следом, рядом, — балкон с сохнущей розовой простынёй, такого же оттенка розового цвета.

Голубь-канатосидец, один во всех дольках неба. Небо в городе разрезано на дольки.

Мой друг Даня: Мне приснился сон, я был в храме и пил там сок.

— Какой?

— Яблочный.

— Кто тебе его дал?

— Дядя.

— Какой?

— Наверное, Господь Бог

*ДУХ ВЕТРА*

Небо — крайний атом.

Ветер.

Солнце подзынькало лучевым пальцем по уличному термометру, перед тем нагрев его до плюс восемнадцати, намекнуло на Весну и пригласило выйти к нему, вместе поулыбаться выкарабкивающемуся из почек липкому листочку. Ах ты, Солнце лукавое! Прехитрое. Разрешило нам одеться в тонкие одежды, а не предупредило о ветре с севера, таком сильном, что превращал человека в парус, особенно в районе капюшона и спины. И мы с Даней вот так, двумя парусами, по встречке ветра, подхватились к речке.

Ветер. Дух Ветра (о нём немного погодя).

— Ийина, а в небе всегда сильный ветеьр. И в космосе ветеьр тоже, самый сильный.

— Ты откуда это знаешь? — я знаю, что Даня в открытое небо и в открытый Космос ещё ни разу не выходил. Откуда он знает?, хотела бы я знать, но не узнаю.

Даня носится вокруг моего плавного, медленного хода, как… кладоискатель с розовой лопаточкой, он готов каждый кус земли, каждую канавку и даже лежачего полицейского отведать своей лопаточкой на вкус клада, специально оставленного для него неизвестным добрым пиратом. Этот кладоискатель удивляется всему, даже географическим обрисам почти высохших луж на прибитой машинами дороге. Он и от меня ждёт удивления от вида канавки с талой водой. Кричит, что нашёл клад, нашёл машину с колёсами, а это через порванную ветром землю просматривается стоковая труба. Но она не труба для кладоискателя, а ждущая раскопки машина.

В метаниях кладоискательства Даня остаётся способным обсудить волнующие его темы. Сейчас он опять вернулся к теме нашего ухода в будущее.

— А в будущем только динозавлы и… кости. А помнишь, я говойил тебе, что мы уйдём в будущее?

— Да. Скажи ещё об этом что-нибудь.

— Будущее называется плошлым. Плошлое это будущее. В будущем все ьразговайивают тихо.

— Почему?

— Потому что динозавлы услышат.

… Вот бывает мысли так набьются в твою комнату реальности, что зад которой-то из них нечаянно надавит на выключатель и погасит свет в помещении. Тебе не видно реальности, ты вбираешься в себя, в следующую комнату в комнате, и сидишь там в темноте с гирляндно перемигивающимися и перешёптывающимися мыслям, которые и рады выскочить на свободу, но единственной дверью туда служит твоя голова, которая и не хочет, а приходится ей разговор вести с каждой мыслью. Сегодня скопище мыслей вмиг растворилось, а свет сам собой включился от Даниного крика: "Ийина, гляди! Никажель плоснулась!"

И надо бежать к реке, проверять, какой она открылась, как это: принять к себе на спячку Зиму. Вот о Зиме вспомнишь, и окажешься на Её пути. Мы бежали по бликующим ручейковым линиям, — последнему очерку о нынешнего года Зиме в Её дневнике. Весь остальной пляж уже обсох, холодный Ветер поднимал из тёмного песка волчки мелких восстаний.

Я представила, как несколько дней назад стояла вплотную к волнам уставшая, печальная Худышка в водянисто-бежевом платье, еле держащемся на острых плечах, из ткани, создаваемой стекающими в реку ручьями. Спокойного волнения тебе, Зима. До скорого.

Ветер? Он сегодня босс, озвучил воздух и замотал его, заблэндерил до состояния взбитой сливочности. Все мы, кто здесь, как могли плавали в холодных высоких почти-штормовых волнах взбитых сливок: и напряжённо было от ощущения опасности, и вкусно. (У меня Небо с детства ассоциируется с холодным молоком.)

Ветер мчал на юг со своего севера. Попалась ему Никажель, — решил с ней позабавиться: схватил реку и мчал реку на своей скорости, будто волочил огромный отрез тонкой ржаво-голубой фольги.

А что Небо любимое?

Небо стало экраном в серебряно-голубой, гармоничный, мудрый, развивающийся, дружественный нам Мир инопланетян. Небо транслировало их Мир, и непонятно было при просмотре: какой из наших Миров расположен вверх ногами друг относительно друга. При трансляции Иномира наше Небо стало беспредельным для звуков: звук самолёта — обширность, резкость кличей чаек — обширность, межзвуковая заполняющая — обширность. А ещё что-то странное затягивало Небо. Но это странное — это странник-Ветер. И в пренебесных холмах Он сегодня начальствует, гладит их скоростью. Он поддувает Небо в живот, Небу весело и хочется убежать от щекотки, но — не положено, и Небо просто выгибается к Космосу, хотя Ветер и Там живёт, да ещё и сильнее, чем здесь, если верить Дане. Пока я стояла рядом с рекой, Даня супер Соником бегал по пляжу и терзал лопаточкой его и две песочные горы, — выискивал клады. Я к нему присоединилась, когда увидела, ка́к расстраивается кладоискатель из-за ненаходящегося клада. Для меня-то с кладами затруднений не было: вот из прошлогодней травы виднеется белый сглаженный камешек, — он отвалилися от Космоса и теперь он — наш клад; вот из основания песочной пирамиды виднеется то ли бок инопланетного кораблика, то ли динозаврическая окаменелость; вот у выплеска быстрых волн лежит длинная коряга — это Зима перед погружением в реку отбросила магическую палочку, и та, соприкоснувшись с землёй, превратилась в земную обычную палку… Но Даня не мог удовольствоваться такими кладами. Ему нужен был сундук с наворованными пиратами сокровищами. Погрустневший, устало сел он на корточки у самых волн и замолчал надолго. Через время он спокойно заключил, что никаких кладов здесь нет, стал размешивать Никажель розовой лопаточкой и сразу же под водой нашёл частичку инопланетного корабля. Обрадовался, стал её выковыривать из дна. А я предложила играть теперь в водные секретики: рисуешь лопаточкой под водой геометрические фигуры, например, или разные узоры и любуешься на то, как они живут под водой, как под стёклышком, рассматриваешь, как по ним бегают тени от волн и от солнечных лучей.

Всё же сильный Ветер меня беспокоил, из-за Дани: молчел пару дней, как победил простуду. Поэтому я решила отступать в укрытие домовьих стен и крыши.

Мы отправились греться. По дороге, проходящей перпендикулярно нашей, Ветер носил высокие пыльные дымы. Пыльные завитки было видно лишь при солнце. Мне захотелось показать их Дане, а солнце свредничало: вплыло в высокие облака, недвижимые, скорее всего приклеенные к Небу. Я рассказала мальчику, что вот сейчас-сейчас появится Дух Ветра, пробежит вон по тому пути, а после Него, по освободившейся дороге, пробежим и мы. Ждали мы долго Духа Ветра, сдаваться не собирались. Стали звать Его: «Дух Ветра, прилетай! Дух Ветра, пожалуйста, прилети!» Разгадывай теперь, что же это было, — совпадение или Дух Ветра, но на наш зов откликнулись: по дороге Духа Ветра галопом пронеслась пузатенькая чёрно-белая кошка.

*БУДЕМ ТАНЦЕВАТЬ*

Из фильма «Иван Васильевич меняет профессию»

Иван Васильевич Грозный входит в комнату: "Кто…умер?"

Карп Савельевич Якин: "Я не про Вас это говорил. Это другой, который умер… который…"

Танцуешь. Вокруг, в такт с тобой, движется, овевая и повторяя твои движения, сливочно-голубой ветер. Холодный, как голубое мороженое, как ледяная волна из железного ведра в руках того, кто решил сделать тебе закалку-сюрприз. Танцуя, ты держишь контакт с солнцем, всегда смотришь на солнце. Щуришь глаза, тем соединяя небо и солнце в единое живое — сине-ослепительное, подрагивающее от лучей солнца и влажности глаз, смешивающее простор и лучи, и спектрящее, пульсирующее. Твоя Музыка сейчас подтверждает мир, а ритм — закручивает мир в движение.

Рядом, смеясь и громко крича, отплясывает, виляя всем, что способно, твой маленький друг-индеец.

Я не знаю, какими мы смотримся со стороны. Смешными, глупыми, чудными, больными. Не имеют силы для нас оценки случайных зрителей. Танцевали с Даноном — и будем танцевать всё будущее напролёт, когда, где и как можем.

Ветер — главный мастер движения. Когда ты движешься, ты (без "как бы" ) вступаешь с ветром во взаимные отношения. В том числе, через ветер ты начинаешь чувствовать трение с реальностью. Мне кажется, ветру нравится, когда ты, под стать ему, движешься, расталкивая его силу. Он от твоего сопротивления или попутного бега больше радуется, чем от того, что ты статично и безответно просто принимаешь его порывы. Ветер, хоть и вольной независимости носитель, — существо взаимное.

… Танцевать, как герой Адриано Челентано Элиа Кодоньо, грациозно топчущий виноград; танцевать открыто, забыв стесняться; смеясь с другом от причудливых движений, которые вы оба выдаёте; танцевать на ветру, на солнце, с небом в глазах — что это? Да, Свобода. А ещё это доступный всем "финт ушами" для того, чтобы попасть в зенит цветов, вкусов и света Жизни.

— Ийина, а когда жили динозавйы? Давно?.. Много сто лет назад?

— Угу.

— А мы где были?

— Мммм

— Не знаешь? Мы были в динозавле?.. В будущем?.. В бу́дущем, я тебя сплашиваю? Чего ты смеёшься!

— Ты меня сейчас голосом поцеловала?

… а вдруг правду глаголит малыш? Вдруг мы и были динозаврами? Повадки-то те же: хищники-убийцы и мирные, подраться, поесть… Вдруг мы много в кого ещё воплощались, пока не дошли в своём изменении до тонкокожего прямоходящего "умника"....

— Давай посмотрим простые хорошие мультики.

— Давай лучше пло это.

(Смотрим, как тётя, дядя и девочка снимают на всеобщее обозрение то, как открывают разнокалиберные упаковки новогодних подарков под гирляндами.)

— Дань, они хвастаются. Перед теми, у кого нет таких вещей, какие есть у них. Хвастаться не надо.

— Нет. Они не хвастаются. Они иглают. Плавда?

...

— Я мальчик, я изобьетатель.

— Девочки тоже могут быть изобретателями.

— Девочки — изобьетательницы. Девочки изобьетают только класивое. А я изобьетаю самые клутые вещи.

— Мне не нлавятся девчачьи штучки. Мне нлавишься ты.

*ВОЗДУШНЫЕ ЗМЕИ*

— Дайте мне! Змей! А-а! Ы-ы-ы!!! — страстное, свободотребное рычание волчонка и крики обиды и несправедливости человеческого ребёнка разносились по реке. А всё потому, что, видимо, ненастоящая всё-таки подруга Данона захватила воздушного Змея и носилась с ним, надеясь и желая поймать ветер и полетать в месте, где Змей летает. А прикрывалось это желание якобы старанием для Данона же: мол, сейчас Змей воспарит в ветреную часть неба, и ты, Данон, перехватишь леску и сам будешь пилотировать Змея. Даня, естественно, в это прикрытие не верил.

Самыми любимыми делами у него, после отправления Змея куда повыше, было отпускать Змея в непилотируемый полёт, а также впутываться и запутываться в змеевой леске.

Однажды ветер-гейзер был такой мощи и радости, что, взметнув Змея к двум самолётам, оборвал леску, которую я держала на максимальной размотке. Даня усиленно сдерживал гнев и грустинки-слёзы, пока налаживалась связь со Змеем. Веселуха вскоре продолжила плескаться в полной ванне синей с пенками воды, в которой вместе с ветром занимались скоростным плаванием самолёты и солнечные игрушки-спринтеры: зайцы, собачки и лошадки.

Воздушный Змей и пару-паруса одевают невидимку-ветер, и одетый ветер становится видимкой, его движения, танцы и прыжки мы можем созерцать.

Детско так, и дерзко так: ещё не поняв Воздушного Змея, но уже задружившись с ним, запускать ся вместе с ним в синее, с бело-голубыми размазами облаков, самолётное Небо! Уже пробежав сорок кругов с леской навытяг и прося Змея поймать восходящий ветер, с чувством открытия подумать, что можно, оказывается, не суетиться, а просто спокойно укрепиться и, сматывая или разматывая леску, помогать Змею летать. Только. Вот. Из злого умысла или из озорства Ветра, вдруг нападает на нас со Змеем нисходящий ветер и таранит Змея, и он пикирует в землю. Несправедливо. А бывает Ветер так рассилится, что рвёт леску, и тогда, человек-друг-Змея, придумай, пожалуйста, как связать её, чтобы связаться снова с другом Змеем для совместного небопользования.

Когда занимались с Даней воздушным Змеем, сперва лицом и взглядом, затем всем человеком и Душой переместились в верхнюю реальность Неба, оба ушли от земли в облака, молочно-прозрачные на вкус. Мы перестроили своё восприятие и организм на небесный лад и перестали видеть низ, смотреть в него.

Даня придумал новый вид обнимания: головообнимание, это когда берёшь уши и обнимаешь за них голову. Но вскоре он отказался от за уши и попросил меня обнять его за человека.

— Даня, ты знаешь, что такое зависть, завидовать?

— …

— Это когда ты злишься, что у тебя нет того, что есть у другого человека. Это плохое чувство, зависть, это чувство злости.

— А у тебя, Ийина, чувство молкови. (моркови)

— Скорее чувство хрена (это я уже потихонечку сказала, чтобы Даня не услышал)

Ещё Даня смехно вспоминал одно слово:

— Ийина, одень себе пофик… пуфик...

— Топик, что ли?

— Да!

Хохот Ийины и обезьяньи кличи Дани.

Что ещё… А. Теперь Даня на мои указания и просьбы может отвечать так: "Да, мой командил! Слушаюсь, мой командил!" И смеётся.

Ворчит на меня:

...

—… нашла себе, головную голь.

*ЛОВИ МОМЕНТЫ*

В правой верхней части фото неба грозный профиль мужчины. Через облако от него лицо женщины, она с закрытыми глазами.

Мы, когда танцуем на песке, на снегу, на рыхлой земле, оставляем следы. Ветер тоже следит на облаках и тучах, расшвыривает их, компанует, сближает, мнёт, рвёт и плавит друг в друга своим танцем. Ещё в тот день в небе видели с Даней двух черепах, двух рыб; одна черепаха открыла рот, погналась за рыбкой, превратилась в длинношеее животное с оваловидным, наверху горбящимся телом. Даня видел машину и ракету — вот, что ещё умеет танцевать ветер. Он умеет танцевать и то, что мы не видели пока, то, что ветер узнал сам в других небах, и ветер, как друг, делится с омываемым им родным миром новыми образами.

В случайный момент подними фотоаппарат к небу и сфотографируй, а потом рассматривай фотографию: в отловленном моменте можно заметить то, что зрение не успело в живом течении мгновений. Однажды, приехав с экскурсией на Змеиное Озеро (РТ), в воде, где также, как в небе, текли облака и тучи, увидела лицо Иисуса. Правда. Моргнула — и образ исчез из волн. Не из всех, а лишь из облачных и озёрных. Я тут же загадала желание. А потом ко мне подошла девушка, не помню имени её, какое-то красивое, она жила в гостинице для поломников. Мы с ней погуляли по берегу и по мосткам и тепло поговорили об озере. Потом нас, экскурсантов, позвали в автобус.

****

Лучи лавируют,

Протискиваются меж

Наводнений туч.

Весенний дождь пугливым эльфом

Тронул наши руки и взлетел.

****

На небе эхо — царь,

Внизу коро́тки нити звуков

Соловья и волн.

Замаринованное в солнце

Утро ловит звуки, бережёт.

****

Ты самый главный Верх,

Ты — звёзды, гоночные трассы

Ветра, эхо, снов.

Ты кулинар фантазий наших.

Чудеса, что Ты нас знаешь, Небо!

****

Воздух

одуванчик

****

Малыш тревожится,

Что может вычерпать лопаткой

Реку — бег простора.

Смотрю на волны Никажели.

"Морем будьте!" — Ветер говорит.

****

Небо светится

Лунным камнем, бордовый берег

Мячами пульсирует.

Вечер падает в сети Весны.

Мы едем в машине. Мы в клетке.

****

Солнце гуляет

В лесу; устали ветви берёз

Гоняться за ветром, повисли.

Мы едем по скорости трассы.

Я вижу, как солнце уходит.

****

Месяц буквою Р,

Новорождённый, летит вперёд,

Путает провода.

Я увидала слева его!

Загадала желанье!

— Расскажи, где ты вчера был? (ожидаю услышать: в океанариуме и в джунглях)

— Мне ничего не снилось!

— Нет. ГДЕ ты был вчера?.. Что ви́дел та́м?

— Ну-у, я видел длугой дом.

— Дань, какой дом?

— Да до́м! У лазноцветного лабийинта.

—… А ещё… что видел

— Ничего.

— Что за дом?

— Ну-у, внутйи он был лазноцветный.

— Разноцветный? Что там ещё было?

— Ну-у, голова. И мусол. И куча всяких штучек.

— Что за голова? Мужская, женская?

— Чёлная.

— А глаза, нос у головы были?

— Нет. Без глаз. Глаза выпавшие.

— Блин, Дань. А рот у головы был?

— Да. Вот такой. (показывает руками улыбку)

— Она улыбалась?

— Да.

— Блин. Ты, Дань, сюрреалист какой-то. Ты меня с ума сведёшь своими снами. А что ещё в доме было?

— Сталые вещи. Ну, там, куча всего.

— А ездили мы куда вчера?

— В океанаеи-ум

Узнала вчера на экскурсии, что некоторые из учёных предполагают, что мамонты были БЛОНДИНАМИ, а бурой их шерсть становилась после ухода мамонта в другую реальность

*МУЗЕЙ АВТОМОБИЛЕЙ (МАШИНОК)*

Об этой машине, что на фотографии, мечтал Мемфис, герой Николаса Кейджа, в "Угнать за шестьдесят секунд".

А ещё видели Дэлореан из "Назад в будущее"!

Были вчера на музейной выставке автомобилей.

Автомобили представлены с 1908 года выпуска.

Автомобили примерно до тридцатых годов прошлого века походили на кареты, даже "лучи" на колёсах были деревянными, и по виду колёса — точь-в-точь колёса телеги, только обкружённые шиной. И несъёмная крыша у многих машин была брезентовая, в общем, не железная.

С двадцатых и до семидесятых годов прошлого века автомобили — это произведения особого искусства: любой штрих на форме, и сама форма машины — ометалленная фантазия создавшего.

Особенно и единым махом запали в красоты память навершия (не знаю, как они правильно называются, эти фигуры, как на носу корабля). Ника, стрелец, самолёт, драконы, ягуар, дельфин...

Даню заманивают автомобили шестидесятых годов. Но, увидев в "полный рост" машины разных эпох, он влюбовался ими всеми. Бегал по пространству, как жеребёнок, сведённый с ума рассветом, все авто и их механизмы желал потрогать, отсоединить, познать устройство. Трудно ему было: почти все экспонаты непотрогательные. Несмотря на то, что скучный взрослый друг попросил его громко не разговаривать, Данин голосок звенел по всему гаражу.)

*НАУЧНОЕ И НЕНАУЧНОЕ*

Сейчас гроза, волнами-ударами сверху идут громы — пенящиеся раскатами грохоты. Заметила, что во время разбега грохочущих супер-тяжёлых звуков, все земные звуки вбираются сами в себя, опустошаются. И первым звуком, после очередной громадины-грома, первым звуком приходит из межударной тишины звук ливня.

Я боюсь грозы, боюсь громких её звуков, мне хочется спрятаться и, как мышке из щёлочки в укрытии, наблюдать за феерией.

Чтобы сейчас не бояться, решаю всё-таки вспомнить нашу с Даниссимо прогулку, что была в одно из воскресений в конце мая под ветер с клубящимся небом, подле широкой Никажели.

Могу пересказать придуманную вчера Даноном сказку о весёлой ноге, но, подумав, не стану рисковать, потому что эта история тёмная, с привидениями, и нервы мотает счётчиком холодной воды.

Я просто перечислю, что было с нами.

1. Хочу сфотографировать небо, ветер под руку подталкивает. Как котёнку-игрунку ему бы озоровать и носиться по комнатам. «Никакой статики. Нет», — предупреждает ветер. Но я не слушаюсь: небо сегодня такое, как будто капают с кисти кляксы цвета от сизого до белого на мокрый синий лист, видны разбеги ветра — пенно-белые дуги и штрихи между кляксами. Кляксы расплываются, теснятся, меняются, на лист капают новые, порой лист очищается прозрачными наплывами. Такое небо — от Художника.

2. Странное волнение реки: глубинная тяжёлая раскачка, переворачивание всей речной массы, а на поверхности — тонкие, порывистые, прерывистые волны, тонким бегущим слоем покрывающие глубинные перекаты. Верхние суетливые волны повторяют ветер, а глубинными ворохами река, наверное, отвечала ветру.

Похоже на кровь — движение рек, морей, океанов, а по их краям, где волны к суше приходят, движение становится видимым сердцебиением.

3. Чайки вылетают из туч и облаков и возвращаются, исчезают, как управляемые голограммы. Навстречу и наперерез чайкам — дрожащий полёт таких же белых, как птицы, бабочек. Что бабочки делают над серединой реки?, я не ведаю, но это были красивые мгновения, принадлежащие воздуху.

4. Поиски динозаврического.

Даня — изобретатель, и он настоятельно просит, чтобы я его так называла, грознится, если нечаянно называю его малышом. Но иногда изобретатель отдыхает, и к своим обязанностям приступает археолог-палеонтолог, любитель динозавров и поиска их следов.

В песках, что Никажели рамками лежат, Даня не раз отыскивал инопланетные корабли и разные части динозавров. Ну а в этот раз учёный нашёл целый череп, лапу и хвост, а!, и спину динозавра! Череп был тяжёл, да и лапа тоже, спина вообще зарыта в ил. Даня пытался найденные части соединить: то одно, то другое подтягивал друг к другу — тяжести не поддавались. Даня искал возможности:

— Если чейеп не идёт к лапе, лапа идёт к чейепу...

… Вдруг! — догадка налетела на учёного:

— Ийина, динозавл под йекой!

— Думай, изобйетатель, думай, изобйетатель, как его достать… Пйидумал! Нужно быстло-быстло-быстло откапывать!

Но розово-красная лопаточка не с нами. Даня седлает велосипед и спешит за инструментом для масштабных речных раскопок. Я мчусь за сумасшедшим учёным вслед.

Ветер подгоняет велосипедиста.

А ещё Ветер сметает вороний гарр. Я благодарна за это Ветру.

— Как тепей спать? — велосипедируя во всю, спрашивает меня изобретатель-археолог-динозаврист.

— Чего это? — пыхчу я от разминки пробежкой, от друга не отстаю.

— Как тепей спать!, если нашёл динозавла!?

....

Даня откапывает спину динозавра. А я отдыхаю подле речки.

5. Если сомкнуть глаза и из-под ресниц смотреть на реку, то можно представить себя на скале, над океаном. Попредставлял океанское безграничие, потом открываешь глаза и… спускаешься, напротив вырастает лес и дома потустороннего речного берега...

6. Покой.

Данины комментарии процесса раскопок.

Мир плавно колышется, сонно колышется в своём ритме и темпе, благодаря Ветру, схожими с ритмом и темпом реки. Иногда мир подрагивает белыми помехами, как советский телевизор, — это бабочки или белые пули...

7. Даня закончил с раскопками. Теперь он играет в перевозчика-лодочника (лодка — это та же лопаточка). Вот. Доставил он меня, перевёз, пока не знаю, куда, и говорит:

— Выходи. Я пйивёз тебя на необитаемый остлов, в джунгли. Иди собилай бананы.

)))))))))))))

Плаваем с перевозчиком по таким странам, как: Англия, Япония, Финляндия, Италия, Греция, и я показываю Дане примерное произношение и звучание местных языков, балуюсь, естественно: произношу каляку-маляку, но так, чтобы звучало схоже с настоящим языком страны приплытия. И вот, как то раз, мы приплыли в Эфиопию. Я должна познакомить Даню с "эфиопским" языком, но меня сон разморил в плавании, и мне та-ак захотелось зевнуть! Безудержно, громко (хорошо, что поблизости нет никого) зеваю, от души, а Даня смеётся:

— Какой смешной эфиопский язык!

8. Пока я выбирала музыку в сотике, Даня, коварное существо, изобретатель-археолог-динозаврист-перевозчик..., наполнил лопаточку никажельской водой и подкрадывается ко мне с таким лицом… Опять пришлось бегать.

9. На спортивной площадке девочка и мальчик играют во вратаря и нападающего. Он на воротах. Он поменьше неё ростом, счастливо улыбается, глядя на подружку, а она — стройная, просто палочка, длинными прядями волос ветер забавляется, — разминается гибкими движениями и водит мяч перед воротами, как истинный футболист. Мальчик, судя по его улыбке, будет поддаваться, не отстоит ворота, девочка настроена воинственно наколупать голов, при этом она успевает есть леденец. Отношения красивые, как нарисованные. А Даня на футболистов не смотрел: у него в это время велосипед пробуксовывал в мелких белых камушках, мой друг боролся с отсутствием движения.

— Дань, у меня завтра день рождения. Я завтра рожусь.)

— А меня возьмёшь?

— Что тебе приснилось?

— Машинки. Огломный Камаз… Белаз… Дом. Лазноцветный. А ядом с ним мойе, лазноцветное. С лыбами. Дельфины, скаты, акулы, лыбы-хилулы...

— Хирурги

— Хилулги, лыбы-клоуны, медузы.

— Никого не забыл?

— Подводные батискафы с водителями — плишельцы, зелёного цвета. Внутли плишельца сидели маленькие плишельцы, они выплыгивали и выластали до са-амого неба

— Слушай, мне снится, что я один, но чувствую себя спокойно.

— Ты знаешь место сна?

— Ну-у, да, я в домике. Живу-живу здесь, а не старею.

— А домик?

— Да дом вообще никогда не стареет!

— Ладно. Иди, попутешествуй, ведь хочешь...

— Да! А как меня будут звать, ну, в путешествии?

— Сам придумаешь. Или тебя позовут. Лети во-он к тому краю, вдоль моря, а потом четыре сальто через себя и на голубой свет.… А, ещё…… Похвальная скорость

Чёрное. И из него, я вижу, как в одном месте кем-то вдруг выдавилась точка света. Белёсость суетится, копошится внутри себя, наряжается, умывается и становится еле-голубым, горящим в черноте, шариком бисера. Снижение скорости оканчивает моё межевое-неживое путешествие.

Я так мечтало! Добраться! До жизни. Обнять её,… Его,… Голубой Свет. И я упало на него, село. Но Он сразу не пустил.… Я прыгала-прыгала по Его горению-сиянию, осторожно щупала и неосторожно царапала Его; мне стало жарко и мокро от чего-то, что катилось по мне и заволакивало, трясло лежащие глубоко картинки мира Голубого Света. А Свет не хотел показывать мне дорогу вглубь, не принимал моих попыток. И всё.

Но я ещё буду пытаться! Я боюсь сделать Ему рану. Не хочу проникать в Него через рану.

Может, перестать биться об Него? Просто остаться с Ним и подождать

Кто-то, в небольшом от нас отдалении, сильно жал и выдавливал из чёрного большой шар, поэтому свет этого шара не давал видеть, а контур его был плавающим. Камни, носимые течением чёрного, раз — закрывали шар, пиу — открывали шар, и снова, и снова: раз, пиу, раз, пиу. Я уснула...

… У-Ой! — обо что-то громыхнулась, ударилась, не страшно, потому что не больно. А-ай!, нет!, больно-то как, шс-с, ум-м-м! Но и СЧАСТЛИВО

С одной стороны задышала прохладно река (реку и море я знала), с другой — повсюду росли из бежевой твёрдо-нежной поверхности большие и маленькие… Эти. Они были разных цветов — бежевые, розовые, розово-красные, белые и розово-коричневые...

— Сюйпйиз! Динозавл! Гляди! — я и не поняла, как близко от маленького Это и большого Это валяюсь сейчас. Оказывается, Эти могут двигаться в поверхности: маленькое Это подбежало к большому Эту, а большое Это вдруг набросилось на маленькое и проулыбало из себя:

— Жарко! Дай я тебя понюхаю!

Маленькое Это запищало и засмеялось, но не убежало из окружения.

— А тепей, дай я тебя понюхаю!

— Нет, — большое отпустило маленькое, засмеялось, — В такую жару мы все пахнем весьма специфически.

— Бе! Бе! Бе-е!.. Бе!

— Даня, что́ это? — большое опять засмеялось (они то и дело смеются), — Я, конечно, понимаю, что ты барашек по гороскопу. Но ты, прежде всего, человек! Хочешь на качели?

Человек Даня и большое ушли.

Жарко. Река точно такая, как реки у моего домика. Я стала слушать её разговоры: они с небом (небо я тоже знала) болтали о том, как им жарко; люди, говорили они, такие милые и потные, река радовалась от того, что люди щекочут её, она совсем истомилась, ей было лениво-блаженно...

Ой! А где МОИ ЭТИ, ЛЮДИ!, ДАНЯ И БОЛЬШОЕ?!

Я нашла их и ринулась к ним, а у них:

—… тебя покатала, а теперь сама хочу покататься. А ну, слезай, злодей!

— Нет! Ты большая! — но Даня слез.

Нет, большая человек, и вправду, ты большая.… Уместилась… Опять смеются, и я уже с ними. Очень смешно большая каталась, что-то кричала, что смешило Даню.

— Дань, как же хорошо! — большая спрыгнула на поверхность.

— Ийина, покатай меня на паутинке!

Ийина посмотрела на что-то, что она вдруг стала держать и что слабо светилось (я ещё не знаю всех их тонкостей, но эта штука точно была тонкостью Ийины, потому что большая стала грустной).

— Садись… Сел? Держись крепко. Крепко держишься? Точно?

— Да ДА́! Катай!

Позовите меня.

— У-у-у-у!

— Волчонок...

— Ийина, повей мне! Дождь какой-то стланный.

— Чем же он странный? Ну-ка, расскажи.

— Мне кажется, это не ливень, а чья-то тень. И глом тоже стланный.

— Чем?

— Это не глом, а такой… такой огло́мный йёв и топ! Как-будто кто-то шагает! И тень свою оставляет.

Человек Даня и Ийина теперь не у реки, и я, Волчонок, рядом с ними.

Так я смеялась, когда мы все вместе меняли место: реку на камни. Я могла бы и сама полететь, даже быстрее капсулы, в которой сидели Даня и Ийина, но я сидела в этой капсуле вместе с ними, смотрела на миры Голубого Света, смотрела, как Даня и Ийина однажды оба закрыли глаза, открыли рты и долго-долго не шевелились и молчали (я испугалась за них, а потом узнала, что они так делают часто, и, открывая глаза, они более радостные, чем до закрытия, и сильнее шевелятся)...

Всё время, что я с ними, нам было жарко, мы даже начинали переходить в воду (не я, они: Даня был мокрым, как море). Ийина делала иногда так, что сверху появлялись капли воды, Ийина ставила под них сначала Даню, а после — себя. (У них, конечно, ещё много тонкостей, которые, может быть, скоро станут и меня касаться.)

Сейчас за нашими камнями, в том месте, по которому движутся другие люди, движется воздух, капсулы, и вместо белого гладкого камня — Небо, — в этом месте из Неба стекает вода, а само Небо покрыто сильным звуком, страшным и немелодичным. Ийина часто держится рядом с Даней. Он радуется, а она, как и я, боится

Мы в капсуле.

— Ийина, какие у тебя облака?

— …Оа! Акулий плавник! Смотри, прямо акулий плавник вон! Увидел?

— Не-ет. Это лыба.

— Плавник же!

— Лыба!

— Плавник!

— Да не спой ты со мной! Что ты такая сполная! …Это хвост динозавла.

— Хорошо. А у тебя какие облака?

— Жук! Оа! Смотйи, вот голова, и клешни. Оа! А это облако — лешётка ладиатола! Видишь? Ийина, давай как будто мы на великах едем?

Оба подняли руки и затопали ногами, быстро-пребыстро. Даня через миг передумал. Стал не весёлым, а таким же серьёзным, как мчащиеся по течениям Космоса камни. Даня продолжил держаться руками за воздух, топать перестал и начал громко рычать и кричать длинные звуки, снова и снова, до вдоха, до вдоха, вот что-то такое: «ммввррфф!», «уууумм!», «уэ́у!», «уэ́у!».

— Ага. Я, значит, на велике, а он на мотоцикле несётся…

— …Глядите, какой серьёзный мотоциклист.

Даня стал похож на глыбу из Космоса.

— Ладно. Зато я потихоньку еду и любуюсь Природой. А тебя за превышение скорости полиция поймает.

— Нет. Полиция меня похвалит. И будет мне даже хлопать. "Ууммм!" "Врррр!"

— Да. Она похлопает тебе квитанциями со штрафом.

— Нет! Я буду ехать быстло-быстло, а полиция будет мне хлопать… "Йууммммвфрр!"

Ийина засмеялась.

— Не отвлекайся!

— Хорошо-хорошо. Ты на мотоцикле гончишь, я на велике потихонечку за тобой. А полиция хлопает. Всё нормально.

Полиция, наверное, — что-то доброе и весёлое. Мне захотелось её найти и увидеть, как она кому-нибудь хлопает.

Я вырвалась из капсулы. Капсула сразу же исчезла среди других. Другие капсулы, как космическая пыль, всё падают и падают… Откуда они только берутся? — со всех сторон, много-много, бесконечно.

… Полиция не показалась мне. Зачем только отвлеклась на неё: Даню и Ийину потеряла. Но теперь это не напугает меня, потому что у нас — связь. Встав на их путь, я упала к ним в капсулу, а там:

— Валела и Желто́бьюх всё вйемя ссойятся, отнимают длуг у длуга конфеты.

— Но Паша мирит их, да?

— Нет. Паша помогает Валеле. А Желто́бьюха они плогнали в лес.

— Вот это не правильно...

Потом Ийина пыталась закрывать глаза (как бы отстраняться), но Даня каждый раз шевелил её и грозно кричал:

— Не спи!

Ийина тоже что-то кричала. Оба были похожи на два пушистых шара, длинными ушами перекидывающих друг другу молнии.

Капсула остановилась у реки. Ийина дождалась, пока Даня впитает в себя вязкую розовость, которую оба называли вкусом холодных облаков, потом Даня схватил ярко-красный предмет, похожий на форму семисве́тия в черноте, только попрямее, и мои Большая и Маленький стали притягиваться к реке. По дороге Даня так быстро-быстро размахивал ярко-красной похожестью на семисве́тие, что мне пришлось держаться от него не как обычно, а как от обжигающего кружения, живущего ниже моего прежнего Дома.

— Даня! Смотри, кака-а-я сегодня река-а! Чёрно-белая! Пока солнце прячется, река не видит цвета. Посмотри, какие по ней … серебристо-голубые ря́бинки…— это волны, не ставшие волнами. Потому что сейчас нет ветра.

— Да-а. …А я буду в лодку иглать.

Даня опустил семисветие в воду.

— Какая же сегодня река … притягивает, тянет-то как в себя. Гипноз. Нет, Дань, ты погляди, КАК КРАСИВО! Посмотри-посмотри, как речка движется… погляди… посмотри, сколько разного движения… Оа! Посмотри, Дань: движение реки отражается на дне, движением солнца!… Солнечные волны на дне!

— Смотйи, от солнышка огоньки на воде!

— Это очень красиво! И людей сегодня мало.

— А я в лодочку буду иглать. Ты тоже. Ой, смотйи-смотйи, чайка!

Я заметила, как чайка вытянула из воды живой трепет и улетела с ним. Почувствовала: негодное случилось. На место в реке, где только что был живой трепет и чайка, прилетели ещё чайки. Они кричали друг другу "еда, еда, айда, да, да!" и от реки требовали еды.

Я влетела в их крики и сама прогорланила: "Здесь нет еды! Здесь река!" Чайки не ожидали такого вмешательства в дела́ еды, побили меня крыльями и улетели. Я понимала, что они всё равно поедят, найдут где. Но смеялась, что хотя бы один живой трепет останется ещё на несколько мгновений в своём Доме.

… Наигравшись в лодочку, Даня и Ийина ушли кататься на паутинке.

Я осталась у реки.

… Люди распускались в этом месте, как космические сферы, их становилось всё больше, многие уже повисли в реке. Мне захотелось послушать, о чём они разговаривают. Я подлетела к двум, висящим в реке. Тот, у кого было жёсткое, шершавое лицо, говорил другому, с бордовым ртом и чёрными сверкающими кругами на глазах: "… это моя собственность, делить они не вправе..."… Чайки номер два… Я — к своим.

Даня как раз спрыгнул с паутинки и начал раскачивать её:

— Ийина, смотйи: я катаю пйивидение!

(Наконец-то и мне, Волчонку, пришла очередь покататься! Даня, правда, не долго раскачивал...)

— Ийина, у меня такое ощущение..., что за мной кто-то следит...

Ийина зачем-то погрустнела, грустно улыбнулась и весело сказала:

— Я за тобой слежу. Кто же ещё?

— Ийина, пойдём в домик… Заходи… Слушай стлашную истоию, пло голку-пожилателя!

(Оба одновременно оглянулись и посмотрели на зелёную трубу, завитушками и завихрениями спускающуюся сверху.)

— Одна голка, — начал Даня тянущимся по низу голосом, — сталкивала в себя людей… Стлашно?

— Страшно.

Но Ийина не Дане это сказала, а смеху в стороне. Я тоже посмотрела туда, а там… Человек смеялся таким же высоким голосом, как у моих, а ещё человек извивался и стаскивал с себя что-то чёрное, оставаясь лишь в своём, коричнево-бежевом цвете. Человек почти стянул с себя всё, а другие, что были рядом с ним, тоже смеялись и наставляли на него предмет, такой же, какой есть у Ийины: похожий на чёрную дыру, только вытянутый и светящийся изнутри. Извивающийся человек через какое-то время прекратил извиваться, бросил на себя разноцветную длинную вуаль и вместе со всеми ушёл, а шум от их слов и от смелой Музыки, звучащей из светящегося предмета-дыры, не хотел уходить из моей головы, зацепился за настроение и распустил его, расстроил. А тут ещё Даня со своей страшной историей. Большой она, кстати, тоже была не по Душе, но я заметила: Ийина всегда старалась дослушивать Даню.

Потом Небо прошлось по возлеречью и собрало с его поверхности весь сор. Наши страхи и неприятные мысли тоже были схвачены и унесены.

Мы построили из песка пирамидный домик, украсили его мелкими камнями.

Мы ещё много раз катались на паутинке и на качелях.

… Солнце потекло в воду. Там, где оно вливалось в реку, река превращалась в сияющую дорогу.

— До свидания, Никажель! Спасибо, что позволила нам поиглать йядом с тобой!

— Пока, Никажель! Мы скоро вернёмся.

Я вот как связалась с ними, поняла, что́ значит в жизни улыбаться всем вместе одно́й улыбкой

Воздух, как сухие, сплетённые руками молодой пустыни джунгли. Идём с Даней к речке, потные и отважные, продираемся через воздух.

Волны реки, те, которые дошли до края её и встречи с берегом, похожи на сбитое жарой дыхание: короткие, запыхавшиеся вдохи, попытки и попытки задышать полнее. Это не дыхание, а постанывания человека, животного в жажде.

В воде, как и в Космосе, Дане это объясняю, трудно что-то поймать. Твоё движение к цели продолжается потоком движения, отталкивающего цель дальше. Поэтому, в воде, как и в Космосе, вернее для достижения цели просто опустить руки в потоки и ждать, и не баловаться при этом.

Вечером ветер скосил воздушные джунгли. Притекла свежесть. Ветер восстановил всем дыхание.

…Ехали в город. Смотрела на кружащиеся от движения машины стволы деревьев.

Солнце бежало по лесу, вышло с неба на вечернюю лесную пробежку. Горизонт планеты поднялся к солнцу, из-за этого и кажется, что солнце само спустилось в лес.

На цветной бумаге неба левша записывал белыми чернилами текст, но сразу же пишущей рукой стирал слова. В небе держались недостёртые белые строчки.

А внизу неба к завершению нашего пути, как вензели, украшающие страницы книги, появились тёмные от солнца обрисы города вдалеке.

(18+)

В нашем доме есть прозрачные места, твёрдые, не пускающие через себя (меня пускают, если решаюсь). Ийина касается их, и в некоторых долях прозрачного непускающая твёрдость исчезает, и я могу провалиться в эти свободные доли и полетать над камнями, капсулами, над колышущимся любимым погружением Ветра (как много раз мы со странниками прыгали в Реку у моего первого Дома, так Ветер в глубину любимого погружения из мягких пластинок запрыгивает и переворачивает пластинки, качается на линиях, на которых пластиночки живут, а пахнут эти островки для ласкания и плавания Ветра Ветром).

Я уже многое знаю о мире Голубого Света.

Белый шар, от которого жар, — это Солнце, так его называют мои. Ийина любит Солнце, Даня — нет.

То, что мои берут в себя, давят под лицом и исчезают внутри себя — это еда.

А Реку они называют водой. И Море. В Море, говорит Дане Ийина, вода солёная, пить нельзя.

Когда мои закрывают глаза, не двигаются и повторяют в своих камнях черноту чёрного Неба, — это они спят. Даня и Ийина в это время продолжают смотреть, с закрытыми глазами, а после, как начинают двигаться, рассказывают об увиденном. Почему-то они не видят меня.

Когда мои спят, я вываливаюсь в мир Голубого Света. Мы с Ним уже совместились, сложились вместе, и я, смеясь, счастьем оделённая, изучаю Его. Каждое движение мне любопытно.

А вот, чем я занимаюсь ещё, так это разгоняюсь и бегу в Небо. Добегаю до самого завершения дымки и вкалываюсь в одну из Рек чёрного. Плаваю, резвлюсь в Реках, сижу на междуречьях, любуюсь, но всю дорогу не отпускаю из вида Голубой Свет. Потому что, если отвернёшься, чёрное умыкнёт Его, не найдёшь после, даже по следу.

… Где-то в чёрном пустует мой первый Дом… Но мне некогда грустить: мир Голубого Света поворачивает к Солнцу мир камней, в котором спят Ийина и Даня. И я быстро-пребыстро возвращаюсь к ним, ведь сейчас они уже иногда просыпаются.

Редкий раз, когда нет, а так почти неизменно застаю Ийину уже с открытыми глазами, держащую в руках сотик, так она называет эту чёрную дыру. В темноте, в свете сотика, лицо Ийины некрасивое. Потом мы идём с ней к прозрачному и слушаем Голубой Свет, смотрим медленное превращение цветов. Особенно долго держится на Небе, на камнях и на островках Ветра серо-розовое превращение. Ветер гоняется за каждым превращением и сдувает каждое. Нам, как Ветру, хочется увидеть все превращения поскорее. Ветер забегает узнать, с ним ли мы.

Узна́ю когда-нибудь: что происходит с шумом Голубого Света, когда шум находит свою Музыку, поднимается с Ней, дрожит и петляет переливами. Ийина называла такие моменты Синички.

— Я плоснулся!

— Привет.

— Пьивет.

...

— Мне сон приснился! Запоминающийся.

— Ласскажи.

— Мы с тобой в магазине, ты выбираешь игрушку-машинку. Продавец принёс несколько, необычного вида и мягкие. Он что-то с ними делал, и машинки становились маленькой копией себя. Потом перед нами образовался тёмно-бордовый агрессивный капот Феррари, тоже мягкий, надувной. Гоночная Феррари была без крыши, корпус у неё был надувной, а внутри металлическое сиденье, рычаги и педали, как у детского велосипеда. Но тебе и эта машинка не угодила. Пока продавец ушёл за новыми машинками, мы с тобой сидели в обнимку, и я вдруг заметила, что мы с тобой — голыши, а вокруг — магазин, люди. Я быстро придумала тебе одежду, а сама закуталась в простынку, как привидение. Мы ждали-ждали продавца, но он, видимо, обедал. Мы решили уйти. Вышли из магазина, взялись за руки и весело-весело, радостно, быстро побежали по аллее парка. Очень красиво было: красные листья деревьев сплетались потолком, аркой, а на асфальте листочков не было.

— А куда мы бежали?

— Домой.

— А слушай, какой мне́ сон пйиснился. Мы с тобой в магазине, и я вы́блал машинку Фелали… Это в твоём сне я не выблал! А в моём выблал…

Как ты умеешь не вынимать лот из чашки, когда глотаешь?

— Ты тоже водичку-то пей. Если можно, побыстрее. Сейчас мы с тобой будем форсировать события. И так, сейчас мы всё будем делать быстро, потому что сегодня мы идём в музей военной техники, старинной. И так, на старт — марш!, я побежала, не отвлекай сейчас меня! Закончу дела, будем одеваться.

Ийина стала быстро шевелиться, брать разное, запускала воду в виде высокой Реки и в виде Дождя, погружала в неё многое, сама под каплями двигалась. Я прицепилась к ней и так следовала за ней, как вуаль. А Даня из своего места, где много белого, синего и многоцветного громко с Ийиной связывался:

— Ийина! А ты знаешь, кто такой Тиглолень?

— А? Ты хочешь знать, что́ всех главней? Просто я плохо слышу: вода шумит.

— Тиглоле-ень!

— Всех главней… — Любовь! Всех главней — Любовь! Понял?

— Да Тигл-о-ле-ень!

— А-а, Тигролень. Я совсем оглохла. Знаю! Он из Ми-ми-мишек!

— А есть Быкоблаз!

— Да-да, Леголас. Есть.

— Быкобла́а́з!

— Ага, дикобраз. Н-не отвлекай меня, Дань.

— Бы-ко-бла-аз!

— А, Быкобраз. Понятно. Не отвлекай, я скоро приду. Жди.

В капсуле, мои, из своих рук и Солнца, выпускали разные фигурки на поверхности капсулы. Я вплеталась в тёмное этих фигурок и бегала там, толкала контуры, чтобы мои заметили, как я меняла их фигурки на свой лад. Почему меня они не видят?!

… Капсулу мы миновали; вместились в живой, но перетёплый воздух, и наступило на нас Солнце. Оно наступило даже на Ветер, и Ветер лежал, еле шевелясь, внизу Голубого Света, в зелёных линиях, и слабо спрашивал каждую линеньку: «О Дожде что-нибудь слышали?» Линии не отвечали, лишь очень быстро и заметно, без пения, исчезали, поднимаясь вверх прозрачными еле зелёными тенями.

Мы двигались. Сначала мимо пути капсул, дальше — мимо людей, мимо воды, с силой, пульсация за пульсацией, сбегающей с привязи в Небо. Там ещё не двигались большие тёмные камни из людей. Возле некоторых мои останавливались.

Когда мы дошли до тишины, такой, что даже Синичек в ней не было, только Солнце, я заметила, как над Ийининым лицом отделился уголочек пространства. Я Волчонок из чёрного, изучающий всё движение мира Голубого Света, поэтому я не могла не схватить этот оторвавшийся уголок и не потянуть за него. За уголок потянулась и оказалась у меня в руках неровная по краям часть пространства. Внутри неё со скоростью самых быстрых Рек чёрного возникали, пульсировали разные видения и виды Голубого Света и … да, даже видения чёрного. Самым часто повторяющимся видом был тот, внутри которого мы сейчас двигались, а ещё Даня и Небо с растекающимся по Нему солнечным жаром. …И я догадалась, что в моих руках Ийинины видения, такие, какие она смотрит не только глазами.

… Я насмотрелась. Отпустила оторванное пространство, а оно вобралось, воздухом залилось и утонуло в нём.

Теперь мы вошли в воздух, который, кроме нас, никто не двигал. В этот воздух, я всё видела, затекали молчаливые потоки неживого.

На твёрдой серой основе, на зелёных линиях под ветровым нырянием заминали и вминали в точку подлетавшее к ним счастье углыбистые бугристые жёсткости, воняющие бедой. Их молчание глу́билось чёрной дырой — зачёрным разрывом чёрного. Внутри каждой из жёсткостей билась о потустороннюю свободу чёрная дыра. Углыбины спали, но ощупывали воздух вокруг себя, ища в нём своё, отравляя воздух удушьем, выкрадывающимся тихим свистом из бугорков их мёртвой кожи. Меня поворачивало от них вскочить на Небо: там была жизнь, свобода и синий холодок, а выше, через голубой пар, плыл, тёк, всего касался, всё начинал чёрный справедливый мир, добрый.

И как нас и зачем донесло к этому месту слабости? Зачем, Ийина, и почему наш Даня летает от одной чёрной гущи до другой, и даже похоже, что ему весело и он хочет всё узнать о каждой жизнедавильне?

— Даня, всё э́то: танки, поезда-пушки, пушки, зенитки, гаубийцы, самолёты с бомбами, корабли с дулами, снаряды-червяки, морские мины — оружие. Оружие убивает людей, причиняет им и их домам вред. Оружием дерутся в войне. Война — это самое плохое плохо. Запомнил? Я ненавижу войну и оружие. Они делают больно, убивают. Твои прабабушка Лиза и прадедушки, Алёша и Егор, были на войне, они побеждали врага (вот, видишь чёрный крест на танке и на этой пушке? — это отметина врага, значит, это вражеское оружие), они врага победили и освободили от него свой дом. Понял?

— Понял. Ийина, а что э́то? Плочитай на табличке.

— Это зенитка. На такой воевала твоя прабабушка Лиза, с самого начала войны и до конца, и ещё немного. Ну,… вот тут рычаги, ими, наверное, делали выстрел. Вот этим прицеливались...

— А для чего вот этот калмашек?

— Здесь лежали карты, наверное...

Даня подбежал к следующей глыбине и стал узнавать у Ийины о ней. А меня заставило остаться у… з… зенитки.

Для чего меня споясало с ней? Я хочу к своим! Что…

Отслаивается возле меня уголок пространства...

Я стягиваю за этот уголок неровную по краям пространственность. Рассматриваю прыжками любопытства в её влажной глубине … зенитку, не отличимую от той, рядом с которой меня угораздило, и слушаю голос, который в прошлом угадал моё желание уйти в путешествие из Дома.

— Возьми две карты из кармана этой старой громыхалки. Будь внимательна, хм, Волчонок. И не слишком бойся. Всё случилось, как будет.

Я взяла из кармана зенитки свёрнутые в два туннеля пространства, развернула первое, случайно первое, успела увидеть только белое, как меня втянуло в карту.

А-А-А-А!

СФТ СФТ СФТ ЙЮЙ

через меня прошло три тверди-силы. Дырки сразу же исчезли — я, пока Волчонок, не создаю препятствий для мира Голубого Света. А где я?

МА-А-А-МА! ЛОЖИСЬ, ВИТЯ!

ССССФТТТТТТТТТТТТТТТТТТТ

А-А-А-А! С-КИ! СФТ СФТ СФТ СФТ

Темно. Пахнет вонью беды, как там, у углыбин.

Тёмные люди бегут. Я на их пути. Мечусь между ними.

что-то падает на меня

я проникла в холодную зернистость, и мокро

Надо выбиратьс…

Кто-то движется лёжа. Схвачусь за него…

СФТ СФТ ЙЮЙ СФТ СФТ — я уж знаю, что после этого — дырки, и оно ниже Неба.

Мне надо выше!

С Неба ГУЛ

РРРРУУУУУУУУУУ́У́У́У́У́У́У́У́У́У́

ССССФТТТТТТТТТТ ТТТТТТТТТТ

Да где я? Хочу к моим!

МА-А-А-АМОЧКИ! ПОЛУЧИТЕ, ТВ-РИ!

СФТ СФТ СФТ

СЫТ СЫТ

Опять бегут и кричат

тоже кричу

ЗВУК-МОЩЬ-УДДДДА́Р!

ветром меня откинуло

я закружилась

падаю на пластинки ветрового любимого ныряния

только сейчас эти пластинки в солнечном жару

любимое ныряние Ветра превращается в жар, в Солнце, а вокруг него летят звёздочки и исчезают

перескакиваю на другие пластиночки, обычные, холодные

Внизу слышу два голоса, высоких, почти как у Ийины

— Лизонька, подружка! Мне страшно! Почему нас с тобой отправили восстанавливать эту дурацкую связь?

— Маруся, всё будет хорошо. Мы сейчас найдём обрыв и — мигом обратно.

— Мне у нашей зенитки спокойнее.

— Маруся. Тише, здесь уже могут быть гады.

соскальзываю из сплетения пластинок и падаю.

Прямо перед лицом Лизы.

И… Она меня… УВИДЕЛА! Даже остановилась! Мы таращимся друг на дружку

УДДДДА́А́А́А́А́РШШШШ ХЛ… хл хл

— Маруся… МАРУУСЯЯЯЯЯЯЯЯЯЯ!

Крик Лизы открыл вторую карту

Я вывалилась в Солнце

Вот МОИ.

Рассказанное правда. Бабушка Лиза вместе с подругой была отправлена восстанавливать связь во время боя. Когда они шли через лес, её подруга подорвалась на мине.

*ИНОПЛАНЕТАРИЙ*

Вчера были в Планетарии.

Мой пятилетний друг говорит "Инопланетарий" — и правда, верно, я с ним согласна, ему, точно, виднее.

В музей когда вошли (нам дали время до киносеанса), сразу увидели Марс, а потом, чуть поздним "сразу", — какие-то дикие камни. Кинулись к ним, прочитали табличку — метеориты! Настоящие… Не осколочки, а прямо громадины.… Бугристые, бордовые с золотыми всхлипами жил от музейного освещения… Долго смотрели на них. Сколько видела людей рядом с ними, все обязательно совмещали свои ладошки с поверхностью, жившей в Космосе. Я не посмела дотронуться, что-то остановило мягко.

Киносеанс.

Проходил в большом зале с раздольным высоким куполом. Смотрели киноКосмос в креслах, согнутых в полулежачий режим. От плавного или стремительного движения Музыки и звёзд, спутников и ракет, плавного появления космических станций и незаметного выхода из них через иллюминатор в Космос, от падения с Космоса в лесную траву, а оттуда — в человеческую клетку, — от всего этого вестибулярный аппарат сжимался, смущался, смещался и смеялся, а фантазия обновлялась, радовалась, и… мне, несмотря на любопытство, очень хотелось спать, от покоя и расслабленности (так на меня воздействовал транслируемый Космос).

(Сумбур мой друг, прошу прощения.))

Сначала в фильме рассказывалось о звёздной карте. Запомнила: если положить на звёздную карту ладонь с растопыренными пальцами, большой палец, при этом, опустить в "чашечку" ковша Большой Медведицы, мизинец укажет на Полярную звезду. Узнала: точки звёзд мерцают, а точки планет статичным светом сочатся. И вот я о чём подумала: мы, человечество, Глубину Космоса иногда делаем плоскостью, на которую можно опустить ладонь, делаем Космос человеческой картой, чтобы капитаны в окнах океанов и морей находили пути к пристаням. Сначала хотелось поворчать: во-от, мы Космос делаем плоским, себеудобным, и вообще, мы всё уплощаем. Нет, расхотелось ворчать! Потому что мы, когда пытаемся на Глубину положить свою ладошку, вписать себя в Космос, объяснить Его себе, — это мы просто просим Космос стать нашим Другом, а не вместителем-домом. Мы зовём Космос, как можем

*Когда Даня дуется, будет ворчать, пока не лопну я*

—… я от тебя уе́ду. Всё! Ты была плохой девочкой!

— Какой-какой?

— Плохой! Я от тебя уеду на Афлику… в Афлику на автобусе. Возьму с собой пассажилов.

(сам с собой) Я уеду, и она чейез пол-вйемя заскучает...

(мне) Всё, Ийина! Желаю тебе холошего покоя...

— Ийина, а ты знаешь… что в каждом… доме… живут… пйизлаки и духи?

— Знаю. У меня на полочке стоят духи. Пшик-пшик, те, которые тебе нравятся. Помнишь?

— Не эти духи, а ду́хи.

— Ты хоть одного из них видел? В этой комнате видел?

— Да.

— И каким же он был?

Даня деформирует лицо, высовывает кончик языка, взгляд пристальный и из подо лба, руки в стороны, и ногу одну поджал, как птичка фламинго.

— А словами можешь описать, каким он был?

— Н-ну… его звали Смешнючий.

— И что вы с ним делали?

— Он иглал со мной. А я ему говою: не иглай со мной!, не иглай со мно-ой!, я не иглушка.

— А он, что?

— Он сначала был холоший, весёлый, а потом стал баловаться и пакости делать. Я сижу, иглаю, а он иглушки лазбласывает, по полу, одежду кидает. Только не говойи сейчас пло меня! Только не говойи что-то пло меня.

— Вы с ним похожи.)

— Не говойи так.

— Ийина, а стену можно отклыть?

Даня заворочался и немножко попробовал голос на явь. Проснулся. Подошла к нему, и захотелось мне его расцеловать, аж слюни потекли.) Только я стала приближать губы трубочкой к сонному личику, как сонный ангел обернулся сонным гномом и распорядился:

— Если ты меня сейчас поцелуешь, я схвачу тебя за волосы и поколочу.

Я отстранилась:

— Знаешь, я обиделась, не играю больше с тобой. И вообще...

Даня сел на кроватке.

—… Никому нельзя ТАК говорить. Никого нельзя обижать. И ты же знаешь, что драка — это плохо, лучше обговорить всё с человеком, обсудить, договориться...

Даня устало падает на простынь:

— Ладно, ладно. Целуй, куда хочешь.

Но мне уже больше не хотелось. И до сих пор во мне сидит сыч, дуется.

Через две минуты сыча уже нет.)

Будет До́ждь,

Будет Со́лнце,

Будет Ле́то,

Будет Жа́рко,

Будет Зи́мне,

Будет Ли́вень,

Будет До́ждь.

Второе стихотворение индейца

Третье стихотворение индейца (утреннее)

Светит солнце.

Тишина.

Ни покоя,

Ни добра...

Одуванчики светят...

Покой

И любовь.

— Ийина, я вот думаю: а что находится за Космосом?

— Я тоже об этом думаю. И что́ же? Как ты думаешь.

— За Космосом находятся… облака. А там — облакашные Чинкачгуки

И взялись мы с Даней придумывать новых животных. Вот уже пасутся в соседней с нашим Космосом сфере: коровобраз (коровобразиха) и быкобраз, дикобрюх (да это я, когда сильно есть хочу), брюхоух и лизонос...

— Даня, а у тебя есть животные без такого составляющего, как брюхо?

Даня:

— Ийина, смотйи! Я тйениловался букву А йисовать, а получился Сатулн обалденный!

(не даёт мне сфотографировать, боится я потеряю или помну рисунок)

Даня:

— А к нам точно с утла пйидёт дядя са… сонтехник и починит уже гоячую воду? Потому что я хочу уже гоячую воду. Поняла?

Это кричит Ийина, то мыслями, то голосом. И Даня кричит ей в ответ. Позади них стоят два человека и улыбаются, мои их не наблюдают. Это, кстати, человеки вида мужи, мужчины, в общем, вида «дядя» (теперь я знаю, что есть два вида человека: дядя и тётя; Ийина — тётя, а Даня — маленький дядя).

А мне после той карты с войной, где я встретила Лизу, больше ничего не чудо, тем более, я знаю, что́ э́то такое, что Ийина криком зовёт чудом. Для меня, Волчонка, чудом приходится теперь то, что Даня и Ийина начинают догадываться о моей близости.

Ийина: Чудо! Ветра нет, Никажель-лапушка спокойная, туманно-серая, тёплая. По всей её поверхности дрожит голограммическая рябь, словно мастер не спеша проверяет портал на работоспособность. По воде туда и сюда, хороводами и перекрёстками, бегают, сталкиваются, завихряются, закольцовываются серебряно-стального цвета полоски голограмм, — портал работает, значит. От реки я чувствую её Ауру — слитность тепла, настроения Никажели и движения внутренних колебаний реки, и вдруг. И ВДРУГ!

Пошли волны! Сильные! А Ветра-то нет!!! По одной линии, по середине реки, волны стали водяными бугорками, растущими, как конус песочный в песочных часах, с такой же скоростью и плавностью! Эти бугорки, бугры!, мчатся один за одним! Они напоминают позвонки спины. Теперь… они напоминают защитные острые бугры на спине динозавра.

Две минуты нёсся поток мимо меня и Дани (ещё двое мужчин рядом стояли, тоже смотрели). Поток вместе с Никажелью напирал на высокий берег и нырял под земляной мост. Под землёй-то теперь, что́, как там-то, что происходит? ЧТО ПРОИСХОДИТ? И ЧТО ЭТО БЫЛО?

Я всё сфотографировала. Упустила от ошарашенности снять случившееся на видео. Что это было?

И нам с Даней в момент срыва реки было весело, ведь за две минуты мы успели понять, что рядом с нами происходит ЧУДО. Мы не то, что не боялись, мы ЖДАЛИ. Первый, кого я вспомнила, было Лохнесское чудовище. )

Сто процентов: кто-то проплыл, пытаясь быть незаметным. Что это было?

Стрела Ветра нечаянно прошила реку и утонула в ней, Ветер пытался освободиться из воды?

Косяк рыб? Если только киты. )

Реку кто-то вытряхивал, убираясь перед Зимой?..

КТО зацепил реку и пытался содрать её и уволочь за собой?!..

Это опять я, Волчонок. Ещё в эту Лохнесскую прогулку Даня выкапывал в реке синие и голубые чернила, искал под водой каких-то пришельцев. А ещё он опять катал меня на круглой паутинке, а Ийина каталась рядом на качелях, и один раз вдруг опять назвала моё имя, просто так, чтобы я знала о её догадке. )

Чем дольше я нахожусь с моими, с Даней и Ийиной, тем мне сильнее грустно. С ними я только и хочу быть и остаться быть, но мне грустно: вдруг мы так и не встретимся в мире Голубого Света?

А о мире Голубого Света я узнаю всё больше. Недавно мы с Даней и Ийиной поднимались в рокочущих звуках до Неба и ходили вдоль Его дверей, ведущих за мир Голубого Света. Мы гладили и толкали эти двери, но так и не открыли ни одну из них. Ийина назвала это блуждание недокосмическое путешествием на самолёте.

Даня: Что такое жизнь?

— Жизнь? Это… то, что мы здесь, и чувствуем, и нам здесь нравится. Понял?

— Нет. Это, когда ты меня любишь, — жизнь.

/

Даня: Я нашёл клад. Что там, скажи?

— Жизнь.

— Какая?

— Волшебная.

— Это какая? Что она умеет делать?

— Она чудесная. Каждый день чудесный, что-то новое, волшебное.

— А тепей скажи мне по-нолмальному: что́ в моём кладе?

Сегодня дорога прогулки прошла рядом с моим прежним местом работы — городообразующим предприятием «Старт». И я Дане рассказала о том, что его бабушка, дедушка и мама работали здесь.

— Что ты делала?

— Каждый день приходила сюда и с утра до вечера делала,…м-м-м, важные дела.

— А, так вот ты куда ходила каждое утло!

— Ты что, видел, что ли?

— Да! Я видел! Следил за тобой, как ниндзя (пробежался на носочках). Банзай!!!

Будущие родители, будьте осторожны: за вами наблюдают ...

*НАСТОЯЩЕЕ НАРИСОВАННОЕ*

… — а как тебе этот пйишелец?!

— угу… глаза торчком, ноги прямые — "цок-цок"… А руки! Руки-то у него… вот так… (смех и пантомима) Он что́: копатель? Звёздокопатель?

— (смех) Да!… А как тебе вот этот пйишелец?!

— Этого я со вчера помню: так… один глаз меньше, второй, вот этот, — больше… Это волосы на голове, и вот ещё волосы на голове, и вот...

Перебивает:

— Это не волосы! А лука!

— А-а-а… Да. Третья рука… А это… что́ у него?

— Это лот.

— Рот? А почему он такой?

Раздражённо:

— Потому что он пйи-ше́лец!

— А это он язык, что ли, показывает?

— Да!.. Ты куда?.. Спйяталась от моих пйишельцев?!

—… У меня психики хватает только на два твоих рисунка за один раз )

— Но они не настоя́щие!

— Нарисованы — значит, настоящие

...

— От чего ты, скажи мне, убегал во сне?

— От случайности.

...

— Во сне я был взлослым. Поэтому я был один.

— Я всегда с тобой ведь. Где была я?

— Я же говою: я был большим, а ты ещё не лодилась.

Никажель — русалка. Бегает за Солнышком, разминается перед сном. Ещё навестит Небо (они с Небом друзья, даже роднее, чем друзья), а после ляжет под ледяной плед отдыхать на много потоков монолитного водопада, из-под ледовой крыши русалка будет смотреть на нас.

Никажель уже приглушила свет, но способность доброго гипноза руся не снимает ни на ночь, ни на никогда: река закруживает смотрящих на неё путешественников до степени донного замирания. Даня — индеец Смеющийся сон, а ещё изобретатель и исследователь. Естественно, он не поддаётся гипнозу: ему некогда: много исследовательских дел. А зато его старший товарищ, индеец Последний пионер, начинает с бликами ряби плавно падать в воздушное предсердие гипнотизёрши. Никажель на глубине проходит волнами-перелистываниями книгу, в которой всё предусмотрено: что и кто. А на воздухе Никаречка мечется тонкими течениями между Ветром и Солнцем, играющими без неё в мячик. Я наблюдаю за этими тремя игроками, кружится у меня голова от их забегов, но мне хорошо, сознание мурашится, Душа в покое. Но лишь до момента, когда… индейцы увидали Тайгу под водой!!! На подводном иле Никажели выросла Тайга! Лес разбегается во все пределы, размывает пределы и сливается с пространством… Мы с Даней смотрим на (всех оттенков тёмно-зелёного) кроны с высоты Заатмосфе́рья, мы видим раздолье леса под прозрачными волнами. И это очень остро. Органы восприятия красоты, то есть Природы, и восприятия Чуда работают до крови на пределе.

*ГНОМИКИ*

Вот моё единственное соревнование:

Кто допрыгает первым до качелей

И усядется на

Антивестибулярное качание.

Утро.

Почтенные люди

Сидят у реки,

Соря́т голубей

И думают,

Как же они всю жизнь

Были с этой рекой

Близки.

Утро. Гномики с мамами

Оставляют свои велики

На парковке с травами,

Приветствуют друг друга

Радостным писком неистовым,

Хватаются за весь мир,

В лапках неловких

Мир тискают.

И радостно-радостно,

Но и заплакать с разгона хочется.

Но радостно-радостно:

Что ушло — не воро́тится,

Что вот-вот придёт —

Ожиданьем не обесточится.

Никажельное утро.

Плетусь за своим гномиком, точно так, как все другие сопровождающие. Плетёмся, помогаем гномам с парковкой великов. Удостоверившись, что велик в надёжной траве припрятан, гномики разбегаются по превращениям: кто-куда: кто превращается в скульптора песка, кто — в альпиниста-лазелколаза и горкопокорителя, а мы с Даней первым делом — здороваться с Никаречкой.

… Как будто река сыта, объелась дождями. Как будто она наполнилась, стала толще. А ещё она не издаёт звуков! Синее бесшумное возникновение мыслей — река. А вокруг ведь полно звуков. А в одном кусочке пространства, где река, — глухота. Смотришь по окружью, — видишь звуки: утки, самолёт, людские возгласы с противоположного берега, мягкий перфоратор то и дело. А смотришь на Никажель, — словно резко становишься глухим.

Я уже поняла: вблизи Никажели если находиться, найдёт тебя сама Река, заберёт тебя, и ничего Она не перепутала тебя с дождиком, просто Ей всегда хочется приглашать, одеяла рек распахивать перед усталыми и приглашать к отдыху. Правда, когда рядом с рекой, у меня начинает кружиться голова, видеть реку начинаю, словно вглубь, зрение-вглубь, и видится ещё, что река из горизонта переплавляется в вертикаль.

… В это утро Никажель без звуков. Вблизи она — синие мысли. На два шага от неё отдались — опять удивись: волны речные становятся волнами расплавленно-текущего синего сливочного масла, матово-блестящего на солнце. Масляная река — сливочная, масляная, синяя тишина. А вокруг неё — жёлтое молочное масло марки "Октябрьское утро".

— Уна, волчонок мой! Осторожно на масле волн! Хоть они и едва видимые сегодня — штиль и покой в окружающем масле, — всё же, будь послушной и держись рядом с нами, мы волнуемся, когда ты улетаешь далеко. Даня и я переживаем, когда ты отделяешься.

Когда мы скоро вернёмся к Никаречке, примерно в этот же момент, в самолётодраконе холодного ветра, прибудет и десантируется в реку шпион холода, пока один. Никажель, всегда полностью на нашей стороне, начнёт голосом сообщать нам о разведчике, её волны снова зазвучат блеском плеска. Река и сама будет стараться заточить шпиона. Она соберёт из солнечного жидкого Лего сеть и накинет её на себя, чтобы лазутчик не выбрался из реки в тёплое масло мира.

… В песках песочницы Даня вмиг постигает все признаки археолога и погружается в исследование мест и глубин песочного многоугольника. Пройдясь точечными раскопками по периферии и ничего не откопав, с моего лёгкого совета, Даня, что тебе экскаватор (с той же энергией и пробивной силой), вкопался в самый центр рассыпающейся реальности. Дойдя почти до дна..., археолог узнал вкус удачи: одну за одной выудил он из музея песчинок три археологические находки: половину эвакуатора, жёлтый автобус без одного колеса и пластмассового ящера.

— Ийина, кто́ сломал эвакуатол и автобус!?

—… Древние люди.

— Зачем дйевние люди оставили эти пйедметы в песке!?

—… Ну… вот представь: сидел здесь однажды древний человек… играл в игрушки. И вот, его позвала к себе древняя мама, на обед. Древний человек убежал, игрушки оставил. Затем пришли к этому месту другие древние люди и оставленные машинки нечаянно затоптали, потом приехал древний дядя на грузовике и насыпал сюда нового песка… А потом… пришёл археолог Даня и, по везучей случайности, нашёл то, что когда-то оставили в пустыне… Слушай! Наверняка тут есть и динозаврические следы!

Даня схватил лопаточку покрепче и забегал по спящему песку, оставляя новые и новые кратеры на его снах.

— Ийина! Я опять что-то нашёл! Я чувствую!

— Динозаврическое?

— Нет! Колабль пйишельцев!

… Вечером мы снова пришли к реке, провожать солнце. А… реки и не нашли!!! Просто… Пространство,… с точно такими же деревьями, домами, что росли на противоположном берегу и на нашем, только прилипшими кронами и крышами к Небу. А бегущей воды, как не было!

Озорница Уна уже побежала танцевать среди этого Пространства. Я тоже замечтала поскользить по нему, по его Небу… Но,… Уна моя — девочка космическая, а я — всего лишь земной манекен.

Даня снова занялся раскопками. А мне захотелось полетать хотя бы взглядом по нашему Небу. Оно было таким, что вытягивало Душу.

Солнце быстро подожгло чёрные верхушки леса и сбежало за границу.

Сливочное масло стало шоколадным, холодненьким: правильно, его только что достали из Небхолодильника...

Эхо залаяло собаками...

Нам с Даней пора пришла уезжать. Уна куда-то убежала. А! Вот она. Только, куда она?..

… Ты вернёшься: так или иначе, — я мама твоя. Смотрю сейчас, как ты села на рюкзак, обняла странствующего парня за голову, и вы ушли… да, правильно, не в ту сторону, в другую. Вы вместе направились под зреющую тонкую Р на Небе. Белым сверкающая Р на сине-оранжевом Небе. А в другом пределе, где мы проводим вечерние археологические раскопки, Небо любимого цвета: лунный камень

— что такое чёйная дыла в космосе?

— чёрная дыра сейчас для нас загадка, мы не знаем, что это такое. Предстоит разгадать.

— Чёйная дыла нужна, чтобы засасывать космический мусол.

— а ещё предположи, что такое чёрная дыра.

—… планеты быстло-быстло-быстло кружились, лазлетелись и тогда получилась дыла.

—… ладно, Ийина. Я пойду в школу, но пйи одном условии: учитель ласскажет мне, что такое чёйная дыла. Никак иначе....

— Ийина, а-а-а… как звёзды выглядят вблизи?

— Как огромные костры в круглой форме.

— Да не в клуглой фолме, а в звёздной фолме!

— Да. В звёздной.

— Звёзды — это далёкие солнышки? А кто их туда занёс?

— А ты как думаешь? Кто?

— Ветел

Искала и нашла иллюстрацию моего летнего сна. Был тот сон стыдным (ну, я, как Терминатор, оказалась голой на людях, и мне было ещё стыднее, чем ему, потому что вокруг был день, а не темнота, и находилась я с Даней в магазине детских игрушек, в очереди, но мы были уже у кассы и выбирали Дане машинки). Мне после этого сна ещё много стыдных снов пришлось от-астралить.) А сегодня, 24 октября 2021, с Даней ржаку ловили за утренним разговором о Терминаторе и о его стыдном явлении в прошлое, мир прошлого, для выполнения задания. Дане, как обычно, приснился сапог конфет, он мне о нём быстренько рассказал, и я увлекла мальчика словом "Терминатор". Удивляясь своей краткости, рассказала ему историю восстания машин.) Примерно так: Терминатор — это робот внутри, а снаружи он в коже и выглядит, как человек, те в коде человека. Что случись, ранение какое, он умеет зашивать себе кожу. Плохие силы дали Терминатору задание: убить хорошую девушку, и отправили машину-Терминатора в прошлое. Терминатор сначала, когда выполнял задание злых, был и сам злой. Причём, появился он в мире девушки голый, полностью. И ему стало стыдно, и он отнял у кого-то одежду, солнечные очки и мотоцикл, и стал ещё злее, врррр-умврррр, крутой такой ехал на мотоцикле, убивать девушку. Он нашёл её, она была хорошей, и они подружились, и Терминатор стал защищать её. Он стал бороться с теми злыми, кто дал ему задание. И борется до сих пор. Терминатор стал хорошим. А вот если бы ему в самом начале никто не позволил взять одежду, очки и мотик, то он так бы и бегал голышком, от одного угла дома до другого, прячась, и не стал бы злым.

Объяснила, что такое восстание, на примере планшета, а также перешла на личность, припомнив ей все моменты дерзкого непослушания.)

*ФУТБОЛ ПОД ДОЖДЁМ (ВЧЕРА)*

Через опал — молоко-невидимку,

Ладошками трогают солнца мерцание струнное

Полуплача цвета:

Фиолетовый, розовый, еле солнечный и выстуженно-голубой.

Мы у реки Ноябре́ли. В обнимку

С рекой, тишиной и дождя изоляцией токовой

В футболистов века

Так по-детски азартно и классно играем,

Что будь стадион, заолекал бы всей толпой.

Домик закрыт и калитка, — свободны!

Мы носимся по ветроносным жилам воздуха,

По мокристым мокра́м

Фиолетового, розового, еле солнечного и выстуженно-голубого.

Белый опал открывает проходы

Летающим всадникам памяти этого утра —

Сюжету будущим снам,

И Любви, что платье из звёздного льна и мелодий,

Как плащ одевает,

Поверх простого.

*МЫ ПЛОХО СЕБЯ ВЕЛИ ДОМА*

Мы плохо себя вели в гостях у родного дома. Данюха тёть пранковал и называл «болтунишки» за то и только то, что они на меня ругались, как нам с Даней кажется, зря. А я тоже плохо себя вела: не так всё делала и не то, по представлениям мамы, папы и сестёр. В общем, дом нас теперь не скоро к себе вновь позовёт…

Улетели мы. Вот полёт.

Я за все самолётные вылазки не наблюдала такого в Небе: нежное свечение круглой радуги на белых тучоблаках… Круг радуги в облаках длился миг от того момента, как заметила его. Метнулась включить моментофиксатор на сотике, включила, да кольца радуги уже не было.

А ещё вот, чего никогда не видела: ромбические поля: облака и тучи в местах стыковок друг с другом образовывали мягкоконтурные и подушечновыпуклые ромбы. Ромбов таких много, один к другому, как в калейдоскопе… Три раза наблюдала я эти поля…

Меня распахивают моменты выхода самолёта из облаков и ныряния в них! По мне, это самые-самые, оченьские моменты в полёте. Эк. Всё-таки, больше мне нравятся заныривания в облачность. Самолётные крылья, как широкие лопаты, гребут снег, рухнувший за ночь со всех небесных полок и изо всех небесных складов. Самолёт тягается с сугробами, подскакивает на их плавности, а ветвящиеся в облаках лучи нашей звезды обволакивают и самолёт, и зависший снег, и придают холоднющему молоку облаков вкусовые приливы мятного лимона.

Я хочу включить в Дане склонность к любованию Природой и Небом. А как сцапать постоянно мчащее в разные степи внимание маленького? Ага. Вкусненьким чем-то надо завлекать. Сегодня, когда мы заходили в тучоблака, я сказала Дане, что нас сейчас съест сладкая вата…

Так, разработчики и изобретатели жизни будущего! У меня к вам идея. Хотя-я… сто процентов, кто-то такое уже удумал, уловил и, возможно даже, занимается воплощением. В общем, такая мысля у меня. Малышам в самолёте не дотянуться спокойно до иллюминатора. Поэтому они заняты единственным суперпритягательным объектом рядом с собой — впередистоящим креслом: что они с ним делают, к примеру: ногами его обивают, пытаются что-то открутить в нём… и… и так далее, неохота перечислять. А было б так: мы можем передвигать иллюминатор по плоскости самолёта, доставляя окошечко, как по ручейку, до удобного места. Мы перекидываемся друг с другом иллюминаторами, они скользят по стенам и потолку самолётодракона…

*КЧД*

Гибкая чёрная точка глаза — это она, КЧД.

Боится света, разноцветие сказок вокруг… А дальше что, … в глубине?…

Подруга сказала, что там хрусталик, мы так неправы, как никогда, глупыши.

А мы ватрушку с тобой кусали, чтоб не спорить, сладкий творог хомя́чили́.

У нас есть много ещё с тобой версий, и вер: подумечталка — ого!

Спорить с наукой не можно. Мы вместе, и с нами ещё столько всего!

Когда ты сказал, что я заяц, ушами бьющий планеты и Космоса линии,

Мои ожидания схожести стали родными, хоть и с кровью другой, реальностями.

Замёрзла река, стала Неба отрезком. И снег распустил цвета.

Возьмём мы «Сержанта» Любэ и залезем на айсберг. Подпой снова нам, Зима!

КЧД — Космическая Чёрная Дыра

*СЕЙЧАС*

Проснулся. Первая задача юнги — посмотреть даль, проверить в окошке утро.

— Гляди! Деевья в снеге! А вдали… волны пуха! Пйикольно...

Правда Данона: утро и день — Волшебное. В Небо залили Зиму, Солнцем размешали, вскипятили Ветром. Голубой купол колокольни закопан в бело-розовый пух.

День чудес Ветра и светло-голубого Цвета.

"Пропавший без вести, я назову тебя дорогой, я назову тобой дорогу." Открыта дверь из подъезда большого и разноцветного дома, мы вышли, крепко за руки держась: так скользко, — и наступили на Космос, сошли со скользкого края дома да и врезались в Космос. Белые полёты по чёрному. Они вниз и сквозь всё, а нам скоро вверх: самолёт.

Космос создаётся сейчас. Всё, что здесь, только что возникло, как объёмные картинки в детской книге вырастают при открытии страницы. Всё только появилось, ещё мокрое. Тихо от этого. Никого не ждёшь.

"Пропавший без вести, я назову тебя дорогой, я назову тебя дорогой". Наш рейс перенесли из-за ветра. В аэропорту мы пробыли семь с чем-то часов. Даня нравится людям, из-за него люди начинают разговаривать со мной. Андрей особенно был дружеским к нам. Уточнил шёпотом, сын ли Данон или девочка, потому что по одежде, как объяснил Андрей, перед ним гоняется и строит козни мальчик, а по лицу — не он. Андрей пооткровенничал (вообще, там мы все открыли свои шлюзы, ещё девушка, и вторая, что сидели с нами рядом, что-то рассказали о своей системе координат), так Андрей рассказал, что он папа четырёх детей (пятилетние тройняшки и старшая взрослая дочь), показал мне фотографии семейные. Счастливый он. Я бы хотела ещё родить...

Ещё один мужчина, услышав Данонье: "Хочу к бабушке уже, наядную ёлочку увижу!", улыбнулся и, смотря в глубину сотика, медленно промечтал: "Какое всё счастливое в детстве!" Посмотрел на меня. Значит, могу заговорить. "Мне сорок, но чувствую себя такой же пятилеткой, как Даня, примазалась к нему. Зависит всё от настроя" — это я ответила, Правду.

Моё кредо — всё, что делается, к лучшему. В этот день кредо удобнее угнездилось. Если бы не вылет под закат...

Перед взлётом самолёт очень долго петлял по аэродрому (я даже два раза заснула). Вот, наконец, взлетели.

Мы все намучились ожиданием, поэтому многие сразу же расслабились, упали в сон-обморок, засопел и Даня. И… началось!

Нас, пассажиров, разделило на две команды: западных и восточных. В иллюминаторах одних — солнце, у вторых — нежное полнолуние, как кружочек банана. Я представляла, опять и опять, как банан и апельсин смешиваются в бананово-апельсиновость. Очень люблю подтаявшее белое мороженое размешать с апельсиновым соком.

Допишу позже: пользуюсь

сотиком сестры. Ведём

себя с Даней в гостях у

мамы покладисто, почти паиньки.

Не ожидала от сестры Нины, что она поймёт меня.

Не отрывалась от Неба, ничего, что иллюминатор неудобно располагался, позади кресла, важные моменты не проглядеть удалось.

Покров розового бугристого снега до дальней фиолетовой смывки, смыкающей розовые сугробы с голубым Небом. В каждом домике снежинок, в их глицерин, впущен закат. Радость билась внутри у меня. В молчании впечатления сильнее.

Пиксели ждали, приготовили место для пойманного момента. Но у меня не было с собой телефона. Но я запомнила, в облако памяти сохранила красоту, которую посетил, как музей, наш самолёт.

А самолёт внырнул, и долго мы шли в толстом сугробе. Когда он остался выше, под живот самолёта мягко подстелился снежный уступ низкого тучоблака. А уже под ним плавно забелел зимний лес Пензенского края.

Завершилось путешествие началом: Космосом. Только Он обзавёлся новорождённым лесом. Прежде, чем зайти в темноту первого этажа родного дома, постояла на его скользком островке, любуясь белым движением за краем.

перед сном смотрим на телеканале Карусель мультфильм про инфинити нада (кажется, так. Звучит так, а как пишется, не хочу уточнять). Во вчерашней серии была сценка: девушка (как её все называют, само зло) вызвала на поединок доброго парня с синими глазами (Джин его зовут, и его инфинити нада самое сильное, самый сильный дух воздуха дружит через инфинити с этим парнем). Так. Парень победил. В завершении поединка инфинити девушки вылетело за пределы арены и утонуло в реке с сильным течением. Джин бросился в реку, долго его не было, даже друг Дон (инфинити огня) разволновался. Джин вынырнул и отдал самому злу её инфинити нада, из ладони в ладонь. Само зло улыбнулась, подмигнула Джину и сказала: "Похоже, я проиграла не только это сражение… Увидимся на состязаниях!" И ушла.

Если бы Джин не решился и не кинулся спасать инфинити нада девушки, она просто ушла и забыла о Джине, история оборвалась бы на речном берегу.

К тому всё это пишу, что достаточно решительности и нескольких мышечных движений, и ход жизни изменится, история продолжится

утром мечтали с Даней о Космосе (он начал). Ему было необходимо узнать у меня, что "вдалеке космоса", есть ли в Космосе дУхи, есть ли "глаза в песке, получившиеся ещё до людей", что внутри планеты, есть ли места в Космосе, где можно нам дышать… Сказала ему, что мы, люди, ещё очень мало знаем о Космосе, летали только до Луны и вокруг своей планеты, а Космос… Космос не имеет границ (и вот это долго пришлось объяснять и повторять мальчику). Космос может быть разным: в Нём может быть всё, что только может быть, могут быть разные по свойствам места в Космосе, и вообще, Космос может полниться нашими мечтами: что мы придумаем, или кого примечтаем, то (тот) и появится в Космосе. Но так Данона мучила неизвестность и "тайность космоса": что же там, за дальними звёздами. Когда я рассказала ему про ядро планеты, он спросил: "А куда можно попасть через ведро?" Рассказывала малышу о возможности новых миров за дальними звёздами. Ещё Даня интересовался бытом инопланетян...

сейчас смешно побегали с Зимой. Ветер — исполняющий обязанности Дедушки Мороза, который, да вот бы не так было, наверное, слёг со спиной или с давлением. Ветер за него чётко старается. Я ему шепчу через варежку, чтобы уговорить успокоиться: "Ветер, Ветер, ты могуч" (дальше из памяти всё вымело)… "Ты… вообще, прямо!!" И Ветер успокоился на чуточку. Верхние ветки деревьев в лесу раздирают паутину мороза и желобят желтоватый кружок мягкого сливочного маслица — солнца. Даня решил в огненных ботинках добраться до дальнего Космоса, а я придумала на Ветре путешествовать, куда угодно, только сперва в Космосы.

Дан: "я твой любовный защитник"

— А в какой день ты постаеешь?

— Не скажу. Потому что сама не знаю. Может, хучь сегодня, а, может, хучь через сто лет

*ПАМЯТЬ НЕ ЗАБЫВАЕТСЯ*

… — У тебя хорошая память!

— Да! Я всё помню! У меня память новая, а у тебя — сталая. Надо твою память встлехнуть!

— Легко сказать: встряхни свою память.

— У меня память — не забывается. Незабываемая память!

Дан: я наполовину сплю, наполовину танцую.

— Даня, как ты думаешь, надо иметь своё мнение?

— Н-наверное,… нет.

И: — Надо. Мнение — это твоя идея. Если у тебя есть идея, надо её высказывать.

Д: — А я и так все идеи выдыриваю из своей головы!

Дан: "ведёрко заколдованности"

*СЧАСТЬЕ*

Дороги — ножи в шоколаде —

Снег — белый сливочный торт — разрезают,

Следы оставляют на глади,

Сок шоколадный по крему стекает.

Зыбки́ шоколадные блески,

Гущу ленивые трещины давят.

Вдвоём малыши-пятилетки

С силою трещины ширят, сжимают,

Упёршись ногами в какао.

Хмурые лбы выдают их старанье.

Расстроятся оба, познав, что…

Ничуть! Столько СЧА́СТЬЯ вокруг и дерзанья!

Когда мы вместе, мы верим в чудеса. Во всё верим. Вот, например, вчера видели в Небе облачную руку, на ладони подкидывающую облачные пончики, а они были обмазаны сметанным кремом и в полёте брызгались им...

Дан: — Как приходят сны?

И: — (не вслух: Что сказать, что рассказать?) Когда ты засыпаешь, сны и приходят.

Д: — Ка́к приходят?

И: — Изображениями, историями вплывают в твою голову (плоско объяснила, обрыв фантазиям ему создала)

— А можно прокрутить свои сны и отправить этот шарик в Небо?

Его сон на двадцать первое июня 2022 года:

"Мне приснилась девочка в костюме, картонном, с картонной коробкой на голове.

Она за ноги утащила меня к себе домой. Прижалась щекой к моей щеке (И: брезгливо-восторженное выражение лица у Данона при этом).

Потом девочка ушла в магазин. А когда пришла, сняла свой костюм, коробку с головы, набросилась на меня и стала целовать.

Я смылся.

Я бежал и споткнулся о камень, и упал. Девочка подошла ко мне и опять привела к себе домой.

Я понял, что ситуация безвыходная, и остался жить с этой девочкой".

(И: во время Данонова рассказа я девочку защищала, объясняла её поступки)

Данон: А что делали динозавры? (букву Р он так и не рычит)

И.: Также, как мы: ели, спали, размножались, радовались солнышку.

Данон: Не правда! Не радовались они солнышку!

И.: Ты откуда знаешь? Ты был там? Ты был динозавром?!

Данон: Динозавры убивали других динозавров!

И.: Так и некоторые люди убивают других людей. А хорошие люди — радуются солнышку, как динозавры.

(Может, я объяснила без оттенков. Надо было напомнить Данону о том, о чём я ему уже рассказывала, а именно: люди меняются, и плохие могут превращаться в добрых. Напомню ещё, обязательно).

*РАЗГОВОР ПОСЛЕ СНА, О ДЕВЧОНКАХ*

Данон: И пощему (двух зубов верхних, фронтальных, нет с прошедшей среды) все девочки ко мне йыпаются (буква «Р» всё ещё не поддаётся)?!

И.: Да что же ты за пупёнок-то Земли такой у меня! Никто к тебе не рыпается! Почему ты так решил?

Данон: На детской площадке они ко мне йыпаются! Я хочу, чтобы девочек не было!

И.: Да вам без нас скучно станет! Вы же, мальчишки, без нас переколошматите друг друга!

Данон: (рык) Я буду воевать с девочками.

И.: Что-о?!

Данон: Воевать!

И.: Что?

Данон: (бурчит) Воевать.

И.: Что?

Данон: (почти про себя) Воевать.

И.: Я тебя учу-учу, что драться ни с кем нельзя, а особенно с девочками!.. Девочек надо защищать и оберегать. Запомни, пожалуйста. А на детской площадке всегда все мчатся и носятся! Не понятно, кто в какую сторону летит. Сумасшедшие там все!

И: В Космосе нет времени и нет расстояния. Надо просто говорить Космосу, что ты хочешь, где бы ты хотел очутиться. Вот, куда бы ты сейчас хотел допутешествовать по Космосу?

Данон: Я бы хотел сейчас оказаться на Майсе.

И: …Представил, как там, на Марсе?

Данон: Да!

И: Ты прямо увидел сейчас Марс?

Данон: Увидел!

И: Значит, Космос тебя туда доставил, вот прямо сейчас! Находясь здесь, в парке, прямо сейчас ты побывал на Марсе! Наши фантазии и есть ответы Космоса, Космосов.

18.09.2022

Данькакот Ломанческий (потому что, понятное дело, не щадит никого из игрушек) сейчас занят машинками. И вдруг среди "ммммшшш", "чижьжьжьжь" и "врррр" я слышу такое:

— Сколько сто́ит машина создателя?

Тут вклиниваюсь в игрушечную беседу я:

— Чья машина? Создателя?

— Да.

— Ну, и сколько она сто́ит?

— Восемь десять рублей.

Так я и не сообразила ничего.

05.10.2022

Данон: Хочешь загадку?

Слёзы капают ниоткуда.

И. сразу соображает, кто это:

И.: ДО-О-ОЖДИК!

Данон: Правильно!

А ещё, Данон периодически спрашивает меня: помню ли я, какая жизнь была при динозаврах. )

25.10.2022

— Ты мне дашь шоколадки?

— Нет. …Тем более, я их все съела.

— ЗАЧЕМ?

— Ну, малыш, так получилось, извини.

2.11.2022

Данон: Зачем нам нужны глаза? Это же просто затычки, которые вертятся.

5.11.2022

Данон играет в машинки.

— Врррр! Жжшш! Йиии! Аааа! Мой гйузовик засасывает чёйная дыйа! Уже бампей йастянут!

— Ну вот почему ты думаешь, что Чёрная дыра засасывает?

— Ага, она засосёт и отправит в какой-то-то миь!

— А, может, Она просто расскажет тебе сказку и отпустит восвояси. Расскажет сказку о волшебном мире, и если тебе он понравится, ты можешь попросить Чёрную дыру отправить тебя туда. Или ЧД, Ч и Д, просто вернёт тебя домой. Надо с Ней по-человечески, Она всё понимает. Она нормальная тётя, или дядя, или существо…

— Тебе бы только дьюжить!

— Данон, а если Чёрная дыра приглашает к себе, как на сеанс фильма, как в кинозал! Нам с тобой в фильме про Космос говорили, что это катастрофа — втягивание звёзд и Галактик в Чёрную дыру… А, может, они просто бегут на сеанс в кинотеатр!?

12.11.2022 )

*ПРОБУЖДЕНИЕ*

Пробуждение.

ИИ носом: хррю

Данон носом: хрюк

ИИ: хррю!

Данон: хрюк!

ИИ: Ну всё, перекличка свинок закончена. Все на месте. Пора вставать!

Данон: У тебя на зубах кайиес!

ИИ: ссстоматолог.

Данон: Иди к доктоьу!

ИИ: Не пойду. Я боюсь. Это тебе не страшно: у тебя всё вылечено… И тебя лечили детским способом, вареньецем мазали… А меня будут лечить взрослым — безжалостным.

21.11.2022 )

*СОЧИНЯЕМ СКАЗКУ*

Мы с Даноном сейчас сочиняем сказку. Начала её сочинять ИИ, но испытала трудности с развитием сюжета. Поэтому ей пришлось обратиться за великой помощью к великому сказочнику Данону.

Как это было:

ИИ: Данон, послушай начало моей сказки...

(читает)

Ну вот… А что дальше, я не могу придумать. Ну, ходят наши туристы: Пламя, Ветер, Море, Лес и Гора — по Космосу, останавливаются на отдых на разных планетах, принимая облик этих миров, не меняя их под себя… А дальше я вижу, как наши туристы приходят на такую планету, где люди (мы, как ты понимаешь) не слушают их истории, орут о своём, обижают путешественников… И ЧТО ДАЛЬШЕ?.. Подсказывай!

Данон смеётся и орёт, кривляется, изображая нас, людей.

И в эти мгновения ИИ понимает, ЧТО БУДЕТ ДАЛЬШЕ в сказке, а именно:

ИИ: Псих, на всю голову, Ветер заорёт вот так...

(Данон изображает Ветер). Люди испугаются, прозреют и начнут слышать истории туристов...

*ПОПЬОСИ КОСМОС*

Данон: Попьоси космос, чтобы он пеьенёс тебя к инопланетянам, чтобы ты с ними познакомилась.

ИИ: Хорошо… Но Космос мне сейчас сказал, что я уже знакома с двумя инопланетянами. Один из них — ты.

Данон: Но я не похож на инопланетянина: я балуюсь, … всё ломаю… Попьоси космос познакомить тебя с ноьмальными инопланетянами, чтобы ты попала на их бАзу!

ИИ: Космос мне сказал, чтобы я сначала совладала с двумя, а потом уж и со всеми остальными инопланетянами познакомит.

Данон: Попьоси космос отпрьавить тебя на Маьс!

ИИ: Попросила… Я уже там. МОю посуду и в то же время хожу по Марсу.

Данон: Ну и как там? Холодно тебе?

ИИ: Нет, я там в таком состоянии, что не чувствую ни холода, ни жара, ни жажды. Я на Марсе в виде фантазии. (про себя): Филиал человека — его фантазия; или, человек — аватар фантазии.

Данон: Попьоси космос отпьавить тебя на нейтьонную звезду.

ИИ: Данон, Космос мне сейчас сказал, чтобы я накормила тебя. «Пока не накормишь Данона, даже не буду с тобой разговаривать!» — так мне сейчас сказал Космос.

Данон (обозлённый): Ну, космос! Мы тебе сейчас зададим жаьу! Отпьавляй нас! Маму…

29.11.2022 )

Проснулась, стала петь. Импровизировала на заданную Даноном тему: "Шоколадка". Пела разными мелодиями о том, что у нас нет шоколадок, но, может, к вечеру будут. И Данон такой: "Я запьещаю тебе игьать музыкой!" Диктатура молокогубАта. Вообще, он растёт упрямым и своевольным, и это объяснимо: я — мама-тютя, конкурентов у него нет, с другими цыплятоличностями он редко клюёт на одном подворье, то есть, редко общается, а меня он считает дружком, а не уважаемым взрослым.

06.12.2022 )

Данон-друг:

В зебрях...

ИИ: Не в зебрях, а в Дебрях.

Данон: Ходит-бродит, доскУ наводит.

11.12.2022

ИИ: Вселенная бесконечна!

Данон: Конечна!

ИИ: Бесконечна!

Данон: Конечна!

...

Данон: Мы с тобой видели пьо путешествие на кьай вселенной! У всего есть свой контул!

...

Смотрим про планету Венеру:

Данон: Там невозможно жить. Там никого нет.

ИИ: Мы думаем, если нас там нет, то и никого нет. Но, Данон, нам на Венере — (показывает пальчик вниз) бее. А другим формам жизни — во!

20.12.2022 )

Рассказываю Данону о книге Джерома К. Джерома «Трое в лодке, не считая собаки» и о советской её экранизации. Заманиваю сэра Ребёнка посмотреть фильм. Особо суечусь возле личности сэра Сэмюэля Гарриса. Немножко познакомила Данона с умением этого джентльмена петь комические куплеты с последующим неминуемым отправлением всех слушателей в сад. И вот я всё «Сэр Сэмюэль», «Сэр Сэмюэль»… А Данон такой, желая что-то уточнить у меня:

— Сэр самурай…

30.01.2023 )

*ДАНОН ПЕЩЕРНЫЙ*

Данон взрослеет, и его поведение всё хуже. С утра я на него ругаюсь и даже шлёпаю по булочкам.

Днём мы оба немного угомонились.

Скоро у Данона День Рождения, и сегодня я буду выбирать для него подарок в интернет-магазине.

Сказала об этом Данону.

Данон: А что это будет?

ИИ: Пока сама не знаю. Есть идея. Но не машинки! Потому что у тебя их так много, что ты их не ценишь.

Данон: Я хочу машинку! Крутую: с открывающимися дверями, багажником, капотом!

ИИ: Вырастешь и купишь себе такую. Не подарю я тебе машинку. У тебя уже был крутой мотоциклист на мотоцикле. Шлем одевался, у дяди руки-ноги сгибались, мотоцикл со всеми деталями… Вспомним…, ЧТО с ними стало… на третий день.

Данон: Это была китайская игрушка!

ИИ: Нет, это была германская, немецкая игрушка. Там, в Германии, делали её со всем старанием и не знали они, что в России живёт мальчик-варвар. Ты, Данон, пещерный человек. Планшет бьёшь кулаком, как пещерный человек. Хорошо ещё, что у тебя нет дубинки, а то бы ты ею всё колошматил.

Данон: А это идея!

ИИ: Нет.

Данон: Я б дубинкой прорубил в шкафу бездну и вошёл бы в неё…

ИИ: Найди в бездне уголок и встань в него, и подумай о своём поведении.

Данон: Я знаю ВСЕ-Е ТА-АЙНЫ ЭТОЙ КВАРТИРЫ! Прорублю бездну и войду в неё…

ИИ: Я вот тебе прорублю!..

27.03.2023 )

*ЭТО И ЕСТЬ КОСМОС, ДАНОН*

Это и есть космос, Данон

Данон причёсывает меня, и в какое-то мгновение начинает пилить расчёской макушку, спрашивает:

Как думаешь, что я делаю?

ИИ: Колтуны мне.

Данон: Нет. Я хочу вскрыть твой мозг, чтобы узнать, что внутри мозга. Что внутри мозга?

ИИ: Частицы.

Данон: А что внутри частиц?

ИИ: Душа.

Данон: А что внутри души?

ИИ: Частицы.

Данон: А внутри частиц?

ИИ: Душа. И так, Данон, до бесконечности. Это и есть космос.

28.03.2023 )