Песни таежного края

В ТУРИНСКОМ ИНТЕРНАТЕ

На излете лета отец привез Олега в Туру. Это было для него открытие нового мира. До этого он только видел тайгу, стада оленей, чумы и низенькие зимние избушки, тускло освещавшиеся вечерами и пропахшие насквозь дымом. Он широко распахнутыми глазами смотрел на большие дома, магазины… А людей здесь было столько, сколько у них оленей. Люди были повсюду. Одевались они странно, не так, как люди тайги. «Значит, мир очень разный, — подумал мальчик. — Дома один, здесь другой. А еще есть и другие миры». Он должен увидеть и узнать эти миры, чтобы потом, когда он вернется в свое стойбище, рассказать всем, что много есть мест удивительных и разных. А еще он обязательно увидит черных людей, которые живут в стране, где никогда не бывает снега и зимы.

Его приняли в школу-интернат. В большой комнате жило много мальчиков, которых привезли из таежных селений и стойбищ. Почти все вначале держались скованно. Здесь были не только эвенки, но и русские, якуты, эвенки, буряты. А вот воспитатели и учителя в основном были русские. Только завхоз и технички из эвенков. Говорили здесь на русском языке, но между собой мальчики долго еще говорили на родных языках. Некоторым чужой язык давался нелегко, но немало было и таких, которые уже к концу первого класса вполне сносно изъяснялись по-русски. И только, когда приезжали родители, все говорили на родном языке. Выходило так, что, кто лучше знал русский язык, тому и легче было учиться. Они становились хорошистами и отличниками. Олегу учеба давалась легко. Особенно ему нравились уроки чтения и письма. Удивился, когда в книге для чтения прочитал о ласточке, которая летит в сени, когда приходит весна. Учительница растолковала, что сени — это такая пристройка к дому, которая не отапливается, поэтому зимой там так же холодно, как и на улице. Стихи можно было петь как песню. Поэтому, прочитав стихотворение, Олег начинал его петь на те мелодии, которые он слышал от матери. Получалось красиво. Однажды (это было в четвертом классе) он написал стихотворение об оленях и стойбище. Учительнице оно понравилось, и она спросила: можно ли прочитать это стихотворение ребятам, им это будет интересно. А лучше, если он сам прочитает его. Олег смутился и покраснел. Он опустил голову и не отвечал. Вдруг ребята начнут смеяться. Щеки его раскраснелись.

— Ну, что же ты, Олег! Смелее! У тебя очень хорошие стихи. А стихи пишут не только для себя, но и для других. Талантливый человек должен делиться своими творениями со всеми.

Олег поднял глаза и, глядя поверх доски, к своему удивлению запел, потому что он эти стихи не читал, а постоянно пел на знакомую материнскую мелодию и иного существования его не представлял себе. Все сидели, как зачарованные, повернув головы в его сторону.

— Ты не просто прекрасно сочиняешь, но и хорошо поешь, — сказала учительница и провела мягкой ладошкой по его жестким волосам. — Обязательно тебе надо ходить в наш школьный хор. У нас очень хороший преподаватель музыки.

Она сказала так потому, что не знала, что Олег уже поет в хоре. Пение у них вел уже немолодой мужчина с короткой седой стрижкой и темным лицом. Он всегда носил хорошо начищенные сапоги и армейскую форму, только что без ремня и погонов. Сапоги скрипели при каждом его шаге. Гражданский костюм у него тоже имелся, но он не носил его, потому что чувствовал себя в нем неловко, и ему представлялось, что он в нем смешон. Костюм сковывал его движения, делал его неловким. А к форме он очень привык.

— Ребята! — сказал он через месяц, как начал вести у них уроки пения. — В школьный хор нам нужны певцы с самыми разными голосами. Я возьму тех, у кого есть музыкальный слух. Не все могут петь и играть музыку.

Он достал из старого облезшего портфеля какую-то металлическую штуку и поставил ее на стол. Рядом положил маленькую палочку.

— Это камертон, — сказал он. — Сейчас я ударю по нему железной палочкой. Будьте внимательны! Каждый из вас должен попытаться воспроизвести этот звук, как можно точнее. Так мы узнаем, у кого есть музыкальный слух.

Мальчики выходили по очереди. И железной палочкой били по камертону. Кто сильнее, кто с опаской едва-едва. И со страхом глядели на учителя.

— Садись! Садись! Садись! — по-военному командовал учитель.

Каждый раз, когда он говорил «садись», глаза его сердито блестели.

Из всего класса только четверо остались у доски, виновато поглядывая на остальных. Среди них был и Олег. Их взяли в хор. Занятия проходили четыре раза в неделю по вечерам. Они разучивали несколько песен. Сначала учитель играл на баяне и пел своим глухим, постоянно простуженным голосом, склонив голову к баяну. Со стороны казалось, что он о чем-то глубоко задумался.

Ребята переписывали с листка слова песни и начинались долгие репетиции. Через год Олег стал солистом. На каждом празднике хор выступал с песнями. Ему радостно хлопали. Порой, даже стоя. И тогда они исполняли песню повторно. Пели они и в городском доме культуры с взрослыми. И это заставляло их особо гордиться собой.

— Ты талантлив, — сказал учитель. — Не оставляй этого дела. И запомни: труд, труд и труд развивают талант. Надо работать каждый день по выходным и праздникам. Талант и лень — вещи несовместимые. Лень погубила столько талантливых людей.

Как-то Олег принес листок со своим стихотворением. Долго мялся.

— Вот! — сказал он, смущаясь. — Написал. Стихотворение.

В МУЗЫКАЛЬНОМ УЧИЛИЩЕ

Он еще учился в школе, но уже твердо знал определение своей судьбы: музыка и только музыка. Есть великая русская музыкальная культура, немецкая французская…Имена великих музыкантов слышат чуть ли не с младенческих ногтей. На всех фестивалях звучит музыка великих композиторов.

Что же касается малых народов, то попроси любого назвать музыкантов, музыкальные произведения, пожмет плечами и разведет руки: не знает он таких и музыку такую не слышал. Хорошо еще, если назовет Кола Бельды, камлания да горловое пение бурятов. А ведь здесь такой мощный пласт народной поэзии и мелодий. Но никто еще толком не занимался им. Россия должна услышать песни его удивительного народа, он запишет их, опубликует, будет петь их, где только возможно. Национальная песня должна зазвучать по всей России. Это программа-максимум, которую определил для себя Олег. Уже это говорило о широте и величии его души.

На каникулы, приезжая на стойбище, он записывал слова песен.

Если у человека, тем более молодого, есть цель и связана она не с личным благополучием и славой, это уже знак его высшего предназначения. И нельзя пренебрегать тем, что даруется нам свыше. Это преступление перед человечеством.

Программа-минимум — получить музыкальное образование. Без него профессионалом не станешь. Поэтому сейчас все силы на учебу. Можно стать писателем, не получив профессионального образования, сколько угодно художников, которые не заканчивали академий, но музыкант без музыкального образования невозможен, потому что, кроме природного дара, требуется техника и обширные музыкальные знания. Взять хотя бы элементарное — нотную грамотность! Без нее никуда!

Ближайшее музыкальное училище находилось в Норильске. Этот приполярный город знаменит не только своей металлургией, но и удивительными людьми. Еще с дореволюционных времен сюда ссылали политических, а в сталинские годы это уже был целый город ссыльных. После окончания ссылки немало людей оставались здесь: кто-то прикипел к этим суровым краям, другие здесь нашли свое призвание и судьбу, третьим просто некуда было возвращаться. На прежнем месте их уже никто не ждал.

Здесь была значительная прослойка творческий и художественной интеллигенции, поэтому культурная жизнь в Норильске била ключом. Устраивались выставки, концерты, давали спектакли.

Норильск среди северных городов был, наверно, самым культурно насыщенным городом. Даже в разговорах норильцев проявлялась какая-то особая вежливость и тактичностью

Олегу повезло. В тот год в вузы и в средние профессиональные заведения начался набор молодежи из коренных народов Севера. В норильское музыкальное училище принимали детей оленеводов и охотников Эвенкии и Таймыра. За ними были зарезервированы места, поэтому экзамены были чистой формальностью. Некоторые даже с трудом изъяснялись по-русски, но их все равно принимала, хотя преподавание велось только на русском языке. И потом этим ребятам приходилось очень трудно.

Среди преподавателей училища были настоящие мастера и фанаты своего дела, которые могли заниматься музыкой сутками. Знал о льготном приеме Олег или не знал, сказать трудно. Но он отнесся очень серьезно к подготовке. И очень боялся, что может не пройти. Что тогда делать, куда идти, он даже не представлял. Но он без труда сдал экзамены, на творческом экзамене он спел популярную советскую песню на русском языке и эвенкийскую народную и заслужил даже аплодисменты, что очень обрадовало его. Олег поступил на класс баяна. Баян и гитара оставались его любимыми инструментами. И он мечтал обзавестись собственными.

Первым его учителем по классу баяна был Борис Иванович Голиков, который привьет ему любовь к народным инструментом и будет с интересом слушать рассказы о том, под какую музыку поют и танцуют эвенки. Глаза его блестели, и он возбужденно потирал ладошки.

Сказать, что жизнь в музыкалке бурлила, почти ничего не сказать. Казлось, что суровый климат и долгая полярная ночь должны были всех сделать тоскливыми и медленными. Но ничего подобного!

РЕПЕТИТОР

Дверь была оббита блестящей коричневой кожей, как будто ее смазали маслом. Наверху табличка, где золоченными выпуклыми буквами «Смирновы». Они-то и были нужны Олегу. Их объявление он нашел в городской газете.

Он поднял руку к звонку и тут же отдернул ее, как ужаленный. Может быть, не стоит? А если его там ждут насмешки? Какой он музыкант? Ему еще учиться и учиться. И неизвестно еще, что за ребенок ему попадется. Он не смел переступить порог этой квартиры, за которым его ждала полная неизвестность. Уже по двери видно, что семья интеллигентная и живет в достатке. А кто он такой? Репетитора они ждут другого, солидного человек, с богатым опытом, настоящего музыканта. Зря он понадеялся на себя, наслушавшись советов друзей. Кроме позорного изгнания, его ничего не ожидает. Да они только увидят его и тут же укажут от ворот поворот. Он повернулся, полный решимости покинуть этот дом и поискать что-нибудь скромнее. Взялся уже за перила.

Тут открылась соседняя дверь, и на лестничную площадку вышла пожилая женщина в меховой шапке и в шубе с меховым воротником. Из карманов выглядывали варежки. Олег сразу определил, что мех был из песца. Да он бы и по запаху узнал.

— Вы к Смирновым? — спросила женщина, как-то подозрительно глядя на него. Брови ее опустились.

Женщина поджала губы и окинула его сверху вниз. Приняла его, может быть, за вора? Вот побежит сейчас звонить в милицию.

— На звонок нажмите! В это время Элеонора Васильевна должна быть дома. Я уже выучила их расписание. Как никак соседи.

Олег кивнул и решительно нажал на звонок. Где-то в глубине мелодично затренькало. Послышались шаги. Дверь открылась. На пороге стояла полная женщина с пухлыми губами. Волосы у нее были подобраны на затылке. Почему-то сразу решил, что она работает поваром. Хотя сам не мог понять, почему. Может быть, потому, что полная.

— Я к вам по объявлению. Вы же давали объявление?

— Ах! Да! Проходите! Что же вы стоите на пороге?

Она отодвинулась в сторону. Олег прошел в коридор, наклонился, чтобы развязать шнурки. На одном шнурке от спешки образовался узел, пришлось повозиться. Элеонора Васильевна поставила возле него тапочки. Вероятно, мужа. А может быть, специально держат для гостей. В общежитии Олег ходил в носках. Но носки были теплые.

Олег еще не бывал в таких квартирах и чувствовал себя неловко и скованно. Он был убежден, что сделает что-нибудь не так. Шагнет не так.

— Вы, значит, у нас музыкант? — как-то равнодушно спросила хозяйка, даже не оглянувшись

— Учусь в музыкальном училище. Второй курс.

— Якут: или бурят? Хотя можете не отвечать.

— Извините! Я эвенк. Мои родители — оленеводы.

Они прошли в детскую. За столом сидел мальчик.

— А вот он наш Василий Иванович! Будущая звезда!

Мальчику было лет десять. Почему-то он был пострижен наголо. Он недоверчиво посмотрел на Олега, как будто не ожидал от него ничего хорошего. Надул щеки.

— Здравствуйте! Меня зовут Олегом. Я к вам по объявлению.

— А отчество? — спросила мама. — Как ваше отчество?

— Да молод я еще, чтобы по отчеству. Просто Олег. Для меня привычней.

— Это для меня вы молоды. А для него должны быть с отчеством. Вы как-никак наставник.

«Она определенно учитель», — подумал Олег. Такой тон бывает только у учителей.

— Олег Васильевич! Чапогир.

— Олег Васильевич! А вы не могли бы нам что-нибудь сыграть? По вашему желанию. Что хотите!

На диванчике стоял баян. «Дорогой!» — оценил Олег. У них в классе было таких два баяна.

— Непременно сыграю. А как же!

Понятно, что его хотят проверить. Ну, что же! Двум смертям не бывать, а одной не миновать. Тем более, что год работы в классе баяна не прошел для него даром. Преподаватели его хвалили.

— Баян — чисто русское изобретение. А назвали его так в честь древнерусского сказителя Баяна, который упоминается даже в «Слове о полку Игореве». «Вещий Баян», — говорит про него автор. «Вещий» — значит, может предсказать будущее.

Олег произнес эту тираду на одном дыхании. Мамин взгляд смягчился. Почему-то Игорь заиграл «Не плачь, девчонка». Первое, что пришло на ум? Он сам бы не ответил, если бы его спросили.

— Как говаривал мой папа «недурственно», — сказала Элеонора Васильевна, улыбаясь. — Как у нас на счет нотной грамотности обстоят дела? Умеем играть по нотам?

— Как же без этого? — обиженно произнес Олег. — Я думаю стать композитором и уже сейчас сочиняю кое-какую музыку. Конечно, не шедевры. Но стараюсь.

— Вы пишите музыку? Интересно!

— Ну, может быть, это громко сказано. Пробою. Знаете, я балуюсь стишками. Потом подбираю к ним музыку. Уже несколько песен сочинил. Пою под баян или гитару. И в ВИА нашем солирую.

— Это прекрасно! Вы непременно должны что-нибудь спеть. Но не сейчас. Я тороплюсь, к сожалению. Я должна уйти. Давайте так! Сегодня вы познакомитесь с Василием Ивановичем. Расскажите ему что-нибудь. О музыке. О себе. И Василий Иванович пусть покажет, что умеет. А в следующий раз, когда придете, пожалуйста, принесите план занятий! Договорились? Тогда и вопрос с оплатой обговорим. Ой! Мне надо бежать! Я опаздываю.

— Что за план? — пробормотал Олег. Для него это было полной неожиданностью. Ни о каких планах ему ничего не говорили. Что же это за штуковина такая?

— А как же, молодой человек? Мы же должны знать, чему мы должны научить Васю и что для этого нужно сделать. Без этого никак.

Элеонора Васильевна надевала теплую кофточку. Открыла шкаф, сняла с вешалки шубу.

— Конечно же! Непременно принесу! А как же!

Вася бросал быстрые взгляды то на маму, то на Олега. Он изучал своего будущего учителя. Олег понимал, что мальчик должен привыкнуть к нему. А сейчас он еще не знает, что можно ожидать от этого почти взрослого дяденьки. Но, кажется, он ничего.

— Конечно, ты ходишь в музыкальную школу? — спросил Олег, когда они остались одни. — Давно ходишь.

Вася отрицательно помотал головой и слабо улыбнулся.

— Нет! Не хожу!

— Почему же? В Норильске, говорят, прекрасная музыкальная школа. Замечательные преподаватели. Оркестр свой.

Мальчик повернулся, руками он перенес ноги на новое место. Олег смутился. Но откуда он мог знать?

— Тебя уже кто-нибудь учил музыке? Ты играешь на баяне?

— Да! Папа учил. Немного. Он играет несколько песенок. И меня научил. Но он много работает.

— Сыграешь что-нибудь, Вася? Или тебя нужно называть Василием Ивановичем? Как мама называет.

— Лучше Вася. Это меня мама так в шутку называет. Она всех называет по имени и отчеству. И папу тоже.

— А как же ты учишься, если ты…

— Ко мне приходят учителя во вторник и в четверг. А еще со мной мама занимается. Иногда папа. Но редко.

Олег осторожно опустил баян ему на колени, одел ремень.

— Тебе не больно, Вася?

— Нисколько! Ни капельки!

— И что мы будем играть из своего богатого репертуара?

РАЗГОВОРЫ НА КУХНЕ

В 1974 году Олег закончил музыкальное училище и получил диплом преподавателя по классу баяна. В советские времена выпускников вузов и средних специальных заведений распределяла выпускная комиссия. Ребят направляли туда, откуда они приехали. Олег возвращался на родину в Эвенкию. Другого ему и не надо было.

В Туре его берут преподавателем в музыкальную школу. Он уже имел опыт работы с детьми, поэтому занятия ему давались легко. Он не только учил ребят игре на баяне, но и много рассказывал об эвенкийской музыкальной культуре, стараясь разжечь в них интерес. Долго задержаться ему на этой работе не привелось. Уже через полгода его забрили в армию. Ну, что же, армейский опыт тоже не помешает. Тем более, в те годы даже не существовало понятия «откосить от армии». В армии всегда музыканты на вес золота. А поэтому, узнав, что он закончил музыкалку, играет на разных инструментах, к тому же сам сочиняет музыку и поет, сразу же поставили руководить духовым оркестром части, который долго оставался без руководства, а поэтому, так сказать, потерял свои боевые качества. После армейской службы он поступил на работу методистом в Илимпийский отдел культуры. Ему пришлось курировать и школы, и дома культуры, и музыкальные коллективы. Зато он познакомился со многими интересными людьми.

Тура мало похожа на столицу, тем более такого обширнейшего края, как Эвенкия, но культурная и интеллектуальная жизнь здесь никогда не замирала. И закончившие учебные заведения молодые специалисты пополняли ряды местной интеллигенции. Пусть и не очень многочисленной.

Еще в школе-интернате Олег познакомился с некоторыми из них. Сейчас они отучились и жили в Туре. Кто стал врачом, кто учителем, кто чиновником, кто, как Олег работал в культуре. Были и ребята с рабочими профессиями. Тура — небольшой поселок и все здесь друг друга знают.

Они были неженаты и жили в общежитии, а Сергей Лосев в собственной квартире, которая досталась от родителей. Дом был на двух хозяев. Однокомнатная квартира с небольшим коридорчиком, но почему-то с большой кухней, которая была в два раза больше, чем жилая комната. Строители, может быть, чего-нибудь перепутали и сделали всё наоборот? Кто их знает! Но получилось то, что получилось. Зимние вчера на севере долгие. Молодые люди собирались у Сергея на квартире раза два-три в неделю, приносили с собой вино, продукты, кофе, пили чай, пели песни и говорили до бесконечности на самые разные темы. О своей работе, о новых фильмах, книгах, музыке, политике. Определилось два лагеря, которые, памятуя школьный курс истории, стали называть западниками и славянофилами. В России ничего не меняется. Нет, конечно, меняется, но очень медленно.

Лидером западников был Женя Лавров, высокий симпатичный блондин.

— Не надо, ребята, изобретать велосипед! — с этого он обычно начинал.

После чего обводил собравшихся строгим взглядом, как будто перед ним были нашкодившие школьники.

— Советская власть — конечно, самая лучшая власть. Но почему-то наши заклятые враги-капиталисты живут лучше нас. И дома у них лучше, и автомобили высший класс, и дороги прекрасные, и в магазинах изобилие. И отдыхают, путешествуя по миру. Их строй, получается, не так уж плох. Нет-нет! Я не сторонник капитализма. Я против эксплуатации. Знаете, есть такой американский политолог… Я запамятовал, как его зовут. Он пишет о конвергенции. Это сближение двух противоположных систем. Всё идет к тому, что две системы сближаются: капитализм берет лучшее у социализма, а социализм — у капитализма. И между ними появляется всё больше общего. Наша страна отстала от Запада. И сильно отстала. И не надо это объяснять татаро-монгольским игом. Ну, сколько же можно! Не смешно, в конце концов. Мир становится единым, различия стираются. Это закономерный процесс.

Женя отхлебнул вина из стакана и продолжил, раскинув руки, как будто приглашая всех в гости:

— Исчезнут границы и государства. Будет единое государство Земля. Не будет больше никаких наций. Всё будет одинаково. У всех будет хорошая обеспеченная жизнь. Люди будут свободно перемещаться, и жить там, где им нравится. И заниматься тем, что им интересно. И работать столько, сколько они хотят.

— И говорить они будут на одном языке? Или всё-таки сохранятся национальные языки.

— Разумеется! На одном языке!

— Надеюсь, что это будет русский язык? — спросил Олег Комиссаров.

Женя удивленно поднял брови. Лицо его исказила презрительная улыбка.

— Конечно, хотелось бы. Но давайте будем реалистами. И смотреть правде в глаза. Для европейцев в прежние времена таким международным языком была латынь. Ну, а тетерь, несомненно…

Он замолчал, снова оглядев застолье.

— Зачем нужен искусственный язык, когда есть английский, на котором говорят в десятках странах, которым на уровне общения владеют докеры и грузчики во всех портах мира, который изучается во всех частях света. Западная модель задала высокий стандарт, под который будут подтягиваться все страны мира, уровень жизни будет выравниваться. Бедных будет становиться всё меньше.

В сражение бросается Витя Сосновский, слесарь-техник местной автобазы, известный всему поселку книголюб. Каждый раз, посещая местную библиотеку, он уносил солидную стопку книг.

— Не будет никакого единого мира! Мечты об этом не только глупы, но и преступны, потому что они изменяют сознание людей. А судьба державы Александра Македонского, Чингисхана, Наполеона вам ни о чем не говорит? Их мечты обошлись в миллионы погубленных жизней, обернулись реками крови, террором против многих народов, уничтожением уникальных цивилизаций. Идея единой империи смертельна для человечества.

Дальше продолжил Юра Рыбкин, работавший фельдшером в окружной поликлинике:

— Что же, в конце концов? Народы поднимались на национально-освободительную войну и добивались независимости. Всё вновь возвращалось на круги своя. И планы завоевателей рушились. И это тоже закономерный процесс.

— А потом воевали друг с другом, безжалостно истребляя себе подобных.

— Да, и воевали! А ты не зарься на чужое! И никогда эвенки не будут Бельгией, а Красноярский край Калифорнией. Уже и не стоит даже говорить о природных условиях. Мы другие. Как не может быть двух одинаковых людей, так и не может быть двух одинаковых народов. У каждого свое неповторимое лицо. Язык — это не просто средство общения, это определенный код, в котором заложено то, что отличает один народ от другого. Делает его непохожим на всех остальных. Смотри! У нас в русском языке есть ТЫ и вежливая форма ВЫ. И даже малый ребенок чувствует разницу. На ВЫ обращаются к пожилому человеку, к незнакомому, к начальнику, к женщине. Это некоторая отдаленность, дань этикету, оно подчеркивает, что мы не на одной ноге, у нас разное положение, быть может, мы не желаем дальнейшего сближения. А среди друзей, близких, в семье, конечно, ТЫ. А что в английском языке? YOU— это тебе и ТЫ, и ВЫ. Это уже без разницы, к кому вы обращаетесь. Нет никаких ТЫ и ВЫ. Ко всем одинаковое обращение: к ребенку, к взрослому, к подданному, к королю, подчеркивающее, что мы равные, что мы в одном положении. Между нами нет никакой стены.

— Что же из этого? — спросил удивленно Женя.

— А то! Мы ничем не отличаемся. Ты сейчас президент, шериф, а завтра я на твоем месте. Поэтому YOU ко всем без разницы. Все уравнены, и женщины, и мужчины, и…

— Это же хорошо! — воскликнул Жена, победоносно оглядев застолье.

— Хорошо — нехорошо… Не об этом речь. Нет того смыслового богатства, которое есть в русскому языке. А это уже не совсем хорошо. Возьми традиционную японскую вежливость. Так она же впитывается с молоком матери, как только ребенок начинает выговаривать первые слова. Он уже чувствует, что существует разница между людьми. Что нет одинаковых людей.

— Да-да! В японском языке уже не одна форма вежливости, как в русском языке, а с добрый десяток: к пожилому человеку, к родителям, к бабушке и дедушке, к девушке, к женщине, к наставнику, к начальнику. К соотечественнику и иностранцу.

В разговор вступил Олег, который вообще-то предпочитал отмалчиваться:

— В моем родном эвенкийском языке у оленя более десятка названий по возрасту, цвету шерсти, использованию его. В русском только одно слово, точнее три: олень, олениха, олененок. Так же? С оленем у эвенка связана вся жизнь, а для русского это лишь животное, которое он увидит на картинке или в зоопарке. Вот видите, как образ жизни отражается в языке!

Его перебил Юра Рыбкин, учитель русского языка.

— А сколько названий снега в эвенкийском и хваленном английском языке? Ну-ка, лингвисты! В эвенкийском несколько десятков слов. Снег называют по-разному в зависимости от времени года, цвета, плотности, толщины снежного наста, формы снежного покрова…

КОМПЕТЕНТНЫЕ ОРГАНЫ БДЯТ

… Время уже подходило к обеду, когда Олега попросили зайти в кабинет директора. За столом сидел мужчина средних лет в темном костюме в полоску, сером галстуке. У него была короткая стрижка. Он восседал на директорском месте. Может быть, им прислали нового начальника? Директор стоял возле стола. Он как-то испуганно глянул на Олега и сложил руки на животе. Потом кашлянул в кулак.

— Это и есть Чапогир, — проговорил он, кивнув в сторону Олега. — Олег Васильевич. Наш работник. Музыкант.

— Олег Васильевич! Присаживайтесь! Надеюсь, я вас несильно отрываю от работы? Так сказать, доставляю неудобства.

Сказано это было таким тоном, что было ясно, что работа Олега представляется ему полной ерундой. Подумаешь, брякать там…

— У меня репетиция через десять минут. Народ уже подходит.

— Ничего! Зиновий Исакович решит эту проблему? Так же?

Директор развел руками и улыбнулся. А что, мол, остается делать?

— Это верно! Непременно решим! Делов-то на сто рублёв! Подумаешь! Хи-хи!

Директор хихикнул. Это была его любимая приговорка. Но незнакомец не оценил юмора. Лицо его по-прежнему оставалось невозмутимым. Кажется, упади сейчас потолок, он и бровью не поведет.

— Могу я идти с вашего позволения? — вкрадчиво спросил директор, наклонив голову. — Дела, знаете.

— Да! Не смею вас задерживать.

Незнакомец кивнул.

— Дела! Понимаете, дела! А тут вон как получается! Кручусь, как белка в колесе. Покоя никакого! В отпуск третий год не хожу.

— Мы все работаем! А тунеядцы у нас в местах не столь отдаленных.

— Ну, вот! Так значит.

Директор вышел, неслышно притворив дверь. Какое-то время тишина. Незнакомец читал какую-то бумагу.

Ясно, что это большой начальник, если директор так перед ним заискивает и стелется. Каким же ветром тебя занесло сюда? Зачем он мог ему понадобиться? Рядовой культработник. Впрочем, здесь всё ясно. Раз с ним желает поговорить такой большой начальник, значит, речь идет об его переводе. Но куда? Что ему предложат? Норильск? Красноярск? А может быть… Но не заносись, Олег! Ты еще ничем сильно не прославился. Может быть, тут совершенно другое. Скоро всё станет ясно.

— Нравится ли вам ваша работа, Олег Васильевич? Довольны ли вы своим местом?

Ну, конечно же! Так, значит, всё-таки повышение? Олег выпрямился. Глаза его блеснули. Он улыбнулся.

— Конечно же! Очень! Я думаю, что это мое призвание, — весело ответил он, глядя в глаза незнакомца.

— Да! Отзываются о вас коллеги неплохо. И планы у вас есть на будущее, надеюсь? Так же? Без планов же нельзя.

— Как же! Я эвенк! Окончил музыкальное училище.

— Я знаю. Можете не рассказывать.

— Я хочу создавать национальную музыку, песни на эвенкийском языке. Исполнять их со сцены.

— Барабаны там, дудки, танцы с бубнами? Я правильно излагаю?

Пренебрежительный тон незнакомца обидел Олега. Расхотелось продолжать беседу. Откуда такое отношение?

— Почему же? Вероятно, вы не слышали наших музыкальных коллективов. Да, там есть национальные инструменты. У каждого народа свои особые инструменты.

— Не отрицаю. Не слышал. Я, знаете ли, по другому ведомству. До музыки как-то руки не доходят.

Во как! Что же всё это тогда значит? Олег ощутил, как от этого человека исходит холодок опасности. Поежился. Опустил голову и стал разглядывать ковер.

— Позвольте поинтересоваться, с кем имею дело. Вы меня знаете, а я вас нет, — проговорил Олег, набравшись духу.

— Давайте так договоримся, молодой человек, что вопросы здесь буду задавать я. А имеете вы дело с представителем комитета государственной безопасности. Вы удовлетворены моим ответом? Думаю, что этого вполне достаточно.

Олег был наслышан об этом грозном ведомстве. Но до поры до времени считал, что это нечто далекое, их совершенно не касающееся. С какого боку он вызвал интерес у него? Никогда бы не подумал, что будет сидеть рядом с чекистом. Его недоумение не могло укрыться от пристального взгляда гэбэшника. Почему-то он занервничал. Стал перекладывать бумаги на столе.

— Олег Васильевич! Как часто вы бываете в доме Сергея Лосева? Отвечать только честно!

— Раз в неделю. Иногда чаще. По-разному. Обычно на выходные.

К чему это он клонит? Что ему нужно?

— Еще кто бывает? Назовите их фамилии.

— Мои, Серегины друзья. Ну, например, Комиссаров.

— О чем вы ведете разговоры? Если не секрет. Отвечайте только честно!

— О жизни. О книгах. О музыке. О разном. Ну, обычная болтовня.

— И о политике, конечно? Говорите вы о политике?

— Мы же читаем газеты, смотрим телевизор. Комсомольцы. Должны интересоваться. Говорим и о политике.

— Обсуждаете политику партии и правительства? Что же вы молчите?

Вон оно что! Понятно, к чему клонит.

— Политику партии и правительства мы обсуждаем. Мы ее поддерживаем и полностью разделяем. Мы же комсомольцы. Советские люди. Нам же надо быть в курсе.

АЛИТЕТ НЕМТУШКИН

— Ай, хорошо! — воскликнул Олег. — Стихи сами просятся на музыку! В ней будет звучать и тоска, и желание снова вернуться к родным истокам, и гордость за то, что ты прославляешь свой народ! Он достоин этого.

Он был старше Олега на тринадцать лет. Родился на стойбище Иришки Катангского района Иркутской области в семье охотника и оленевода. Воспитывался в школе-интернате и у бабушки Огдо-Евдокией Немтушкиной. Многие эвенки имеют двойные имена: эвенкийское и русское.

АЛИТЕТ И ОЛЕГ

Алитет, отхлебывая горячий чай из бокала (чай был индийский), проговорил:

— Вот знаешь, живет в тайге большой сильный медведь. Одни звери в страхе разбегаются и прячутся. Другие почтительно раскланиваются, чтобы потом весь день рассказывать близким, что они видели самого медведя, что он приветственно кивнул им, что шел он, переваливаясь с лапы на лапу, и только треск шел по всему лесу, что к его спине прилипли соринки, видно до этого он отдыхал в берлоге, что шествуя, он что-то рычал.

Ах, любил Алитет заходить издалека! Олег держался настороже.

— А рядом с огромной берлогой норка, в которой жила мышка-полевка. Маленькая такая! У нее тоже была бурная насыщенная жизнь. Вечно она суетилась, куда-то шмыгала, у нее рождались детишки, были радостные и несчастные дни. Никто ее не видел, не знал, для многих она просто не существовала. Если бы и видел и знал, так что? Кому она интересна? Чего о ней говорить? Маленькой и неприметной. Будь она хотя семи пядей во лбу, для окружающих она ничто или почти ничто, потому что очень маленькая. А раз маленькая, то считали, что незначительная.

С недоумением поглядел Олег на Алитета. К чему он рассказывает ему эту притчу или как ее назвать, видимо, придумывая всё на ходу? Полевка, медведь… Что это значит?

— Олег! Ты ничего не понял? Конечно, культура любого народа начинается с фольклора: сказок, мифов, песен, преданий. Надо отдать должное русским фольклористам. Они проделали титаническую работу, записав, систематизировав и прокомментировав фольклор малых народов Севера. Если бы они этого не сделали, через несколько десятилетий, он был бы безвозвратно потерян. Уже сейчас многие предания мы знаем только по книгам.

— Согласен! — кивнул Олег. — Истоки любой литературы — это фольклор, это генотип народа, там наши корни. И творческому работнику без знания фольклора никак нельзя.

— Чтобы влиться в семью народов, надо иметь профессиональную литературу, музыку, живопись, то есть круг творческих людей. Знал ли кто о киргизской литературе, пока у них не появился Чингис Айтматов, который стал писателем мирового уровня? Поступал он мудро: он дважды писал свое произведение. Не помню, чтобы кто-то до него делал также. Почти каждая его публикация становилась событием.

— Дважды? А как это? Что-то я не могу понять.

— А на своем киргизском языке и на русском, который был для него таким же родным. Нашлось бы немало переводчиков. Тем более, что писатель он талантливый, лауреат всяческих премий, популярный. Чингис, однако, считал — и это вполне справедливо — что лучше его никто не сделает перевод. Не знаю на счет киргизского языка, но русский язык у него великолепен. Его вполне можно считать классиком русской литературы. И его произведения изучают во всех школах.

— Всё-таки я не пойму, к чему ты клонишь, — проговорил Олег. Чай в его чашке закончился.

— Культура не может родиться на пустом месте. Должны быть писатели, артисты, композиторы, художники, которые будут закладывать ее основы. Создавать литературный язык.

— Очень сомневаюсь, что кто-то захочет переводить с эвенкийского сказки, песни, стихи. Много ли у нас знают эвенкийский язык?

— Да-да! В советские времена было проще. В планы издательств закладывалось задание: тех-то и тех-то перевести и непременно издать. Открой каталоги советских издательств: непременный раздел «Литература малых народов Севера». Под это закладывались средства. Была централизованная культурная политика. Иначе никаких бы национальных литератур не состоялось. У малых народов появились свои профессиональные писатели. А благодаря качественным переводам о них знал широкий читатель страны. А ведь у наших писателей есть такие сюжеты, что боевики отдыхают. Тайга — это пространство, где выживают лишь сильные духом. И моя задача, как поэта, и твоя, как композитора, донести мысли и чувства нашего народа, его мироощущение. И сделать это не просто интересным, но таким, чтобы оно помогало лучше разбираться в жизни. Нам нужно вырваться из местничкового болота.

— Миф о сотворении мира и трех ярусах поможет понять мироздание? — усмехнулся Олег.

Алитет не принял насмешки.

— Олег! Основная ошибка, которую допускают не только обыватели, но и художники, и исследователи, это попытка осовременить прошлое, наложить его на современную картину мира. Тот человек — не наш современник. И нам зачастую трудно понять логику его поступков. Он глядел другими глазами на мир, мыслил иными категориями, у него были не наши, а свои ценности. Как говорят философы, у него была иная парадигма миросозерцания, которую мы называем мифологической. Хотя одной мифологией здесь дело не исчерпывается. Не буду вдаваться в тонкости. Если хочешь узнать, что это такое, почитай книгу русского философа Лосева «О мифе». Мне случайно досталось старое издание. И на многое я стал глядеть иначе.

— Не слышал о таком. И философия — это, кажется, не мое.

— Это самое умное, что я читал на эту тему. Обязательно прочитай! Давай наложим мифологическую матрицу на современную картину мира и посмотрим, что получится. А получится следующее…

— Верхний ярус — солнце, луна и звезды, — продолжил Олег, улыбаясь.

— Верно! И что дальше?

— То есть это космос, Вселенная. Необъятный, недоступный нашему разуму.

— Так! Совершенно верно! Продолжай, Олег! Продолжай!

— Второй ярус — это наша земля со всем живым существующим миром. Биосфера. Я правильно излагаю?

— Точно! Идем дальше, Олег!

— А нижний ярус, выходит, это…Что мне даже страшно стало.

— Нижний ярус — это мир потусторонний, недоступный для живого, мир Харги, ужасного демона. Картины ада в любой религии вызывают страх и отвращение.

— У которого вместо правой кисти человеческий череп с оскаленными зубами. Бррр! Череп — символ смерти. А левая рука с огромным когтем. У русских это черная старуха с косой. У эвенков коготь, который вмиг убивает людей, отправляя их в загробное царство. Аналог косы в русской мифологии.

ВОТ И ПЕРВЫЙ СПЕКТАКЛЬ

Песни — это, конечно, замечательно, но Олег понимал, что этого недостаточно, чтобы говорить о настоящей профессиональной культуре народа. Нужен спектакль, но не такой, где герои говорят диалоги, ходят, что-то делают. Нужен музыкальный спектакль, спектакль-легенда, где можно было бы показать корни его народа, оживить его мифологию, где были бы песни, танцы, национальные костюмы и декорации. И конечно, на родном эвенкийском языке. Музыка, она же интернациональна.

Поэтому его так захватил спектакль о Байкале и его дочерях. Он выступал в многочисленных ипостасях: и режиссером, и композитором, и актером, и исполнителем песен. Со своим спектаклем Туринский ТЮЗ колесил по Эвенкии: где на автобусе, где на вертолете, где на теплоходе. По территории Эвенкия превосходит родину д’Артаньяна, а вот что касается дорог… Но не будем о грустном. Олег жил своей ролью, отдавался ей полностью. В нем открылся еще один талант — артистический. Хотя почему открылся? Еще в школе он участвовал в спектаклях. Руководитель не может быть всегда мягким. Олег срывался, за что потом просил прощения у того, кого, как он считал, обидел резким словом, и сам мучился от того, что не смог сдержаться. Вообще-то такие случаи были редки. Он был мягок и добр. Но режиссерская работа требует от человека характера и воли. А мягкость здесь часто идет во вред.

На одной из репетиций он сказал актеру, который никак не мог войти в образ:

— Вы знаете, что у эвенков есть такой обычай: когда у них рождается ребенок, его выносят и кладут в снег. Почти закапывают в снегу. И какое-то время держат его в снегу.

Актер ужаснулся. Он удивленно посмотрел на Олега. Не разыгрывает ли тот его?

— Но ведь ребенок погибнет! Как же так можно? В таком возрасте легко заработать пневмонию.

— Ничего подобного. Даже в мороз ребенку ничего не делалось. Я уже не говорю о том, что природа заложила в эвенках вот эту особенность легко переносить даже самые лютые морозы. Да что там переносить! Просто не замечать их. Как итальянцы не замечают безоблачного неба, яркого солнца и постоянного субтропического жара. Эта данность, которая тоже им дарована от природы. А еще это и закалка организма с самых первых минут жизни. Вы играете таежного охотника. Но именно играете в него. И зритель это почувствует с первых минут, почувствует вашу игру в охотника. Но будет видеть в вас городского интеллигентного человека. Слейтесь с природой! Не противьтесь ей! Представьте, что вы в тайге!

—

Несмотря на испытания, порой довольно тяжелые, литература и искусство малых народов Севера выжило. Национальные писатели, музыканты и художники продолжают творить. Творческая палитра России подобна многоцветной радуге. Произведения национальных писателей известны и доступны всем народам страны. Время от времени российский читатель, слушатель, зритель открывает для себя имя нового незнакомого художника, поразившего его воображение. Среди них немало представителей малых народов.

Никогда в нашей стране не проявлялось пренебрежительного отношения к культуре других народов. Напротив, со времен еще Московского государства и со стороны власти и со стороны общества было не просто терпимое, но доброжелательное отношение к инородцам. Само слово «инородцы» не нужно воспринимать как оскорбительное. «Иной народ», то есть другой, нерусский народ.

Как обычно идет восхождение представителя искусства малого народа? Сначала местная известность, затем региональная, затем общероссийская. А для некоторых их слава выходит за границы страны. Как это произошло с эвенкийскими поэтами Олегом Чапогиром и Алитетом Немтушкиным, произведения которого переведены на европейские языки и стали известны зарубежному читателю.