Москвичка

Жизнь наша — сплошной калейдоскоп случайных встреч. Но есть мнение, что случайность — это закономерность высшего порядка. Нити жизней пересекаются и вывязываются в единый узор отнюдь не по бездумному стечению обстоятельств. В данное время и в данном месте мы, пусть и неосознанно, нуждаемся в конкретном человеке. Улавливая исходящую вибрацию, Вселенная неисповедимыми путями приводит нас к нему.

Кто-то из новых знакомых мелькнет в эпизоде и растворится в ноосфере, а кто-то прочно встроится в нашу биографию и сыграет в ней немаловажную роль.

Наташа, безусловно, относилась ко второй категории. Она работала в архиве конторы, куда меня занес очередной взбрык фортуны, и представляла там исчезающую прослойку коренных москвичей.

К тому времени я, уроженка беспечного юга, уже усвоила, что в московских офисах следует держать глухую оборону. В некультурной столице бизнесмены-самодержцы без тени сомнения спускали болтливого сотрудника с карьерной лестницы, поэтому общалась я довольно скованно и предпочитала помалкивать.

Зато Наташа говорила за двоих. Но ей так полагалось — по образованию она была филологом. Ее изобретательная речь с акающим акцентом, пересыпанная сленговыми словечками, могла привести в экстаз любого лингвиста — гурмана. Я забегала в архив и с упоением внимала ей, как только у меня появлялась свободная минутка.

Подкупало и то, что в ней не было ни грамма снисходительности к приезжим. Впрочем, москвичи не отличаются снобизмом, в отличии от новоприбывших, на второй день с бывалым видом поплевывающих в сторону мигрантов следующей волны. Несмотря на это, я все же продолжала дистанцироваться. Отпугивала мысль, что ее расположение вызвано лишь сочувствием к моему статусу вынужденного переселенца.

Она была маленькой — всего 1,52 м, и коренастой, с непропорционально большой головой, причем лицо и руки украшали пятна витилиго. Это не мешало дерзкой на язык хохотушке привлекать мужское внимание. В мужьях ее ходил весьма симпатичный брюнет, да и офисные мачо частенько зависали в архиве, чтобы поучаствовать в обмене меткими и едкими репликами. Живость характера и огонь саркастически прищуренных карих глаз компенсировали все ее недостатки.

Я и не представляла, что у маленького веселого человека была огромная проблема. Как-то, заскочив к ней в перерыв, я увидела, что она с явным отвращением пьет обезжиренный кефир.

— Ты что не обедаешь?

— Я на диете. — Я все понимаю, но нельзя же отказывать себе в элементарном, — не представляя масштаб бедствия, я легко разбрасывалась советами.

— Ничего ты не понимаешь, — горько сказала Наташа, — Иди сюда. Покажу чего.

Она вытащила из ящика стола фотографию и протянула ее мне. С фото на меня глянула очень полная возрастная женщина.

— Кто это? — спросила я и запнулась, разглядев пятна витилиго.

— Я это, год назад, — ответила 36-летняя Наташа, — До того, как похудела. Прикинь, мы с мужем пошли на собирон, я вышла из комнаты и слышу, как один из друзей говорит ему — слышь, ладно бы, с женой пришел, но тещ мы приводить не договаривались! Мне так худо стало, что я на следующий день повесила свое фото на холодильник. И села на диету. Так и сижу.

Я почувствовала себя неловко. Вот оно что… У благополучной москвички Наташи, счастливой жены и матери, имеется лютый враг. Отравляющая существование полнота.

— Наташ, главное, что муж любит тебя любой, — неуверенно проквакала я унылую банальность. Безобразная женщина с фото пробралась ко мне в подсознание и строила оттуда издевательские рожи.

— Я себя ненавижу. Мне хочется содрать с костей все мясо.

Я ушла, стараясь задавить болезненное впечатление мыслью, что человек волен издеваться над собой, как хочет. Но мозг мой продолжала разъедать дилемма: что лучше, смириться с лишним весом или по-садистски обречь себя на голодное существование.

Вечное недоедание не отражалось на Наташкиной активности. Благодаря своей наблюдательности, информированности и энергии она постепенно стала доверенным лицом шефа, и он взял ее с собой, когда сменил место работы.

На новом месте Наташа из скромного архивариуса выросла в офис-менеджера. Обязанности свои она исполняла с полной самоотдачей. Как только шеф переступал порог, только что заливавшаяся смехом озорница преображалась в серьезного работника и, прихватив папочку, деловым шагом направлялась к нему на доклад.

Через три месяца шеф пригласил на новое место и меня. Наташа содействовала моему повышению, и признательности моей не было границ.

На новой должности моя загруженность основательно возросла, и я уже не могла участвовать в проделках офисных разбойниц. Теперь общение с Наташей ограничивалось стандартными приветствиями и прощаниями, и она частенько высказывала неудовольствие по этому поводу.

Но и я была обеспокоена ее состоянием. По мере снижения веса она все более остро нуждалась в констатации своих успехов.

— Видишь, здесь жиры остались, — и она показывала мне свое предплечье толщиной с крылышко цыпленка, — это тоже надо убрать.

Попытки предостеречь ее от чрезмерного увлечения диетами нарывались на резкие отповеди. К тому же, за Наташей стал замечаться не свойственный ей снобизм. Если раньше она одевалась более, чем скромно, то теперь приобретала тряпки и аксессуары за баснословные цены, заставляя супруга метаться в поисках дополнительных заработков.

Наташе надо было во что бы то ни стало доказать себе, что ценой самоистязаний она заработала право на взлет качества жизни. А еще ей требовалось перманентное подтверждение ее нынешней привлекательности. И, разумеется, мужское мнение тут играло куда более важную роль, чем женское.

В строительном отделе у нас работал Григорий, бывший военный, работяга с заурядной внешностью и без особого достатка. В годы службы промотавшись по стране, он умудрился в постперестроечном хаосе приобрести квартиру и осесть в Москве. Вот уже 18 лет он был однократно и непоколебимо женат, и жизнь его омрачало только одно обстоятельство — у них с женой не было детей.

Гриша был в числе тех, кого шеф перетащил с собой на новое место. Еще в старом офисе я обратила внимание на его отношение к подтрунивавшей над ним Наташе. В ответ он проявлял откровенную симпатию и часто приходил потрепаться с шустрой сотрудницей.

На новом месте роли переменились — инициативу к общению стала проявлять Наташа. И весьма активно. Гриша был ошарашен ее напором, но она, игнорируя его реакцию, продолжала прессинг. Похудевшая и похорошевшая, она вылезла из по-московски скромной цветовой гаммы и стала носить яркие платья.

Я случайно увидела ее в коридоре и не удержалась от комплимента.

— Ты чудесно выглядишь! Наташа подбежала и схватила меня за руку.

— Мне надо с кем-то поделиться, — прошептала она мне на ухо.

— Жди сенсаций… — вздохнула я, памятуя об откровениях с весом, и обреченно пошла за ней. Она втащила меня в свой кабинет и заперла дверь на ключ.

— Я не могу больше жить с мужем, он мне противен, — начала Наташа, и я поняла, что не ошиблась.

— Послушай, — предприняла я попытку увещевания, — Ты прожила с этим человеком 14 лет, вы имеете ребенка, что же сейчас произошло?

— Я только сейчас поняла, что мне в жизни надо, — ответ был скор, как домашняя заготовка, — Мне нужно, чтобы меня любили. И такой человек есть.

— Твой муж любит тебя! — я начала заводиться, — Он пережил и твой «толстый» период, и твои заскоки с похудением, он верен, привлекателен… дарит цветы…

— Мне не нужны его цветы! — топнула ногой Наташа, — Я выйду замуж за другого, рожу ему ребенка, и мы будем счастливы. Я знаю, что я смогу! Ради меня он сделает это! Вот увидишь! Мне ничего не надо в этой жизни, кроме любви!

Я стояла, как громом пораженная. Слова не шли с языка, меня будто парализовало. Жена Гриши. Муж Наташи. Их сын, раздираемый на части отцом и матерью, потерявшей чувство реальности…

Заметив мое глубокое замешательство, она предпочла сменить тему:

— Так, говоришь, я хорошо выгляжу?...

Наташа все-таки дожала Гришу. Слабовольный мужчина не смог сопротивляться напору бойкой москвички, и она стала для него незаменимой. Через некоторое время они начали открыто встречаться и по утрам вместе гордо переступали порог конторы. Разумеется, при такой рекламе событие не осталось не замеченным и вызвало шквал обсуждений. Большинство сотрудников понимало, что породил этот флеш-моб обычный кризис среднего возраста, усугубленный вечным голодным стрессом Наташи. Но, все равно, офис кипел — кто честил Наташу, кто возмущался Гришей. Впрочем, это только подстегивало новоиспеченную парочку бравировать презрением к условностям во имя великой любви.

Первой подала на развод Наташа. Муж ее пребывал в глубоком шоке. По ее просьбе я позвонила ему, чтобы уточнить детали переезда — сама она говорить с ним не желала. В его голосе звучала жалкая, щенячья обида и отчаяние. Честный парень категорически не понимал, в чем провинился и по какой причине ему демонстрируется крайняя степень отвращения.

Гриша подал на развод позже. Он долго вынашивал в себе радикальное решение и, наконец, сообщив жене о настигшем его большом и светлом чувстве, побросал пожитки в саквояж.

А через неделю его бегавшая 18 лет по гинекологам жена позвонила ему и сообщила, что беременна.

На Гришу было жалко смотреть. Обратный путь ему был перекрыт — Наташин животик тоже постепенно округлялся. Расколотив две семьи, влюбленные отменили запланированную свадьбу и без всякого пафоса расписались.

Наташа недолго стрессила офисных обывателей подвигами во имя любви. К шефу пришел новый заместитель, раскритиковавший в пух и прах его методы управления. Гриша повздорил с ним и вынужден был уйти. Шеф не стал его удерживать. Вслед за мужем, оформив декретный отпуск, организацию покинула и обиженная Наташа.

Девочки родились почти одновременно. И назвали их одинаково. Две Иры параллельно подрастали и даже играли друг с другом — дочь бывшей жены в выходные приходила на свидания к своему неожиданно многодетному папаше. Новая семья разместилась в двухкомнатной квартире Наташиной мамы. Квартиру Гриши по суду отыграла его жена.

Я испытывала облегчение, выбравшись из эпицентра чужих дрязг. Иногда интересовалась их делами, но на связь не выходила. Слишком уж много пострадавших было в той истории, и она меня тяготила.

— Лихачева просила тебя позвонить, — сообщила мне подруга. Я не сразу сообразила, что это фамилия Наташи по второму мужу.

— Ездила в контору к Грише, она как раз была у него. С синими кругами под глазами и лихорадочным румянцем. И опять на диете.

— Наташка? Она помнит меня? Обязательно наберу! — я неожиданно обрадовалась.

Все же я была искренне привязана к ней — она всегда проявляла ко мне симпатию и всеми силами содействовала моей адаптации.

— Наташ, привет! Узнаешь!

— О, Ирка! Сколько лет, сколько зим! Помнишь, как Надежда Ивановна меня в тумбочке по офису катала?

Первые полчаса мы от души хохотали, вспоминая, как безбашенно хулиганили в те счастливые годы. Потом Наташа традиционно похвасталась мне рекордами в снижении веса, и перешла к делу.

— Ир, у тебя нет на примете вакансии на полдня для выдающегося филолога? Надо на работу устраиваться.

— Куда же ты пойдешь с дитем малым… Ире только два с половиной.

— В ясли отдам, — отрезала Наташа, — Мы от матери ушли, живем на квартире, деньги нужны. Извела она меня. И стеснили мы ее, и сын мой жертва произвола, и Федот оказался не тот… Я ей даже ребенка сейчас не даю. Она соседям жалуется, что на Ирку издалека смотреть вынуждена, а когда девочка рядом была, лишний раз подойти к ней ленилась. Не хочу ни видеть, ни слышать! Хотела жить одна — пусть живет! Подавится своей квартирой!

Наташкины слова в очередной раз повергли меня в ужас. Ненависть к собственной матери — непомерная плата за квартиру. Даже московскую. Я пообещала ей поискать работу и с тяжелым чувством повесила трубку.

На поиски у меня ушло три месяца. Сложно подобрать занятие в беспощадной технической потовыжималке для филолога, имеющего крошечного ребенка. Наконец, правдами и неправдами я выцарапала подходящую вакансию, договорилась с работодателем и, счастливая, позвонила ей.

— Наташ, завтра выступаешь! — бодро отрапортовала я в трубку и осеклась, услышав в ответ тусклый безжизненный голос, — Что с тобой? Ты в порядке?

— У меня мама умерла, — будто через силу выдавила Наташа.

— Даже не думай себя винить! — заорала я, — Даже не думай!!!

— Я не виню себя, — устало продолжила она, — Это был рак. От него умирает каждый пятый… Очень распространенный диагноз… Мы сейчас живем в ее квартире. Работа мне уже не нужна. Справляемся на Гришкину зарплату. Все хорошо.

— Ладно, — сказала я, — ладно… Прими мои соболезнования. И звони, если что понадобится.

— Спасибо, Ирка… знаешь, в те времена ты была такой недоверчивой и колючей. Но когда ты впервые истерически заржала у нас в архиве, я поняла, что это только прикрытие. Как странно, что у таких разных людей, как мы, нашлись точки соприкосновения. И в душах, и в судьбах. Как странно…

Через несколько быстротечных лет Наташу настигла и унесла та же беда, что и ее мать.

На похоронах я смотрела на крошечное тело, из которого когда-то била энергия, способная превратить земной шар в кучу астероидов. Рядом стояли две Иры, два мужа, Наташин сын, Гришина жена, бывший шеф и весь офисный персонал, когда-то взбаламученный одной маленькой москвичкой.

Я никогда не видела Наташу вне города. А в воспоминаниях она представляется мне проезжающей по залитому солнцем ромашковому полю. В открытом экипаже на высоких рессорах, оставляющем глубокую колею. Наташа машет мне соломенной шляпкой с яркой лентой. Но экипаж удаляется и превращается в точку на горизонте. Мне не догнать его. Но след — вот он, тянется через всю мою жизнь. Действительно, странно…