Море

Это было очень грустное море. Тихое, бледное, остывающее.

Оно судорожно цеплялось за меня, когда я выбирался на пустынный берег, виновато норовило лизнуть мне ноги, печально шурша слабыми волнами.

Сезон отпусков закончился.

Я неприкаянно бродил по пыльным дорогам поселка, забирался на невысокие глинистые холмы, спускался к воде и везде чувствовал обреченность.

Местный экскурсовод, в мокрых после купания шортах и выцветшей фуражке лениво разглядывал снующих над водой чаек. Его кожа глубоко впитала загар, как густую темную грязь.

— Отличная погода, — сказал он мне.

Хотя по утрам здесь было зябко, к обеду солнце, действительно, жалило, будто навязчивый слепень.

Экскурсовод был костляв и жилист. Кривыми сильными ногами он прочно стоял на сухой земле, словно вцепившись в нее и пустив корни. И все вокруг на здешней скудной земле было таким вот прижимистым и крепким. Редкие деревца торчали стальной проволокой, пружиня на сухом ветру.

— Я заканчиваю сезон купания седьмого ноября, — добавил экскурсовод и побрел куда-то вдоль берега.

Но мне, приезжему с севера, никак не удавалось осознать, что даже сейчас в октябре можно загорать и купаться. Я воспринимал свой отдых, как нелепость, как какой-то нездоровый каприз природы, как ошибку, которую необходимо исправить в самое ближайшее время.

Но дни шли, а море не остывало и не отпускало меня.

Будь здесь отдыхающие, наверняка оно не выглядело бы столь жалким. Еще такое теплое, нежное, доброе…

Но отпуска закончились и люди уехали. Местные жители подсчитали заработанные за очередной сезон деньги и привычно впали в спячку.

Я слонялся по пустынному пляжу, стараясь не замечать брошенные окурки, пивные крышки и банки, но мусор раздражал с каждым днем все сильней.

Вода подальше от берега была вполне чистой, но, вылезая на него, я обязательно пачкался в противную пену. Сидя потом на горячих камушках, я покрывался слоем соли, начинал чесаться и снова уходил в воду, бесцельно пытаясь обмыться начисто. Мне начало казалось, что море пачкает меня в свои слезы.

— Да не уезжаю я никуда, успокойся, — бормотал я. — Первый раз приехал на море… Не томи меня.

Волны чуть успокаивались, по воде весело скользили солнечные зайчики, и на миг казалось, что вот оно — то самое море, о котором я мечтал всю жизнь…

Вечером я шел по чужой, утоптанной пылью, земле к себе в номер. Пансионат уже закрылся, но мне разрешали спускаться в пустой бар, сидеть за столиком и пить купленное в магазинчике весьма дрянное пиво. Больше пойти в этом поселке было некуда.

Иногда я, правда, гулял по ночному пляжу. В полумраке море смотрелось лучше. Я касался его ладонью, гладил, и думал, что тут собственно тоже есть жизнь — не лучше и не хуже, чем в тысячи других мест. И, пожалуй, я смогу остаться и прожить данную мне жизнь именно здесь.

Казалось, море в эти моменты не липло ко мне, не давило своим одиночеством, а, напротив, здраво возражало, чуть отстранившись.

«Ну, зачем тебе оставаться? — шептало оно. — Я уж как-нибудь проживу. Не беспокойся за меня».

Я шел спать воодушевленный, почти уверенный, что все будет хорошо.

А потом днем мне опять становилось неуютно. Этого моря было слишком много. У меня не получалось увидеть его со стороны. Оно было везде. Оно было постоянно со мной. Слишком близко. Слишком шумно.

А мне хотелось отстраниться и полюбоваться им издали. Одному и в тишине. Отплыть к горизонту и оттуда охватить взглядом аккуратный поселок с величественными утесами по бокам. Оглянуться, как на открытку, на которой не видны окурки и тухлые водоросли…

Интересно, а замерзает ли море зимой?