Мой Маленький Дьявол

Мой маленький Дьявол

Я размешивал кофе. Зевая, как заправский аллигатор, развалившийся под жарким солнцем со своей аллигаторшей и маленькими аллигаторятами в прохладных водах Амазонки. Наблюдая, как белая пузырчатая дымка, с последними еле-еле слышными хлопками растворяется в черном омуте разбавленных и дешевых кофейных зерен. Впрочем, как и вся моя жизнь. Черный омут, наполненный скукой, пожирающей меня изнутри.

Отхлебнув, я не услышал приближающихся к столу шажков, так как оглох от собственного крика в своей голове. Чашка с кофе была жутко горячей.

Чей-то тонкий голосок значительно прокашлял, пытаясь обратить на себя мое внимание. Я так же значительно поправил галстук, поднял голову, начал было свое ежедневное приветствие и замер на полуслове.

На меня глядел ребенок. Такой обычный, чуть нескладный, но симпатичный мальчуган в коротких шортах и цветастой футболке с незыблемым Гомером Симпсоном, и его легендарным «Doh!». Сложно было определить его возраст, наверное, где-то между десятью и двенадцатью. Что меня тогда насторожило? Зеленые, но совсем не детские и насмешливые глаза, или сигара, небрежно зажатая в зубах? Наверное, и то, и другое.

Я сидел в ступоре. Хотелось крикнуть на весь зал: «Эй вы, невидящие дальше своих чековых книжек тупицы! Отнимите у него сигару! А лучше посадите куда-нибудь в психушку — его глаза пожирают меня! А потом и меня посадите!» Но мальчик словно прочитал мои мысли, и, потушив ее в моем кофе, поднялся на цыпочках и горячо прошептал мне в ухо:

— Джек, —

(откуда он знает мое имя?!)

— приготовься. Сейчас все начнется.

Веселой походочкой он отошел к витрине со свадебными кольцами, оставив меня с раскрытым ртом, и запрыгнув, бесцеремонно уселся на стекло. Он смотрел на меня, словно сидел в кинотеатре, на первом ряду, а я был голливудской кинозвездой. Ему только не хватало…

( о боже он достал попкорн!!!!)

Почему его никто не замечает?! Почему сладкая парочка, которая смотрит прямо на ту самую ГРЕБАНУЮ витрину, не видит его?! И почему мне все это кажется нормальным?!

Мальчишка ждал фильма, а я играл в нем главную роль. Я был Мартовским Зайцем с дешевым кофе вместо чая.

Тут, словно отмечая начало сеанса, тренькнул звонок у двери. В магазин вошел молодой парень с взлохмаченными волосами и белым от нескрываемого страха лицом. Все его движения были какими-то дергаными, а зрачки то сужались, то расширялись. Дрожащей рукой он полез во внутренний карман куртки и вытащил «беретту» Вокруг стоял визг, а я лишь закрыл глаза. Наркоман что-то требовал, но… все это было как в тумане. Раздался выстрел.

Я с трудом разлепил веки, похороненные под тяжелыми пластами соленого пота. Темнота. Встав с пола (он почему-то дрожал под ногами), я, растопырив руки как слепой, идущей вслед за поводырем, осторожно шагнул вперед. А потом еще. И еще. Вокруг стоял глухой шум, а я находился в темном неизвестном помещении. Может быть так и выглядит…

— Нет, Джек. Ад выглядит совершенно по-другому.

Я резко обернулся в сторону звонкого ребячьего голоса. Конечно, это был тот самый паренек…

(паренек ли?!)

…с Гомером Симпсоном на футболке.

— Кто ты?

— Дух Прошлого Рождества, — иронично ответил он.

Едва различимый уголек его сигары был слабым, но единственным светом здесь. Он затянулся, и на мгновение я увидел его глаза. Зеленые и насмешливые.

— Кто ты?! — с уже нескрываемой злостью повторил я.

Пацан невозмутимо выпустил дым.

— Дьявол, — спустя некоторое время последовал лаконичный ответ.

Я не выдержал и безумно расхохотался. Меня раздирало от нескончаемого смеха, а слезы заливали глаза. Мальчишка посмеялся вместе со мной. Я устало упал и прислонился к холодному металлу.

— Хех, Дьявол, — постепенно сходя с ума, шептал я, — а где же тогда преисподняя, вилы, геенна огненная, черти и бесы всех мастей, страдания, неприкаянные души и…

Я распалился и не заметил, как уже кричал в полный голос, а «Дьявол» лишь вдыхал никотин в свои маленькие легкие.

— Джек, ты видимо насмотрелся ужастиков или наслушался бесконечных проповедей этих заплывших от собственной жадности и лени куколок в сутанах. Католики, протестанты, православные — разницы нет. Они наставляют других на путь скромности, а сами купаются в золотых побрякушках, наставляют на путь смирения — а сами лезут в политику, наставляют на путь праведности и тут же развлекаются в грязных комнатушках со шлюхами. Вот кто черти и бесы, использующие Святое Писание в качестве вил и хлыста. А вы лишь открывшие рот марионетки, верящие в рай и ад. Те самые …как ты сказал? Неприкаянные души. Нет, не подумай, конечно, что я не верю в преданных и непоколебимых Слуг Божиих, нет. Просто их травят с самого Средневековья, бегардов и бегинок, к примеру, как Бруно или Галилея. Ты знаешь Джек, все дело в том, что нет никакого рая или ада. Эту незатейливую сказку человек придумал для себя. Ведь так же проще, правда? Оправдывать и осуждать других, с помощью таких понятных истин?

Его сигара потухла, и я слышал лишь голос.

— Проще сидеть и бухать в родимом кресле у ящика, смотреть, как поймали очередного маньяка и насильника, и говорить себе: «Этого ублюдка ждет Ад, а меня нет, ведь я не чертов убийца». А затем вставать, и в пьяном угаре бить жену и ребенка. Проще верить в ангелов и бесов, или иных чудовищ, чем в приближающийся кризис или голод.

— Человек — несовершенен, Джек, — помолчав, продолжил он, — В нем еще живет животное, пусть он и пытается упрятать его в чулан. Но он боится в этом признаться.

— А… — начал было я, но мальчишка меня опередил:

— Нет, Джек. В этом и кроется самая смешная шутка. Я есть, а Его нет. Ибо, почему тогда Он допустил подобную хрень?

Я не знал, что и сказать. Наверняка это сон, и я сейчас сплю. Но… Я верил ему. Верил этому странному парнишке, с Гомером Симпсоном на футболке, из уст которого лилась потоком грязной и затхлой воды горькая правда. Но он говорил об этом не со злорадством, что и по логике нужно было ожидать, нет, а… с сожалением. Сожалением?

— Хотя… — он облокотился рядом со мной, и я почувствовал его дыхание недалеко от лица.

— Может быть. Но я с ним по Скайпу не общался, это точно.

Я закрыл лицо руками.

— Где мы?

— В самолете, — сказал он и щелкнул пальцами, — Да будет свет!

Тут же я очутился в мягком кресле, а вдоль салона покачивая стройными бедрами, ходила стюардесса. Рядом со мной сидел Дьявол (пусть будет так) и попивал маленькими глоточками апельсиновый сок.

— Будешь? — он аккуратно сунул бокал в мои холодные пальцы. Я высушил сок одним залпом, одновременно осматриваясь вокруг. На своих местах сидели люди: спящие, нетерпеливо елозящие задом обивку, читающие книги, сидящие в Интернете, просто болтающие друг с другом. Никто смотрел в нашу сторону, что было странным. Обычно в любом самолете есть чудак, который словно ищейка высматривает пассажиров, не знаю почему. Сегодня роль вот такого чудака играл я.

— Как я здесь оказался?

— О, — Дьявол махнул своей детской ручкой, — это целый героический эпос. Ты, по словам очевидцев, ловко выбил пистолет из рук грабителя…

(наркоман!)

… и заставил лежать его мордой в пол, пока не приехала полиция…

Я послушно кивал, так как убедился, что это всего лишь сон, и теперь подчинялся его законам, не задумываясь о последствиях. Но я не сказал бы, что был от него в восторге.

… и вот твой начальник перед журналистами наградил тебя путевкой в Европу. По всем окрестным городкам и селениям, что так часто упоминаются в путеводителях. Так что ты довольно известная личность… Что?

Я засмеялся, увидев его недоуменное, словно он увидел здоровущий пример с логарифмами и корнями на школьной доске, лицо. Почему он выбрал такой образ?

— Наградил?! Этот пижонистый жирдяй? Я думаю, он помог в первую очередь себе. Наверняка, он сейчас трахает мою любимую женушку на нашем журнальном столике. Откуда я знаю? Да она блистает в украшениях из моего же магазина! И с таким невинным видом! Аля Белоснежка, мать ее…

Дьявол захохотал, а я заказал еще соку.

— И знаешь, в чем кроется самая смешная шутка? Он внимательно смотрел на меня, и усмешка так и не исчезла из его глаз.

Я отпил из бокала, вытер липкие от слегка кисловатого напитка губы.

— Мне просто насрать.

Я откинулся на спинку кресла.

— Джек, — почти ласково (ласково?!) начал Дьявол, — ты, наверное, спрашиваешь себя, что я сейчас делаю, здесь с тобой. Ты выдохся, Джек. Ты забыл кто ты. Как и многие вокруг. Но ты зарыл себя в могилу и привалил сверху пару тонн равнодушия. Твоя жизнь — полнейшее дерьмо, и ты сам это знаешь, но не хочешь ничего менять. Ты помнишь, в детстве, ты любил читать «Алису в Стране Чудес?»

Я кивнул, улыбаясь. Я помнил. Как мама вручила в мои руки эту старую, потертую книжку, с красной узкой ленточкой в качестве закладки. С Белым Кроликом со старинными, английскими часами на цепочке в руках и полосатом сюртучке на обложке. Она взъерошила мне волосы и пошла своей неровной походкой. У нее уже тогда был Хантингтон…

Я сглотнул, выступившие внезапно слезы.

— Прости, Джек.

Я лишь покачал головой, прося продолжать.

— Джек тебе нужно немножко безумства. Ты запутался, и я стану Белым Кроликом. Вставай.

Я вздрогнул от того, как мгновенно его голос превратился во властный и приказывающий. Я встал не раздумывая.

— Что? А как же…

— Мы не летим тур по Европе.

— Но…

— Не время, для вопросов Джек. О, кстати о времени!

Дьявол достал из кармана шортов те САМЫЕ часы с картинки на книжке!

— У нас всего три часа, — к нему вернулся задор уличного сорванца.

— Три часа? Ты о чем?!

Он подошел, и я увидел его удивительный взгляд. Он завораживал.

— Ты заплутавшая Алиса, Джек. А я твоя кроличья нора.

Он толкнул меня в грудь, и я понял, что падаю вниз, а вокруг меня голубое небо и как мимо стремительно проплывают облака. Рядом летел мальчишка и что-то показывал у себя на груди. Мои слезящиеся от порывов холодного воздуха глаза разглядели маленькое кольцо, за которое он держался. Парашют! Я со всей силы дернул за свое и прокричал, сквозь ветер обволакивающий меня, словно кокон:

— ПОЧЕМУ Я?! ПОЧЕМУ?!

И перед тем, как меня поглотила тьма, детский насмешливый голос прошептал у меня в голове:

— Потому что ты звал меня, Джек…

Я очнулся от того, что ручка подлокотника, как безумная впилась мне в ребро, и не хотела отпускать. Наверняка колдобина, или что там еще… Стоп! Колдобина?!

Я сидел в автобусе.

— Вижу, ты любишь общественный транспорт…

— Общественный? Смотри внимательнее Джек, или тебя еще трясет после нашего небольшого полета? — ехидно осведомился Дьявол, сидящий прямо напротив меня. Теперь он срывал упаковку с самого огромного леденца, что я видел! Твою же… Он был больше моей головы!!!

Наверняка я хотел выдавить смешок, но наружу «родилось» скорее кудахтанье. Это его развеселило еще больше. Заливаясь краской, я решил последовать его совету.

Все сидения были пусты. Даже никакой пыли на них я не обнаружил. Я прошел вглубь автобуса, туда, где должен сидеть водитель. Его, естественно, тоже не было. Гладкий коричневый руль вертелся в разные стороны сам по себе. Я уже ничему не удивлялся.

Это ведь сон. Просто сон, правда, Джек? Ты ведь не сходишь с ума, Джек? Может, ты сейчас бьешься в судорогах на койке в психушке? А врачи накачивают тебя морфием? А, Джеки? Видение было столь ярким, что меня сотрясала дрожь.

Я тяжело вздохнул. Вернувшись на место, я поймал озабоченный взгляд Дьявола. Мне было плевать.

— Куда мы едем? — устало спросил я, пытаясь протереть запотевшее окно. Мимо нас проносились очертания, тени, но большего я увидеть не смог.

— К твоей первой ошибке, Джек.

Я невольно вздрогнул. В его голосе звучали радостные нотки, словно мы направлялись в увеселительную поездку, а не хрен знает, куда и почему.

— Что?

— Это неважно Джек. Ты поймешь по приезду.

Хорошо. Я не хотел вникать. Если бы я был персонажем какого-нибудь приключенческого романа, что продаются на лотках на улице, я был бы самым скучным из всех. Я никогда не был любопытен, и если мне говорили не совать свой нос, куда не следует, я так и делал. Как ни странно, уже с детства я был серьезен и не понимал всех этих романтических бредней. Возможно, на меня повлияла смерть мамы. А может равнодушие отца. Неважно. Единственным утешением для меня стала музыка и…

Я сжал подлокотники изо всей силы. Нет, не сейчас. Только не сейчас.

— Вся твоя жизнь — это сплошное равнодушие, Джек, — пробился сквозь мои внезапно нахлынувшие воспоминания детский голос, — наверное, поэтому я и выбрал тебя.

— Почему?

— Ты не понимаешь Джек, но мы похожи. Очень.

Я спрятал усмешку.

— Пока не понимаешь, — не утаилось это от Дьявола.

Мы молчали несколько минут.

— Почему тебя это так волнует? Человеческая природа, поступки, — я чуть помедлил, — равнодушие?

Он улыбнулся мне своей жуткой улыбкой тысячелетнего старика.

— Сразу скажу: человеческие страдания не приносят мне кайфа, чтобы ни твердил Голливуд в своих убогоньких высерах, и чтобы не пропагандировала Библия. Но уж если мы о ней заговорили… По ее версии я Падший Ангел, осужденный Богом за свои «злодеяния», — он согнул пальцы, — и изгнанный из рая. Не поверишь, но когда я читал — ржал как умалишенный! — утирая слезы, яростно жестикулировал Дьявол.

— Ооох… Змей-искуситель, блин… Ненавижу этих гадов. Я про змей, если что.

Я тоже смеялся. Смеялся вместе с Дьяволом. Ой, вээээй… Я все глубже и глубже падаю в черный омут. Интересно насколько глубоко?

— У меня есть своя гипотеза, Джек. И я думаю, она более достоверна. Сами люди породили Дьявола. В своем сердце. В своей прогнившей от злобы и похоти душе. От равнодушия.

Я молчал.

— Но вы… Вы же боитесь, Джек. Вы все время чего-то боитесь. Боитесь, имея за пазухой ядерные палицы и водородные хлопушки. Боитесь, причиняя кому-то боль. Вы боитесь себя, Джек. Так что же такое Дьявол? Спроси себя, Джек: это чудовище из книжонки с мифами или совесть, которая говорит только правду, что вам не нужна, и которую вы не хотите слышать?

Я молчал, а по спине шли мурашки.

— Давай я покажу — сказал Дьявол в теле маленького мальчика, и щелкнул пальцами, прямо как в самолете.

Тут же автобус заполнили звуки. Плачущие дети, гул мотора, шепот гравия под колесами, музыка из наушников и стрекот циферблата на телефонах разных мастей, кантри из динамиков и стон несмазанных тормозов. Все это смешалось в безумный калейдоскоп, который прошел через меня. Я закрыл уши ладонями, мокрыми от горячего пота, и закричал.

— Джек не бойся, это всего лишь пассажиры автобуса, — успокаивающе погладил меня по плечу Дьявол, — посмотри вот на эту девушку.

Я послушно отнял руки и бросил взгляд туда, куда он указал .

У окна, недалеко от нас сидела девушка, очень красивая, я уверен. Но сейчас она была похоже на труп. Невидящий взгляд ореховых глаз. Бледная кожа. Мешки под глазами и спутанные клочками темные волосы. Она водила круги пальцем по запотевшему стеклу, прямо как я несколько минут назад. Ее потрескавшиеся губы тихонько шевелились, вероятно, в такт вместе с исполнителем, которого она слушала.

— Что с ней? — я повернулся к мальчишке.

— Это равнодушие Джек. Это изумительная девушка, я знаю, уж поверь мне. Она красивая, умная, веселая… Такие всегда нравятся людям. Но… Сейчас...

Я снова обернулся. По ее щеке катилась слеза. Слеза, которую никто не видел, кроме меня.

— Вероятно ублюдок, которого она имела «счастье» называть своим парнем, или ее «лучшие» подруги, или что еще хуже она сама дали ей понять, что она бесполезна. Что она пустышка. Об этом тяжело говорить, Джек, но еще отвратительнее это видеть. Конечно, ей помогут. Ее друзья, родные… Те, кто ее по-настоящему любят. А всем остальным — будет плевать, даже если она сейчас вскроет себе вены в этом сраном автобусе. Для виду они будут рыдать, и охать, но внутри… Они мертвы. Ведь проще заснять боль и страдания человека на телефон и выместить на You Tube, чем подойти и помочь.

Я заскрежетал зубами, ощущая свою низость и бессилие. Ты такой же Джек, думаешь лучше? Тебе напомнить?

В этот момент в голосе Дьявола заиграла злость.

— Вы же дети цифрового века, дети будущего, поклоняющиеся Deus Ex Machine. Будущего, — он выплюнул это слово, — Я думаю, в будущем у всех будет экран присобаченный ко лбу, разговорный чип вживленный в и без того крошечное серое вещество и самодрочильник, чтобы далеко не тянуться...

Я вжался в кресло.

— Вы странное племя, Джек… Комменты и блоги ценятся больше, чем поэзия и проза, и музыка должна не дарить волшебство, а «качать». Мы постепенно теряем дар живого общения и становимся безграмотны. Социальные сети порождают самодовольных принцессок, ни во что не ставящих мнение других, порождают имбицилов и полудурков, у которых нет ничего… Которые будут рожать имбицилов и полудурков. Вы можете горевать о смерти человека, которого никогда не знали, но ведь он изобрел айфон, и прочую супер-пупер хрень, и, зевая стоять на отпевании своего дедушки. Можете посылать огромные деньги в фонд защиты популяции австралийских коал, которым лень просто хорошенько перепихнуться, хотя собственные родители прозябают в нищете! Можете петь деферамбы поп-дивам и шоуменам, гнобя и унижая любимого человека! Вы вспоминаете о ветеранах многочисленных войн один день, а потом забываете на весь год, ведь это такая традиция, твою мать!!!

Он буквально орал на меня, и его лицо покраснело от гнева. Увидев мой испуганный взгляд, он обмяк и снова превратился в мальчишку, за которого пытался себя выдать.

— Мне жалко вас, Джек. Я не Господь Бог, чтобы вас направлять и наставлять. Я лишь маленький Дьявол, указывающий на изъяны. Ты хороший человек Джек, ты докажешь это сегодня...

(докажешь?)

— Я знаю что хороших и добрых людей больше, чем черствых и больных изнутри, и только поэтому я так редко срываюсь.

— Наверное, ты спрашиваешь, почему я так много курю? — будто в подтверждение своих слов, он достал свою сигару, — Это моя злая шутка этому миру. Одна из немногих. Курящие дети, — он выпустил сизое кольцо дыма, — это то единственное что еще будоражит умы людей, хотя я уже не уверен...

Вдруг черты его лица заострились, и он наклонился ко мне.

— Почему меня волнует равнодушие? Апатия — это смерть, Джек. А смерть — это моя прерогатива, ведь так нас учит Библия?

Мы долго молчали. Пока, наконец, я не выдавил:

— Тебе надо сходить к психиатру, парень. У тебя довольно пессимистичный взгляд на жизнь.

— Что?! Чувак, да это с меня рисовали смайлик! Ты только посмотри на мою жизнерадостную рожу! — тут он снизошел совершенно немыслимой улыбкой, обнажив ряд белоснежных зубов.

Я не выдержал и расхохотался. Дьявол хохотал вместе со мной. Люди как всегда ничего не замечали.

Мне начинал нравиться этот сон. И этот парень с Гомером Симпсоном на футболке. Я даже выкурил его сигару. Вкус преотменный, скажу вам, и совершенно безвредно для легких. Во всяком случае так уверял меня Дьявол.

Но тут он сказал:

— Приехали.

Укрываясь от палящего солнца, я вышел наружу.

Передо мной предстало занятное зрелище: я оказался… как бы понятнее выразиться… в рамке из книжки комиксов. Мда… Объяснил.

Время запаздывало на секунду, как будто невидимый художник рисовал каждый мой шаг. Да и сам я был нарисован! Неровными карандашными черточками, я нашел свои волосы на руках и линии на ладонях. Пальцы были чуть длинноваты, хотя пресс состоял лишь из железных кубиков, а бицепсы обзавелись парочкой мускулов. Вероятно, я сейчас смотрел на мир живыми волевыми глазами, и мое мужественное лицо было готово встретить всю опасность, что меня ожидает. Несмотря на все предпринимаемые мной усилия пройти хотя бы полмили вправо или влево по горячему асфальту, полному уродливых трещин, я всегда упирался в белоснежный обелиск, пробивающий собой небо. За ним зияли объятия глубокого обрыва. Черного омута, в котором я плыву всю мою жизнь.

— Хм… Я совру, если скажу, что не нахожу это довольно… интересным, — обернулся я туда где недавно стоял мой «проводник», но его и след простыл. Пожав плечами, я двинулся вперед.

Своей безумной улыбкой меня встречал гротескного вида салун. Пару окон было выбито, и я мог бы поклясться, что услышал эхо револьверных выстрелов. Мне стало не по себе, но я продолжал идти и разглядывать это странное место.

Краска была съедена ветром, что бушевал здесь, похоже, все время, а стоило лишь дотронуться до одной из дверей, как она с укоризненным скрипом упала на землю, подняв целое облако пыли.

— Мало того, что ты любишь комиксы, ты у нас еще и фанат вестернов, шутник хренов… — сквозь зубы проскрежетал я.

Я вошел в салун-призрак.

Забвение пришло в гости, и решило остаться на ночь… Перевернутые столы, брошенные стулья — у половины оторваны ножки — а под ногами мягким хрустом отдавались бутылочные осколки. Да… Видимо, драки были тут в чести. Я даже нашел пару выбитых зубов под барной стойкой, но они рассыпались у меня в руке. Сама же стойка, к моему крайнему удивлению стояла вылизанной до блеска. Я подавил смешок.

В центре находилась сцена. Хотя сценой ее сложно было назвать — так, парочка наспех сколоченных досок, сколоченных ровно настолько, чтобы артист не рухнул со сломанной шеей. Я не поверил глазам. На сцене высилась стойка с микрофоном. Это уже не как ни вписывалось в местный… колорит.

Осторожно поднимаясь на сцену, опасаясь, что она провалится под моим весом, я подошел к микрофону. Он был потертым, этаким ветераном и его давно не использовали, хотя он еще и функционировал. Глухой звук моего голоса высокочастотной волной пронесся по всему салуну и по грохоту снаружи, я догадался, что упала вторая дверь.

Взяв микрофон в руки, я увидел на нем ряд крошечных буковок, танцующих в каком-то неведомом танце, словно их выцарапывал пьяный. Я поднес его ближе, и с трудом прочитал:

«На память «Дикому Западу». Запомните ребята, вы скоро услышите о нас! «Безумное Чаепитие» и Д.»

У меня подломились колени, и я упал, успев выставить руки. Тут же в них вонзилось несколько заноз, почему-то до сих пор острых, как иглы, но я не чувствовал боли. Я кричал сам себе:

— «Дикий Запад»! Конечно, пьяный! Конечно, в танце! — я испугался собственного смеха, — «Безумное Чаепитие» и Д! Чаепитие и Джек! Я нацарапал это!

Тут же на мои глаза легла белая пелена, а вокруг меня носились тени… Тени, выплывшие из черного омута… Выстрелы и скрипы… Английские часы на цепочке и стрелки, тикающие в такт с моим сердцем...

«Тебе нужно немного безумства… Я буду твоим Белым Кроликом...»

Пелена исчезла.

Я сидел за столиком, а в моей руке была прохладная бутылка пива. Вся рисованная мишура исчезла, но салун остался. Нет, не салун… Бар. Бар с манящим названием «Дикий Запад»

Вокруг меня сидело еще несколько людей. В основном скучающих. Их тусклый и безжизненный взгляд, обращенный в никуда, намекал об этом. В ушах стоял какой-то раздражающий шум, сплошная какофония из звуков...

Мы начинали здесь… Четверо парней, на вид от которых мало что можно было бы ожидать. Четверо парней, которые тем вечером зажгли это захудалый кабак. Пьяный солист, царапающий кривым гвоздем свое послание на микрофоне. Я и «Безумное Чаепитие». Мои ребята. Моя группа. Не знаю почему, но мир придуманный Кэрроллом преследовал меня всю жизнь...

Шум становился невыносимее, и уже не мог выдерживать его.

— ДА ПРЕКРАТИТЕ ЖЕ ТЯНУТЬ КОТА ЗА… — я обернулся к сцене и проглотил конец фразы.

Нет, не может этого быть. Пусть это и сон, но… Не хочу. Не хочу видеть их осуждающие лица, не хочу снова чувствовать себя подонком, не хочу...

Барабанщик с нечесаными рыжими патлами, выбивающимися из под кепки, интеллигентно поправил круглые очки со стеклами, и уже совсем не по интеллигентному спрыгнул вниз и оказался передо мной.

— ДЖЕК?! Но… как?!

— Билл, — устало улыбнулся я, — каком кверху. Или ты забыл?

Мы с Биллом знакомы еще с детства. Он был забавным толстяком в очках, — сейчас он выглядел слишком тощим — и все в школе его дразнили. Все кроме меня. Ведь никто не знал того, что знаю я. А я знал, что Билли был великолепным барабанщиком. Мы часто приходили к нему домой, и он все время суетясь, и от этого постоянно потея, притаскивал свои, игрушечные барабанчики. Бонго. Так, кажется, они назывались. О настоящей установке он тогда мог только мечтать...

У меня был голос и гитара, а у него бонго… А еще совсем недетские амбиции.

В колледже, мы встретили еще парочку парней. Алекса, довольно-таки флегматичного басиста, которому было пофиг, что мы играем и когда мы играем, главное что мы играем.

И гитариста. Монро. Мне уже тогда он не нравился. Но у него был талант, и это перевесило все минусы. Мы были охрененны: я так считал и в это верил. Вскоре это поняли и другие. Мы давали концерты там, где только могли. Нам удавалось зарабатывать столько, сколько можно позволить себе на разные… шалости. Нет, только не подумайте, что мы были какими-то обкурышами или хиппи.

Но потом все пошло наперекосяк. В этом можно смело обвинить меня. Ведь это я, а ни кто другой, встретил ту, с которой «нас разлучит лишь смерть»… Глупый идиот.

Мне было двадцать шесть, и я захотел повзрослеть. Моя ненаглядная женушка предложила мне это. Ее друг работал директором одного очень крупного ювелирного салона, а это достойный заработок и повод для «маленьких сюрпризов». Так она говорила. Ха, «друг»… Я сам утопил себя в черном омуте. Сам нырнул туда с головой.

Я отказался от них. Я уже был комнатным песиком и слушался мамочку.

Я ушел.

А Монро с радостью занял мое место. Он давно к этому стремился, и не пытался это скрывать. Назначал репетиции и концерты, не спрашивая меня. Менял наш репертуар… Вернее думал, что менял. У меня хватало сил и разума ставить его на место, и его это страшно бесило. И вот во что это вытекло...

— Как вы… ребята? — осторожно спросил я.

Но меня как будто не услышали. Алекс и Билл обнимали меня, и спрашивали, как я живу, где работаю, и не убил ли я эту вечно орущую суку. Я отвечал, что жизнь — дерьмо, что работаю я в Аду, а насчет суки… похоже, к этому все и катится.

Я увидел взгляд Билла и все понял. Понял это и Монро, который стоял чуть в сторонке. Он был пьян. Он был пьян, даже когда играл. Его это тоже достало, но он не хотел в этом признаваться. Он боялся этого. Но на его лице сейчас стоял звериный оскал, а в глазах гнев. Ох, как же ты прав, мой маленький Дьявол… Мы еще животные.

— Нет!!! — Монро пошатываясь, направился в мою сторону, — ты зря сюда приперся, Джек. Нам не нужны твои подачки!

— Нам, или тебе, Монро? — с отвращением глядел на него Билл, — смотри, где мы по твоей милости!

— Ах, ты ублюдок, — из его рта несло жутким перегаром, — он кинул нас, ради силиконовых сисек той блондинки, и исчез на пять лет, ничего толком не объяснив, а теперь, когда он соизволил попить пивка под наше «творчество», — Монро хрюкнул, — ты уже раздвигаешь перед ним ноги, как шлюха?! Или ты так соскучился, а Билли?!

— Заткнись, Монро, — я сжал кулаки, но не от злости, а от стыда — просто заткнись. Я уйду сейчас, и можешь делать что хочешь. Ты прав, я виноват во всем, что случилось, но… Не трогай ребят. Заливай себя бухлом до краев, ты всегда это любил, но не заставляй их терпеть это. Оставь их.

— Ах, он и еще делает нам одолжение! — Монро угрожающе двинулся ко мне, — Сукин...

Я не успел, и моргнуть, как чей-то могучий кулак отправил его на землю.

Мой нежданный спаситель оказался довольно приятным на вид невысоким молодым мужчиной, с легкой щетиной, в джинсах цвета индиго и с длинной сигареткой во рту. Он потирал свой кулак, и глядел на развалившегося на полу Монро. Заметив мой удивленный взгляд, он улыбнулся.

— Похоже, я успел вовремя… Этот парень совсем распоясался, да Билл?

— Точно, Вельз. Спасибо.

— Вы знакомы?

— Блин, совсем забыл вас представить. Это Джек — наш бывший, но надеюсь будущий, — Билл нажал на это слово, — солист и лидер группы. А это...

— Вельзевул, — блондин дружелюбно протянул руку. Я ответил на рукопожатие, с несколько отрешенным видом, — О, не обращайте внимания, это у моих родителей такое своеобразное чувство юмора. Называйте меня Вельз. Не мог больше выслушивать этого придурка. Видите ли, Джек, — он озорно сверкнул своими зелеными глазами, — я имею честь называться нынешним владельцем этого заведения. Вы же не откажетесь выступить на этой сцене в качестве благодарности. Мне было бы приятно принимать основателя...

Тут, почему-то Билл яростно замахал руками, пытаясь, видимо его остановить, но Вельз этого не видел

—… «Псов Монро».

Я остановился, как вкопанный.

— Что это?! Билл?!

Тот, слегка заикаясь, оправдывался:

— Д-Джек, ты понимаешь, после того, как ты ушел, Монро предложил...

— Предложил поменять название группы. Я все понял, Билл. «Псы Монро»… Вот же нарцисстичный засранец...

Вельзевул смеялся до слез.

— Прошу прощения, честно, я даже не догадывался… Как, ты сказал Алекс? «Безумное Чаепитие»? Хм… Любите старого английского математика, Джек?

— Если честно — обожаю, — тоже улыбнулся я.

— Прекрасно. Но вернемся к моему вопросу — вы выйдите на сцену?

— Ну… — я чуть замялся, — понимаете, я уже не помню текстов и давно не держал инструмент в руках, так что...

Алекс и Билл помрачнели.

Но тут Вельз наклонился ко мне — и прошептал:

— Сомнения оставь на завтра — сегодня только рок, детка...

Меня как молнией ударило. Откуда он знает мои слова, которые я говорил ребятам перед каждым выступлением, и зачем притворяется, что не знает нашего настоящего названия? Тут меня осенило.

— ТЫ?!

Дьявол приложил свой длинный палец к губам и подмигнул.

— Тем более у меня есть для тебя подарок, Джек...

Он отошел за кулисы и через мгновение вернулся, неся в руках...

О Господи Боже, пусть тебя и не существует!!!

Это был мой Les Paul Gibson, который я купил с первого прибыльного концерта. Моя изящная красотка Бетси, на которой я с тех пор играл и даже не задумывался о замене. Не веря своим глазам, я нежно взял ее за гриф, словно за девичью талию, и слегка тронул, не потерявшие свою упругость тяжелые струны. Мелодичный низкий звук, был слаще соловьиного пения. Я не понимал, что за слова вылетают у меня изо рта, не мог разобрать, но мы, почему-то пошли на сцену, а Билл лыбился, как мальчишка, которому пообещали, что покажут порнушку.

Я встал у микрофона, учащенно дыша. Кинул ремень на плечо, и поудобнее прижал к себе Бетси.

— «Псы Монро»… Ну же и дерьмовое название! — пробормотал я и вдарил по струнам.

Мир вокруг потерял все краски — теперь они принадлежали мне. Лишь музыка и мой голос. Голос… Он не потерялся, как я думал. Он лишь выжидал. Именно этого момента. Я был звездой, как бы эгоистично это не звучало. Так легко… Музыка была во мне, а я в ней...

Тут я увидел Дьявола, в своем образе мальчика с Гомером Симпсоном на футболке и в шортах. Он кивал мне, улыбаясь теплой улыбкой, что прежде дарила мне только мама...

Вдруг он протянул мне свою маленькую ладошку, прося взять его за руку. Не переставая играть, я шагнул вперед. Мир перевернулся, а на нас глядели звезды.

Мы шли с ним по обочине. Было темно, но мириады звезд служили маяками в нашем пути. Он крепко держал меня за руку, словно боялся темноты. Он доверял мне, а я доверял ему. После всего, что случилось, я уже сомневался в себе и своих убеждениях, которыми меня подкармливали с детства. Что Бог хороший, а Дьявол плохой… Тогда почему именно он держит меня за руку?

Я все еще сжимал в руках Бетси.

— Ты хотел, чтобы я исправил эту ошибку?

— Да, Джек. Ты пожертвовал будущим этих людей ради своего… Но я рад, что ты, в конце концов, изменил свое решение. Да и к тому же, — он повернулся ко мне, — нам нужна была гитара.

— Я могу называть тебя Вельзевулом? — спросил я его, — Сам понимаешь, если я захочу вдруг написать мемуары, у меня просто не хватит терпения все время именовать тебя Дьяволом.

— Я полностью согласен. Только...

— Только что?

Он замялся.

— Что? — взволнованно спросил я его

— Когда будешь писать мемуары, — тут его голос сломался, — называй меня Вельзом, — тихонько прошептал он.

С ним происходило, что-то странное. Его тело дрожало, а сам он разговаривал на незнакомом мне языке, да так, будто спорил сам с собой.

Я не стал его расспрашивать. Мало какие у каждого тараканы в голове?

Тут он поднял голову вверх.

— Посмотри на это небо, Джек… Вы, украли его сами у себя. Вы разучились мечтать о звездах… Теперь у вас иные боги. И я не знаю, хорошо это или плохо… Я в первый раз в чем-то не уверен. Возможно, я просто романтик, и мне следовало родиться лет триста назад… Упс, — тут он невинно улыбнулся, — так я и родился.

Он шел чуть впереди меня, слегка подпрыгивая на ходу, как обычный ребенок. Я лишь качал головой. Кто он? И почему я? Ведь я не звал его, а он пришел и вытянул меня из темного омута.

Эти вопросы мучили меня, пока мои размышления не прервал его озабоченный голос:

— У нас осталось два часа! Надо торопиться, Джек! Пешком мы точно не успеем, — Вельз нетерпеливо заходил взад-вперед, — нам нужна машина!!!

— Но где мы возьмем ее в такой глуши?! — я, не понимая, глядел на хитро улыбающуюся мордашку Вельза.

— А ты погляди внимательнее, Джек, — уже второй раз за сегодня ответил он поучающим тоном.

И, правда! В паре шагов от нас с заглушенным мотором стояла Ауди. Вот только она как-то странно покачивалась из стороны в сторону, и ночную тишину иногда прорезали протяжные вскрики.

Я с ужасом посмотрел на Дьявола.

— Мы же не будем красть машину, когда...

Он наклонил голову набок, словно голубь.

— Давай подойдем поближе, Джек.

Перебросив гитару через другое плечо, я последовал за быстро шагающим Вельзевулом. Наконец мы стояли прямо у окон автомобиля. Изнутри доносились хлюпающие звуки.

— Ну, нееет… — я замотал головой, — на это дело меня не подписывай!

Он лишь усмехнулся.

— Смотри, — сказал он и снова щелкнул пальцами.

Двери словно исчезли, и нашему зрелищу предстала моя жена и...

— О Господи! — закричал сам Вельз, и вернул все обратно.

Я хохотал. Мне было уже все равно. Это уже стало просто забавно.

— Я… участвовал… во многих оргиях, уж признаюсь тебе, — заливаясь краской, лепетал Дьявол, — но ТАКОГО жирдяя я никогда не видел! А твоя жена делала ему… Ох, меня сейчас стошнит, — его лицо позеленело.

Я утер выступившие слезы.

— Знакомься — мой обожаемый начальник! То-то я и думаю: больно знакомая машина! И ты прав она нам точно понадобится.

Я посмотрел на Вельзевула, и тот понял, ЧТО я имею в виду. Уже через минуту в моих руках лежала гладкая черная бита, на которой было красной вязью выведено «Redcocks».

Я ржал.

— За что ты так, отличная же команда!

— Да ну их, в задницу, — так же не унимался Вельз

Я взвесил биту на руках.

— Я надеюсь, она откусит ему член, — сказал я и со всей дури опустил ее на крышу.

Мы мчались по трассе к следующему пункту назначения. Ко второй моей ошибке. И я уже догадывался к какой.

Но сейчас мы вместе подпевали хриплому, но столь притягательному голосу Чака Крюгера, идущему из динамиков:

«And they say, that a hero can save us,

I’m not goanna stand here and wait...»

Надо признать, что у Дьявола был дьявольски красивый голос, несмотря на его «детское» обличье. Я бы без зазрения совести поставил в группу вокалистом вместо себя. Хотя нет, на бэк-вокал...

— Ни-за-что, Джек. Ты меня так низко ценишь? — он с напускной обидой посмотрел на меня.

Вдруг он переменился в лице, словно хотел мне рассказать отличный момент из фильма. Впрочем, так оно и было.

— Нет, Джек ты помнишь, как этот пухлик выбежал из машины, держась за свое хозяйство, и фальцетом верещал: «Ты больше не работаешь в моем магазине, ублюдок!»

— Ага, — поддержал его я, — а моя женушка лишь бегала, как угорелая по дороге, и не переставала орать от страха! Ты хоть одежду то им вернул?

Вельз посмотрел на заднее сидение.

— Упс, — повторил он и засвистел, словно нашкодивший ребенок.

Я думаю, наш дикий хохот слышали другие водители, едущие впереди и сзади нас.

Наконец, я взял себя в руки и решился задать вопрос.

— Мы ведь едем к Эйприл? Да, Вельз?

Его лицо помрачнело.

— Верно, Джек. Мы едем к той, которую ты бросил ради своей новой «серьезной» жизни.

Я сжал челюсти и покрепче ухватился за руль. Я вспомнил ту девушку из автобуса. Если я увижу Эйприл такой… Я никогда себя не прощу.

— Я не осуждаю тебя Джек, — Дьявол устало потер лоб, — но лишь хочу спросить: это стоило того? Стоило вычеркивать из своих новых «планов» элемент по имени Эйприл? Ту кто по-настоящему понимал и любил тебя? Ответь мне Джек. Стоило ли все то, что ты преуспел за эти пять лет, слез Эйприл?

Я и сам уже плакал. Слезы катились по лицу солеными айсбергами, и тяжелым грузом падали мне на колени.

— Нет. Нет. ТВОЮ МАТЬ, ТЫСЯЧУ РАЗ НЕТ!!! — я ударил по клаксону.

Вельзевул опустил голову. Его голос дрожал.

— Тогда ты сможешь все исправить. Она еще работает там, где ты ее встретил.

Улыбка сама расцвела на моем лице.

Это был утро после выступления в «Диком Западе». Меня мучило страшное похмелье, и я пошел в торговый центр недалеко от нашего кампуса за пивом. Сначала я думал, что случайно забрел в музыкальный отдел, но как оказалось, это была судьба. За прилавком стояла девушка… Я даже тогда не мог ее толком описать, не то, что сейчас, ведь Эйприл… это Эйприл.

Но глаза… Ее карие с золотыми крапинками глаза навсегда запечатлелись в моей памяти. Глаза, в которых я тонул и поэтому не мог вести связный разговор. Ее это смешило.

Тогда мы проболтали весь день, и похмелье, обидевшись, что я не уделил ему должного внимания, ушло само по себе. Уже за это Эйприл нужно было любить. А я ее предал. Предал… как там сказал Монро? За силиконовые сиськи. За «достойный заработок».

Вельзевул был прав. Тогда она не входила в мои планы. И я не надеялся, что она меня простит, тем более столько лет прошло. А вдруг у нее есть...

— Нет, Джек. Она ненавидит тебя, но не может тебя разлюбить. Своим поступком, ты не только убил частичку Эйприл в своей душе, но и обрек ее саму на страдания.

Вдруг он закричал:

— Джек! Езжай быстрее, центр закрывается!

Я вдавил педаль газа до упора.

— У меня есть другой план, пристегнись.

В глазах Дьявола стоял ужас и восхищение.

— Я иногда сомневаюсь: а это точно я злой гений?

Я уже его не слышал. Я гнал вперед. За секунду до столкновения с зеркальным стеклом центра, я инстинктивно прикрыл лицо руками.

Мои уши взорвало от визга разбивающихся осколков, летящих мне в лицо. Машина как нож, сквозь масло прошла через стекло, и тут же заглохла, не подчиняясь закону инерции. Спасибо, Вельз.

— Ты цел? — он обеспокоенно разглядывал меня.

— Да вроде бы, — я в это время искал Бетси: я уже знал, что мне делать, — Вельз, я никого не убил?

— Люди успели кинуться врассыпную, но не утешай себя этим. Скоро приедет полиция.

— Можешь заняться этим?

Тот лишь молча кивнул, и выбежал из машины.

Я же направился к эскалатору, держа гитару в руке. Я шел вперед, пока не увидел тонкий девичий силуэт спускающийся вниз. Эйприл...

— ЭЙПРИЛ!!! — закричал я во всю силу своих легких.

Ее глаза широко расширились, увидев меня и машину, въехавшую в торговый центр. Она сжала поручень эскалатора, словно спасательный круг. Я видел, как текли ее слезы и как она вертела головой из стороны в сторону, пытаясь найти убежище. Убежище от меня. Но да, я уже знал, что делать.

«Я нашел тебя в полузабытом сне,

И ты ела рахат-лукум...»

Я тихонько тронул струны. Дрожь прошла по всему ее телу, и, не отрываясь от меня, даже не моргая, она спускалась, глядя в мои глаза. А я все стоял и пел. Эту песню я сочинил после нашего знакомства. Это была наша собственная Лунная Соната, своя Шестая симфония Бетховена. Это была ее песня. Это песня жила в ней и до сих пор. Я знал, что не помню всех слов, но все равно пел. Я фальшивил, то снижал, то повышал тональность, но я пел.

Она подошла ко мне и, не говоря ни слова, дала мне звонкую пощечину. И еще. И еще. Тут я схватил ее за руку и притянул к себе. Я шептал ей на ухо всякую чепуху, лишь бы она смеялась, а не плакала. Музыка больше не играла, но мы кружились в танце. Сейчас для меня не существовало ни этого центра, ни приближающихся полицейских сирен, режущих слух. Мне было наплевать, бред ли это сумашедшего, сон или реальность. Для меня реальностью была она. Запах ее волос, прикосновение ее рук к моему лицу, вкус ее губ...

Она заглянула мне в глаза.

— Джек… — о боги, я чуть не забыл ее голос, — ты думаешь, я прощу тебя лишь из-за скверно спетой песни?

— Нет, — честно ответил я, — Но я ведь старался. Вон, даже разбил стекло.

Она засмеялась.

— Взять бы тебя за волосы, да хорошенько оттрепать, да вот только, — она провела рукой по моим колким волосам, — твоей шикарной шевелюры уже нет...

— Во мне многое умерло, Эйприл, — едва слышно сказал я, — но я надеюсь, нет, я хочу все вернуть. И хочу, чтобы ты была в это время со мной. Вот так же держала за руку. И так же, без обиняков говорила, как я отвратительно пою. Он улыбалась. Я улыбался ей.

— Не хочу вас прерывать мои ангелочки, но часики, то тикают! — внезапно прервал наш разговор Вельз. Тут он подошел к Эйприл и поцеловал ее руку.

— Мисс, вы как всегда прекрасны.

— Джек, кто это? — озадаченно глядела то на меня, то на Вельзевула Эйприл.

— Ох, это сложная и длинная история… — я закатил глаза, — но если вкратце… Знакомься — Мой маленький Дьявол.

Вельз расхохотался.

— Нам надо бежать Джек, осталось совсем немного!

— О чем это он говорит? Ты что, — она схватила меня за руку, — снова меня бросаешь?

— Нет Эйприл. Я найду тебя в полузабытом сне...

Я целовал ее, и вдруг почувствовал, что мне в ладонь ложится какая-то бумажка.

— Что это?

— Рахат-лукум, — прощально улыбнувшись, ответила она, и вдруг исчезла.

Мы шли по больничному коридору. Я сжимал в руках бумажку, не смея ее разворачивать. Сильно пахло лекарствами и смертью. Дьявол держал меня за руку, и вел вперед. Он торопился, и я ничего не спрашивал. Он и так сделал для меня слишком много, чтобы докучать его вопросами. Наконец мы остановились у одной из палат. На ней в отличие от других не было ни номера, не имени. Лишь голая дверь. Вельз открыл ее и тихо сказал:

— Иди, Джек. Этот путь ты должен пройти один.

Я кивнул и вошел внутрь.

Я оказался в доме из моего детства.

Я шел по коридору из боли и равнодушия. Из ненависти и любви. Передо мной возникали призраки давно минувших событий. Как мама, вручает мне книжку, как она орет на папу и бьет его, пока он со слезами на глазах делает ей инъекцию. Как она смотрит на меня своим отсутствующим взглядом, и я трясусь от страха. Как она уезжает в больницу, из которой уже не вернется… Ведь болезнь Хантингтона редко дает шанс на хэппи-энд.

Я понимал куда иду. Я чувствовал это по запаху мочи и блевотины. По раздающемуся вдали кашлю. По отчетливым следам Смерти.

Я шел к человеку, которого одновременно любил и ненавидел. Я шел к моему отцу.

Когда мне сообщили, что он умер, я смеялся. Смеялся до колик, так как все слезы высохли еще в детстве. После смерти мамы я больше не видел жизнерадостного мужчину, что показал мне мой первый аккорд и купил мою первую гитару, который улыбался чаще, чем дышал, и всегда поддерживал мои безумные идеи. Нет. К нам в дом пришел угрюмый, поседевший старик, который обращал на меня внимание все реже и реже, пока однажды просто перестал замечать меня. Я был пустым местом. Даже когда он напивался, он не бил или орал на меня. Тогда я уже желал хотя бы этого.

Он заболел какой-то мерзостью, о которой я не знал и не хотел знать. Одно было ясно точно — она жутко воняла.

Я не пришел к нему на похороны. Я не смог.

Я вошел в комнату, где лежал мой отец. Я сразу понял: у него осталась всего пара минут.

Увидев меня, он захрипел и протянул свою морщинистую руку. Ему было сорок пять, когда он скончался, но выглядел он на все сто лет. Кожа слезала с него, словно с ужа, а лицо похудело настолько, что можно было поранится о торчащие скулы.

Я взял его за руку безо всякого отвращения. Я понял, что простил его, и теперь лишь слезы текли по его лицу… Он тоже это понял.

Его руки были словно стальные тиски.

— О Господи, спасибо тебе, спасибо тебе, спаси… — тут из его горла вырвался последний хрип, его спину изогнуло дугой, и жизнь покинула его тело. Дрожащей рукой я прикрыл ему веки и закрыл, съехавшим одеялом.

— Не Господи, а Дьявол. Прощай отец, — прошептал я.

Я услышал шорох у себя за спиной.

Вельзевул плакал. Слезы обильными каплями стекали по его детскому личику. Красные глаза смотрели на меня.

— Я же говорил, что я Дух Прошлого Рождества… — грустно улыбнулся он, — прости меня, Джек.

— За что?! — закричал я, — ты вылечил меня! Изгнал равнодушие из моей жизни! Дал исправить мои самые главные ошибки в жизни, и дал надежду! Это сделал ты! Ты, Дьявол! А не всемогущий Господь Бог! Так за что мне тебя прощать?!

Вельз поднял голову, и губы его задрожали.

— Потому что я солгал тебе. Ты не напишешь своих мемуаров. Это не сон, Джек. Грабитель пришел в твой магазин и выстрелил в тебя. Пуля засела в трех дюймах от твоего сердца.

Тут он закричал:

— ТЫ НЕ ПОНЯЛ?! ТЫ УМИРАЕШЬ! ТЫ УМИРАЕШЬ, ДЖЕК!!!

На моей груди начало расползаться алое пятно, будто я пролил бокал вина себе на рубашку. Вот только мне не принесут салфетку и новый бокал. Уже нет.

Я падал, и моя рука задела фотографию, стоящую на тумбочке рядом с кроватью отца. Я упал, и она упала вместе со мной.

Это была наша старая семейная фотография. Улыбающийся папа, мама, держащая его за руку и… Мое сердце остановилось, и время прекратило свой ход.

Между ними стоял ребенок. Такой обычный, чуть нескладный, но симпатичный мальчуган в коротких шортах и цветастой футболке с незыблемым Гомером Симпсоном, и его легендарным «Doh!». Сложно было определить его возраст, наверное, где-то между десятью и двенадцатью.

Воспоминания, словно поезда проносились в моей голове...

Ты выдохся, Джек. Ты забыл кто ты...

— ПОЧЕМУ Я?! ПОЧЕМУ?!

И перед тем, как меня поглотила тьма, детский насмешливый голос прошептал у меня в голове:

— Потому что ты звал меня, Джек…

Вся твоя жизнь — это сплошное равнодушие, Джек, — пробился сквозь мои внезапно нахлынувшие воспоминания детский голос, — наверное, поэтому я и выбрал тебя.

— Почему?

— Ты не понимаешь Джек, но мы похожи. Очень.

Я спрятал усмешку.

— Пока не понимаешь, — не утаилось это от Дьявола.

Апатия — это смерть, Джек. А смерть — это моя прерогатива, ведь так нас учит Библия?

Мне было тяжело дышать. Но я находил силы, чтобы смеяться. Что бы развернуть бумажку, которую сжимал до сих пор… Телефонный номер… Рахат-лукум...

Апатия — это смерть. Апатия — это… Апатия...

— Нет, вы только посмотрите на него! — донесся до меня звучный мужской голос, — этот засранец все-таки выкарабкался! А я уже думал, что пуля его доконает...

Я открыл глаза. Невыносимо слепил свет… Я лежал в карете Скорой Помощи. Напротив меня сидел врач. Наверняка это его голос...

— Доктор… я...

— Лежите молодой человек, лежите. Вы у нас теперь герой. Парень, Который Выжил… от чертовой пули в сердце, — он снова расхохотался, — извините, сами понимаете, профессия обязывает.

— Конечно, — я привстал, — доктор у вас есть с чего позвонить?

— Да, вот мой мобильник.

— Можно?

— Берите-берите, — он всунул мне его в руки. Я закрыл глаза. Я нашел рахат-лукум в полузабытом сне… Пока шли гудки, я спросил:

— Доктор, вы знаете хороших бракоразводных юристов в этом сраном городишке?