Колбасных дел мастер

Когда Михаил Андреевич собирался на работу, он ещё ни о чем не подозревал. В контейнер положил побольше тушёных овощей, мяса не пожалел, майонеза добавил… На работу спешил. Работа — это его всё. Не будь работы, не было бы и Михаила Андреевича, он прямо ощущал, что создавать колбасу — это его. Главное — в хорошем месте устроился, санатории, тут все при деньгах, колбаса эта им нужнее всего.

Михаил Андреевич даже изобрёл собственный метод — метод так называемой кисломолочной закваски, вывел бактерию, с этой бактерией мясо и обрабатывал на протяжении двух недель до полной готовности. То есть вначале мясо готовилось, а потом ещё две недели настаивалось.

Выйдя из дома, Михаил Андреевич посмотрел на солнце, прорезающееся сквозь листву, однако некогда ему солнцем любоваться. И тут земля поплыла, словно бы он хватанул пару рюмок водки. Левая нога отказалась идти, он её стал было подволакивать, но она не слушалась. Михаил Андреевич попытался закричать, но его скулы свело, не мог он рта открыть, словно зубная боль свела лицо, только тут боли не было, была одна БЕСПОМОЩНОСТЬ. Михаил Андреевич взмахнул рукой, той, которая ему не отказала в послушании, это заметила какая-то бабка, уже ринулась к нему, но тут будто кто-то вышиб землю у него из-под ног. Он опрокинулся на портфель, в котором лежал контейнер с едой, и это было последнее, что он почувствовал — толчок контейнера в спину, это и спасло голову от более сильного удара.

2

— Я с-с-с-мо, — Михаил Андреевич никак на мог свыкнуться, что его же рот его не слушается, наконец, договорил, — гу говорить ко-о-огда?

В мыслях Михаил Андреевич давно пришёл в себя, оттого недели в палате казались невыносимыми, но физически тело его никуда не годилось. Говорить он мог еле-еле, рот и губы как будто не его, языка будто и не было вовсе. Михаил Андреевич пытался жестикулировать, но выходило не очень.

Врач старался выглядеть невозмутимо, но беспомощность сквозила через щелки глаз. Он давно не знал выходных, работа в отделении интенсивной терапии даёт о себе знать.

— Давайте все-таки надеяться на лучшее. Что касается вас, то прогнозы у меня хорошие, однако не стоит забегать вперёд. Вам нужно поберечь себя, понимаете, о чем я?

— Работа, — не без труда, но чётко выговорил Михаил Андреевич.

— С работой придётся повременить, — врач был непреклонен. — Повременить, голубчик, если не хотите словить второй инсульт.

3

После выписки Михаил Андреевич направился прямиком на работу. Дома его никто не ждал. Лишь холодные голубые стены разве что ответят глухим гулом поздним вечером. Одно спасение — работа, вот там-то ждут, вот там-то в нем нуждаются.

— Да-а-ааа, как же так, ме-е-еня не было всего ме-е-есяц!

Он смотрел на лист и понимал, что даты не в его пользу. Уволенным Михаил Андреевич оказался на третий день своего медицинского заключения. Директор пояснил, что санаторию пришлось взять нового человека, а Михаила Андреевича сочли отсутствующим по неуважительной причине, а о больничном узнали куда позже.

— Михаил Андреевич, вы ценный сотрудник, — ответил директор. — Но вы не сможете выполнять прежний объем работы, а мы не сможем вам платить в прежнем размере. Вы сами должны понимать, в какую ситуацию нас поставили своим инсультом.

Слов не находилось, только думалось, а как же колбаса, а как же клиенты, которые с удовольствием уплетали его продукцию. Что им будут предлагать? И разве можно просто взять и заменить его кем-то?

4

Стены давят невыносимо, само понимание того, что мысленно ты можешь все, а в реальности ты связан по рукам и ногам, уничтожает. Каждый день тянется муторно, словно и не было прежней жизни. С работы домой и спать, и мысли все о колбасе. Теперь только дом, унылые стены, тусклый свет ламп, пустой холодильник и некогда безотказная рука, теперь безвольно висящая. Врач говорит, что нужно тренироваться, разрабатывать мышцы, но как?

Оформил инвалидность, самое постыдное — сорокалетний здоровый… нет, уже нездоровый мужик. Лежать-лежать, потом поесть, опять лежать. Надо ходить, надо жить… А зачем?

Жить без работы — это не жизнь. Всё, решено, возвращаюсь к работе!

У Михаила Андреевича созрел план. Вся его проблема в том, что руки не заняты, однако эта проблема решаема, нечего раскисать. Раскисать должно мясо, превращаясь в колбасу.

Все оказалось довольно просто:

1. Найти место для торговой точки.

2. Решить, где производить колбасу. Подготовить необходимое оборудование.

3. Определить ассортимент и цены.

Все. План готов. Реализовался он вполне оперативно, сложностей никаких. Первые дни торговал сам, потом понял, что тяжеловато весь день на ногах, нанял женщину, вежливую, с покупателями приветливую. Радовало, что колбасу покупали. Новый товар, так сказать, ноухау рынка.

5

Михаил Андреевич как ни в чем ни бывало, отправился на рынок пешком, водить автомобиль он перестал после инсульта. Мимо двухэтажных домов, мимо аллеи, ни к месту проложенной, ведь в их районе даже тротуара не было! — дальше по мосту он шел с конкретной целью — доказать, что он, это все еще он, несмотря ни на какие инсульты.

Откуда-то вылез черный кот, молодой еще, не откормленный, громко мяукнул.

— Откуда ты-то взялся? — Михаил Андреевич пожал плечами. — Ну, чего еще ждать?

Открыл рюкзак и запросто достал килограммовый тюк колбасы, которую завсегда теперь носил с собой, отрезал толстый кусок коту.

— Да не торопись ты! — упрекнул он черного. — Не подавись хоть!

Стал подниматься по мосту, уловил горьковатый запах. Что за дела, когда это город так пах? Не припомню…

Уже с моста Михаил Андреевич увидел дым, серовато-молочные клубы поднимались над главной площадью, шапочками церквей, но самое главное — над рынком, его рынком. К низу ближе к земле дым рассеивался, больше был похож на туман, там, в этом тумане мельтешили люди, сновали, как муравьи, спасали кто что может, а он, Михаил Андреевич, просто стоял и смотрел, как клубит его будущее.

6

Восстановление точки заняло намного больше времени, чем планировал Михаил Андреевич. Вначале пришлось разгребать пепелище, но еще больше времени заняло решение прикоснуться к полноценной жизни, заявить о себе городу, людям, небу. Другие торгаши тоже разгребали, тоже горевали, кричали и даже плакали по своим товарам, деньгам и мечтам, но Михаил Андреевич понимал, что плакать ему нельзя, он горевал по-другому — про себя. «Спасибо, Господи, за жизнь!» — говорил Михаил Андреевич, как его медсестра научила. Она еще и сказала: «Второй инсульт схватишь — все равно что билет в один конец». Вот и не смел горевать Михаил Андреевич.

— Что, горемка, Колбасовед, когда открываемся? — спросил Михаила Андреевича сосед-татарин, торговавший Ивановским текстилем.

— А что коли завтра?

— Аки и правда?

— Бог даст завтра!

Точка открылась, а новости все гудели и гудели про заморскую китайскую заразу. Неужели до нас доберется? Уже и Италия в агонии, того и гляди, мы рядом, — размышлял Михаил Андреевич. Точка, приносившая только долги, стала расцветать и пополнять кошелек, все бы хорошо, если бы не известие.

— Михаил Андреевич, закрыты, рынок в режиме самоизоляции, — татарин вдохнул морозный воздух.

— Как же так-то? Продовольствие ж!

— Распоряжение местных властей.

7

— Кто там? — в шарф кашлянул Михаил Андреевич.

— Квитанция!

— А что в ящик не кинете? — открыл дверь помятый небритый мужчина.

— Михаил Андреевич, я знаю вашу ситуацию, но вынуждена настаивать на том, чтобы вы оплатили свет, — девушка сунула ему в руку желтый листок. — Только из уважения к вам я поднялась на 4-ый этаж. Помните, следующий цвет — красный.

— Спасибо, милочка, только чем платить-то? Пенсия 9-го, ты же знаешь, карантин не снимают.

— А что делать? Вы же мастер! Колбаса у вас отменная! Ну, хотите, я у вас куплю? Да кто угодно купит, несмотря на карантины.

— А и правда, милая моя, а и правда!

Уже две недели спустя была готова первая послекарантинная партия колбасы. Михаил Андреевич договорился с несколькими знакомыми о покупке, отправился по их домам. Чувство такое, будто контрабанду переносит, по улице идет, оглядывается, того и гляди полисмены из-за угла вынырнут да штраф дадут за нарушение режима самоизоляции. Вот уж нет! Колбасу я им не отдам. Колбаса произведет фурор, в режиме всеобщего карантина колбаса стала радостью, в которой можно отказать себе в обычное время, но никак не в самоизоляцию.

Решил Михаил Андреевич, что нужно пользоваться моментом, и решил предлагать колбасу прохожим. Конечно, отдал Михаил Андреевич колбасы немало даром, но заимел с десяток постоянных покупателей. Михаил Андреевич приметил удивительную черту: как только человек пробовал его колбасу, он уже не мог покупать ту сою, которую за копейки продают в супермаркетах, да и нормальную колбасу более низкого качества тоже ел не с такой охотой, как прежде. Гордость — вот что вызывала колбаса.

— Скоро ли откроешься, вроде и ограничения сняли, — татарин регулярно звонил Михаилу Андреевичу во время карантина.

— А есть ли необходимость? Подумаю еще чуток…

— Поток на рынке больше будет, а по знакомым можешь и сам ходить, конечно, думай.

— Давай отнесу Зосе колбасу и перезвоню.

— Ну, смотри, а то, гляди, твой ларь займут.

— Хорошо, хорошо, — он пытался не обидеть татарина и в тоже время передвигал бегунок календаря на 13 июля.

Рюкзак тянул назад, а солнце слепило глаза — как назло, забыл взять очки. Михаил Андреевич все еще не отказался от ходьбы пешком и укрепления сосудов.

— Доброе утро, Михаил Андреевич! — соседка Лена улыбалась беззубым ртом.

— До-о-обро-о-ое, — не понял сам себя Михаил Андреевич.

— Все хорошо?

Михаил Андреевич попытался зажмуриться, подвигать челюстью, вроде у него вышло, но вот беда, свет пропал, а челюсти и одного глаза он не чувствовал. Голова пошла кругом, словно опрокинул тройку рюмок водки раз за разом, а за ноги тебя черти поволокли, так и Михаила Андреевича за ногу что-то ухватило, дернуло вперед, он навзничь растянулся, головой обо что-то ударился, скорее всего, это было дерево, одно из тех, что высажено вдоль тротуара по их улице.

— Ле, — имя соседки застряло в горле.

— Что с вами, миленький, вставайте! Пили сегодня, что ли?

Темнота, пустота, голос соседки потихоньку отдаляется, краски сгущаются, колбасные ошметки, черные коты сплетаются со змеями. «13 июля, не пятница вроде», — думает Михаил Андреевич.

— Я жив, я жив, — говорит он свету.