КАРАВАН

КАРАВАН

Вода в любую щель войдёт,

Песок летит, куда угодно.

Как смерть водою предстаёт,

Так наша жизнь песку подобна.

Камал Ибрагимов.

Шейх Омар умиротворённо смотрел вдаль сквозь тонкую материю пара, идущую от грушевидного стакана терпкого чая, зажатого в загорелых узловатых пальцах. Его внимательные глаза тёплого тёмно-карего цвета провожали заходящее за песчаный горизонт усталое солнце. Вот уже как пять лет шейх Омар отдалился от всего мирского и суетного в этот дальний небольшой оазис на краю пустыни под покровы белого шатра и по образу жизни своей был ближе к премудрым странствующим дервишам, нежели к собратьям шейхам. Звёзды освещали его путь, ветры вели с ним диалоги, солнце придавало сил и энергии, редкие облака предвещали события. Изредка забегал к нему соседский мальчик, сын торговца специями, да то и дело расспрашивал о чём-нибудь. Шейх Омар тогда откладывал свои записи, тщательно выводимые каламом — тростниковой палочкой для письма, — заваривал крепкий ароматный чай и уже был готов отвечать на вопросы смышлёного не по годам мальчика по имени Амир. А вопросов в силу возраста у него было много.

— Дядя Омар, а в чём разница между счастьем и несчастьем? — нарушая тишину, вопрошал вдруг любознательный Амир.

— Во времени, — сделав кроткий глоток чая, отвечал шейх. Поймав недоумение в больших глазах мальчика, он продолжил, смакуя про себя послевкусие горячего напитка: — Счастливый человек может спустя какое-то время стать несчастным, а несчастный — вдруг обрести ощущение счастья в сердце своём. Всё это лишь вопрос времени. Оно всё показывает в конечном итоге.

— То есть, — задумался мальчик, — у кого больше времени, тот счастлив, а у кого меньше — чувствует себя несчастным? Теперь я понял, почему мой папа всё время куда-то спешит и, собираясь в дорогу, гладит меня по голове и говорит, что я — счастливый, потому что у меня много времени.

— Не совсем так, — улыбнулся шейх Омар, — просто каждый говорит о том, что ему не хватает на данный момент и в нехватке этого видит своё несчастье. Мы вообще склонны больше унывать от того, чего у нас нет, вместо того, чтобы наслаждаться тем, что у нас есть. Наступит время, когда ты вырастешь, а твой папа перестанет спешить в дальний путь, будучи счастливым от того, что проводит своё время с твоими детьми, отвечая на их вопросы. Но, в любом случае, не нужно забывать про то, что все мы так или иначе зависим от времени, состоим из него, с каждой минутой нас становится всё меньше и только оно влияет на истинное положение вещей.

— Значит, время — это суть всего, — сделал вывод Амир, тяжело выдохнув.

— Именно так, — улыбнулся шейх и добавил: — Потому и говорят, что всему своё время. Нужно только уметь им владеть и не терять себя в его течении.

Шейх погасил свечу, вышел из шатра, а мальчик последовал за ним, взяв свой стакан рубинового чая. Расстелив коврик, шейх Омар расположился неподалёку от шатра, медленно окидывая взглядом пустыню. Люди собирались в дальний путь, длинная вереница верблюдов была навьючена тяжёлой поклажей, огромные тюки с коврами, тканями, финиками, посудой сваливались с верблюжьих натруженных спин и тут же возлагались на место суетливой загорелой толпой. На рассвете караван должен был отправиться в путь.

— А что нужно для того, чтобы не потерять себя во времени? — спросил Амир, не отрывая взгляда от шумных людей вдалеке.

— Сабр, — спокойно ответил шейх, потянувшись за чайником. — Это значит терпение. Только тот, кто может выдержать все испытания, кто достойно может переждать все невзгоды — в конечном итоге обретёт счастье в обоих мирах, там — на небе и здесь — на земле.

В пустыне холодало, шумная толпа продолжала приготовления к дальнему утреннему странствию. Шейх Омар задумчиво смотрел на песок, сравнивая с ним жизнь человеческую. Зачерпнув пригоршню мелких частиц, он молчаливо наблюдал, как сквозь длинные пальцы просачивалась жёлтая пыль, тут же уносимая лёгким пустынным ветром в никуда. Мальчик завороженно глядел на задумчивого шейха, стесняясь внезапно нарушить тишину очередным вопросом, но чем дольше он наблюдал, тем больше про себя приходил к выводу, что в голове не мог найти свои очертания ни один вопрос. В спокойных и зорких глазах шейха витали искры всего пережитого им, жизнь представлялась калейдоскопом событий, наполненных своими переживаниями и, самое главное, сабром, без которого выдержать многое просто не получилось бы, не говоря о том, чтобы извлечь из пережитого мудрость.

— А как человеку обрести терпение? — неожиданно для самого себя звонко выпалил Амир. — Когда папа уходит на базар его не бывает так долго, что с каждым днём я теряю терпение, мне хочется его увидеть поскорее, броситься к нему и крепко обнять… А когда вы были маленьким, дядя Омар, вы тоже ждали возвращения папы с нетерпением? Или сабр уже был в вашем сердце?

Едва заметная, но при этом лучистая улыбка коснулась суховатых хорошо очерченных губ шейха, в руке его задвигались жёлтые, как львиные глаза, бусины тасбиха[1] из редкой породы душан-нефрита, которые Амир до этого момента не замечал в ладонях своего собеседника.

— Терпение и выносливость, которые Всевышний заложил в наши сердца, находятся там постоянно. Наша задача лишь отыскать их там в сложные для нас минуты. — Шейх ещё раз еле заметно улыбнулся, посмотрев на Амира, и погладил его по голове. — Но умению находить в себе то, что заложил в нас создатель, я научился гораздо позже. Пожалуй, это одна из тех наук, в которой нужно практиковаться в течение всей жизни.

— А когда я этому научусь, я смогу рассказать об этом папе? — неожиданно для самого себя произнёс Амир в стремлении выразить то, что сумбурно крутилось у него в голове во время речи шейха и будоражило его душу.

— Знаешь, не всё в этой жизни, которая постоянно движется, подобно каравану, можно выразить словами. Тем более, истинное знание. — Шейх Омар положил тасбих рядом с чайником и склонился над любознательным мальчишкой. — Я расскажу тебе одну из амсалей[2] по этому поводу. Однажды три мотылька кружились возле горящей лампы и очень им было интересно узнать, что же из себя представляет огонь, какова его сущность. Один из мотыльков потерял терпение и полетел ближе к пылающему фитилю, но природное опасение не дало ему приблизиться к истине пламени и, вскоре вернувшись, он поведал двум другим, что сущность огня заключена в ярчайшем свете, который дарит невообразимые тепло и наслаждение. Второй мотылёк, съедаемый любопытством, решил убедиться в этом и устремился к божественно яркому свету, в порыве становясь всё ближе к тёплому ослепительному источнику, но крылышко его коснулось пламени и в страхе он бросился обратно к своим собратьям, поведав о том, что сущность огня, на самом деле, очень коварная и состоит вовсе не в том, чтобы нести свет и тепло, а в причинении боли, заманивая и обжигая своим блеском. Третий мотылёк, который был искренне поражён противоречием во мнениях своих друзей, решил дойти до самой сути, узнать истину огня, понять для себя, кто же на самом деле прав. И он стремительно полетел к открытому огню, и увидел тот самый ослепительный божественный свет, и почувствовал всё нарастающее тепло и, влекомый силой своего порыва и чудом открывающейся истины, он становился всё ближе к самому огню и крылышко его коснулось пламени, и почувствовал он то, о чём говорил второй мотылёк, но не повернул назад… Так познал мотылёк сущность огня, узнал истину противоречий, но не суждено ему было поделиться своими знаниями. — Шейх Омар сделал паузу, внимательно посмотрел в широко открытые смышлёные глаза мальчика и произнёс: — Потому и говорят: излагающий — не знает истины, познавший — безмолвствует навеки.

Мальчик примкнул к широкому плечу шейха и задумался о том, что ему ещё многому предстоит научиться в этой жизни, а пока ему просто спокойно и хорошо на душе рядом с долговязым дядей Омаром, который будто родился уже таким большим, мудрым и безмятежным.

Из небольшого потрёпанного ветрами шатра вышел отец Амира, провожаемый усталым взглядом жены. Мальчик стремглав бросился к отцу, обнял его за ногу, пока тот взваливал огромный мешок на высокого верблюда. Большая часть каравана была готова к утомительному шествию, суета среди погонщиков немного стихла, чтобы возобновиться на рассвете.

Ветер слегка усилился, песня его как-то магически особенно и заунывно звучала на просторах пустыни, он будто подхватывал и кружил в остывающем воздухе роковую любовь, предательство друзей, коварство врагов, смерть родных и близких, радость побед и горечь разочарований — всё то, что незримой вереницей проносилось перед глазами замершего в молчании не молодого, но и отнюдь не старого шейха, обретшего здесь, на краю пустыни истину, о которой можно было только безмолвствовать.

Камал Ибрагимов. 28 декабря 2020 г.

[1] Исламские чётки

[2] Притча (ар.).