"Исповедальня"

— В такую погоду хороший хозяин и пса из дому не выгонит! — проворчал тощий монах по имени Жиль, выжимая насквозь мокрый плащ.

Дождь и впрямь барабанил в окна, словно бы требуя, чтобы и его пустили погреться в келью, чтобы монахи спасли его от холодного осеннего ветра, завывающего снаружи.

Всё ещё поёживаясь и передёргивая плечами, Жиль уселся в кресло под зажжённой лампой и, прихлёбывая чай, любезно предложенный служкой, погрузился в чтение увесистой книги псалмов.

Однако, не успел он прочесть и десятка строк, как в дверь тихо постучал один из служек и, почтенно склонив голову, сообщил, что один из прихожан явился на исповедь. Жиль бросил взгляд на большие круглые часы, специально подобранные так, чтобы немного близорукому отцу Жилю отовсюду в келье были видны большие, жирно выведенные цифры и толстые латунные стрелки.

«Что-то припозднился прихожанин», — подумал отец Жиль, затворяя за собой тяжёлую дверь — «Но раз он пришёл даже в такую погоду, то, наверное, что-то очень сильно его тревожит».

Пройдя по длинным, замысловато извивающимся коридорам, отец Жиль вошёл в исповедальню. У дальней стены располагалась специальная кабинка, с помощью перегородок, в каждой из которых на уровне ушей отца Жиля было проделано небольшое слуховое отверстие, разделённая на три части. В открытой, центральной, восседал сам отец Жиль. А по обе стороны от него, скрытые перегородками и плотными занавесками, на коленях стояли прихожане, желающие покаяться в своих грехах. Отцу Жилю же приходилось выслушивать сразу двоих; всё их постыдные тайны, вероломные искушения и рассказы о поступках, противоречащих морали.

— Здесь ли Вы, отец Жиль? — робко осведомился поздний прихожанин.

— Здесь, сын мой, — ответил монах — Что же, какой проступок или слово не даёт тебе покоя и принуждает идти ко мне по заливаемым дождём улицам?

Прихожанин, чьи рыжие усы отец Жиль при желании мог рассмотреть через слуховое отверстие, тягостно вздохнул. Видимо, собирался с мыслями или подыскивал подходящие слова.

— Что же? Ты, сын мой, пришёл ко мне смиренным грешником. Расскажи, что так тревожит тебя? Покайся в грехе или спроси совета.

Рука прихожанина пригладила усы.

— Понимаете, отец Жиль, я не знаю, правильно ли поступил, отказав в помощи одному из тех бродяг, что пришли в город неделю назад. Маленький чумазый попрошайка тянул ко мне руку, надеясь, видимо, что я по доброте душевной подам ему монету. Я не подал. Ведь Вы сами, отец Жиль, говорили, что они — язычники, отвергающие Священный Завет и не молящиеся Господу нашему. Но всё-таки, святой отец, они ведь люди. Разве добрый самаритянин не должен помогать ближнему? Может, стоило подать мальчишке монету?

Отец Жиль набрал в грудь воздуха, чтобы дать ответ, но в исповедальню, пренебрегая всеми правилами, буквально влетел, как лань в чащу леса, испуганный монах Анри. На его лице было написано такое смятение, что отец Жиль привстал и обеспокоенно спросил, в чём, собственно, дело и что так напугало беднягу Анри.

— Там эти бродяги! — воскликнул тот. — Они просят у нас приюта на ночь и крыши над головой, чтобы укрыться от дождя. Просят пустить их. Это грязные оборванцы, мерзкие варвары, язычники!

— Но ведь Господь наш говорил о том, что нужно помогать всем, вне зависимости от цвета кожи, рода или чина… — робея, проблеял скрытый за занавесью прихожанин.

— Не открывать дверей! — бросил отец Жиль — Не открывать! Они осквернят сам дух нашей священной обители одним своим присутствием. Они будут изрыгать из грязных ртов подзаборную брань и непристойности!

Анри затравленно огляделся, прислушался к голосам ютящихся у дверей бродяг и произнёс:

— Я собственными ушами слышал их говор. Он чист. Я своими глазами видел, как эти бродяги помогали горожанам. Латали крыши домов старых леди. Чинили лодки наших рыбаков. Бродяжьи дети бегали по городу, помогая фонарщику освещать улицы. Они не крадут. Они помогли…

— Довольно! Запереть засовы!

От громкого восклицания отца Жиля и прихожанин, всё так же стоящий на коленях в зашторенной кабинке, и монах Анри буквально подпрыгнули на месте.

— Может быть, святой отец, Вы хотя бы вынесите им еды или одеял? Вон они, бродяги, сидят на ступенях.

Отце Жиль покосился на залитое дождевой водой окно, потом на Анри, что-то подсчитал в уме, а после заявил:

— Нет.

А ночью, лёжа в постели, отец Жиль долго не мог уснуть, размышляя о бродягах, которые, к слову, вполне удачно переночевали в домах милосердных горожан, не позабывших помощи странников. «Может быть, стоило выйти и велеть им убираться отсюда?» — думал отец Жиль — «Нет. В такую погоду ни одна псина из конуры не вылезет!».

FIN.