Голос вечной любви

— Маруся, водички...

Мария проворно соскочила, налила в кружку воды из чайника и подала мужу. Степан приподнялся на локте и, пошатываясь от слабости, жадно пил воду. Струйка стекала с уголка рта на грудь. Мария осторожно утёрла воду и подставила ладошку, чтобы не замочить рубаху. Скоро рассвет, пора топить печь, в доме прохладно.

Молодая женщина встала, заплела волосы в косы, быстро уложила вокруг головы, покрыла платком, стянула концы узлом на затылке. Набросила поверх длинной рубахи душегрейку, повязала вышитый передник, заложила в печку приготовленные с вечера дрова, подожгла кусочек бересты. Пламя заиграло, заплясало и рванулось в трубу длинными языками, дымоход гулко отозвался горячему воздуху, сладко заныл, предвещая скорое тепло.

Мария насыпала в котелок крупу, налила воды из бачка и поставила на плиту. Печка, сложенная Степаном, ладная, быстро нагревается и долго держит тепло. Всё благодаря каким-то замысловатым коленам внутри стены, примыкающей к горенке. Домик аккуратный и совсем небольшой — кухня и комната. Места им хватает, и комната светлая: окна выходят на три стороны. В углу горенки, возле тёплой печной стенки, посапывает во сне сынок Ванятка. Подошла, закрыла выпростанную ножку одеялом и подоткнула. Спи, пострелёнок, рано ещё.

Тихонько подошла к постели. Степан дышал хрипло, но ровно. Уснул. Слава богу, пусть сил набирается. Глядишь, хворь и отступит. Мария тихонько перекрестилась, прошептав слова молитвы.

***

Степан построил этот домик в Закаменке сам, до последнего гвоздика. Мастеровой мужик, золотые руки. Работали на стройке вдвоём, Мария на подхвате, подай-принеси, и даже маленький Ванятка старательно помогал отцу. Домик вышел — загляденье, с высоким крыльцом и нарядными ставенками. Кроме тёплой кухни и комнаты — просторные сени, чуланчик, а в нём — отдушина, выходящая в большой сарай. Там у Степана мастерская, по стенам развешаны инструменты, полочки с ящиками, большой верстак, от которого пахло свежей стружкой. Степан приходил с работы, вечеряли, чем бог послал, и сразу уходил в свой сарай. В только что построенном доме всегда находилось, что подправить, подколотить.

В выходной день Степан с самого утра пилил, строгал, стучал. Мария иногда забегала в чуланчик, открывала заслонку отдушины и переговаривалась с мужем. Удобно, из дома можно не выходить, чтобы парой слов перекинуться. Говорила всё больше она, щебетала о каких-то пустяках и мелких хозяйственных делах: Мария привыкла делиться подробностями, даже самыми незначительными событиями. Котёнок поймал бабочку и притащил в дом. Ванятка бегал на улице с мальчишками, упал и запачкал рубашонку, зазеленил травой. Пшено попалось сорное, долго пришлось перебирать. Степан всё больше помалкивал, но она чувствовала, что он её слушает.

По вечерам при свете керосиновой лампы за большим обеденным столом Ванятка делал уроки или читал книжку. Мария рукодельничала, а то и просто слушала, как Ванечка читает вслух. Хороший мальчик, ласковый. Почти сразу стал Марию мамой звать. Родная его мамка померла, когда он совсем маленький был. Степан долго вдовцом жил, никак не решался ввести в дом новую хозяйку.

Глянулась ему Мария, младшая дочка в семье переселенцев с Харьковщины. Пригожая, статная красавица-хохлушка с толстой косой цвета воронова крыла. Скромная, работящая, и нрав у неё покладистый. А уж как поженились, так и слюбились. По сердцу пришлась ему дивчина темноглазая, добрая да ласковая. Высокий, широкоплечий русоволосый Степан, спокойный и немногословный, непьющий, не то что руку не поднимал — слова худого от него Мария ни разу не слыхала. Крепко прикипела к нему душой молодая жена, расцвела рядом с мужем, похорошела, как на крыльях летала.

***

Степан на железной дороге работал, на хорошем счету у начальства. Дали ему вскоре участок в Закаменке. Через большой овраг, по дну которого текла речка Каменка, недавно бетонный мост построили, связавший центральную часть Новониколаевска (по-новому — Новосибирска) с Закаменкой. Теперь на работу добираться оттуда стало легче и быстрее, всего за час можно пешком дойти.

Строиться начали по весне, как только снег подтаял. Материал на дом тоже выделили на службе: бревно, тёс. Кирпич на печку нашёл, выменял на часть досок. Глину возил из лога на тачке, Мария месила её ногами и обмазывала сруб. Стенки получились гладкие. Потом извёсткой побелили, наличники со ставенками покрасили, и дом весело глянул на широкую улицу Нижегородскую чистыми оконцами, беленькими занавесками в цветочек.

Много пришлось потрудиться Степану, осунулся он сильно от тяжёлой работы, исхудал. Торопился до зимы успеть, чтобы в новый дом вселиться, уехать из крохотной комнатушки в бараке общежития железнодорожников.

Как-то выдался в сентябре жаркий денёк. Зачерпнул Степан ковшом студёной воды из ведра и напился вволю. Прошло дня три, и занедужил он. Стал кашлять, уставал быстро, часто садился и отдыхал, шумно и тяжело дыша...

Вот уже дом под крышу подвели, и перевезли весь свой нехитрый скарб. Маруся ласточкой порхала по новым хоромам, чистоту да красоту наводила. А Степан всё кашлял и худел, таял на глазах. Поздней осенью он окончательно слёг. Доктор приходил, выписал порошки, Мария бегала за ними далеко, в большую аптеку на углу Николаевского проспекта и Асинкритовской. Ничего не помогало, Степану становилось всё хуже. Скоро он начал харкать кровью. Доктор только пожимал плечами: "Скоротечная чахотка, не жилец ваш супруг". Маруся не верила, ходила за мужем, как за малым дитём...

***

— Маруся, подойди, — в предутренней тишине раздался негромкий голос мужа.

— Что, Стёпушка? Что, миленький?

— Помираю я, голубка моя. Ванятку позови.

Мария в ужасе зажала рот рукой, чтобы не закричать, тут же спохватилась и бросилась в горенку. Привела сонного сынишку. Отец положил на голову мальчика иссохшую руку.

— Ванюша, ты мамку слушайся, береги её. За старшего в доме остаёшься.

Мальчик ничего не понял, испугался и заплакал, прижимаясь к матери.

Степан стал перебирать пальцами рубаху, одеяло, потом неестественно вытянулся, шумно выдохнул и замер, глядя в потолок невидящими глазами. Маруся, как куль, сползла на пол, ничего не чувствуя, кроме чёрного, обрушившегося на неё горя...

Хоронили Степана сёстра Марии — Груша с мужем Гаврилой. Обмыть, обрядить покойного, приготовить поминальный стол помогли соседки. Мария больше не плакала, кончились слёзы. Она будто потерялась, бродила бесцельно по дому, трогала, гладила оконные рамы, стол, табуретки — всё, к чему прикасались руки Степана… Груша приходила каждый день, помогала сестре по хозяйству, присматривала за Ванюшкой.

***

Время шло, Мария постепенно оживала. Ежедневные хлопоты отвлекали от тоски и горьких мыслей. Иногда она ходила с загадочной, блуждающей улыбкой. Управившись с делами, садилась в горенке к столику с зеркалом, прихорашивалась, надевала праздничную кофту, накидывала сверху цветастый платок, подаренный мужем на именины, и шла в чуланчик. Там она открывала отдушину, присаживалась и начинала разговор.

— Здравствуй, Стёпушка. Вот я и пришла. Сегодня Ванятку в школе похвалили, вызывали к доске, он лучше всех стишок прочитал, что мы давеча с ним выучили. У соседей собачонка ощенилась, Ванечка просит кутёнка. То ли взять? Будочку ему сколотишь, рядом с сарайкой поселим, будет дом стеречь, всё веселее с таким звоночком-то. И Ванюшке радость. Как думаешь, Стёпушка?

Мария прислушалась, улыбнулась, уселась на табуретке поудобнее и продолжила.

— Так я что и говорю, конечно, чем с мальчишками бегать по улице, по заборам лазать да штаны драть, пусть уж во дворе с собачкой играет. Я что ещё думаю, Стёпушка, надо бы Ванятке новую одёжку на зиму справить. Я присмотрела, можно из твоего старого тулупа выкроить. Ты же его уже давно не надевал, в казённой одёже ходишь, а тулуп в сундуке без дела лежит. Я его от моли табаком пересыпала, целый он. Так я возьму? Вот и ладно.

Груша случайно оказалась рядом с закрытой дверью в чуланчик. Слёзы беззвучно катились по её щекам. Она поспешно отошла, услышав, как Мария двигает табуретку. Сестра вышла в сени, улыбаясь, не глядя по сторонам. Она не увидела Грушу...

Через полгода Марии не стало. Она просто угасла, однажды уснула и не проснулась. Ушла к своему Стёпушке. А было ей всего тридцать лет.

В дом вселились Груша с мужем Гаврилой, Ванятку они усыновии.

***

Без малого век миновал с тех давних пор. Нет давно Груши с Гаврилой и Ванятки. Нет больше того домика на улице Нижегородской, с которым связано так много семейных историй. Теперь по этому адресу расположилась Академия государственной службы.

Когда домик ещё стоял, маленькая правнучка Груши любила заходить в чуланчик, открывала отдушину, и ей казалось, что она слышит тихий женский голос. Девочка замирала, как заворожённая, чувствуя непередаваемый запах времени и семейной легенды… И слушала, как наполняя душу дома, звучит в нём голос вечной любви...

Алтай, 14 января 2013 г.