Дело будет в Тимонино

«Послушай, Лариса, жить с тобой я стану по-хорошему, только Зойку ты не тронь!» Так сказал Матвей жене после того, как узнал от неё, что та едва не отравила Зою. Матвей собирался держать своё слово и, отбыв двухлетний срок, возвращался к жене и сыну, рождение которого пришлось на первые месяцы нахождения Матвея в колонии.

У крыльца своей избы Матвей встретился с сыном. Белобрысый малыш катал деревянную лошадку, а увидев незнакомого дядю, заулыбался, неумелыми шагами подошёл и гордо стал показывать лошадкины уши и хвост. Матвей бросил на землю вещевой рюкзак, сел перед сыном на корточки, обнял за плечи и с нежностью поцеловал в пухлую чумазую щеку. Поднял на руки, вынул из кармана ватника птичку-свистульку, подудел в неё для примера и дал подудеть мальчику. В этот момент на крыльцо вышла Лариса. Она что-то говорила сыну, а увидев Матвея, осеклась. Она почувствовала слабость и села на ступеньки. Матвей с сыном на руках подошёл к ней и сел рядом. Лариса заплакала. Увидев мамино расстроенное лицо, да ещё и с капельками из глаз, маленький Матвейка тоже расстроился и зарыдал. Лариса попыталась обнять и сына, и мужа. Матвей передал сына матери: «Ладно, Лариса, иди в дом, мальчонку застудишь».

Лариса суетилась, располагала мужа, кормила-поила. Матвей немного поспал с дороги. Потом с работы вернулась Дарья Семёновна и присоединилась было к невесткиной суете. Но та отстранила её, мол, сама всё буду делать для мужа. И Дарья Семёновна привычно подчинилась, тихо села у печки и влажными глазами смотрела на Матвея, как тот возился с сыном.

Наступила ночь. Дарья Семёновна забрала внука спать к себе. Матвей вышел в сени покурить. Раньше он курил в избе, теперь тут малыш, и дымить в его присутствии Матвей не собирался. Лариса лежала в кровати, ожидая мужа. Она ликовала: Матвей вернулся к ней! К ней, а не к Зойке. К ней и сыну. И точка. Теперь жизнь их семейная наладится, а уж она для этого расстарается, всё сделает. Не даст Зойке ни единого шанса. Это у Матвея было временное помешательство, Зойка-то. Похоже, что перешагнул он через неё, змеюку, вон какой тихий да покладистый, с Матвейкой играет, не наиграется...

Матвей с неприятным чувством лёг в постель. Лариса тут же с жаром навалилась на него, стала целовать и лезть под майку. Матвей не хотел её. Он любил Зою, она была его единственной женщиной на всю жизнь. Близость Ларисы не взбудоражила его. Он охладел к жене давным-давно, она была ему безразлична, а после попытки отравить Зою, стала ему просто омерзительной. Но Матвей решил не обижать Ларису правдой, ведь она могла снова взбунтоваться и как-нибудь навредить Зое. Поэтому он спокойно отстранил Ларису, сказав, что устал и хочет спать. Видно было, что Лариса обиделась. Но она всё-таки списала поведение мужа на усталость. «Надо дать ему опомниться после пережитого», — подумала Лариса, уткнувшись Матвею в висок, закрывая глаза.

Матвей долго не мог уснуть. Думал о Зое.

На следующее утро Матвей, наглаженный и тщательно побритый, отправился к Ивану Саввичу и Марии Фёдоровне: уважить тестя и тёщу. Они уже знали, что Матвей вернулся. Надо заметить, что об этом ещё вчера знала вся деревня. Как поётся в песне, от людей на деревне не спрятаться…

Иван Саввич встретил зятя приветливо, спросил о самочувствии, порадовался в очередной раз внучку (вон какого пацана с Лариской сотворили!), усадил Матвея за стол; Мария Фёдоровна тут же собрала всё к чаю, видно, ждала зятя. За чаем речь зашла о работе.

— Не хорошо, Матвей, отсиживаться, когда посевная вовсю идёт. Ты тракторист знатный, иди сегодня же в МТС, тебя там давно дожидаются. Зефирову на подмогу. Вам с Лариской семью надо поднимать. Она покамест не работает: всё с Матвейкой сидела. Но у нас тут… — Иван Саввич почему-то немного замешкался, — детский сад открылся...

— В этом месяце Лариса собиралась Матвейку туда пристроить, — вставила Мария Фёдоровна.

— Да. И тоже в колхоз вернётся, — Иван Саввич вдруг посмотрел на зятя жёстким взглядом, — И будет у вас в семье всё честь по чести. Да, Матвей?

Матвей, конечно, всё понимал.

— Да, Иван Саввич. В МТС сегодня же и направлюсь.

Иван Саввич и Матвей вышли вместе. Председатель отправился в контору, а Матвей — в МТС. Идя по деревне, он, кроме древних стариков, никого не встретил: все были на посевной. А вот он услышал детские голоса. Новшество деревни Тимонино — детский сад — уютно вписался в деревенскую картину. Лёня писал ему в колонию, что тимонинский детский сад — полностью заслуга Зои Андреевны. «Надо было видеть, как она взяла в оборот и нашего Иван Саввича, и Игнатьева», — писал Лёня. Матвей остановился у ограды детского сада, с улыбкой посмотрел на гуляющих ребятишек, и вновь с тоской подумал о Зое. Он неимоверно соскучился по ней. Он хотел её увидеть, хоть мельком, хоть издали. Поозирался вокруг, — нет, не увидел. Конечно, она вместе со всеми, на посевной. Зоя...

В МТС Матвея приняли, как родного. О плохом никто не вспоминал, а помнили только о том, что Матвей заправский тракторист и сейчас, во время посевной, нужен колхозу с руками и ногами. Приступать к службе на тракторе велено было с завтрашнего утра.

Матвей возвращался с машинно-тракторной станции уже под вечер. Идя по дороге, он слышал, как на гречишном поле рычит трактор Зефирова, любителя поработать до самой темноты. «Завтра и я присоединюсь к работе нашего колхоза», — думал Матвей с тёплой радостью, а ещё с проснувшимся азартом (совмещать работу с соревнованием было для Матвея Морозова привычным делом). Матвей был рад, что его приняли в МТС. В колонии он думал, что по возвращении окажется не у дел. Но всё обошлось.

Сейчас он проходил мимо того места, где любил, в тайне от всех, находиться один, смотреть на реку и слушать мысли и птиц. Матвей ответил на зов своей души и свернул с дороги. Сделав два шага с крутого берега вниз, Матвей получил пулю в сердце. На берегу, на его, Матвея, родном месте, сидела Зоя… Она сидела к нему спиной и смотрела на реку. В пыльной рабочей куртке, в сползшем на шею платочке, она сидела, устало опустив плечи, а тёмные волны её волос весело заигрывали с речным ветерком.

Матвей стоял от неё на порядочном расстоянии. Им овладела такая робость, что он не мог сделать и шага. Если Зоя обернётся, что он увидит в её глазах? Любовь, как раньше, правда, давным-давно, или безразличие или, может, презрение?

Зоя почувствовала Матвея. Это был тот самый писк в ушах, который безошибочно и всегда оповещал её о приближении Матвея Морозова.

Не оборачиваясь, она только и смогла произнести его имя — Матвей.

Матвей недоумевал, как Зоя узнала, что он здесь.

Когда Зоя обернулась, Матвей прочёл в её взгляде все ответы на главные свои вопросы. Он метнулся к ней, и никакая стена не могла сейчас встать на его пути.

«Чего же я сижу, надо бежать прочь!» — мелькнуло в сознании девушки. Она вскочила с места и ринулась от Матвея, но что-то невидимое в траве зацепило Зоину ногу, и девушка, из-за резко оборванной скорости, упала ничком на влажную землю. Матвей уже был возле неё. «Что, Зоя? Как же так? Что? Больно? Больно зашиблась?» — от волнения вполголоса быстро говорил он, едва касаясь Зою, боясь навредить ей, сделать больно. Наконец, ему удалось усадить девушку на землю, и тогда Матвей с нежностью и вниманием заглянул Зое в глаза. Зоя поняла, что падение было не серьезным: руки, ноги, голова в порядке, только нос болел, потому что удар и на него пришёлся. Вдруг она вспомнила, что такое уже было, правда, зимой, в строящемся клубе, с серьёзным вывихом ноги в качестве последствия… И Зое стало смешно от повторения ситуации. Она тихонько рассмеялась. Матвей сначала не понял, но почти сразу до него дошло, и он рассмеялся вслед за Зоей. Так они сидели и, глядя друг на друга, тихонько смеялись. Этот смех для обоих был облегчением и разрядкой. Этот смех означал радость встречи, а ещё он выражал счастье от того, что каждый из них подтвердил свою любовь.

После того, как Матвей помог Зое подняться на ноги, девушка естественным образом оказалась в его объятиях. Матвей так крепко прижал её к себе, что сопротивляться было не возможно. И Зоя не хотела сопротивляться. Она любила Матвея, ждала его, и сейчас они были одни, лишь матушка природа была их судьёй.

Матвей перестал осознавать реальность. Он вдавливал Зою в себя, целовал её лицо, губы, шею и не смог бы остановиться, но Зоя трепетным голосом позвала его, и он сначала услышал птиц, а после и остальная реальность кое-как наладила с ним связь. Матвей не выпускал Зою из рук, он уткнулся в её волосы и так стоял, пытаясь выровнять дыхание. Наконец, они посмотрели друг на друга, Зоя высвободилась, сразу замёрзла и, шёпотом сказав: «До свидания, Матвей», стала уходить. Матвей смотрел на неё, пока она не скрылась.

…Побежали дни. Матвей влился в работу колхоза, почти сразу став передовиком. А как иначе? Он не жалел себя и даже специально старался вымотаться по полной. Домой приходил ночью, поесть и поспать. Лариса и не помышляла об исполнении Матвеем супружеских обязанностей, видя, каким уставшим он возвращался с полей. Матвейку она определила в садик, а сама вернулась к работе доярки. Ничего подозрительного в поведении мужа Лариса не замечала и окончательно успокоилась. Да и старого (точнее, старой) соглядатая, Алевтины, при ней теперь не было. Нет, тётенька была вполне себе жива и здорова, вот только всё больше дома сидела, занималась своим хозяйством. Видимо, на отлично она усвоила урок, преподанный ей Матвеем Морозовым.

Зоя честно старалась свести даже случайные встречи с Матвеем к минимуму. После его возвращения она как можно меньше выходила в поля, а в основном сосредоточила свою работу на фермах. Сейчас она с улыбкой вспоминала своё первое появление в колхозе Волна. Эдакая ленинградская барышня, в костюмчике и туфельках на каблуках, назвавшись зоотехником, попросила председателя Иван Саввича показать ей фронт её работы. На насмешливый вопрос Иван Саввича: «А вы не замараетесь у нас на фермах?» Зоя дала потрясающий ответ-вопрос: «А разве на фермах так грязно?» Теперь, прожив здесь столько времени, она разобралась во всей этой грязи. Работала честно, в помощь ей были конспекты и книги, дела налаживались, появлялись неплохие результаты, люди начинали воспринимать её всерьёз. Только вот история с Матвеем Морозовым не давала Зое права стать для тимонинцев на самом деле своей. Единственным человеком, с кем Зоя по-настоящему сблизилась, был её дедушка, Василий Николаевич. Да ещё комсомольские активисты Лёня и Шурочка всегда были на её стороне и поддерживали в любых начинаниях. Ну и Матвей...

Мысли о нём никогда не покидали Зою. А ещё она часто видела его во сне. Там он просто был рядом с ней, и так было им хорошо! Они были счастливы и свободны, не надо было прятаться, не надо было ни перед кем держать отчёт, в особенности перед своей совестью.

В тот вечер у реки, когда они случайно встретились после разлуки, Зоя заметила, как сильно Матвей за эти два года изменился, повзрослел. В его больших глазах больше не веселились озорные огонёчки, а из уголков тонких губ исчезла насмешка. В лице Матвея читалась только грусть, неизбывная грусть. Даже когда они смеялись, в глазах его волновалась печаль. «Что же теперь будет, Матвей? Как мне тебя сберечь?» Ответ на эти вопросы Зоя знала, он был единственным: ей надо было просто быть рядом с Матвеем.

Однако после окончания посевной у Зои завершался трёхлетний срок обязательного распределения по профессии. Разум подсказывал девушке, что надо возвращаться в Ленинград. К тому же, пару недель назад, она получила письмо от отца, который в весьма строгой, не свойственной для него, форме просил её подумать о возвращении домой. Зоя и сама понимала, что должна серьёзно подумать о своей жизни, то есть она должна была подумать о том, чтобы найти более чистенькую работу, создать семью с каким-нибудь хорошим человеком… Но, стоило ей представить, что она удаляется от Матвея хотя бы на километр, как её охватывала жуть. Однако и рядом с ним девушка, по вполне понятным причинам, очень страдала.

После посевной, в свой черед, настала более спокойная пора химической обработки полей и посадки картофеля. Но Матвей всё также почти сутками пропадал на работе, брал на себя всевозможные обязанности, лишь бы позднее возвращаться домой. Благо, в МТС с работой никогда не ржавело: столько тракторных железок нужно было держать в порядке.

С сыном Матвей общался по утрам, до работы, если мальчик уже не спал. Матвейка быстро привык к большому, с низким голосом, человеку и стал, по наущению мамы и бабушки, называть его папой. Отец и сынишка, находясь вместе, часто шумели и озорничали, а иногда Матвей тихонько читал мальчику единственную в доме детскую книгу с русскими народными сказками. Матвейка забросил свою деревянную лошадку, ведь теперь у него появилась настоящая, живая, покорная и безотказная, которая громко фыркала и поднимала его на своих плечах высоко-высоко.

Зою Матвей никогда не упускал из виду. У него открылась способность собирать о ней информацию буквально из воздуха. Нет, он ничего ни у кого не спрашивал, но молча слушал разговоры разных людей, подмечал мелочи в колхозных делах и событиях, анализировал поступающие сведения и тем жил, то есть узнавал о Зое. Из таких вот косвенных источников Матвей узнал, что со дня на день у неё заканчивается срок распределения. И эти несколько дней Матвей жил, как перед казнью. Он решил во что бы то ни стало встретиться с Зоей. Используя первую же возможность, он вызвался привезти корма на фермы. «Привет лучшей половине семьи Зефировых!» — обратился он к попавшейся ему навстречу молодой женщине, Надежде Зефировой, которая работала на ферме птичницей, — «Зоя Андреевна здесь? Корма доставил!» Надежда внимательно посмотрела на Матвея (надо сказать, тот постарался и заранее заготовил безразличное выражение лица), с улыбкой вздохнула и махнула рукой в сторону телятника.

Зоя, услышав шум трактора, сама вышла навстречу, так как ждала сегодня подвозку кормов. Увидев в кабине лицо тракториста, она испытала счастливый страх: столько людей на фермах, та же Лариса, как он мог! Матвей заглушил мотор, спрыгнул на землю и пошел к Зое.

— Здравствуй, Зоя...

— Здравствуй, Матвей...

— Куда разгружать корма?

— В амбар за коровником.

— Зоя...

— Что?

— Ты уезжаешь?

— Нет. Я решила остаться.

Зоя дрожала от волнения. Но когда она увидела, как засияли счастьем глаза Матвея, какая улыбка осветила его лицо, она забыла обо всём окружающем мире и хотела, чтобы эта встреча длилась вечность. Вдруг всё вокруг них треснуло и со звоном разбилось: «Матвей!» — откуда-то раздался резкий голос Ларисы. Матвей, продолжая смотреть на Зою, забрался в кабину трактора. Зоя не стала дожидаться, когда он уедет, вернулась к работе с телятами.

Всё время, покуда Матвей занимался разгрузкой, Лариса пробыла рядом с ним. Она хотела помочь мужу, но таскать двадцатикилограммовые мешки он ей, естественно, не разрешил. Лариса просто сидела и смотрела на него, и взгляд её, впервые после возвращения Матвея, был угрюмым, мрачным, точно сегодняшнее небо над деревней Тимонино. Едва Матвей занёс в амбар последний мешок, небо разразилось первым за эту весну настоящим ливнем. Лариса, попросив мужа сегодня пораньше прийти домой, убежала в коровник. Матвей поехал в МТС.

Ливень быстро разъедал дороги. Выехав из деревни, Матвей, насколько это позволял всё усиливающийся ливнепад, окинул взглядом предстоящий свой путь и даже выругался, так быстро под водяным напором исчезала дорога. Проехав с километр, Матвей вдруг резко дёрнул рычаг тормоза: из-за нулевой видимости он чуть было не наехал на легковую машину, но, к счастью, быстро среагировал. Легковушка буксовала посередине бывшей дороги.

Матвей выпрыгнул из трактора, тут же промок, быстро оценил положение дел легковушки и подбежал к двери водителя. «Глуши мотор!» — постарался он перекричать шум дождя и машины. Водитель, открыв окно, прокричал: «Что?» Матвей повторил, водитель подчинился и быстро вышел из машины. Времени и возможности рассмотреть его у Матвея не было, он лишь отметил, что это пожилой высокий мужчина, одетый по-городскому.

— Застряли вы здесь крепко! Берите вещи и садитесь ко мне в трактор, довезу до деревни, до Тимонино, тут не далеко! — предложил Матвей.

Незнакомец, не говоря ни слова, сделал всё, как сказал Матвей, и вот уже они, вымокшие до нитки, едут на всепроходимом тракторе сквозь ливневое безобразие в деревню Тимонино.

— Спасибо вам! А мне и надо в Тимонино!

— И к кому же вы?

— К отцу и дочери, к Гречиковым!

В Матвея словно попала молния, сердце опасно завибрировало, но он только сказал: «Знаю. Довезу!» — и подольше поглядел на своего попутчика. Да, ответил себе Матвей, сомневаться не приходится, это её отец, сходство есть. А тут пожилой мужчина и сам представился, протянув руку для рукопожатия:

— Меня зовут Андрей Васильевич Гречиков. Тимонино моя родная деревня.

— Вот как? Ну а я Матвей Морозов.

Рукопожатие у Зоиного отца было крепкое, доброе, Матвея оно как-то даже воодушевило на дальнейшее продолжение беседы.

— Я местный, тимонинский, — начал он.

Но Гречиков, внимательно глядя на него, вдруг спросил:

— А вы по батюшке, случайно, не Павлович?

— Он самый.

— Надо же, что за встреча! Как вы, Матвей, похожи на своего отца!.. Я с вашим батей когда-то дружил крепко. С детства мы дружили… М-да. Были мы с ним на выдумки разные горазды, не знала покоя от нас вся деревня.

Матвей улыбнулся такой новости и ещё раз быстро взглянул на попутчика.

— Сколько уж лет нет бати-то? Лет десять?

— Да. А вы к нам… — Матвей замешкался, не зная, как спросить Андрея Васильевича о цели его приезда в Тимонино.

— За дочкой я. Знаете её? Гречикова Зоя Андреевна, зоотехником у вас.

— Как же не знать? Знаю, — дальше говорить Матвей пока не мог, надо было справиться со сказанным Андреем Васильевичем. «За дочкой я», — эти слова громче дождя и трактора звучали у него в голове, буравили сердце и сознание.

Тем временем они уже въехали в деревню. Ливень несколько поутих. Андрей Васильевич с воодушевлением принялся приглашать Матвея зайти к ним в дом, обогреться, переждать непогоду за чашечкой чая. Но Матвей объяснил, что ему надо на работу в МТС, и Андрей Васильевич тактично перестал настаивать. Не доезжая четырех изб до дома Гречиковых, Андрей Васильевич обратился к Матвею:

— Ну, Матвей Морозов, спасибо вам от всего сердца! За помощь. Дальше я сам. Ещё раз спасибо! Буду рад, если зайдёте к нам в гости.

Крепкое рукопожатие, и Андрей Васильевич неуклюже выпрыгнул из трактора. Матвей подал ему чемодан и сумку:

— Спасибо за приглашение. За машину не бойтесь. Завтра её вытяну. До свидания!

Гречиков улыбнулся и быстрым шагом пошёл к дому, а Матвей развернул трактор и, наконец-то, — в МТС.

На следующее утро, едва только это утро постучалось в звёздные ворота, поцеловав спящего сынишку, Матвей поспешил в МТС за трактором, чтобы извлечь машину Зоиного отца из объятий матушки-земли и возвратить её владельцу. Когда трактор Матвея подтягивал чумазую (это мягко выражаясь) легковушку к избе Гречиковых, на шум тракторного мотора вышел Андрей Васильевич.

— Доброе утро, Матвей! Вот спасибо! Утро только занялось, а вы уже спасли мою машину! Так, ну всё, довольно разговоров, в дом, быстро в дом, прохладные зори в наших краях, однако. Матвей, не заставляйте меня повторять вам дважды.

Андрей Васильевич перебил Матвея, угадав его несказанную фразу:

— И не говорите, что вам надо в МТС. Такая рань ещё! Вы везде успеете. И в МТС тоже. В дом!

На этот раз пришлось подчиниться Матвею. Он с робостью на пару вошёл в дом Гречиковых. И сразу увидел Зою. Она сидела на убранной кровати, в домашнем халатике, похожая на утренний цветок, с необузданными ещё расчёской кудряшками, и читала какую-то тетрадку. Почувствовав, как внутри поднимается жар, Матвей заставил себя оторвать взгляд от Зои. Зоя от неожиданного появления Матвея и сама разволновалась, но, как и он, заставила себя оставаться в рамках приличия. Немного справившись с собой, они чуть заметно улыбнулись друг другу, тихо поздоровались. Матвей особо поприветствовал Василия Николаевича.

— Дорогие товарищи Гречиковы! — шутливо-торжественно произнес Андрей Васильевич, — Вот мой вчерашний спаситель, Матвей Морозов! Зоя, доченька, ну что же ты сидишь? Накрывай на стол, будем все вместе завтракать. Папа, ты куда?

Василий Николаевич что-то проворчал про какого-то опоённого петуха, ожерелье, ухват… И вышел в сени. Матвей улыбнулся окошку. Зоя тоже помнила эту историю, она быстро взглянула на Матвея и тут же, чтобы не рассмеяться, опустила глаза. Быстро встала и принялась накрывать стол к завтраку. Матвей, против своей воли, следил за её движениями. Дедушка Гречиков вскоре вернулся, неся в руках… коробку шоколадных конфет, купленных Зоей в недавней поездке в райцентр. Вот таким он оказался неожиданным, Василий Николаевич. Старый-то старый, а момент понимает...

Завтрак прошёл вкусно, дружно и, благодаря Андрею Васильевичу, весело. Он шутил и балагурил, рассказывал всякие истории, и это у него здорово получалось. Матвей не помнил, когда ему в последний раз было так спокойно и светло на душе. Он даже вспомнил, что тоже умеет шутить, и несколько раз «сразился» с Андреем Васильевичем на юмористическом ринге. И утро проснулось солнечным, и Зоя была рядом, и как будто бы всё было хорошо. А, может, подумал Матвей не смело, и будет всё хорошо? Зоя ему улыбалась.

Эй! Кто это там сказал, что Матвей должен оставить Зою и быть с женой?! С какой это стати?! С какой такой стати два человека, Зоя Гречикова и Матвей Морозов, созданные Богом специально друг для друга, должны расстаться и всю жизнь прожить несчастными не с теми людьми?! Нет! Раз они нашли друг друга на этой большой планете, они будут вместе так или иначе.

А теперь попробуем ответить на очень интересный вопрос: кто любит… Ларису Ивановну Морозову, в девичестве Царькову??????

— Ну-ка, детки!

Матвей Морозов?!

— Неееееет!!!

— Тракторист Зефиров?!

— Неет!

— Комсомолец Лёня?!

— Неет!

— Сторож сельпо?

— Нееет!

— Зонный секретарь Сергей Алексеевич Игнатьев?!

— Дааааааа!!!

— И это правильный ответ.

А знает ли об этом факте Лариса? Знает. Женщины всегда знают о таких фактах.

В первый раз Игнатьев увидел Ларису на разборе «полётов» трактористов Морозова и Зефирова, когда они, соревнуясь в силе своих тракторов, оторвали тракторную «серьгу». Лариса вбежала в кабинет и принялась страстно защищать Матвея Морозова, как выяснилось тут же, своего новоиспечённого мужа. Игнатьев был ошеломлён и восхищён ее красотой. До того, как он увидел эту девушку, зонный секретарь был весь растворён в партийной работе. О своей личной жизни Игнатьев, если и задумывался, то очень редко. Лариса одним своим появлением резко изменила ход его земного существования. Он так заинтересовался этой царственно-прекрасной девушкой, что испытал тёмное разочарование, когда узнал, что Лариса и Матвей расписались. «Влюбиться в девушку в день, когда она стала женой другому!» — в дальнейшем грустно подсмеивался он над собой.

Игнатьев не находил в себе воли принять замужество Ларисы, как данность, забыть о ней и жить спокойно дальше. Узнав, что Лариса работает дояркой, уточнив график доек, он стал часто захаживать на фермы в нужное время и под различными предлогами. Чтобы как-то оправдать своё поведение, Игнатьев делал вид, что приходит по делам к Зое Андреевне Гречиковой. Однажды, за обсуждением с ней устройства деревенской библиотеки, он не навязчиво привел Зою к коровнику в тот самый (тщательно просчитанный) момент, когда доярки окончили свою работу и расходились по домам. Игнатьев резко переключился с темы библиотеки на тему трудодней колхозных доярок. Зоя что-то ему объясняла, когда мимо них проходила Лариса.

— Прошу прощения, Зоя Андреевна, — Игнатьев оборвал Зою и, быстро повернувшись, мягко остановил за локоть Ларису, — Вот, кстати, девушка… Лариса Ивановна Морозова, если не ошибаюсь? Можно у вас поинтересоваться?.. Извините, Зоя Андреевна, я к вам завтра ещё загляну...

Так состоялось знакомство Игнатьева и Ларисы.

С тех пор зонный секретарь старался быть рядом с Ларисой. Это давалось не просто: нельзя было компрометировать девушку, ведь она была замужем, нельзя было давать старт слухам и разговорам в деревне и, самое сложное, нельзя было, чтобы Лариса догадалась о его особом отношении к ней. Но Лариса всё-таки догадалась, и довольно скоро. И это ей по-женски льстило. С Матвеем не ладилось, так хоть с Игнатьевым рядом она чувствовала свою женскую власть.

Когда Матвея осудили и отправили в колонию, Игнатьев посчитал своим долгом, как это по-официальному, взять шефство над семьёй Морозовых, а, по сути, он стал в открытую опекать Ларису и, за компанию, мать Матвея, Дарью Семёновну. Он настоял на том, чтобы Лариса заранее, до родов, легла в районную больницу; он отвёз ее туда на своей машине; он, захватив с собой, для отвода глаз, несколько комсомольцев, встречал Ларису с новорожденным; он хлопотал о колыбельке, кроватке и коляске; он следил за тем, чтобы Лариса хорошо питалась, принося ей покупаемые в районе деликатесы. Бывал он в доме Морозовых почти каждый день, при чем всегда старался приходить только тогда, когда Дарья Семёновна была дома, и во время визитов держался рядом и вёл разговоры не с Ларисой, а с её свекровью; с Ларисой же позволял себе перекинуться лишь парой слов. Влюблённый Сергей Игнатьев изо всех сил старался вести себя так, чтобы ни у кого в деревне не возникало никаких подозрений.

Возвращение Матвея домой не остановило зонного секретаря, тем более, что Матвей вооружился работать без сна и отдыха и дома почти не бывал. А ещё Игнатьев давно понял, что отношения между Ларисой и Матвеем сложные, даже, в последнее время, можно сказать, порванные, и связывает супругов только их ребёнок. Игнатьев, хоть и жил не в Тимонино, знал, как и все в деревне, что Матвей любит Зою Гречикову. Сергей Игнатьев знал, что, до возвращения Матвея, Лариса его страстно ревновала к Зое. Зонный секретарь пытался понять, как же настроена Лариса сейчас. Однако её загадочная женская натура не давала ему увидеть всю картину ясно. Лариса не гнала его от себя, всегда улыбалась ему, всячески выказывала симпатию, а иногда одаривала его долгим, поджигающим душу взглядом. Всё это вселяло в Игнатьева надежду на взаимность, поэтому он не отступался от Ларисы. И не мог отступиться, потому что бескрайне любил её. Он намеревался ждать, чутко следя за поведением Ларисы, и, если счастье одарит его, в нужный момент предложить любимой руку и сердце.

… Матвей просидел у Гречиковых до половины седьмого утра. Да, этот завтрак он никогда не забудет! Не столько физические, сколько душевные силы получили подпитку. Матвей даже проследил в себе рождение уверенности в том, что всё у него с Зоей обязательно сладится. Сев в кабину трактора, Матвей весело кивнул вышедшему на крыльцо проводить его Андрею Васильевичу. «Зоя моя. Она никуда от меня не денется», — сказал он про себя Зоиному отцу.

Когда и Зоя ушла на работу, Андрей Васильевич вышел во двор, окинул взглядом хозяйство и составил себе перечень трудовых подвигов на сегодня. Разговор с Зоей о возвращении домой он отложил до вечера.

Выполнив первый пункт из перечня, наколов дрова, Андрей Васильевич присел перевести дух на лавочку под окошками дома. К нему подсел Василий Николаевич.

— Так значит, Андрюшка, ты за Зоей сюда приехал? — начал он разговор.

— Как ты догадался?

— Чай, не вчера родился.

— Хватит Зое тут пропадать. Ей пора свою жизнь налаживать, делать карьеру, замуж выходить, детишек рожать.

— Значит, по-твоему, деревня, колхоз — места пропащие? Так, что ли?

— Зое здесь не место.

— А кому место?.. Вот из-за таких, как ты, Андрюшка, которые бегут с родной земли и называют её пропащим местом, да ещё и детей своих сманивают, могут закончиться в нашей стране деревни и колхозы… Не перебивай!..

Я с Зоенькой три года прожил, привязался к ней, узнал внучку, но тебя этим, видно, не проймёшь… Э-эх!

Знаешь, что она говорит? Надо, говорит, сделать так, чтобы всюду интересно было жить, и от нас с вами это зависит. Вот ведь как правильно она излагает! И слова у неё с делом не расходятся. Знай, что она здесь не только зоотехником при колхозе трудится, а ещё и библиотеку, и клуб, и новые фермы, и детский садик успела нам выхлопотать, теперь вот ста-дион наметила! Вот ведь! Жизнь в деревне веселее пошла, благодаря ей. А ты хочешь её отсюда увезти.

Конечно, окромя лесов и полей, у нас тут красоты, как в городе, нет. Избы старые, условия на улице да в бане. Но это уже, как я думаю, дело государства: предоставить колхозникам условия жизни не хуже, чем в городе. Тогда люди и не будут сбегать из деревень в города. Как было бы ладно! Работа на земле, на природе, дом хороший, семья… Как было бы хорошо!

— Может, ты и прав, папа. Как там говорится: не место красит человека, а человек место?

— Вот-вот. Так что ты Зоечку не увози.

— Хочешь сказать, что Зоя здесь нашла себя? А как же её личная жизнь? Насколько мне известно, у неё до сих пор даже ухажёра нет...

— Да есть тут один...

— Кто же он? И почему ты о нём так ворчливо?

— Это уж ты сам у неё спроси, коли тебе интересно, а я не уполномочен распространяться, и так лишнего сболтнул.

Зоя, как и дедушка, понимала, зачем приехал отец. Она ждала разговора с ним. После ужина он позвал её составить ему компанию на лавочке под окнами.

— Ну-с, доченька, будем говорить прямо?

— Хорошо, папа.

— Я приехал за тобой. Поедешь со мной домой, в Ленинград?

— Нет, папа. Я не могу уехать отсюда… Возможно, когда-нибудь, в будущем, уеду, но не сейчас.

— Так… Ну, расскажи, что тебя здесь держит, или КТО?

— Работа, — быстро соврала Зоя, — У меня сейчас важные процессы запущены в ход, надо их контролировать.

— Угу, угу… Это Матвей? Это он завладел твоим сердечком?

— Нет, папа, нет!

— Какой же ты стала врунишкой! Зоя, меня не проведёшь. Я видел, как ты и Матвей смотрели друг на друга сегодня утром, искры сыпались такие, что хоть спичку зажигай. И работой не прикрывайся. Так и говори: остаюсь из-за любимого человека… Перестань смущаться. Я не тиран, понимаю, любовь — это святое. Ладно, оставайся, маме я объясню… Матвей уже сделал тебе предложение?

— Папа! — нервы Зои не выдержали, она заплакала и убежала в дедушкин сад.

— Так… А вот сейчас я вообще ничего не понимаю. Придётся пытать дедушку Гречикова!

Василий Николаевич не сдавался долго, но, в конце концов, плюнул и рассказал сыну всё, как есть: что этот Матвей Морозов, этот сорняк колхозный, не успел жениться, как, видишь ли, влюбился в нашу Зою; жену по боку, за Зоей у всех на глазах бегал, пока под суд не пошёл...

— За что же под суд? — Андрей Васильевич переживал один шок за другим от этого рассказа.

— Посадил он в погреб одну нашу деревенскую бабу, Алевтину.

— Это бывшую подкулачницу?

— Её. Скверная баба! За что он её там закрыл, никто в деревне доподлинно не знает. Но слух идёт, что Матвей за то её наказал, что затевала она плохое против нашей Зоечки...

— А Зоя ей что сделала-то?

— Ничего не сделала. Говорят, Алевтина не сама затевала, а по просьбе жены Матвея, Лариски. Лариса, говорят, хотела Зоечке отомстить за то, что Матвея у неё увела. А Зоя этого Матвея к себе и на пушечный выстрел не подпускала, хоть и любит его, голубушка, угораздило же… Ну вот… Матвей сел, Лариска, тем временем, от него пацана родила. Два года Матвей в колонии отбыл, недавно вернулся — и опять за старое, вьется над Зоей, как коршун. Вроде ведёт себя тише воды, ниже травы, бессовестный, даже в колхозные передовики выбился, а на деревне-то все всё видят.

Андрей Васильевич перевёл дух. От волнения сердце начало похрипывать.

— Ну вот, папа, а ты говоришь: не забирай Зою. Да неужели можно оставлять её и дальше жить в таких ужасных обстоятельствах?!

— Я думаю, как жить — решать ей. Хотела бы, — давно уехала.

В избу вошла Зоя.

— Дед мне все рассказал, уж прости его. Зоя, завтра же ты напишешь заявление, и мы возвращаемся в Ленинград, — Андрей Васильевич очень хотел своей серьёзностью подчинить волю дочери.

— Нет, папа. Я не покину его.

Андрей Васильевич был из тех редких людей, которые считали неприемлемым для себя вмешиваться в жизнь других. Да, он сделал попытку вернуть Зою домой, но без успеха. И настаивать дальше он не видел смысла. Андрей Васильевич знал свою дочь, ведь сам её воспитал, поэтому доверял ей. Что бы ни произошло, он был уверен: Зоя не допустит плохого. Что ж, пусть его взрослая дочь сразиться с судьбой за свою любовь. А он поддержит Зою, если ей это будет необходимо. Андрей Васильевич лишь не смело надеялся, что мама Зои будет рассуждать также, как он...

Пробыв в Тимонино ещё пару дней, Андрей Васильевич засобирался в Ленинград.

Эх! А ведь только-только он стал главной темой деревенской передачи под названием «У колодца».

После отъезда Андрея Васильевича Гречикова по деревне долго летало эхо: «не смог увезти дочку… уехал один… Зоя Андреевна осталась здесь из-за Матвея Морозова».

Новость о том, что Зоя не поехала с отцом, а осталась в Тимонино, сделала сумрак в душе Ларисы ещё более тёмным. Она уже поняла, что Матвей не перестал сохнуть по Зойке. А тут ещё и сама Зойка, пусть не прямо, но подтвердила свою змеиную натуру разлучницы.

… В Тимонино завершилось устройство стадиона. Председатель Иван Саввич, чтобы не отвлекать колхозников от их основных обязанностей, посоветовавшись с зонным секретарем Игнатьевым, привлёк к строительству группу молодых ребят из соседней, Костромской области. Они, надо сказать, тем и занимались, что разъезжали по краю и предлагали свои умения строителей колхозам и частным лицам. Ребята оказались работящими, порядочными и быстро справились с задачей, поставленной перед ними колхозом Волна. Стадион был простой: небольшой участок расчищенной и выровненной земли, засеянный мелкой травкой, а вокруг, по периметру, двухъярусные деревянные скамейки, и над каждой — навес от осадков или солнца. Располагался стадион сразу за деревней.

И вот, в один прекрасный июньский вечер, Иван Саввич, Игнатьев, Зоя, Шурочка и Лёня стояли на «поле» тимонинского стадиона и с удовлетворением разглядывали результат работы костромичей.

— Хорош стадион! — первым не выдержал Игнатьев.

— Да-а, — выразил свое полное согласие Иван Саввич.

— Надо бы обновить! А, ребята? — Игнатьев задорно улыбнулся комсомольскому активу.

— Проведем футбольный матч! — с энтузиазмом подхватил Лёня.

Зоя и Шурочка дружно закивали.

— Ну, что ж, попробовать можно, — заключил Иван Саввич, — Действуйте.

Все жители Тимонино были рады прервать монотонность своей рабочей жизни таким пусть и коротким, но необычным событием, как футбольный матч. Любую монотонность всегда необходимо разгонять. Чем? Впрысками отдыха, ещё лучше — активного. Субботним вечером в деревне Тимонино этим как раз и занимались. На матч собрались все тимонинцы, а также многие жители соседних деревень Пеньково и Кнутово. Из Кириллова, райцентра, по приглашению Игнатьева, приехало партийное начальство. Короче, народу собралось — уйма! Деревянные скамейки отдали старикам и матушкам с детьми, остальные зрители — кто стоял, кто уселся прямо на землю. Из тимонинских молодых парней собрались две команды. Нашёлся и мяч. В общем, все было по-серьёзному.

Под приветственный шум стадиона на поле вышли два капитана: комсомолец Лёня и тракторист Матвей Морозов. Подкинули копеечную монету, определили, кто будет бить первым, и игра началась.

Когда Матвей забил первый гол, он сразу посмотрел на Зою, мгновенно отыскав её в толпе зрителей. Золотая нить сияющего счастья соединила их взгляды. Не умещающееся в душах счастье только от того, что можно было видеть друг друга! Когда нельзя любить открыто, остаются взгляды, их не запретишь.

Лариса, сидящая на скамейке с сыном на руках, перехватила взгляды Матвея и Зои. Всё. С неё, Ларисы, достаточно. Она молча передала сына на руки сидящей рядом Дарьи Семёновны, молча встала и пошла домой. Игнатьев, извинившись перед своими гостями, поспешил следом за ней.

Лариса зашла в избу, села за стол и окаменела. Через минуту в дверь тихо вошёл Сергей Игнатьев. Лариса очнулась.

— Проходите, Сергей Алексеевич. Чаю будете?

— Спасибо, Лариса, не откажусь, — на самом деле никакого чая он не хотел, просто чувствовал, что любимая женщина не в себе и её надо расшевелить, чтобы поддержать в ней жизнь.

Лариса, организуя чаепитие, действительно немного успокоилась.

Игнатьев, наоборот, сильно волновался, хотя и старался этого не показывать. Он чувствовал, что наступил критический момент для объяснения, и — либо сейчас, либо никогда.

Лариса поставила перед ним чашку с чаем, варенье и пироги, села и улыбнулась.

— Лариса, я… я… люблю вас.

— Я это знаю, Сережа.

Далее между ними был серьёзный разговор, по завершении которого Сергей Игнатьев обрёл счастье, а Лариса, до развода с мужем, согласилась переехать к нему в его холостяцкий дом в соседней деревне Кнутово.

Выйдя от Ларисы, Игнатьев заторопился на стадион и успел, аккурат, к окончанию матча. Ещё раз извинившись перед партийными коллегами, быстро придумав какую-то причину своего отсутствия на игре, Игнатьев поинтересовался, кто выигрывает. Узнав, что это команда Морозова, зонный секретарь улыбнулся, посмотрел на Матвея и про себя сказал ему: «Значит, ты победил? Ну, это как посмотреть...»

Проводив Игнатьева, Лариса взглянула на себя в зеркало. Гордая усмешка ножевой сталью блеснула в её глазах. А за ней, за этой усмешкой, всколыхнулась жуткая глубина чёрной смоли ненависти и желания мести. Нет, она не растоптана своим муженьком, она доказала себе и докажет другим, что — женщина. И её любят и восхищаются ею. У неё в ногах такой мужчина, как Игнатьев. Она сможет с ним жить, он не противен ей, а уж то, что он её по-настоящему любит и позволит вертеть собой, как ей захочется, — это факт.

А вот ещё факт: недавно, уже после возвращения Матвея из колонии, Лариса осознала, что больше не любит мужа. Главное чувство, которое вызывал в ней Матвей теперь, была ненависть. «Ты столько меня мучил, столько времени ломал, — обращалась Лариса мысленно к Матвею, — что добился своего. Я ненавижу тебя, и всё твоё».

Лариса продолжала смотреться в зеркало. Глаза её сузились, губы задрожали от злости: она подумала о Зое. Тихим ровным голосом Лариса вынесла свой приговор: «Зойке — не жить. Не достанется она Матвею. Пусть он мучается без неё всю жизнь».

Чувства Ларисы были очень похожи на помешательство. Даже материнская любовь ушла на второй, или даже более дальний, план. Лариса решилась на… на что-то запредельное.

Когда Лариса этим же вечером кормила и укладывала Матвейку спать, она пыталась, но так и не смогла что-либо почувствовать к сыну. Нет, она не собиралась отказываться от него, но какое-то время прожить без него она сможет. Пока ВСЁ не уляжется… На завтра Лариса с Игнатьевым наметили переезд.

После утренней дойки колхозных коров, Лариса вместе с Дарьей Семёновной вернулась домой и, на глазах у свекрови, начала собирать вещи, не все, конечно, а самые необходимые на первое время. Матвей, как всегда, был в МТС, Матвейка — в детском саду. Дарья Семёновна спросила невестку, что она делает. Получив прямой ответ, Дарья Семёновна лишь всплеснула руками, села на скамейку и зарыдал в фартук. Для неё всё это было непостижимым, она не знала, что делать. Только когда за Ларисой закрылась дверь, Дарья Семёновна очнулась и побежала следом за невесткой. На крыльце Ларису поджидал Игнатьев. Он поздоровался с Дарьей Семёновной, взял у Ларисы вещи, помог ей сесть в его машину, и они уехали. Дарья Семёновна, закрыв руками свои слёзы от посторонних глаз, поплелась к дому Ивана Саввича и Марии Фёдоровны. Надо было им сообщить...

Узнав, что сотворила его дочь, Иван Саввич хотел было немедленно ехать за ней и «за косы тащить домой», но у него отказало сердце, и он остался лежать в своей избе, как раненый на поле боя солдат. Мария Фёдоровна и Дарья Семёновна, не переставая плакать, принялись ухаживать за ним (в деревне не было ни фельдшера, ни доктора, только в сельпо продавались самые необходимые лекарства).

Новость об уходе Ларисы из семьи взрыванула Тимонино. Как это получилось, не понятно, но в течение часа весь колхоз Волна, все жители деревни Тимонино были в курсе случившегося у Морозовых. Ударная волна от взрывной новости со скоростью мальчишеских ног достигла и МТС.

Из эмоционального рассказа мальчишек Матвей толком ничего не понял, но почувствовал необходимость быть сейчас рядом с матерью, тестем и тёщей. Запарковав трактор, Матвей поспешил в деревню.

У ферм его окликнула Зоя (она тоже уже всё знала). На несколько секунд они сцепились руками, словно помогая друг другу не упасть, с тревогой и нежностью посмотрели друг на друга, и Матвей устремился дальше.

Ночью Матвею не спалось. Легли поздно: Матвейка всё не мог успокоиться, будто чувствуя настроение семьи, плакал, звал маму, отказывался от еды. С трудом Матвею и Дарье Семёновна удалось успокоить малыша, покормить и уложить спать.

К поступку Ларисы Матвей отнёсся ровно. Был удивлён, но не более того. Что его действительно беспокоило, так это реакция остальных членов семьи Морозовых-Царьковых. Женщины ещё как-то держались, а вот Иван Саввич был совсем плох. Решено было на утро везти его в районную поликлинику.

А ещё Матвей, конечно же, думал о Зое. Ему было стыдно, что в такой, казалось бы, печальный момент в семье, он испытывает настоящую, чистую, как родниковая вода, радость: наконец-то они с Зоей смогут быть вместе, расписаться и ...

Истошный крик с улицы: «Пожааааар!!! Гречиковы горят!!!» оборвал мысли Матвея.

Секунда осознания.

Бросок с кровати к входной двери. Сапоги.

Крыльцо.

Пуля выпущена.

«Я должен успеть». Матвей нёсся по улице, а эти шесть изб, что отделяли его от дома Зои, никак не заканчивались.

Матвей сразу же, как вылетел за калитку своего дома, увидел зарево. Но он не мог сейчас иметь никаких мыслей, кроме одной: «Я должен успеть».

Пока подбегал к дому Зои, засёк: «Горит весь. Толпа. Мало, кто тушит, думают, поздно, сволочи».

Перед дверью: «Я тебя где хочешь найду. Даже на том свете».

Схватился за ручку, обжёгся.

Бросок в темноту. Крики из толпы: «Стой!!! Сгоришь!!!»

Дымная темнота, жар, нечем дышать. Где она?

— Зоя!!!!!

В ответ — треск и гул огня.

Матвей помнил, где находится кровать Зои. Уже задыхаясь, без зрения, стал пробираться туда. И вдруг он СМОГ увидеть кровать. Потому что рядом с ней в слабом свете стоял...

— Батя?

— Здорово, сынок. А мы с Зоей тебя тут дожидаемся.

От этих слов Матвей заледенел. Самые ужасные слова за все двадцать восемь лет, что он прожил.

— Ну! Чего встал! Хватай табуретку, выбивай окно! Быстро! — приказал отец.

Матвей выполнил.

— Бери её. Счастья вам. Прощай, сын!

— Прощай, батя! Спасибо!

Матвей взвалил неподвижную Зою на себя. Задыхаясь, лишаясь сознания, кое-как добрался до окна. Из последних сил стараясь держать сцепку с реальностью, перевалил Зою через подоконник и перевалился сам.

— Матвей!!! Зоя!!! — это их заметил Лёня. Подлетел, стал оттаскивать от горящей стены Зою, Матвей пополз следом. Пока полз, пришёл в себя.

В толпе шум: «Вытащили! Вытащили! Живая?!»

Безопасное расстояние.

Лёнин тихо-кричащий голос: «Зоя не дышит, Матвей!!!»

Матвей поднял лежащую Зою за плечи, вцепился в неё.

— Надо искусственное дыхание!!! — подбежала Шурочка.

— Как?!!! — Матвей.

— Зажми ей нос, а в рот дуй воздух! Лёня! Ты дави ей на грудь, вот так… как удары сердца… но не сильно, не сломай!

Потекли минуты борьбы за Зоино дыхание. Василий Николаевич стоял рядом на коленях и, постанывая, плакал. Он только сейчас добежал из колхозного правления, где дежурил этой ночью сторожем. Дарья Семёновна, бледная, дрожащая, обнимала его за плечи и как-бы укачивала.

В толпе завыли бабы. Чёрным ветром зашелестело: «Похоже, приставилась.»

Матвей, продолжая вдыхать в Зою воздух, с ненавистью зыркнул в ту сторону.

… Стены дома рухнули. На земле сразу стало темно, а на небе засветилось утро.

— Матвей… — дрожащим от слёз голосом произнес Лёня и убрал руки с Зоиной груди.

До сих пор Матвей видел всё, как будто со стороны. Но сейчас он вернулся в своё тело, а там — БОЛЬ!!!

Матвей со всей силой затряс Зою. В светлеющее небо ворвался его звериный крик, превратившийся в имя:

— ЗОООЯЯЯ!!!!!!!!!!

Через секунду после отзвучавшего эхо, Зоя захрипела, делая первый самостоятельный вдох. Сначала слабо, а потом натужно закашлялась.

— Воды!!! — закричал Матвей.

— Дайте сюда воды!!! — подхватила Шурочка.

Счастливый Лёня уже бежал в правление звонить в районную поликлинику, чтобы вызвать машину скорой.

В последующие дни в Тимонино обсуждали не только сам пожар. Многие видели какую-то женщину в чёрной одежде, которая, как каменная, стояла вдалеке от горящего дома и смотрела на происходящее, а потом исчезла.

… Матвей, как не гнали его приехавшие врачи скорой, поехал с Зоей, и вот уже второй день жил в её палате. Сына и Василия Николаевича он оставил на попечение Дарьи Семёновны.

По всей районной поликлинике среди женской половины молодых врачей и младшего персонала прошёл слух о красивом парне с грустными глазами, который не ест, не пьет, вот уже вторые сутки неотлучно находится рядом со своей любимой. «Вот это любовь!» — вздыхали медицинские девушки и бегали смотреть на Прекрасного принца, как они окрестили Матвея...

До реанимации дело не дошло. Зоя дышала самостоятельно, но пребывала в полузабытьи. Организм девушки постепенно, с помощью врачей, очищался от дыма. Зоя боролась. Матвей ждал её.

Наконец, на вторые больничные сутки, Зоя открыла глаза, и взгляд её был осознанным.

— Матвей, — с нежностью произнесла она.

Матвей встретил её поцелуем.

— Выходи за меня, — Матвей ласкал волосы Зои. Они до сих пор пахли дымом.

— Я уже давно за тобой...

Матвей прижал руку Зои к своим губам, а потом к своему сердцу.

В этот момент в палату стремительно вошли родители Зои. Матвей встал им навстречу. Андрей Васильевич без слов обнял его и долго-долго не отпускал.

— Спасибо за дочь… — чуть позже, когда успокоился, всё же смог сказать Андрей Васильевич. А мама Зои, обнимавшая дочку, повторила за ним это глазами.

… Время есть длительность чего — или кого-либо...

Прошёл почти год. Из больницы Матвей перевез Зою к себе. На следующий же день он опять поехал в райцентр и инициировал развод с Ларисой. Кстати, Матвей знал, что это она подожгла дом Зои и Василия Николаевича, но не собирался раздувать суд да дело. Во-первых, Матвей не хотел добивать Ивана Саввича; во-вторых, Лариса, всё-таки, была матерью его сына. Матвей просто стал относиться к Ларисе, как к опасному обезумевшему зверю, от которого нужно держаться подальше и оберегать свою семью.

Зоя восстановила свои сгоревшие документы. И вот наступил, наконец-то, счастливый день, когда Матвей и Зоя расписались. У ЗАГСа их поджидали самые близкие родные и друзья: мама Матвея с внуком, родители и дедушка Зои, Лёня, Шурочка (оба, кстати, интересовались расписанием работы ЗАГСа, потому как в ближайшее время тоже собирались скрепить автографами свою любовь) и Зефировы. Этим же составом тихо посидели вечером у Матвея дома.

После первой ночи с Матвеем Зоя забеременела. Пока не знала об этом, продолжала работать, но, когда начался мучительный токсикоз, взяла отпуск у председателя колхоза Волна Морозова Матвея Павловича. Да-да. Именно Матвея на общем собрании колхоза избрали новым председателем, поскольку Иван Саввич, из-за ослабевшего здоровья, да и из-за возраста, сам сложил с себя полномочия. А также потому, что тимонинский народ любил Матвея Морозова, этого бывшего колхозного сорняка, и доверял ему, особенно после событий не давнего времени. Люди, раньше думавшие о Матвее плохо, считавшие его бессовестным разрушителем семьи и бабником, резко поменяли своё мнение. Тимонинцы, наконец, поняли, что «хвост колечком» тут ни при чём. До них дошло, что Матвея и Зою связала настоящая, непреодолимая ЛЮБОВЬ, крепкая, как вечность. И такое чувство нужно уважать, а не осуждать...

Сергей Игнатьев и Лариса тоже расписались. Однако Партия не одобрила некоторые известные события в личной жизни зонного секретаря. Сверху даже было решено строго его наказать. М-да. На партийном собрании Игнатьев был по полной программе «разобран», а после — сослан в Москву на повышение (как говорится, чтобы не светил партию сомнительным светом в родных краях). Так что, теперь Лариса стала москвичкой. В редких письмах матери она сообщала, что скоро приедет за сыном. Но это «скоро», почему-то, так и не наступало...

Зоин животик быстро округлялся. Опытная врач-гинеколог из района предполагала многоплодную беременность и приказала будущей маме забыть на время о работе и просто беречь себя. Контроль за исполнением данного приказа взял на себя Матвей. Хотя на него и навалились огромное количество разнообразных обязанностей и ответственность председателя колхоза, он находил время по нескольку раз в день забегать домой, проведать Зою. Она же, помимо посильных бытовых дел, в основном занималась Матвейкой. Зоя привязалась к нему, любила и заботилась по-матерински и через какое-то время получила ответную любовь и привязанность малыша. Он ходил за ней хвостиком, любил играть с её кудряшками и называл «Моя Зоя». Частенько Зоя с Матвейкой навещали Ивана Саввича и Марию Фёдоровну. Каждый их приход солнышком освещал жизнь дедушки и бабушки.

Дарья Семёновна, в кое-то веки, пребывала в состоянии спокойного счастья. Что нужно матери для счастья? Видеть, что её ребёнок счастлив. И она это видела. К Зое она привыкла сразу и бесповоротно.

После окончания посевной Матвей запланировал строительство нового семейного дома. Такого, чтобы всем места хватило.

… А пока был апрель. И сегодня Матвей с сыном на руках сидел в больничном коридоре и пытался успокоиться, но бабахавшее в грудь сердце разбивало все эти попытки.

— Морозов? — откуда-то донёсся женский строгий голос, — Поздравляю, папочка! У вас две девочки!

Матвей закрыл глаза. Дикие нервы резко сменились волной блаженства, и из-за этого крутого виража у Матвея случился взрыв тихого счастья. Он открыл глаза и посмотрел на сына.

— Ну, Матвейка, как ты назовёшь сестрёнок?

Довольный тем, что с ним держат совет, карапуз улыбнулся и важно ответил: «Зоя и Зоя!»

Матвей засмеялся, вскочил и закружил сына...

Надо сказать, в дальнейшем сестрёнками дело не ограничилось...