Бремя белого

Вадим подошел к огромному, от пола до потолка, бронированному окну своего кабинета, поднял жалюзи и уперся лбом в холодное стекло. Внизу виднелись аккуратно расчищенные дорожки, гостевая стоянка для машин, КПП со шлагбаумом и табличкой «Частная клиника «Отрада» — проезд запрещен», забор, а сразу за забором — лес, огромные ели, укрытые шапками стерильно-чистого снега. Белого, как сахарная пудра, как его, Вадима, халат…

Он вдруг заметил на рукаве крошечное серое пятнышко, попытался отскрести его ногтем, но пятно въелось в ткань и никак не оттиралось. Похоже на сперму… Мда, халатик-то он замарал.

Вадим вернулся к столу, сгреб в угол раскиданные бумаги, вытащил из коробки салфетку и протер стеклянную поверхность. Так и есть — на листке расплылось мокрое пятно. Вадим брезгливо, двумя пальцами выбросил влажный комок в корзину, достал еще салфетку, потом еще, и так до тех пор, пока не вытер стол насухо. Сел в кресло, подвинул к себе медицинскую карту и раскрыл на первой странице. Прочел в анамнезе: «нимфомания на фоне истероидной психопатии». Идиот! Куда смотрел? Теперь — все, приплыли, дальше некуда. Или он неправ, и все только начинается?

Вадим вспомнил их первую встречу две недели назад. В кабинет зашла высокая темноволосая девушка, гибкая, несмотря на широковатые плечи — изящная, улыбнулась и негромко поздоровалась. Они обменялись парой замечаний о погоде — как раз случился первый в этом году настоящий снегопад — так Вадим познакомился со своей новой пациенткой.

Кстати, пациенткой-то она как раз и не выглядела. Ни блуждающего взгляда, ни вялого, бесформенного рта с плохими зубами, ни бреда. Совершенно адекватная, ну, может, слегка своевольная девица, что, в общем-то, вполне нормально для ребенка из богатой семьи. Классический случай — из тебя растят принцессу, абсолютно ни в чем не отказывают, и ты понемногу привыкаешь к тому, что окружающий мир — волшебное зеркало твоих желаний. А потом, в один прекрасный момент, вдруг оказывается, что это не совсем так. Или совсем не так. В результате — яростный протест и какой-нибудь неожиданный финт, вроде нервного срыва или бегства из дому в теплой компании друзей-наркоманов. Судя по карте, Ирина ухитрилась собрать полный комплект: Институт Неврологии, городскую психушку, наркопритон, а не десерт — уголовное дело о соучастии в ограблении, с трудом замятое родителями. После такой биографии вариант один — частная клиника с надежной охраной. В принципе, по уровню дохода семьи, Ирине была прямая дорога в закрытый швейцарский пансионат, но осторожные швейцарцы, обжегшись, с недавних пор перестали брать из России пациентов с криминальным досье.

Так Ирина оказалась в Отраде. Сюда принимали всех, кто мог себе позволить серьезный местный прайс. Ну и естественно, родные должны были дать клинике известную свободу в выборе курса лечения и режима содержания больного. При поступлении на работу Вадима заставили наизусть выучить правила: лечащему врачу позволялось многое, включая нейролептики, изолятор и даже принудительное кормление. Но вот о регулярной половой связи с пациентом в списке не было ни слова!

Впрочем, у Ирины на этот счет имелись свои представления, и она реализовала их с напором, вполне достойным ее отчима, серьезного господина с хорошими связями и с очень эффективным подходом к решению проблем.

Но Вадим, Вадим-то, тоже мне, опытный доктор! Так легко повестись на хрипловатый голос, умные глазки и прозрачные намеки на сексуальные домогательства в семье, из-за которых бедному ребенку пришлось бежать из дому? Бежать и прибежать прямо на стол к Вадиму.

Он вновь, как наяву, ощутил запах ее живота, тепло бедер на своих щеках, давление сильных пальцев, сжимающих голову. А ведь хороша, черт возьми, ох как хороша! Был момент, когда он мог все остановить, встать, прикрикнуть на нее, отправить в палату. Но, почему-то не стал. Не смог, не захотел, какая разница? В любом случае — дал слабину. Может, из-за долгого воздержания (выходных у него в «Отраде» почти не было, а романы с коллегами администрацией крайне не одобрялись), а может, из-за начавшейся с месяц назад, после разрыва с Лидой, бессонницы. Жена напрочь отказывалась понимать, что молодому врачу грех отказываться от работы в дорогой частной клинике, пусть и без выходных, и что им двоим надо просто немножко потерпеть. Были обсуждения, потом ссоры, потом ультиматумы. А потом в жизни Вадима наступил момент, который в социальных сетях обозначают статусом «все сложно». И если днем работа еще как-то помогала забыться, то бессонные ночи выжигали ему мозг, будто соляной кислотой. А когда под утро удавалось с грехом пополам уснуть, легче не становилось. Вадима немедленно начинал мучать болезненный бред, дикая смесь из рисунков Гойи и группового порно. Проснувшись, он чувствовал себя совершенно измочаленным, будто отдежурил две смены подряд в изоляторе для буйных.

Кончилось тем, что ему пришлось подсесть на сильное снотворное, и по утрам он теперь словно выбирался из коробки, набитой ватой, с трудом, по одному отрывая от себя цепкие волокна сна. Случалось, что даже принимая первого пациента, он все еще не мог толком сказать, спит он или уже проснулся. Вадиму оставалось только удивляться, почему его коллеги и начальство до сих пор ничего не заметили. А вот Ирина мгновенно почуяла его болезненную податливость и обделенность женским обществом. Иначе как объяснить такой напор? Она была просто уверена, что у него не хватит сил сопротивляться. Что ж, рыбак рыбака, как говорится.

Если у Вадима и сохранялись какие-то иллюзии относительно спонтанности всего произошедшего, то на следующий день они полностью развеялись. Ира оказалась удивительно последовательной девушкой, точно знавшей, чего она хочет. А хотела она ослабления курса лечения и режима содержания, плюс — всяких приятных мелочей, вроде мобильного телефона, спиртного, покурить травки (у Вадима аж волосы встали дыбом! Откуда он возьмет ей траву здесь, в закрытой клинике?) и, так уж и быть, регулярных встреч с милым доктором. Насчет последнего, кстати, у Вадима создалось впечатление, что больше для того, чтобы не дать ему соскочить с крючка. Он попробовал возражать, объяснять, торговаться, наконец, просить и столкнулся с предельно жестким подходом, словно вел переговоры с серьезными людьми, которым задолжал кучу денег.

Если доктор не будет милым, объяснила Ирина, глядя ему прямо в глаза, ей придется пожаловаться администрации, а, главное, родным, которые навещают ее каждую неделю.

— И тогда — прощай, милый доктор! — девушка выразительно качнула указательным пальцем в его сторону, а потом дунула на розовый ноготок.

А чтобы окончательно закрепить свою победу над ним, спрыгнула с края стола, на котором взяла манеру сидеть во время их бесед, и уселась Вадиму на колени, одной рукой обняв его за шею, а другую запустила ему в брюки.

И снова он понадеялся, что пронесет, что он откупится от нее по мелочам. Отдал ей свой телефон, угощал виски (каждый раз до смерти боясь, что санитары или другие больные учуют запах), говорил, что работает над доставкой в Отраду хорошей травы. На неделю Ирина успокоилась, а потом выкатила новые требования: ей надо «приятный укольчик», немедленно травы (сюда, сейчас!), съездить к друзьям в Москву, надо, надо, надо…

Короче, надо бы хуже, да некуда. И, главное, времени на раздумья почти не оставалось. Послезавтра суббота, день посещений, и если он срочно не придумает, как утихомирить ненасытную дрянь, может произойти непоправимое. Абсолютно непоправимое!

Внезапно он заметил, что на селекторе мигает красная лампочка — пришел следующий пациент. Вадим нажал клавишу и прохрипел: «Заходите!»

Открылась дверь, и двое санитаров ввели в кабинет мужчину в смирительной рубашке. Тот ожесточенно мотал головой из стороны в сторону, словно пытаясь укусить себя за плечи, и пускал на белую ткань тонкую струйку розоватой слюны.

— Ну-с, и что у нас случилось? — улыбнулся Вадим мужчине, безуспешно пытаясь поймать его взгляд.

— Обострение, доктор! — ответил за того один из санитаров. — Вроде шли мы на поправку, все было хорошо, а этой ночью вдруг стали кричать, устроили драку в палате, кусались, бились головой о стену. Пришлось фиксировать.

— Обострение? — Вадим встрепенулся, словно заблудившийся грибник, который вдруг услышал шум близкой электрички. — Это интересно. Очень интересно!

Он довольно потер руки, не обращая внимания на удивленный взгляд санитара. Это — идея! Только надо все хорошенько обдумать. Без суеты, вечером, после дежурства.

У бессонницы есть плюс — она дает вам столько времени, сколько хотите, и даже чуть больше. Часам к двум ночи Вадим разработал свой план в деталях. В конце концов, он все еще лечащий врач, и его власть над Ириной, хоть и ограниченная кучей дурацких инструкций, была велика. И будет еще больше, если Ирине вдруг станет хуже. Например, от инъекции препарата, вызывающего всплеск агрессии. А уж дело врача — направить эту агрессию в нужное русло. Например, в драку с другими больными или с санитарами. Ирина и так-то вела себя с рядовым персоналом высокомерно и задиристо, а уж после соответствующей стимуляции… Она же просила «приятный укольчик»? Будет ей укольчик! А уж приятный или нет — это дело вкуса. А еще точнее — точки зрения. По Вадиму — так не только приятный, но еще и полезный. Спасительный даже. Ну, а буйной пациентке всегда можно прописать лошадиную дозу успокоительного, которая надолго отобьет у нее желание интриговать, шантажировать, да и вообще проявлять себя в чем-либо, кроме примитивной физиологии. Даже если через месяц Ирина придет в себя и вспомнит об их отношениях (что вообще — далеко не факт), кто ей поверит? Бред — он такой бред!

Оставался один аспект — моральный. Клятва Гиппократа, «не навреди» и все такое прочее.

Вадим обдумал и этот вопрос, и решил, что в его случае можно сделать исключение. В конце концов, он любил свою работу, искренне хотел помогать больным людям, и не устрани он сейчас это досадное недоразумение, психиатрии ему больше не видать. Тогда и клятва Гиппократа окажется совершенно ни к чему. Кроме того, чего скрывать, ему просто было страшно. Если верить слухам о методах Ириного отчима, Вадима запросто могли и убить. Обычное для таких людей правило: «Нет человека — нет проблемы!»

Он повертел неприятную фразу так и эдак и решил, что категорически против такого подхода. По отношению к нему, Вадиму, по крайней мере. Мысль о том, что в случае с Ириной он поступает почти так же, его не беспокоила. Тут, в некотором смысле, совсем другое дело. Она начала первая, а он просто защищает себя, пытается исправить ошибку. Чистая самооборона!

Итак, решение найдено, и завтра, если он сделает все аккуратно, неприятность, омрачавшая его жизнь последние две недели, уйдет в никуда. А, вернее, в уютные, обитые войлоком стены изолятора для буйных. Теперь надо как следует выспаться, чтобы проснуться завтра собранным, энергичным человеком, хозяином своей судьбы, который сам исправляет свои ошибки.

Вадим взял с прикроватной тумбочки блистер, выдавил на ладонь две таблетки — нет, две мало, не уснуть, надо четыре — проглотил их, запил стаканом воды и провалился в сон настолько стремительно, что даже не успел поставить воду обратно на тумбочку. Стакан выпал из его рук, со звоном упал на пол, покатился, разливая воду у кровати — Вадим ничего не слышал. Он спал.

И проснулся свежим и полным сил, словно не было бессонной ночи и двойной дозы убойного снотворного. На завтраке Вадим подошел к столику главврача и, пожаловавшись на головную боль, попросил разрешения перенести прием тех пациентов, которые не вызывают у него беспокойства, на завтра. Нет, безусловно, тяжелых он примет. И важных, конечно, тоже. Речь не идет о больничном, ни в коем случае! Ему просто надо слегка собраться и прийти в себя. Завтра он будет ОК. Непременно!

Получив разрешающий кивок шефа, Вадим нехотя поковырялся в тарелке, изображая плохой аппетит, а затем побрел к себе в кабинет.

Едва двери кабинета закрылись, темп его движений кардинально ускорился. Так, сперва позвонить старшей сестре и перенести осмотр Ирины на вечер, после дневного сна. Пусть подергается, сговорчивей будет. Готово! Теперь — «укольчик». Все должно быть сделано очень аккуратно. Чтобы сначала — приятно, а потом — бам! Вадим взял с полки толстенный фармацевтический справочник, полистал его, включил компьютер и залез в Интернет, снова уткнулся в книгу. В его личном распоряжении не так-то много медикаментов, а заказывать состав в больничной аптеке нечего было и думать. Проблема? Черта с два! Хорошее образование и светлый ум помогут в любой ситуации!

Через пару часов коктейль для Иры был готов, оставалось только определиться с дозой. Эх, опробовать бы… на кроликах. Хоть бы и на том вчерашнем дядьке с обострением. К сожалению, этот вариант отпадал. В принципе, Вадим был готов вколоть получившееся даже себе, но — время, время. Ладно, Ирина девушка крупная, крепкая, передозировку выдержит легко, а второго шанса у него не будет. Уж если решать вопрос — так до конца! Вадим на секунду замер, парализованный холодом этой фразы, словно у него внезапно кончились силы жить, но потом собрался и продолжил разливать состав по флаконам. Решил — делай! А рефлексировать будешь потом. Если это «потом» вообще настанет.

К обеду Вадим закончил приготовления и после тихого часа уже ожидал Ирину в своем кабинете, спокойный и собранный, как и подобает профессиональному врачу.

— Привет, котик! Соскучилась, — Ирина запорхнула в кабинет, блеснув загорелыми коленями в разрезе халата, и даже не потрудившись прикрыть за собой дверь. — Принес травки своей девочке?

— Совсем рехнулась! А вдруг кто услышит? — подумал Вадим, бросаясь к двери. — Вовремя я… Главное, чтоб не поздно!

И лишь когда замок щелкнул, он повернулся к ней и широко улыбнулся:

— Здравствуй, Ира. Нет, травы пока не достал.

— Ты что, охренел? — ее игривое настроение мгновенно улетучилось. — Да я тебя…

— Погоди, не кипятись! Смотри, — он достал пузырек из кармана халата. — Ты просила укольчик? Вот!

Ирина подошла к нему, взяла пузырек, повертела в пальцах. Лицо у нее вдруг стало настороженным:

— Что за хрень?

— Морфины, — уверенно ответил он. — Не сомневайся, тебе понравится. Или я не доктор? Ты укол сама сделаешь, или мне помочь?

— Помоги, — Ирина кивнула и протянула ему флакон. — Себе.

— В смысле? — Вадим недоуменно посмотрел на нее.

— В смысле, я не дура, чтоб всякую дрянь себе колоть! Сперва сам вштырь. А то, может, ты отравить меня хочешь?

— Ты с ума сошла? — возмутился он. — Я же врач!

— Не знаю я, какой ты врач, — криво усмехнулась Ирина. — Ёбырь ты так себе, торопливый. А врач — не знаю. Может ты и тут поторопился? Короче, после тебя!

Раскрасневшись, слабо соображая, что делает, Вадим закатал рукав халата, наполнил шприц, несколько раз разжал и сжал кулак и воткнул иглу в проступившую вену.

— Как Пастер! — пронеслось в голове. — Привил себе чуму. Врачебный подвиг. Ради жизни людей!

Он вытащил шприц. На кончике иглы повисла мутно-розовая капля жидкости, смешанной с кровью. Начинала кружиться голова…

Ничего, с ним все будет в порядке! Когнитивный метод в психиатрии еще никто не отменял. Если он осознает свои симптомы, значит может с ними бороться. Ничего!

— Ну как? — Ирина подошла к нему совсем близко, с расстояния сантиметров в двадцать внимательно изучая его лицо. Оба глаза у нее слились в один, огромный и черный, словно полынья в январском льду.

— Хорошо! — одними губами прошептал он и затаил дыхание от ужаса.

— Дай сюда! — Ирина вырвала у него шприц и завозилась где-то внизу.

Но Вадим уже не мог смотреть ни на что, кроме круга темной воды с клубящимся над ним паром и редкими снежинками, без следа таящими в темноте. Вот и он — одна из снежинок — танцуя, летит к блестящей гладкой поверхности, касается ее и погружается во мрак.

И вскрикивает, ослепленный пронзительным белым светом!

— Глаза открыть! — раздается у него над ухом резкий неприятный голос с каким-то прибалтийским акцентом. — Если ярко, можно щуриться, но совсем закрывать запрещено! Идти вперед! Не оборачиваться! Слушать инструктаж!

Вадим получает чувствительный тычок между лопаток и машинально делает шаг вперед. Замирает и немедленно получает еще один удар.

— Идти вперед! На свой объект! Шагом марш! — не унимается голос.

Вадим медленно плетется, постепенно привыкая к яркому свету. Когда надо повернуть, невидимый конвоир командует, для верности толкая его в правое или левое плечо. Вокруг — что-то вроде огромной шахматной доски, клетки которой разделены узкими тропинками. Впрочем, все это только на первый взгляд похоже на шахматы. Клетки не черные и белые, как на обыкновенной доске, а грязно-серые, с красными подтеками. И вместо фигур — живые люди. Некоторые монотонно бродят по своим клеткам, согнувшись в три погибели, и трут грязно-серую поверхность ладонями, другие ползают на четвереньках и лижут пол красными языками. А третьи, в которых Вадим сразу определяет свой контингент в период обострения, просто катаются по полу, визжат, колотят сбитыми кулаками, оставляя вокруг себя бурые пятна крови. На этих, последних, смотреть совсем неприятно, и Вадим отводит взгляд.

— Стоять! Тут! — удар невидимой дубинки по ногам.

Вадим резко останавливается, чуть не падает на колени. Перед ним — абсолютно белый квадрат.

— Очистить! — командует конвоир.

— Но там же чисто? — Вадим оглядывает свою клетку. Она просто стерильна по сравнению с соседними.

— Смотреть! Лучше! Там, в середине — грязь!

Вадим прищуривается и видит в центре белой поверхности маленькое серое пятнышко, размером с ладонь, не больше.

— Ладно, — кивает он, — не вопрос. А когда очищу, что делать дальше?

— Очистишь — свободен! Выполнять! — лает голос, Вадим делает шаг вперед, на клетку и вдруг ощущает, что за его спиной больше никого нет. Он оборачивается, пытается вернутся на тропинку — бесполезно. Клетку окружает невидимая, но прочная, как бронированное окно его кабинета, стена.

— Понятненько, лечебно-принудительный труд, — усмехается он. — Знакомое дело. Вот откуда это в советской психиатрии! А то «того света — нет», «ада — нет», чего ни спросишь — ничего нет. А методы — есть!

— Ладно, на прием к главврачу, похоже, сегодня не допросишься. Значит, надо работать, — Вадим, не торопясь, идет к серому пятнышку. — Фигня вопрос, за полчаса управлюсь. Жалко — тряпки нет, или щетки какой-нибудь. Ну, да это так и задумано, похоже. Ладно, платком ототру.

Он садится на корточки, достает из заднего кармана брюк платок, плюет на него и аккуратно протирает пятно.

Черт! Похоже, он прикусил язык, пока его сюда гнали. Или десна кровоточит. К серому пятнышку на полу добавилась розовая полоса. Вадим коротко ругается, запихивает испачканный платок обратно в карман, пытается оттереть пятно ладонью — выходит только хуже. Кровь смешивается с грязью, приобретая тот самый бурый цвет, который он видел в других клетках. Ненароком он оглядывается назад и леденеет: от границы клетки к нему ведет цепочка грязных следов. Его следов! Оцепенение сменяется паникой, Вадим начинает крутиться на месте, пытаясь достать следы ладонями, теряет равновесие, падает, опять встает. Серое пятно посреди клетки растет на глазах, все больше напоминая спрута с сотней щупалец и с Вадимом в самом центре! Он кричит, кричит и… просыпается от звука собственного голоса.

Вокруг абсолютно темно, как бывает только ранним зимним утром. Вадим осторожно спускает ноги с кровати и вздрагивает — на полу мокро. Шарит ступнями, нащупывая сухое место, натыкается на упавший стакан, водой из которого этой ночью запивал таблетки. ЭТОЙ ночью? Перед глазами еще стоят черные глаза Ирины, шахматная доска, визжащее существо в соседней клетке…

Вадим некоторое время сидит на кровати, качая головой. Потом, как-то криво усмехнувшись, встает и начинает одеваться. Надев джинсы и свитер, подходит к тумбочке, где у него все еще стоит Лидин портрет и берет его в руки. Осторожно гладит фотографию кончиками пальцев, а потом кладет ее на тумбочку лицом вниз.

Через полчаса он прошел КПП, кивнув притоптывающему на морозе охраннику у шлагбаума. Тот удивленно посмотрел на легко одетого доктора, но Вадим показал на поворот и объяснил, что там ждет машина. Убедившись, что с КПП его больше не видно, Вадим сошел с дороги и углубился в лес, огибая сереющие в предрассветных сумерках стволы елей и роняя на себя лавины снега с потревоженных ветвей. Сначала было холодно, но потом мороз перестал его беспокоить. Не то, чтобы прошел, просто стал несущественным на фоне все усиливающегося желания лечь и уснуть. В самом деле, он так давно не отдыхал!

Еще через час, когда рассвело, Вадим вышел к заснеженному полю, по которому мела злая январская поземка, и пошел вперед, постепенно превращаясь в черную точку на конце длинной цепочки следов. В центре поля точка замерла, перестала двигаться, а потом и вообще исчезла, заметенная снегом.

И гигантский квадрат вновь стал белым, как прежде. И чистым.

…………………………………………….

На следующий день:

— Прикинь, он ко мне приставал! Заставлял делать всякие глупости!

— Ирина, перестань молоть чушь! Тебя послушать, все к тебе пристают.

— А что, не все? А, папик?

— Давай не будем снова, а? Я тебе сто раз уже все объяснял. Это была ошибка, и я о ней сожалею… И не называй меня этим дурацким словом! Неужели я не заслужил просто «папа»?

— Ладно, ладно, папа… Карло. Фиг с ним, с этим доктором. Он, вообще-то, милый — с ним хоть не скучно. Хочешь, познакомлю вас? Он тебя так боится, аж жуть. Ты у меня страшный-престрашный!

— Познакомь, с лечащим врачом поговорить обязательно надо.

— Ага, в другой раз. Выходной у него, вроде…

Конец.