БЕЛОГОРКА. Седьмой рассказ.

Ночь без ночи. Рыжик, ты только держись, пожалуйста.

За утренним чаем папа и Валя попробовали уговорить меня покинуть Белогорку и уехать с ними в городской дом, вернуться к городскому существованию. Но я спокойно показала им, как играют на утреннем морозе грани алмаза моего желания остаться в деревне до конца ( и не важно, до чьего конца — отпуска или меня). Папа малость рассердился, предчувствуя нагоняй от Нины Алексеевны, моей мамы. Валя с улыбочкой давнего сообщника заявила, что всегда знала, что её старшая сестра «совсем ку-ку» и нуждается в экстренной психиатрической медицинской помощи (падение сосульки на кумпол сестрёнка тоже посчитала подходящим альтернативным средством для излечения).

…Когда они уже собрались, мне захотелось их проводить. Хотя бы до Храма.

И вот трое лыжников, не считая вредную таксу дяди Андрея, которая тоже захотела стать участником экспедиции, не спеша пробираются сквозь густой морозный день, задевая солнечные ноты, живущие в воздухе, словно бы записанные на пяти линиях невидимого нотного стана. Вместе с солнечными звуками в густом воздухе висят и не падают золотые снежные пылинки.

Мороз усиливается. Дышать всё труднее. Но под курткой, в результате активного движения, уже образовался тёплый микроклимат. Мышцы разогрелись, кровь бежит свободно и резво.

А в Природе, наоборот, — статика.

Ветер спит в пустых гнёздах грачей, изредка давая о себе знать лёгким покачиванием древесных верхушек.

… Мягкое шуршание лыж по снежной глади… Скрипящий резкий звук уколов лыжных палок…

Мы добрались до Храма.

— Лиль, ешь нормально. Ты за эту неделю похудела. Я вот скажу матери...

— Да, Уш, не ленись готовить. Чтобы и завтрак, и обед с ужином у тебя были. Мы тебе столько всего привезли.

— Дочь, пойми, здесь силы нужны...

Спасибо, мои родные, за заботу! Если б я умела обниматься, я бы вас обняла...

… Стоим вдвоём с Храмом, смотрим в спины лыжников. Золотые пылинки покалывают щёки.

Солнце в зимнем зените.

Из Храма иногда доносятся звуки. Но это не потусторонние силы, как думают некоторые люди. Это кирпичи отрываются от кладки и падают. Храм разрушается. Он спит, а Природа тихо обращает его в свою веру. Через некоторое время на месте Храма будут деревья и трава. А я буду рассказывать о нём своим правнукам, занимающимся киберспортом в свободное от посещения лунной школы время...

Смотрю на Храм. Какой же он красивый! Какая завораживающая, высокая архитектура! Сейчас даже в больших городах подобных не строят. А ведь он был построен в 1905 году для небольшого села… Да, значит, было время, когда зодчие считали своим долгом создавать красоту, где бы ей не предстояло жить после рождения, время, когда зодчий не мог позволить себе штамповать однотипные постройки. Было время...

… Наш Храм почему-то имеет в регионе "славу" аномального места. Люди приезжают к нему, снимают видео. Никаких доказательств аномальной активности они, при этом, естественно, не находят, но, чтобы их видео смотрели, готовы приукрашивать и лгать, выдавать простые обычные вещи и явления за происки потустороннего мира. Такие люди выдают звуки падающих кирпичей за звуки призраков; крики филина и неясыти — за женский смех в ночи. Кстати, в самом Храме и вообще в деревне уютно себя чувствуют, а потому и обитают во множестве совы, филины и неясыть.

Летом, в синих звёздных сумерках я часто видела сов. Они сидели на осинах и вётлах за дальним огородом, где у нас росла картошка. В темноте птицы казались мне людьми в светлых накидках, в плотных капюшонах, миниатюрными людьми с круглыми бледными большеглазыми лицами...

… Перед сном я всегда проверяю дверь сеней и дверь в жилую часть дома на закрытие. Обычно, это действо не сопровождается чем-то необычным.

Но именно сегодня, на старте второй недели моей свободы, в старую хлипкую ободранную дверь сеней… постучали, точнее, — поскреблись.

(Дальнейшее основано на реальных событиях. Правда, помогала не собаке, а кошке)

Царапанье двери сопроводилось женским плачем: собака или ещё кто-то (я пока не знала, кто) скулила и плакала до рёва, явно в мучениях. Под моей дверью страдало живое существо. Ну же, Лиля, давай, соображай! … Ты боишься? Хорош! Открой дверь и посмотри.

Открываю дверь. Предзрением фиксирую осветившуюся на секунду светом из сеней убегающую тень большого пса непонятного тёмного цвета. Опускаю взгляд, и вижу на пороге рыжую полупушистую собаку средних размеров. Фиксирую её неестественно большой живот и набухшие соски, фиксирую слабо виляющий длинношёрстный хвост и морду без слюнотечения (значит, бешенства нет, хорошо). Фиксирую, и на этом моменте сердце моё само заскулило, большое мокрое пятно под собакой.

Она смотрит на меня слезами. «Я пришла к тебе с доверием, человек. У меня крайний случай. Помоги мне.» — ясно читаю я по собачьим глазам.

Лиля, не видишь, что ли?! Она пришла к тебе, чтобы ты помогла ей ощениться. Видимо, появились трудности, иначе не пришла бы. Ну же, что ты опять зависла?!

Отступаю в сени.

— Проходи, Рыжик.

Собака задрожала, с усилием встала на лапы и медленно-медленно поплелась следом за мной.

Я расположила роженицу на полу, возле голландки, разложив для неё чей-то старый ватник. Рыжик мучилась схватками. По всей видимости, уже давно. Она страдала от боли. Она постоянно становилась в позу и напрягалась. То и дело меняла позу. Плакала, скулила беспрестанно… У неё не получалось ощениться. Моя интуиция и внешний вид Рыжика подсказывали мне, что роды у собачки были первыми.

Заметив, что нос, рот, зубы и язык Рыжика сухие, я дала ей попить тёплой кипячёной воды. После этого собака немного расслабилась и легла на бок. Я присела рядом и, повинуясь интуиции, принялась осторожно гладить беременный живот: сверху-вниз, сверху-вниз, — и так минут десять.

Спустя ещё десять минут на встречу к нам прибыл первый щенок. Он был мокрый и как бы обёрнутый плёнкой, а ещё у него моталась пуповина. И Он НЕ ДЫШАЛ. Я стояла и смотрела, то на щенка, то на его мать. А Рыжик с равнодушным видом смотрела в окошко. Я почувствовала прилив паники и страха за жизнь щенка. А пока я паниковала и боялась, Рыжик, как оказалось, будучи нисколько не отстранённой, добросовестно внимала заложенной в ней древней информации предков, считывала её, чтобы воспользоваться в качестве инструкции к действию. Закончив считывание, Рыжик спокойно разгрызла плёнку, отгрызла пуповину и принялась вылизывать щеночка, разбудив тем самым его дыхание и жизнь в нём.

Не упоминая другие подробности процесса, сообщу лишь о том, что в течение трёх ночных часов Рыжик ощенилась ещё тремя щенками.

Рыжик всех их правильно приняла, вылизала и, после окончания родов, разложила вдоль своего живота, чтобы слепыши могли начать питаться её молоком.

Моё напряжение спАло, и я уснула, сидя на старой низкой табуреточке, под аппетитное и некультурно-громкое чмоканье щенков, с довольной мордой их мамки перед глазами.

Было четыре часа утра.

Проснулась я также под аккомпанемент милого чмоканья и недовольного ворчания того щенка, кого другие пытались отстранить от источника маминого молока.

Перед тем, как уйти на телефонные переговоры с мамой, я накормила Рыжика тушёнкой и оставила ей в старой маленькой кастрюльке тёплой воды. Кормящей маме надо хорошо кушать и постоянно пополнять баланс жидкости.

У крыльца меня поджидал большой пёс тёмно-серой масти. Видимо, — переживающий молодой отец. Я сказала ему, что роды прошли благополучно, все живы-здоровы, и поздравила его с четырьмя детишками. Тёмный в ответ фыркнул и неспешно побежал прочь (наверное, праздновать с друзьями)…

Куда же я без Андрея Витальевича?

Специально зашла к нему, рассказала о прошедшей ночи и попросила найти просторный ящик или коробку, чтобы достойно расположить молодую маму с ребятками-щенятками.

Днём Андрей Витальевич пришёл ко мне, принёс большой деревянный ящик, который он только что сам смастерил, и долго оставался у меня, любуясь на Рыжика и её щенков.