БЕЛОГОРКА ОСЕНЬ пятый рассказ

День этот не вспомню. Что, кто, кем я была этим днём? Не помню ничего до вечера. Природы, погоды не помню, не видела их, лишь где-то слышала о них от ветра, когда выходила на улицу, в очередной раз набрать в плотине новой воды для мытья. Мытья ВСЕГО. Папа загадал отдраить дом, подготовить постели, приготовить пищи на два обеда, про запас, чтобы при гостьях не шуметь и не метаться по этому вопросу.

Срединным вечером я закончила. Постели! Я знаю, они есть. Свою я с собой привезла. Дополнительные надо было искать в бабушкиных запасах. Открыла древний шифоньер. Старое зеркало, старая маслянистая на ощупь дверца, запах старой фанеры и дерева, вкусный запах стирки, выгнувшиеся гамаками полки с искомыми тканевыми стопочками. Очень хочу отвлечься, отыскать бабушкины платья и платки, найти знакомые рисунки наволочек и простыней, из каникульного детства, и, тем, остановить ходики, забыться, отпустить ся, испарить ся, выгрузиться. Но какая-то из сестёр отменила мои желания. …Куда ж они дели старые материи?! А бабушкины платья — куда?! Я помню их, платья и платки, рисунки на них так мне нравились, такие необыкновенные и скромные. Ух, Валька, кажись, это твоих тощих рук дело! Ну, всё ж спасибо тебе за милые стопочки чистых гладких современных постельных принадлежностей.

До ужина хочу побыть у вётел. Выхожу.

Вечер дозрел до цвета слив. Как сливы, он тёплый и мягкий, ароматный. Мимо меня проходит ветер, немного больше, чем достаточно надушенный осенним аэро высыхающих листьев и травы.

Ещё через немного вечер покажет ся чёрной смородиной. А пока есть ш…

Взрыв. Я дёрнулась. Мурашки и топот проспавшего сердца.

Бензиновые оттенки фейерверка закидали небо над горой каплянистыми пятнистыми ляпами. Даль и близь низко и высоко залаяла. С горы покатились мужские крики и смех. Не доискиваясь причин, я быстро вернулась к дому. Тревога уже дотянулась и ласкала мой затылок. Вздрогнула, когда мужской голос позвал моё имя.

Сопение с одышкой вперемес вокруг моих ног успокоило меня на миг раньше, чем я узнала голос Андрея Витальевича. Вслед за таксо Гансом отшельник подошёл ко мне и сразу объяснил, что у Храма веселится компания молодых ребят, прибывших сегодня, видимо, на поиски потустороннего мира в наших краях.

— Они не поняли пока, что сами потусторонний мир привезли к нам, — пробурчала я.

Андрей Витальевич позвал к себе на чай (из самовара!) и медовый пирог. От такого нормальный человек не откажется.

До одиннадцати просидели с ним за степенным разговором о Храме, о молодости, о музыке, о мёде. Дядя Андрей, оказывается, не такой сурьёзный, каким виделся: взял и включил на старинном проигрывателе на старинной пластинке песню Леонида Утёсова «У самовара я и моя Маша». Поулыбались, попивая чай, смешно отражаясь в боках старинного самовара…

"Победить врага, не вручая ему ни одной своей жизни. Можно. Безразличием и полным игнорированием. Докажу. Вот он гад-Гитлер. Одно чмо закружило вокруг себя катастрофу человечества. К нему подтянулись другие гады, серое кардинальё, захотевшее руками одного ч-рта разворовать мир, поживиться миром. Почему им это чуть было не удалось? Потому что у них были люди, ресурсы и средства. Если бы вся планета людей сразу раскусила их и решила прекратить их полёт падальщиков! Что бы произошло? Вот что. Да, у этих падальщиков есть деньги. Но. Уйди с их армий и заводов люди, перестань они добывать для падальщиков ресурсы, природные ископаемые, перестань они изготавливать для падальщиков оружие… Что бы падальщики смогли сделать против Мира со своими бумажечками? Их бы заточили в тюрьму и забыли бы про них. Победа над ними была бы не солёной."

— Лиля, может, ты и права. Но… ты не час живёшь здесь, ты уже всё сама понимаешь. Спокойной ночи, тебе завтра папу встречать, — дядя Андрей закрыл за мной двери сеней.

Перед отправлением в Астралию думаю, как всегда, не о том. Я представить пытаюсь потустороннюю жизнь супер-героини боевиков-комиксов. Где она шьётся, откуда берёт свои обтекаемые тело костюмы? Что она делает, когда во время подвигов или перед ними, после них, чувствует недомогание? К примеру, едет она на супер-мотоцикле на встречу со Злом, и разбаливается у неё голова. Она паркуется у первой аптеки, заходит в неё вся такая во все оружии, костюм при движении до неловкости поскрипывает (я знаю о чём говорю, у меня есть прорезиненные обтягивающие брюки), — заходит она, а там бабушки в очереди у кассы, смотрят на неё, а она им что может сказать в ответ:

— Спокойно, дамы, я — свой.

А тут ещё подростки на улице начинают фотографировать супер-мотоцикл, чуть не садятся на него. Как их грамотно попросить не делать этого и, не причинив вреда, изъять компрометирующие кадры из их средств связи?

А когда героиня кушает, принадлежит себе, нежась в ванной? Имеет ли она свой угол? Занимается ли уборкой этого угла, ходит ли в магазины? Есть ли у неё нормальное человеческое общение, с родными, друзьями? Я бы зауважала того режиссёра и того сценариста, которые показали бы нам две жизни героя: одну героическую, а другую — реальную, натуральную (рабочие будни СуперКларка не считаются). Надо показать жизнь как есть, без киношного налёта. Как есть, пожалуйста!

Я мечтаю увидеть, узнать, испробовать инореальную жизнь. Сейчас моё сознание носит в себе только образы Земли и видимых звёзд на чёрном. Моё сознание ограничено данными образами. Я могу мечтать о других реальностях, представляя их лишь в виде видоизменённых родных мне образов. А вот бы увидеть то, что человек никогда не мог себе представить, чего в его жизнях не встречалось, чего нет даже в тайнах нашей Природы, нет в сказках. Совсем неизведанное, новое и дикое для нас, вот бы почувствовать! Интересно, придётся ли ради этого менять работу органов чувств и работу сознания, нервов?

Я бы хотела описать родную реальность, используя в качестве сравнений те новые сущности, что удастся узнать...

Спать. Завтра (сегодня) ответственный и необычный день.

Я читала на кухне. Окно намеренно открыла, чтобы услышать машину. И хоть папа крадётся на нашем танке со скоростью один километр в час (быстрее в белогорских краях не получится), я разобрала среди воробьиного чириканья и ветра ворчание уставшей Нивы. Глянула на ходики — начало первого. День солнечный, свежий, ветреный, летолюбивый. У меня готов обед и чай. Должно быть ВСЁ ХОРОШО. Волнуюсь, как дурочка. Выхожу встречать.

Папа ничего не рассказал мне о гостьях.

Папа вышел из машины, махнул рукой Привет, лицо натуженно-радостное. Пока он доставал из багажника коляску, по полупрямому наклону похожую на каталку, из задней двери появилась высокая тощая женщина и обошла машину с другой стороны. Я приблизилась к ним и со всеми поздоровалась. Папа вытащил из багажника вместительную сумку и отдал её мне. Ещё одну сумку он кинул себе на плечо. Я повернула к дому, чувствуя, что будет не тактично стоять и дожидаться ту, которая осталась на заднем сиденье. Краем глаза я увидела, как женщина открыла дверь, и наружу показались худенькие ноги в белых кроссовках с оранжевой, оттенка вырвиглаз, подошвой.

… Папа с сумкой и средством передвижения, суетливо и неловко, первым вошёл в сени.

— Иван Егорович, оставьте нашу колясочку прямо здесь, не заводите в дом, — хорошим красивым голосом попросила женщина. Она следовала за папой, держа на руках невесомую девушку или девочку, пока было не понятно: лицом худышка уткнулась в мамину подмышку.

Пока женщина укладывала дочку на подготовленный мною накануне диван, папа представил нас:

— Лиля, это Надежда Леонидовна и её дочка Лана. Надежда Леонидовна, это Лиля.

— Бодрствующая кома. Сейчас доченька отдыхает.

Вместо ответа с вытянутой улыбкой тихо сказала Надежда Леонидовна.

— Лилечка, где у тебя холодильник?

Я провела женщину в сени. Она стала доставать из своей сумки кучу пластиковых контейнеров с чем-то жидким и чем-то пюреобразным и загружать ими полочки холодильника.

— Специальная еда для Ланы, — словно оправдываясь, пояснила Надежда Леонидовна.

За обедом она рассказывала нам с папой:

— Год назад это у нас началось, внезапно. Наши доктора не могут назвать точную причину… этого… Бодрствующая кома — это, как будто бы человек просыпается из комы, такое полуживое состояние. Лана моя может спать и просыпаться, может жевать и глотать, открывает ротик, если я подношу к её губам ложку с едой...

— Надя, ты ешь, ешь, — вклинился папа.

— Спасибо, Иван Егорович. Лана… Ланочка может… реагировать на прикосновения. Она не говорит, и, как заверяют врачи, не слышит, не видит и не осознаёт действительность. Но мне трудно в это до конца поверить. Когда я с ней разговариваю, она иногда поворачивает голову и смотрит, смотрит… на меня.

— Надя, не плачь. Лиля, налей чаю.

Чай чуть успокоил Надежду Леонидовну. Но она хотела продолжать рассказывать, словно стремилась объяснить этот излом не нам, а себе.

— Врачи не прогнозируют пробуждение, не дают надеяться. Но я надеюсь. Люди с таким диагнозом иногда просыпаются. Редко. Пятьдесят процентов надежды есть на выход из этого состояния. За границей, в некоторых странах, даже предлагают родственникам… предлагают...

— Мы поняли, — выручил папа.

— Но… Она смотрит на мир, на меня и словно говорит мне: "Мама, ты ведь не бросишь меня, не убьёшь? Не причинишь мне боль? Я...(Надежда Леонидовна заплакала и встала из-за стола) проснусь.

Она села возле дочери и стала смотреть на её спящее личико. Открыла ещё одну сумку и выложила на тумбочку горку лекарств.

— Это стимулянты? — спросила я, садясь рядом с женщиной.

— Да, Лилечка. Спасибо тебе и Вам, Иван Егорович. Я уж и не знаю, куда податься, куда стучаться… Всё пробую с Ланочкой, все терапии… Пока без толку. Вот напросились к вам, приехали к вам… оживать...

Я досидела до пробуждения Ланы. Она открыла глаза, и взгляд её поплыл по комнате, погладил маму, меня, снова маму и уплыл дальше. На лице девушки не читались эмоции.

Надежда Леонидовна начала ухаживать за ней, давать таблетки, кормить. Я собрала использованную посуду и ушла к плотине.

К вечеру вывезли Лану во двор. Прибежала поужинать Рыжик. Увидела коляску, понюхала её — фыркнула. Тыкнулась носом в свисающую руку Ланы — тихонечко зарычала. Я всё смотрела на Лану. Всё время. Про себя просила её очнуться, прийти к маме, к нам; здесь войти в реальность, в не реальной деревне Белогорка. Очень мне хотелось, чтобы именно здесь и сейчас проснулась эта девушка! Из какой Местности она сейчас пытается выбраться? А, может, и не пытается.

Хватит мечтать отдельно от Жизни. В реальности есть огромность нереального.