Girl из Гольяново

Сорокин был недоволен. Отпуск подходил к концу, а он провёл его как нельзя слабо. А всё этот мерзкий дефолт!

Сначала на работе задерживали отпускные, потом катастрофически подешевел рубль. И не на сколько-нибудь, а в шесть раз. Все планы на отпуск летели в тартарары. Прощай морское побережье, прощай пляжи и галька!

Пётр со стремительностью лисы бросился по магазинам, вложить дешевеющие на глазах рубли хоть во что-то: в продукты, одежду, книги. Холодильник оказался доверху набит консервами, в платяном шкафу появился трёхсотдолларовый костюм, на полках разместились ещё не успевшие подорожать книги. Он опомнился. Доллар на время пошатнулся, и за него опять давали 9-12 рублей.

«Ну, ничего страшного, — успокаивал себя Сорокин. – Еду потихонечку съем, а костюм на мне сидит отлично, пригодится».

Сентябрь в Москве стоял тёплый и Петя то катался по паркам на велосипеде, то наведывался в ближайший бар, где и засиживался допоздна в компании случайных знакомых.

Однако всё быстро омрачилось проблемой денег, так сильно он потратился на все эти запасы и прочее. Так что вскоре и бар стал для него не по карману.

В один из тёплых вечеров сентября Петя не придумал ничего лучше, как побродить по центру города. Его почему-то тянуло к Садовому кольцу и бульварам.

Троллейбус медленно довёз его до Триумфальной площади.

Это было ещё время беспечных ночных бабочек и повсюду вдоль тротуаров виднелись их оживлённые стайки, осаждавшие блестящие иномарки.

Петя свернул на Тверскую. Он ещё не привык к новому напору и легкомыслию, захлестнувшему центр. У «Карусели» вслед ему забибикал потрёпаный «Москвич».

— Девчонку хочешь? – предлагала небритая личность с места водителя.

Сорокин пожал плечами и пошёл дальше. Нечёсаная личность криво усмехнулась.

Разглядывая витрины, Пётр незаметно дошёл до Манежной. На лавочках возле фонарей студенты бренчали на гитарах, распевая популярные песни. Он присел неподалёку и залюбовался на освещённый прожекторами ночной Кремль. Рубиновые звёзды парили в вышине, завершая стройные шатры башен. Узкие окна Арсенала, словно подмигивали, предлагая забыться. Сорокин задремал.

Очнулся Пётр, когда толпа студентов уже начала расходиться. Он вскочил и последовал за ними. Двери входа в метро были закрыты. Часы на столбе показывали четверть второго. Толпа побрела своей дорогой, всё также напевая. Он остался один. Ощупал карманы, выгреб из них, всё, что имелось: денег на такси не было.

Рядом с памятником Карлу Марксу клиенты на машинах разбирали последних жриц платной любви.

Пётр оглянулся. За ним, семеня туфлями на шпильках, торопилась какая-то девица.

Из рассказа Сорокина об этом странном знакомстве:

«Инга Лоншакова. В Гольяново, с её слов, находилась в психбольнице, откуда сбежала погулять. До этого обитала в общаге в Новомосковске. На запад России прибыла два года назад из Комсомольска-на-Амуре.

(«А откуда ты знаешь проспект Первостроителей?»

«Я там служил»)

35 лет. В свитере, без лифчика. В новых туфлях на высоких каблуках, которые ей сильно жали. Не свои?

В этот день была с кем-то в гостиничном номере, в душе. Этот мужчина её там мыл, и ей понравилось.

При проверке документов, на Сретенке, сказала ментам, что беременна, и у неё токсикоз, они от неё отстали.

Часто заходила в подворотни, якобы пописать, а сама, наверное, глотала какие-то таблетки. В сумке-пакете была куча таблеток.

Шли от Охотного ряда через Лубянку, Сретенку, Сухаревку, Красные ворота, Каланчёвку.

У Красных ворот сказала: «Как хорошо быть женщиной! Можно совершить чудо – родить ребёнка. А можно и найти приключений на свою ж…у».

На Ленинградском вокзале сели в электричку. В вагоне прижалась: «Не бойся, я к тебе не клеюсь».

Вышли на третьей остановке. В темноте, в кустах надела лифчик. Звонила из телефона-автомата. Кому, зачем?

Уехала недовольная на троллейбусе. Спросила: «Куда идёт?»

«До Садового кольца».

Я её с собой не звал. И даже не знал, где находится это самое Гольяново. Просто нужно было идти на электричку, другого транспорта не было. А она шла рядом».