"10 зелёных бутылок". Глава 2.

ГЛАВА 2.

Вот уже несколько дней в городе шла активная деятельность. Три кандидата в мэры рьяно принялись реализовывать свои проекты и завоёвывать расположение жителей. Политические интрижки временно поутихли, но без грязи, конечно, не обходилось. В газете постоянно мелькали обширные статьи, активно поливавшие отбросами Джона и Курта. Про первого написали, будто он вечерами развлекается в нелицеприятных заведениях в обществе не отягощённых моралью и этикой девиц. О втором сообщалось, что он ворует деньги из городского бюджета. Какими путями — непонятно. Но Шарли оставался пока кристально чист и незапятнан. Конечно, Джефф всеми силами пытался умаслить его, чтобы дела его редакции пошли в гору. И ему это пока вполне удавалось. Тираж издания был расширен, а качество печати и бумаги улучшено. Однако грязные сплетни так и оставались грязными сплетнями. От оболочки содержание не меняется.

— Странно, что её вообще кто-то читает, — заметила Иман, играя с собакой.

Вислоухая дворняга радостно скакала по двору, убегая от хозяйки, пытающейся отнять у неё истрёпанную газету. Такая у них была игра.

— Тут одно из двух: либо людям скучно, либо они слишком глупы, что иногда является одним и тем же, — заметил я, глядя, как на другой стороне улицы Майк перетаскивает книги из кузова грузовика в магазин.

В городе появился очередной клоун. Щуплый, взлохмаченный, очкастый, но крайне деятельный молодой человек по имени Жан. Он тоже, как оказалось, решил бороться за «место под солнцем», то есть за большим деревянным столом в кабинете мэра города. Никто Жана всерьёз не воспринял, но тот и не думал сдаваться. Он развил бурную деятельность, подключив к этому группу каких-то своих ребят. Шут его знает, как ему удалось их сагитировать на реализацию своего проекта, ведь особого расположения у жителей Жан не завоевал. Он даже не был похож на кандидата в мэры. Если Джон, Шарли и Курт разъезжали по улицам на личных автомобилях с импровизированными мигалками, то Жан колесил на старом, но добротном мотоцикле. Если эти трое носили костюмы-тройки, пошитые в ателье, то Жан разгуливал в обычном джинсовом комбинезоне и рубашке.

Чем занимался этот парень, носящий на носу толстые линзы, я толком не знал. Вообще о нём было мало что известно. Наверное, поэтому его не принимали всерьёз.

Однако…в тихом омуте, как говорится, черти водятся. Этот нескладный паренёк сумел поставить на уши весь город и заставить избирателей забыть о других кандидатурах. А дело вот в чём…Жан вместе со своей группой сумел обнаружить буквально в двух шагах от городка богатейшие золотоносные участки. Казалось бы, невероятно, но теперь большая часть горожан встала на сторону Жана. Началась добыча золота, начались новые интриги. Теперь уже их плели Шарли, Джон и Курт. Верно говорят, ничто не сближает трёх людей так, как попытка облить грязью четвёртого. После появления Жана эта троица стала просто неразлучна. Их постоянно видели в пабе, где они, забившись в тёмный угол, словно шпионы или мафия тридцатых годов, шептались о том, как перетянуть избирателей на свою сторону. Увидев это однажды, Майк тихо расхохотался.

— Ты чего? — спросил я, глядя на покатывающегося со смеху друга.

— Ну разве это не смешно? — процедил Майк — Это же смешно!

Я неоднократно видел, как с нашего маленького вокзала уходят куда-то вдаль поезда. Красные, синие, зелёные, белые — разные поезда. И люди в них тоже едут разные. Молодые и старые, побогаче и победнее, добрее и циничнее… и так до бесконечности. Это глупый вопрос, но куда едут все они? К семьям? К друзьям? На работу? Бегут от чего-то? По-разному бывает.

Однажды вечером, когда темнота уже покрыла своим, расшитым звёздами, плащом город N, а на его улицах зажглись фонари, я увидел Майка, стоящего на перроне и смотрящего на красно-желтую металлическую гусеницу железнодорожного состава, чинно уползающую куда-то южнее. К океану. Бродяге-музыканту явно хотелось вскочить на подножку и ехать, ехать, куда глаза глядят, а потом высадится на побережье. Там, где никого нет. Есть только огромный океан, шум волн, песок, чайки, дельфины, черепахи и один сумасшедший, приехавший туда на вагонной подножке. Без чемодана, без вещей, только с гитарой. Наверное, только тогда он будет счастлив по-настоящему.

Да…подружившись с человеком и общаясь с ним, вы становитесь похожи на него. А он — на вас. Вы перенимаете привычки, манеры, фразы, жесты друг друга, сами того не замечая.

Главное, чтобы ваш друг не повторял постоянно, что он ваш друг навеки. Не зарекайтесь. Чаще всего, те люди, кто обещает вам преданность, дружбу, любовь и поддержку…он просто обещает. И всё. А тот, кому не особо нужны слова, чтобы показать, как он дорожит вами и теми отношениями, что между вами сложились. Дружба не доказывается словами. Лично мне не внушает доверия человек, который часто повторяет: «Я твой друг навсегда!» и что-то вроде того. Это не нужно повторять по нескольку раз на дню. В этом случае я просто не поверю, и постоянно буду ожидать подвоха. Может, я один такой, не знаю…

Выборы подходили к концу, что поспособствовало обострению интриг. Джон, Шарли и Курт всё ещё пытались что-то предпринять, сначала поодиночке, потом сообща. Однако Жан и не думал уступать своё, с таким трудом занятое, место. Он активно агитировал жителей, всех заражал своей кипучей энергией и харизмой. Да, этот тип действительно вызывал некоторое доверие даже у меня, вечно во всех сомневающегося человека. Наверное, я слишком подозрителен.

Каждый из кандидатов, которых Жан оставил далеко позади, пыжились, как могли. Джон пригнал откуда-то два грузовика, чьи кузова были доверху наполнены кирпичами. Можно подумать, что ему этого хватит. Но оптимистичный Джон не оставлял надежд на то, чтобы приложить свою заднюю часть к кожаной обшивке мэрского кресла.

А вот меланхолик Шарли паниковал. Он развёл жуткую суету, подняв на уши всю редакцию газеты и своих «пиарщиков», которые на деле являлись лишь монтёрами, устанавливающими и ремонтирующими лампочки на табличках, что красовались на каждом заведении в городе. Подчас они совершенно не понимали, чего от них хочет Шарли. Последний злился, ярился, грозим всех уволить, но никто его не боялся, потому что все знали, что он не может распустить редакцию, потому что тогда некому будет работать. Некому будет придумывать очередные сплетни. Некому будет хоть как-то развлекать народ.

Через пару дней Шарли успокоился и решил отвоевать позиции в рейтинге, выстроенном где-то в головах избирателей, путём благотворительности. Он собирался перечислить деньги на счёт крохотного детского садика, который уже давно нужно было ремонтировать. В комнатах стояла старая мебель и книжки с выцветшими картинками, старые, истрёпанные игрушки, дети не желали оставлять там свои, привезённые откуда-то родителями. Хорошо, что хоть проводка была в порядке. Так вот, Шарли хотел было перечислить деньги на счёт садика, но в последний момент дал задний ход, передумал, а попросту, его задушила жаба. Этот поступок кандидата в мэры вызвал недовольство горожан и буквально привёл в праведную ярость Майка и Иман. А те уж постарались на славу. Злая аки чёрт Иман за одну ночь нарисовала издевательскую картину, изображающую Шарли, подманивавшего к себе детишек огромным разноцветным леденцом. При этом, лицо Шарли словно растекалось по холсту, уродуя очертания носа, формы головы, глаз, рта… Причём уродство это было комичным, ироническим и злым.

Своё творение Иман тут же сфотографировала и отправила в Сеть, в виртуальный магазин, торговавший предметами современного искусства. Она уже производила подобные операции, причём, довольно часто, что обеспечивало неплохой доход. Вскоре полотно выкупил какой-то коллекционер. Вырученные деньги Иман, как и стоило ожидать, отдала директору детского сада — маленькой, длинноволосой и большеглазой женщине лет сорока. Буквально на следующий день в сад завезли несколько новых столов и стеллажей, собранных на маленьком местном заводике по производству мебели. А городские детишки теперь называли Иман Кисточкой.

Майк…ох, видели бы вы его, когда он впервые узнал о подлости Шарли!.. Мне никогда ещё не доводилось созерцать его с таким злобным выражением на лице. Казалось — прошу прощения за столь избитую метафору, но другого сравнения мне не найти — что у него вот-вот пар повалит из ушей.

— Майк, чего ты так завёлся? — осторожно вопрошал я.

— Чего?! — вскричал он так, что я отпрыгнул в сторону — Иззи, он обманул людей. Да ладно бы взрослых. Но он так подло и мерзко поступил с детьми! — теперь мой друг уже совладал с собой и заговорил более спокойно — А ты меня знаешь, Иззи…за детей я могу настучать по голове кому угодно, в том числе и Шарли. Ну он у меня огребёт. Он вылетит из голосования, как пуля из ствола. Он у меня вылетит…вот увидишь…

Кажется, Майк был настроен крайне решительно. Уж не знаю, что он задумал, но к делу подошел основательно, это было видно по его постоянной занятости и бурной деятельности. Теперь по полу его квартиры черновиков было рассыпано вдвое больше, чем обычно, а гитара никогда не скрывалась в чехле.

И вот на очередном городском собрании в Доме Культуры, где должен был произносить свою пламенную речь Жан, Майк изъявил желание высказаться. На это имел право любой горожанин. Выйдя на сцену, музыкант обвёл взглядом присутствующих. В зале собрались почти все, кто имел право голосовать, то есть практически все взрослые. В первом ряду, скрестив руки на груди и состроив презрительные лица, сидели Курт, Шарли и Джон. Они старательно делали вид, что им совершено всё равно, что скажет Жан и что они вообще забрели сюда случайно, лишь для того, чтобы укрыться от зноя.

Повесив на плечи гитару, Майк встал около микрофона, взял пробный аккорд, проверил звучание и только после этого ударил по струнам.

Это была неслыханная по своей развязности и откровенности песня. Ироническая, сатирическая, гротескно-уродливая песня о подлых и заплывших жиром политиках маленького городка, строящих из себя нечто важное. Песня об их подлостях, гадостях, обманах и скандалах. Во время первого припева многие, присутствующие в зале, начали хлопать в ладоши, стараясь попасть в такт. Но Майку нужно было совсем не это. Он смотрел на Шарли с таким всепобеждающим презрением, что тому оставалось лишь молча искать под креслами свою челюсть, упавшую туда от возмущения и удивления. Майк был зол, очень зол. На словах «…ты — продажный синий галстук…» он спрыгнул со сцены и, исполнив на гитаре шикарное соло, подошел вплотную к побелевшему Шарли.

— Охрана! — пронзительно завопил последний, озираясь по сторонам — Охрана!

Майк какое-то время пытался сопротивляться подоспевшим силам правопорядка, но всё же вскоре четверо полицейских скрутили его и потащили к выходу.

— Шарли Джевс — нехороший человек! — допел Майк.

И после этих слов я начал сомневаться, действительно ли в этот раз бесспорно победил Шарли? Число голосовавших за него таяло ещё более стремительно, чем прежде. Поняв, что остался без поддержки, Шарли сделал официальное заявление, в котором самым честным голосом заявил, что раскаивается в содеянном и немедленно намерен начать ремонтные работы в ветхом детском саду. Однако, как выяснилось чуть позже, никаких решительных мер принято не было. Шарли опять обманул.

Майк, оказавшись запертым в маленькой клетке, называемой в простонародии «обезьянником», сначала вёл себя довольно тихо, оценивал обстановку. А после начал вновь распевать песни собственного сочинения, нарочно не меняя репертуар. Стены полицейского участка услышали и строки о жадном банкире, и о глупом вожде древнего племени, променявшего алмазы и рубины на горсть речных ракушек и песка, из которых потом и состояла его «корона». В конце концов, ближе к вечеру, Майк, нарочно не менявший свой репертуар, надоел полицейским настолько, что те решили его отпустить, сказав, что, если он всё понял и осознал и подобного сегодняшнему инцидента больше не повторится, они готовы отправить его на все четыре стороны. Майк, соорудив на лице настолько слащавое выражение, от которого любого здравомыслящего человека начало бы воротить, процедил, что больше не будет совать нос в те дела, что его не касаются.

Да, иногда людская глупость идёт нам на пользу, не правда ли? Глупых людей легче обмануть, от них легче сбежать. Они, эти четверо полицейских, сами виноваты в том, что глупы. Ведь они живут лишь сплетнями, словесными издевательствами над арестованными людьми и пустыми разговорами об однотипных сериалах о трудной жизни стражей правопорядка. Они мнят себя такими же героями, ежеминутно рискующими жизнью ради блага общества, а на самом деле только и делают, что едят пончики и изредка выезжают на вызовы и дежурства. Наш город исключительно спокоен. Самое страшное преступление, какое случалось здесь, наверное, с момента закладки фундамента первого дома, это кража. Изредка здесь заводились воры, взламывающие замки и выносящие ценности, когда хозяев не было дома.

Самое страшное преступление здесь — кража. Самое гнусное — сплетни и обман.