Зачем ты воскрес. Хоменко. Воспоминания о детстве

ХОМЕНКО

Он открывает глаза и видит лицо самого дорогого, самого любимого, самого близкого ему человеку. Прежде всего, он видит глаза, которые лучатся добром и теплотой. Он протягивает ручки, его маленькие пальчики непрестанно шевелятся, поднимает ноги и сучит ими в воздухе, как будто едет на небольшом велосипеде. Правда, вверх ногами. Он счастлив, он улыбается. Он бы рассмеялся от переполняющей его радости, но не умеет еще этого делать, а потому лишь кряхтит, как медвежонок. Да и она часто называет его «мой медвежонок», потому что он довольно крупный для своего возраста.

— Ну, наконец-то ты проснулся! Как же ты долго спал! — говорит она, хватая его ладошки. — Я даже напугалась, потому что и дыхания твоего даже не было слышно. Лежишь и не шевельнешься. Ни глазик не моргнет, ни ручкой не пошевелишь. Поднесу перышко к твоему носику. Смотрю, оно чуть-чуть шевелится. Совсем чуть-чуть, почти незаметно. А сама не дышу. Наблюдаю за перышком. Дышишь. Вижу, что ты проголодался. Сейчас мы тебя накормим, миленький. Столько проспать! И маковой росинки во рту не было. Конечно же, проголодаешься.

Она приподнимает его за спинку, подносит. Он сразу находит грудь и начинает жадно сосать. И чувствует, как теплая живительная влага разливается по всему его телу. Он чувствует, что ручки и ножки его становятся сильнее. Он шевелит ими еще быстрее. Он счастлив. Хочет засмеяться. Но смеяться еще не умеет. Он широко раздвигает губы и на время теряет грудь. Это ему не нравится. Он снова находит грудь и начинает снова сосать. Постепенно движения его становятся медленнее и не такими сильными, как в начале. Мать ему подставляет вторую грудь. Но он почти сыт. И сосет уже лениво, медленно, не торопясь. Прежнего энтузиазма нет. Нет! Всё! Довольно! Он совершенно насытился. Он откидывает голову назад. И на какое-то время затихает, не шевелит пальчиками. Личико его серьезно. Из уголка его рта бежит тонкая белая струйка. Это материнское молоко, разбавленное его слюной.

Мать вытирает ему ротик платочком. Он прикрывает глаза и затихает. Только сопит.

— Нет! Нет! — говорит мать. — Опять спать? Сколько же можно спать? Ну-ка хватит спать!

Кладет его на живот. Он упирается ладошками и приподнимает голову. Удивленно смотрит перед собой. Мать отодвинулась от него и манит к себе.

— Иди! Иди ко мне, Женечка! Ну, чего ты замер? Давай ползи ко мне! Давай! Давай!

Он приподнимается на коленях. Упирается одной рукой, а другую резко выбрасывает вперед. Качнулся в сторону, но удержался. Подтягивает колени. И снова переставляет руку.

— Иди! Иди ко мне! — зовет мать.

Она стала ближе к нему, он рад, это добавляет ему силы. Теперь он руку старается поставить подальше.

Он протягивает руку, решив, что может дотянуться до нее, но не рассчитал свои силы и заваливается набок. Это его огорчает. Он надувает щеки, кряхтит и переворачивается снова на живот. Это падение не понравилось ему. И еще он понял, что не все в его силах.

Он сердится, хотя не понимает, на кого или на что сердится. Но неудача огорчает его. Только на кого сердиться он еще не решил. На себя за то, что он такой неуклюжий, на весь ли этот мир, который не дает ему добраться до мамы? И понимает, что он ничего не может исправить в этом мире.

И еще он понимает, что мама всегда должна быть рядом, что его существование без нее невозможно. Мать приходит ему на помощь, помогает встать на четвереньки. И снова манит к себе. Он радостно трясет головой. Сейчас, только подожди.

Ползет, кряхтит. Ему радостно, потому что мать всё ближе и ближе. Скоро он уже достанет ее.

То и дело поднимает голову. Вот она совсем рядом. Он радостно улыбается.

Он хлопает ладошками. Смотрите, какой я молодец! Вон как у меня здорово получается! Я всё могу. Я сильный и самостоятельный. Вот сейчас я схвачусь за мамино платье. Он уже добрался до цели, протягивает руку и хватается за платье, тянет его к себе. У него получилось. Он улыбается. То поднимает, то опускает голову. Держится изо всех сил, потому что его пошатывает, и он понимает, что может завалиться на бок, если не будет держаться за платье. Но рука его болтается из стороны в сторону.

Громко выдыхает воздух. Мать смеется.

— Ну, скоро уже начнешь бегать. Где я тебя тогда искать буду? Вон как быстро растешь!

Его хвалят, и от этого он чувствует еще большую свою значимость. Он всё сможет!

— Ма… ма! — лепечет он.

Мать подхватывает его на руки и близко-близко подносит к своему лицу. Он даже замечает тонкие красные ниточки в ее глазах.

— Какой ты тяжелый! Уже совсем взрослый.

Она поднимает его над головой, откидывает голову назад и смеется. Он тоже пробует смеяться.

Он сверху видит материнское лицо, ее блестящие темные глаза. в ее глазах столько радости и счастья! Он тоже счастлив. Без мамы, сильной и заботливой, он прожить не сможет. Она всегда должна быть рядом. Они одно целое. Они не могут существовать по отдельности. Мир — это он и она. Это двуединая вселенная, основа основ. Есть и другие. Большой и сильный человек, который часто появляется рядом с ним, берет его на руки и поднимает очень высоко, почти к самому потолку. Ему даже становится страшно. Но он не смеет плакать, чтобы не огорчить его.

Этот человек тоже защитит его, но всё же он не так близок к нему, как мама. Да и видит он его гораздо реже. А иногда он пугает его, когда начинает громко говорить или кричать. Мир может существовать без этого сильного высокого человека, как и без других существ, которые часто оказываются рядом с ним, говорят с ним и берут его на руки.

У этого существа красивое узкое лицо и добрые глаза. он часто подходит к нему. Но он боится брать его на руки. И только смотрит, погладит, подержит ручку или ножку.

Иногда он нажмет ему на кончик носа и пипикнет или потреплет щеку, погладит лобик. И все время пристально всматривается в его лицо, как будто хочет увидеть там что-то такое, что интересно ему одному.

Он понимает, что это тоже близкий человек, который постоянно будет с ним рядом или где-то поблизости. Он привык к его голосу, узнает его шаги и даже отличает его по запаху.

Мать опускает его на кровать и кричит:

— Вова! Посмотри за братиком, чтобы он не упал с кровати. Что-то он сегодня расползался. Мне надо варить что-нибудь. Скоро отец придет с работы. Хорошо хоть хлеба купили.

Он понимает почти всё, что она сказала, понимает, что она сейчас уйдет, и брат будет сидеть рядом с ним.

Брат садится рядом и протягивает ему палец. Он хватает его палец и сильно зажимает своим кулачком От усердия даже кряхтит и поглядывает на брата с интересом.

Не хватало еще, чтобы и брат ушел. Тогда он останется совершенно один. А он не хочет оставаться в одиночестве.

Он уже ходил самостоятельно. И вот настал поворотный момент в его жизни, когда всё резко переменится. Дети такие моменты воспринимают по-разному. Он с достоинством. Мама разбудила его рано, принесла ванну, налила туда холодной воды, а потом стала подливать кипяток из тазика, то и дело размешивая воду. Над ванной стоял пар. Мама потрогала воду, сняла с него ночную рубашку, которая немного не доходила ему до пяток. Эту рубашку он надевал на ночь и снимал утром.

— Полезай, Женечка! — сказала она. — Ну, чего ты застыл? Никогда не мылся? Сегодня нам надо быть чистенькими.

Он залез в теплую воду. Ноги пришлось подогнуть. Мама начала его мыть, как всегда с головы. Он крепко зажмурил глаза, чтобы не попало мыло и терпеливо пережидал головомойку. Мама всегда мыла его. И даже в общественную баню брала его с собой, куда они ходили постоянно после короткой рабочей субботы. Все четверо. Женщины спрашивали, почему он не ходит в баню с отцом. Ведь у него же есть и отец, и старший брат.

— Разве ж они там помоют его? Да еще и ошпарят. За ним же глаз и глаз нужен! — стенала мать. — Потом отец же в парной долго сидит. А тогда куда же Женечке? И Вовка может куда-нибудь умчаться. Увидит знакомых пацанов и помчится с ними.

Женя понял, что сегодня для него очень важный день, если мама так долго мыла ему голову, а потом несколько раз терла злой жесткой вехоткой, мыла уши и даже намылила и протерла вехоткой ему пятки. Когда она делала это, он засмеялся. А так он терпеливо перенес мойку, потому что не привык жаловаться и к тому, что делала мама, всегда относился как необходимому.

Мама гладила ему рубашку, короткие черные штанишки на лямках, которые он надевал только к праздникам.

Одежду она шила сама. Ему нравилось, когда она по вечерам сидела за машинкой, крутила ручку и машинка равномерно стучала, как пулемет. Левой рукой мама направляла шов.

Особенно его удивило, когда мама надела на него носки. Это были его первые носки. Потом достала из шкафа новые желтые сандалии. Он окончательно убедился, что сегодня у него важный день. Так его даже к празднику не одевали. Мама тоже оделась по-праздничному.

— Идем в ясли! Наконец-то тебя взяли.

Он уже немало был наслышан про эти таинственные ясли. Мама часто вздыхала: «Да вот обещают ясли, чуть ли не завтра». Она уже давно написала заявление. И ей обещали, что вот-вот дадут, потому что работать некому. Кто же позволит ей сидеть дома? Рабочим в первую очередь дают ясли. Как только будет свободное место…

Женю завораживало это новое слово своим необычным звучанием. Оно звучало легко, порхало, как птица. Он пытался представить себе, что это такое. Может быть, это огромный дом, где полным-полно детей. Все они чистые и нарядно одетые.

Или это огромные сани. Он уже знал, что такое сани, потому что видел их, когда его выводили на улицу. Сани тащила лошадка, от которой шел пар. А в санях сидел дяденька в длинном черном тулупе.

Сани быстро неслись по дороге и страшно скрипели. И поэтому их можно было услышать издалека.

В санях сидит большой дяденька в длинном черном тулупе, рукавицах и держит поводья, которые тянутся от темно-коричневой лошади. Наверно, эта лещадь пришла из какого-то неведомого мира, где живут большие и сильные животные. Только эти сани, наверно, были во много раз больше, чем те, которые он видел на улице, такие огромные сани с их дом, большой деревянный двухэтажный дом. И лошадь была не одна, а несколько больших темных лошадей с большими желтыми зубами, которые они постоянно скалили. Или они так смеются, или угрожают.

Вот теперь мама его ведет в эти таинственные ясли. Теплый весенний ветерок шевелит его волосы. Мама тоже оделась по-праздничному. На ней красивое легкое платье, на ткани большие яркие цветы. И мама в этом платье напоминает цветущую клумбу. Когда она идет, цветы оживают, начинают двигаться, то приближаясь, то удаляясь друг от друга. Жене очень интересно наблюдать за этой цветочной жизнью. Он может смотреть бесконечно на мамино платье.

Серые воробьи скачут впереди и по сторонам. Они нисколько не боятся людей. Как по команде всей стаей вспархивают в воздух, издавая при этом громкий звук одновременным ударом крыльев. Отлетают на несколько метров и снова опускаются.

Пробежит то кошка, то собака. Некоторые останавливаются и глядят на них, как будто что-то хотят сказать. Но ничего не говорят, постоят, посмотрят и бегут дальше. Может быть, они хотели спросить: «Кто такие? Куда идем?» Любутине какие!

Ясли — это длинный зеленый дом на возвышении. За ними дорога и поселковая больница. За оградой были грибок, песочница, качели, детский домик, в который надо было подниматься по трапу.

Жене понравилось здесь.

Они поднялись с на высокое крыльцо. За дверью была просторная веранда.

Здесь стояла худая черноволосая женщина в белом халате и белой косынке. Черный локон падал ей на лоб. Она приветливо им улыбнулась, как хорошим знакомым.

— Привела к вам сыночка. В первый раз.

— Это вам к заведующей. Давайте я вас провожу, — сказала женщина и открыла перед ними дверь.

Так Женя оказался в яслях. Всё здесь было необычно. Множество детей, которые постоянно кричали, куда-то бежали, хватали игрушки и ссорились из-за них.

Толкались, плакали. Нянечки и воспитатели успокаивали детей, ругались. Настоящий муравейник, где жизнь не утихала ни на мгновение, где не было места одиночеству.

У каждого было свое место за столом. Женя всё съедал. Даже вначале вылизывал тарелки, но ему сказали, чтобы он не делал этого. Нянечка спрашивала, кому нужна добавка. Женя всегда просил добавку. Получалось, что он ел за двоих.

Его хвалили.

— Молодец! Кто хорошо кушает, тот будет сильным и здоровым.

Жене нравилось, что его хвалят. Об его аппетите говорили и матери, которая тоже была довольна этим.

Воспитательница и няня стали для него самыми авторитетными людьми после мамы. Он их беспрекословно слушался. И не понимал тех детей, которые не слушались их и огрызались. Это ему казалось настоящим безумием. Разве так можно? Это же подрывает миропорядок.

Наступил тихий час. Женя закрывал глаза и быстро засыпал. Может быть, даже самый первый в группе. Были дети, которые продолжали шуметь, спускались с кроваток, бегали по спальне, если там не было взрослых, сдергивали одеяла.

Женю приводили в пример.

— Вот смотрите на Женю. Он все доедает и даже прибавки просит. Поэтому он быстро вырастит. Он никогда не капризничает. А в тихий час спит и никогда не бегает, как некоторые из вас. Вам нужно брать пример с Жени и быть такими же, как и он. Может быть, вы хотите, чтобы я пожаловалась вашим родителям? Что молчите?

Его забирала мама. Он успевал поужинать, хотя до ужина уже некоторых детей отводили домой. Поэтому столы в столовой были наполовину пусты. И добавки можно было просить хоть сколько. После этого дети играли во дворе на детской площадке, где их оставалось все меньше и меньше. Чем меньше оставалось детей, тем скучнее становилось лицо у воспитательницы. Когда оставалось четверо — пятеро детей, воспитательница начинала нервничать, всё чаще поглядывала за ограду. Где же эти нерадивые родители, которым дела нет до детей?

Женю тоже в тот вечер забрали поздно. Мама сказала, что ее задержали на работе. Работать некому, а нужно было срочно докрасить трюмы, потому что завтра комиссия. Воспитательница с грустным лицом даже ни разу не попыталась улыбнуться. Она кивала головой и приговаривала:

— Конечно! Конечно!

И мама чувствовала в этом «конечно» недовольство и никак не оправдание задержки. У воспитательницы тоже дома была семья, и она могла бы прийти пораньше, если бы ребенка забрали вовремя. И почему она из-за кого-то должна торчать здесь лишний час?

Когда они шли домой, Женя спросил:

— Мам! А разве можно убивать жуков? Они что плохие, раз их можно убивать? Такие очень плохие? Сегодня Саша увидел в траве большого жука. Он стал кричать: «Ух, какой большой жук!» Мы прибежали посмотреть на жука. Он почему-то не убегал. Он был такой большой и черный и тихо так тихо полз. Он нисколько нас не напугался. Девчонки визжали. А Сашка взял палку и стал бить жука. Бьет его и говорит: «Вот тебе, гадина! Получай, гадина такая! Чтобы больше не ползал тут!» И убил его. Я сказал ему, что нельзя никого убивать, что это очень плохо. А он сказал, что жук плохо и его надо убивать. Так ему папка говорил. Я ему сказал: «Какой же он плохой? Он же ничего тебе плохого не сделал. А значит, он совсем не плохой. Он, может быть, даже хороший. А ты взял и убил его». Он сказал, что я дурак. А я ему сказал, что он сам дурак, раз убивает жуков. Он толкнул меня, и я упал. Не! Мне было совсем не больно, ни капельки даже. Мам! Разве можно жуков убивать?

— Не надо никого убивать! — говорит мама. — Это очень плохо, когда убивают кого-нибудь.

Потом, когда он уже будет ходить в садик, у них сдохнет кошка. Она была старая. Женя найдет коробку из-под обуви и положит туда окоченевшее тело. Кошка скалила зубы. А под мордой слиплись волосинки от бежавшей слюны. Она так была не похожа на живую. Женя знал, что мертвых закапывают в землю. А сверху ставят крест или памятник. Между домом и сарайкой Женя совком выкопал ямку, выровнял стороны ямы. Руками выгреб остатки земли. Коробка в притирку вошла в яму. Он загреб яму землей, притопал. Из остатков земли сделал маленький холмик. Из тополиной ветки смастерил крест, проволокой прикрутил перекладину. Получился неплохой крест. Стёклышком содрал тонкую кору, обнажив белую тополиную плоть. Пришел на следующий день. А вдруг кошка ожила и выбралась из могилки? Могилка оставалась всё той же. И крестик стоял на прежнем месте. Чуда не произошло. Значит, чудеса от наших желаний не зависят, понял Женя. Значит, кошечка никогда не зайдет в комнату в приоткрытую дверь, не подойдет к нему и не будет тереться своим мягким боком об его ногу, просительно заглядывая ему в глаза и деликатно мурлыча. Так она выпрашивала что-нибудь поесть. Мертвый никогда не станет живым. Смерть — это навсегда. Мы можем помнить их, думать о них, видеть их во сне, но они уже никогда не будут рядом с нами живыми, как бы нам сильно этого не хотелось. Смерть сильнее всего. Мертвые исчезают навсегда, они уходят туда, откуда нет возврата и даже не подадут никакой весточки, что там с ними. Про это нам не дано узнать. Это было страшное открытие для мальчика, первый его шаг на пути к мудрости, ибо мудрость начинается с понимания кратковременности жизни и неизбежности смерти.

На третий день крестик над могилкой исчез. Женя огляделся вокруг, но не нашел его. Может быть, кто-то наступил и сломал его. Но тогда бы остались следы, обломки ветки. А никаких обломков рядом не было. Кому мог понадобиться крестик и зачем, Женя не понимал. Значит, кто-то просто выдернул и забросил его. Зачем это нужно делать, непонятно. Но Женя стало ясно еще одно, что не всегда люди могут объяснить свои поступки. Женя хотел сделать новый крестик, но передумал. Зачем? Если его так же выдернут, сломают и отбросят в траву?

Тогда же он сделал открытие, которое поразило и взволновало его. До этого он всех людей делил на взрослых: это папа, мама, брат, их знакомые, и детей, которые окружали его в яслях. Это тоже такие же люди, только маленькие и несамостоятельные. Оказалось, что дети — это не просто маленькие копии. Дети — это мальчики и девочки. А это разные существа. И они не похожи друг на друга, они разные. Девочки носят платья, у них длинные волосы, которые мамы заплетают им в косички и вплетают в них яркие большие банты, которые очень нравились Жене. Они не такие грубые и крикливые, как мальчишки. И не дерутся, не толкаются. И вообще они как-то дружней живут друг с другом, не ссорятся постоянно, как мальчишки. Среди игрушек они выбирают куколки, а не машинки. Игры у них не такие шумные, крикливые. Они меньше спорят и доказывают друг другу.

Девочки нежнее, добрее и внимательнее. И они умнее мальчишек. Мальчишки даже не могут так рассуждать, как они. В них больше взрослости, чем в мальчишках. Дома они помогают мамам, которые их называют своими помощницами. Даже были две туалетные комнаты для мальчиков и девочек. И они строго расходились по своим комнатам.

Это открытие долго занимало Женю. он пытался как-то объяснить деление на девочек и мальчиков. Вот есть же бабочки, а есть жуки. Они живут рядом, но они разные. Но взрослые ведь тоже разные. Есть дяди и тети, папы и мамы, братья и сестры. Зачем-то ведь нужно, чтобы были дяди и тети, девочки и мальчики, папы и мамы. Вот в яслях все няни и воспитательницы — тети. И повар — тетя, и заведующая — тетя. Они смотрят за детьми, ухаживают за ними, варят, кормят, убирают, застилают за ними постели и следят за ними на площадке. И детей из яслей забирают в основном мамы. А есть еще дядя Вася, высокий и черный. На лице его жесткая щетина. Он ходит в черной робе и старых кирзовых сапогах. И часто курит папиросы. Говорит он грубо и отрывисто. И всегда коротко, одной — двумя фразами.

С ним всегда деревянный ящик с ручкой, с которым он ходит по территории яслей, ремонтирует ограду, окна, двери. Он постоянно стучит молотком, пилит, строгает. Его постоянно зовут:

— Дядя Вася! У кабинки дверка отвалилась.

— Дядя Вася! Дверь в спальню скрипит.

Дядя Вася бурчал, подхватывал свой ящик и шел ликвидировать очередную поломку.

Он прибивал штакетины к забору. Возле его ящика собрались детишки. Им всегда было интересно узнать, что это за чудо-ящик. Они разглядывали разные инструменты.

— А я знаю! Я знаю, что это, — кричал кто-нибудь. — Это молоток. У моего папки тоже есть молоток.

Через дорогу от их дома детский садик. Он стоял на возвышении, наверно, искусственно насыпанном, потому что во время половодья в поселке начиналось наводнение. К длинной веранде вела широкая деревянная лестница. Территория садика была огорожена, и ворота запирались, поэтому пройти сюда без спросу было нельзя. Утром и вечером на воротах стоял сторож, который запускал и выпускал.

Малышня, которая не ходила в садик, приникала к ограде и смотрела за детсадовцами, как они играли, шумели, бегали. Им казалось, что это совершенно другой мир.

Малыши знали, что скоро они тоже окажутся здесь среди этой шумной ребятни и также будут носиться, кричать, возиться в песочнице, качаться на качелях.

В садике было три группы: младшая, средняя и старшая. Жене, когда он пошел в садик, дети из старшей группы уже казались почти взрослыми. С малышней они редко связывались.

В садике Женя стал артистом. На новый год его нарядили в костюм медвежонка, потому что он был самый крупный в группе. И начали репетировать новогодний сценарий. Женя плохо выговаривал «р». Воспитательнице это почему-то понравилось. Она даже не исправляла его, когда он картавил, как будто, так и надо. Женя, то есть медвежонок, должен был ходить вокруг елочки и речитативом читать хорошо знакомую всем детскую присказку:

— Мишка косолапый по лесу идет, шишки собирает, песенки поет.

Песенка была простая «ля-ля-ля». Но воспитательница почему-то ее заменила на «тра-та-та». И у Жени получалось «тла-та-та». С этой песенкой он должен был сделать несколько кругов вокруг елочки.

Зрителей, особенно взрослых, его выступление привело в восторг. Они смеялись и хлопали изо всех сил. Особенно понравилось, как он пел песенку. А пел он ее с завываниями, как и положено медведю. Те, кто не знали его, спрашивали друг у друга: «Чей он?» В рабочем пригородном поселке многие знали друг друга. И большинство взрослых работали на судоремонтном заводе. Так что фамилия Хоменко была у всех на слуху. Качали головой, улыбались и говорили: «Какой смешной мальчишка!» Его непосредственность и искренность пленяли людей.

Когда приезжала очередная комиссия, его обязательно приводили из группы.

«Смотрите, какие у нас упитанные крупные дети!» Так Женя стал витриной садика, как выразились бы сейчас, его брэндом. Другим детям, если они баловались, приводили его в пример.

Здесь же в садике, но уже в средней группе он в первый раз подрался по-настоящему. Когда он видел, как дерутся другие, ему становилось страшно. Как можно ударить человека?

В их группе был Витя Чернов. Его внешность вполне соответствовала фамилии. Он был похож на цыгана. И когда он пойдет в школу, это кличка прилепится к нему. У него были черные, как смола, волосы и черные угольки глаз, очень живых и подвижных. И вообще всё в нем двигалось. Глаза постоянно бегали, тонкие, как змеи губы, непрерывно извивались.

Витька был из тех детей, кто кого-то толкает, дёргает, то есть доставляет няням и воспитателям головную боль. Когда ему делали замечание, он сразу кричал: «А чо я?»

Жене, которого он сразу возненавидел, было непонятно это чувство: как можно ненавидеть человека просто так, ни за что, когда он тебе ничего плохого не сделал. Проходя мимо, Витька обязательно старался плечом толкнуть его. Однажды за столом насыпал ему в компот соль. И ехидно улыбаясь, наблюдал, как Женя поступит.

Женя еле удержался, чтобы не расплакаться. Компот он очень любил.

— Зачем ты так делаешь? — спросил он. — Это же нехорошо так делать. А если бы тебе так сделали?

— Хочу и делаю! — прошипел Витька.

И показал кулак. Брови он нахмурил и смотрел исподлобья на Женю, считая, что это придает ему угрожающий вид.

— Кому скажешь, получишь!

А потом уже на прогулке, Витька подскочил к нему. Женя стоял у угла здания и смотрел за играми детей. Он думал, к кому ему присоединиться. И не услышал, как Витька неслышно подошел к нему.

— Напился компоту?

Женя промолчал. И тут Витька, размахнувшись, ударил его по лицу. Молча, без предупреждения. Никто не бил Женю по лицу. Сначала он застыл, не веря в происшедшее. Разве такое возможно? Подойти и ударить другого молча по лицу ни за что, ни про что? Слезы брызнули из его глаз. Еще никто так не обижал его. И за что? В чем он провинился перед этим Витькой?

Витька отступил на шаг назад, вытянул руку и расхохотался, тряся перед его лицом пальцем:

— Нюня! Хуже девчонки! Теперь я тебя всегда буду бить по роже. Каждый день! Так и знай! Завтра придешь в садик и опять получишь по роже. Каждый день будешь нюнить. В компот тебе буду плевать и в суп.

И тут Женя почувствовал, как в нем подымается волна ярости, вытесняя всё. такого с ним никогда раньше не было. Это было нечто необычное, перед чем он был бессилен. Он видел радостное лицо своего врага, который обещал ему, что так будет каждый день, и он будет терпеливо это сносить, распуская слезы каждый раз. Женя бросился на него, схватил его за грудки, навалился на него всем телом. И они упали. Женя был сверху. Он размахнулся и залепил пощечину Витьке.