Ученик

19

Политическую экономию на их курсе вела фрау Варман, которую студенты прозвали Солдафоном и даже Мужиком-в-юбке. Она когда-то и в самом деле служила в войсках Филиппа Великого в годы шестилетней войны. Она служила в разведке, отличалась необычайной храбростью, а ее решительного характера боялись даже тертые мужики. Одна студентка, непонятно каким образом побывшая в ее доме (фрау Варман держалась с молодым поколением на дистанции) утверждала, что лицезрела ее парадный мундир, который был густо обвешан орденами и медалями, причем не только родного королевства. Сама же она никогда ни единым словом не заикалась о своей героической молодости, и если кто-то пытался расспросить ее об этом, тут же прекращала разговор. Резко поворачивалась на каблуках и уходила. Но студенты ее не любили. Фрау Варман была невысокого роста, полноватой, ходила по-солдатски, четко печатая шаг, как на плацу. Решительности и суровости ее характера соответствовали и черты ее лица. Достаточно было взглянуть на нее, чтобы понять, с кем имеешь дело. Она никогда не отводила взгляда, смотрела собеседнику прямо в глаза, что многими воспринималось, как признак некультурности и неуважения к собеседнику. Лекции она читала так, как будто отдавала рапорт. Лаконичные четкие формулировки, никакой воды и лирических отступлений. Лекцию она начинала строго со звонком и так же по звонку заканчивала, даже если не успевала договорить фразу. Сухо кивала, собирала бумаги и удалялась.

Еще у нее была одна привычка, которая первокурсников, только начавших слушать ее лекции, шокировала. Перед началом лекции рядом с бумагами она доставала из портфеля и клала на кафедру пачку папирос, причем довольно крепких, считавшихся простонародными. Сверху коробок спичек. Ровно на середине лекции она замолкала и прикуривала папиросу, низко склонив голову. Так делают на улице, чтобы ветер не затушил огонька. Выпустив тугую струю дыма, она отходила к окну и молча выкуривала папиросу. Плевала на ладонь и в слюне тушила окурок. О чем она думала в эти короткие минуты молчания, эта суровая недоступная женщина, не имевшая семьи и жившая в полном одиночестве? О своей боевой юности, короткой фронтовой любви, возлюбленном, погибшем от шальной пули, о своих товарищах, которая никогда не смели позволить какой-либо сальной шутки в ее адрес? Докурив папиросу, фрау Варман продолжала лекцию на том самом месте, на котором ее оборвала, даже если тем самым нарушалась логическая связь. В особенности ее невзлюбили студентки. И понятно почему. Она открыто презирала молодое девичье племя.

Студентки жаловались в ректорат на ее курение, на то, что она сплошь и рядом допускает грубоватые высказывания. Фрау Варман вызывали к ректору и на партком, читали многочисленные жалобы, поступившие на нее. Она, скривившись, фыркала и говорила:

— В окопы бы этих мокрощелок на пару дней! Лучшая закалка от всякой изнеженности.

После чего от нее обычно отставали. Поговаривали, что в самом военном министерстве у нее есть мощный покровитель, а совет ветеранов за нее любого разорвет в мелкие клочья.

Семинары, как правило, вели молодые аспиранты, и курс делили на две группы, которые расходились по разным аудиториям. К концу первого семестра фрау Варман дала контрольную, состоявшую из десятка задач. И в этих задачах, кроме экономики и логики, было немало математики, которую гуманитарии на дух не переносили, считая, что что-что, а математика уж точно им никогда не понадобится. Даже Иоганн, имевший по математике в гимназии одни пятерки, еле-еле натянул на тройку, впрочем, считая, что и это для него немало. Еще три студента в их группе получили тройки, остальные двойки, единицы и нули. И как же они удивились, когда узнали, что в параллельной группе лишь один не справился с контрольной, а у одного вышел трояк. Остальные же были четверки и пятерки. И к тому же количество пятерок явно преобладало. Даже на курсе экономистов не было таких результатов. И любому было ясно, что тут дело нечистое. Сразу же стали строить различные догадки. Будь на месте фрау Варман другой преподаватель, он бы спустил бы это дело на тормоза, втихую аннулировав результаты контрольной. Чего же смешить других студентов и своих коллег? Но не такой была суровая преподавательница, и в этой ситуации она поступила, как солдат, а не как дипломат. Впрочем, любой солдат больше всего презирает дипломатов. Она по-быстрому провела собственное расследование и установила, что аспирант, который проводил в этой группе контрольную, был вызван в коридор незнакомой ему девушкой, которая несколько минут молола ему всякую чушь. Он ей сказал, чтобы она подошла к нему после семинара и изложила всё спокойно, не волнуясь. Естественно, что текст контрольной, а самое главное ключи к ней, то есть ответы, в это время были в аудитории на преподавательском столе. Теперь фрау Варман всё стало ясно, и на лекции она заявила студентам, что они похитили ключи, а потому результаты контрольной недействительны. И она еще подумает, какое наказание вынести этой группе. А в самое ближайшее время им предстоит писать другую контрольную, которую она будет проводить лично. И задачи в этой контрольной будут посложнее, чем в первой. Студенты этой группы сидели с опущенными головами. Кому-то было стыдно, кто-то напугался, понимая, что ему никогда не написать этой контрольной, а, значит, рассчитывать на пристойную оценку на экзамене не приходится. В гробовой тишине фрау Варман начала лекцию. Прошло минут двадцать, как в аудитории раздался голос:

— Фрау Варман! Позвольте вам вопрос?

Фрау Варман замолчала и кивнула головой. Поднялся высоченный и широкий в кости студент по имени Пилип, удивительным образом сочетавший в себе карьериста, лоботряса, либерала и сторонника существующих основ.

— Это что же такое? Что же это получается, фрау Варман? Выходит, что вы нас обвиняете в воровстве? Причем, всех сразу.

Аудитория ахнула. Чего-чего, а такого не ожидали. Одно дело тайно кляузничать, а другое вот так — в лицо. Рейтинг Пилипа, особенно в глазах девушек, резко подскочил. На какое-то мгновение установилась мертвая тишина.

Фрау Варман ответила по-солдатски прямо:

— Да! Именно так! Обвиняю!

Пилип развел руками и победоносно огляделся. Ну, вот видите! Чего вы хотите от этого выжившего из ума сапога? Посмотрите только, кто нас учит!

— Фрау Варман, а, может быть, у вас есть подозрения на кого-то конкретно?

Фрау Варман с детской откровенностью рассказала о своем расследовании. «Ну, и дура! — подумали многие. В заключении она заявила:

— Я, конечно, не знаю, кто списал ключи во время отсутствия аспиранта и кто вообще является автором всего этого. Но это неважно, поскольку результатами этого воровства воспользовалась вся группа, за исключением четырех человек. Значит, среди вас есть всё-таки честные люди. Я искренне уважаю их. Остальных же нет.

— Выходит, что мы почти все воры? Ну, по крайней мере, нечестные люди?

Пилип согнулся и повернул ухо в сторону кафедры. Ну, что ты теперь скажешь, старая калоша?

— Это именно так!

В аудитории зароптали. Что она себе позволяет? Молодые люди, ободренные смелостью Пилипа, выкрикивали:

— Какая наглость!

— Оборзела!

— Ну, нет это уж слишком!

— Вы что себе позволяете.

Фрау Варман не повела даже ухом. Она прямо стояла перед разбушевавшейся аудиторией с каменным лицом. Так она, наверно, стояла перед вражеским обстрелом. А когда гул стал затихать, произнесла:

— Продолжим лекцию! Прошу вас конспектировать дальше!

— Нет уж! Позвольте! — Пилип снова поднялся. — Разве вам не известно, что вором назвать человека может только суд. Или у нас уже отменили презумпцию невиновности?

В зале захлопали.

— Знаете, фрау Варман, мы можем подать на вас в суд за клевету, если вы немедленно ни извинитесь. Надеюсь и остальные товарищи поддержат меня.

— Забавно! Извиняется человек, который осознает свою вину. А в данной ситуации виноваты вы, а не я. Так что это я жду ваших извинений. Если они последуют, то будем считать конфликт на этом исчерпанным.

— Вот даже как!

Пилип подхватил свой портфель из хорошей крокодильей кожи и побросал туда тетрадки.

— Раз так, то, фрау Варман, я отказываюсь посещать ваши лекции. Всего вам хорошего!

Пилип резко дернул головой и гордо покинул помещение, где установилась вновь мертвая тишина.

Немного спустя поднялся второй и тоже последовал к выходу. Студенты переглянулись. Затем поднялся третий… И пошло! Вскоре все студенты параллельной группы покинули аудиторию. Ушли даже те, кого не обвиняли в списывании. Из-за солидарности. Фрау Варман суровым взглядом обвела оставшихся. На ее лице не дрогнул ни один мускул. Остались студенты только первой группы. Фрау Варман проговорила:

— Продолжаем лекцию!

И опустила глаза к конспекту.

Известие о случившемся быстро распространилось по университету. Даже подозрительно быстро. Университетское начальство было в растерянности. Такое случилось впервые за всю историю университета. Узнали об этом и городские власти. Ничего себе! Целая группа отказывается посещать занятие. Устраивает бойкот преподавателю. Мало того! На фрау Варман еще подали и в суд. Местная либеральная газетенка только и писала об этом инциденте. Пилип стал героем. Его комнатушка на втором этаже (каким-то образом он выбил себе отдельную угловую комнатушку, которая до этого была занята принадлежностями уборщиц) превратилась в штаб движения сопротивления преподавателю-реакционеру. Пилип решил самым настоящим образом затравить фрау Варман. Она же, как ни в чем ни бывало, продолжала читать лекции не только на их, но и на других факультетах, совершенно никак не реагирую на перешептывания и косые взгляды студентов и преподавателей.

Как-то Пилип выловил Иоганна в рекреации и, прижав его к стенке животом, быстро заговорил:

— Мы решили, что это будет общеуниверситетская акция. Революция! Мы составили петицию в ректорат. Теперь собираем подписи всех студентов. И не только студентов. Ты только представь, весь университет против этой солдафонки! Да что там университет! Город!

— Уже представил! — кивнул Иоганн, пытаясь освободиться от туши Пилипа. Но сделать ему это не удалось. Пилип еще сильнее вжал его в стену, отрезав тем самым всякие пути к бегству.

— Ох, как она пролетит! Как фанера над Парижем! Фьють! И нет фрау Варман.

— Разумеется, — согласился Иоганн.

— Но есть колеблющиеся. Ни рыба, ни мясо. И чего ссат — я не понимаю. Дело-то верное! Власти ни за что не решатся на репрессии. Это достоверно известно. Если уж кому-то и бояться, так только мне одному. Я же заварил всю эту кашу. Но я готов до конца стоять за общее дело. Они думают, что держат нас за быдло, что мы бессловесный скот. Ну уж нет! Вот им!

Пилип сунул огромную фигу под нос Иоганну.

— Вот пускай понюхают!.. Но к делу! В своей группе ты самый авторитетный. Так сказать, неформальный лидер. И если ты подпишешь петицию, то и все подпишут. Усек? Основная масса — это бараны.

— Как ни усечь! — кивнул Иоганн. — Усек!

— Вот и ладушки! Пойдем! Петиция у меня в портфеле. Всё свое ношу с собой.

— Не утруждай себя! Ничего я подписывать не буду. И выпусти меня, в конце-то концов!

— Что?

Пилип отскочил от него, как от ядовитой змеи. И некоторое время смотрел в растерянности.

— Да вот так! Дело-то ясное, как Божий день. Фрау Варман права. И ты прекрасно знаешь об этом.

— Ты уверен?

Пилип хитро сощурил глазки. А потом подмигнул ему.

— А разве это имеет какое-то значение? Как ты этого не поймешь? Да мне плевать: права она или не права!

Он перешел на шепот, наклонившись к его уху.

— Может быть, больше не представится такого случая вытурить ее из университета. И вообще из общественной жизни города.

— Да я так и думал.

— Что ты думал? Чего темнишь-то?

— Я слышал, тебя несколько раз видели в ресторанах с нашими молодыми либералами, которые спят и видят, как уничтожить фрау Варман.

«Молодыми либералами» прозвали кандидатов наук, которые рвались к преподавательской кафедре. Они верили, что несут новое слово, что с их приходом начался новый этап науки.