Крестины

Крестик, цвета выжженной на солнце, золотистой соломы, обвитый кольцами новой, сияющей, видимо ещё никогда не надевавшейся цепочки, лежал на бледной, в голубых прожилках капилляров, но в то же время гладкой и нежной ладони Татьяны.

— Посмотри! — она призывно протянула руку.

— Чего? — оторвавшись от телевизора, Стас без тени заинтересованности, рассеянно поглядел на жену.

— А очередная побрякушка?!

— Как — удивилась Татьяна — это же крестик.

— Я и говорю, побрякушка! — Стас опять уставился в телевизор.

— Ты что, всё забыл? — Татьяна начала потихонечку выходить из себя. — Завтра мы крестим Вовку. Я и в церковь сходила. С батюшкой договорилась… Даже белую распашонку купила…

Понимая что сейчас если ничего не предпринять, может разгореться скандал, Стас привстал с дивана — Это для Вовки? Так бы сразу и сказала. — Покажи-ка — он потянул цепочку из ладони жены — Чего такой маленький? — наконец выдавил он из себя.

— Детский, дурья башка. Для них специально делают.

— А…

— Нравится? — спросила Татьяна, уже примирительно мягко.

— Красиво — улыбнулся Стас — Но уж очень крошечный. Здесь золота, наверное, не больше грамма. Для родной кровиночки, могла бы взять побольше. Мой, граммов на сорок потянет — он распахнув рубашку, и как бы взвешивая на руке свой огромный, с распятием, показал жене.

— Вот когда вырастет, ты ему свой подаришь. Или другой купишь. А пока, ребёнку всего ничего. — ворчала Татьяна. Бережно убирая маленькое блестящее чудо в целлофановый пакетик.

— Завтра окрестим мальчика… и хорошо. — Ну чего развалился. Пошёл бы лучше с сыном погулял.

— Слушай, а зачем крестят? — Стас хотел перевести тему разговора, чтобы только не идти на улицу. Кругом одни женщины. Молодые, пожилые,… Слоняются с колясками из угла, в угол. Помоложе, кучкуются на детских площадках, около лавочек. Сами сидят, курят, беседуют, о своём. Кто, где, и как рожал. Чем кормит. Токсикозы, бандажи, прочая мура...

— Крестят, чтобы бог потом помогал. — оторвала от неприятных размышлений Татьяна

— Ерунда. Бога нет! Сказки для слабаков, и убогих старух. Вот ты, к примеру, его видела?

— Нет.

— И я тоже никогда. Значит, нет его. — подытожил Стас.

— Может быть, но всё-таки обидно если нет. Должны же люди хоть во что-то верить.

— Верить надо в деньги. Они, и рай… и настоящая свобода...

Татьяна поняла, что это камень в её огород. Не работает. Целыми днями сидит с ребёнком. Тратит, что приносит муж.

— Деньги могут всё — продолжал Стас — Значит, они и есть бог!

— Может ты и прав. Мне в детстве бабка твердила, — Боженька поможет, боженька спасёт, молись ему дочка чаще… — Вот я и молилась. Пока пьяный отчим, чуть не изнасиловал. Сразу перестала. Зачем кланяться, если результат всегда один будет.

— Во, во, чего не делай, а всё когда-то закончится… Стас недавно посмотрел по телевизору научно-популярное кино о мироздании. Там один доходяга долго рассуждал о смысле жизни…

— Стась — Татьяна неожиданно прервала разговор — ну сходи с Вовкой часа на два, а я посплю немного — она зевнула прикрывая рукой рот, словно предвкушая блаженство безмятежного сна, когда никто не будет кричать под ухом и не нужно ежеминутно вставать, качать, кормить, переодевать, забыв про своё «Я», ради него, маленького беспомощного существа, сейчас мирно спящего в своей кроватке, а через минуту готового расплакаться.

— Ну что, сходишь? — очень хотелось немного побыть одной.

Стас понял, что отвертеться от прогулки не удастся. И ещё, что жена за последний год, здорово устала. А значит, нужно помогать. — Ничего. Пройдёт время, а там можно будет и няню нанять.

— Ладно, мы пошли. — сказал он в полголоса, выкатывая впереди себя детскую коляску. И входная металлическая дверь, тихо щёлкнув языком замка, словно затвором огнестрельного оружия, захлопнулась, убив последние, призрачные надежды, на быстрое возвращение.

…Утро, бесцеремонно нагло, стучалось в окна домов, птичьим щебетом и солнечным, ярким до боли в глазах, пронзительным светом, пробирающимся во все щели в шторах, портьерах, занавесках, жалюзи, иногда просто тряпках, неопределённой формы, закрывающих частную жизнь от стороннего глаза. Приказывая всем! Пора вставать.

Воскресное утро, это больше чем просто утро. Хочется побольше валяться в кровати, тупо уставившись в телевизор. Щёлкая с канала на канал, пультом дистанционного управления, в надежде найти что-то стоящее. После, залезть в ванну. Выйти оттуда помолодевшим, крепким и упругим, как хорошо надутый мяч. Чтобы потом, прыгать до позднего вечера, пока не сдуешься. Не совсем конечно, до состояния резиновой каши. А так, слегка прогнёшься, от неистового напора жизни. Приспустишь дух, устало залезая в кровать. Чтобы на утро встать полным сил, для нового дня.

Татьяне об этих безмятежных временах оставалось только мечтать. Ребёнок выходных не выдаёт. Больничный ему не покажешь. На состояние здоровья не пожалуешься. Он только плачем требует «дай!» Или лежит, смотрит, помаргивая на возникающие перед глазами картинки разноцветных игрушек, погремушек… Иногда лиц… Тогда становится шумно. Многие норовят взять на руки, помять, потискать нежное тельце…

— Какой маленький. Агу, агу, агу — пытаются разговаривать они с будущим, делая пальцами козу…

ЗЗЗЗЗЗЗЗЗ…. ЗЗЗЗЗЗЗЗЗ… ЗЗЗЗЗЗЗЗЗ… — услышала Татьяна, сквозь ворох своих рассуждений, глухую трель звонка, у входной двери. — Уже пришли. — подумала она.

— Стас вставай! — толкнула она мужа — Девочки пришли. — и накинув халат, прикрывая разбухшие от молока груди, пошла открывать.

— Я не опоздала? — кричала уже с порога Курица. Людка Курицына. Полноватая блондинка в очках, чуть ниже среднего роста. От этого, похожая на выпуклый пузырёк из-под духов. Давняя подруга Татьяны, ещё по учёбе в институте. — К вам добираться долго. Это какой-то конец света, —

Ритм её жизни напоминал скачки, она бежала, неслась, быстрее, ещё быстрее, в бешенном темпе не заметив, что давно уже далеко впереди. Остальные безнадёжно отстали, глотая пыль от её «подков»

— Танюша, вы не завтракали? Я тоже. Чай, бутерброды, яичница в самый раз.

Людка уже бесцеремонно копалась в чужом холодильнике, доставая нужные ингредиенты.

— У, буржуи недобитые! Всё у вас есть. Даже икра! — доносилось из кухни.

Опять звонок, в районе входной двери, сообщил, уже менее настойчиво, что кто-то пришёл.

— Люда открой! — крикнула Татьяна из спальни, стоя перед зеркалом, накладывая тушь на ресницы — Я одеваюсь… — только теперь обращая внимание на мужа. Он продолжал спать, свернувшись калачиком, лицом к стене.

— Ты что обалдел! Быстро вставай! — закричала она, с силой толкнув мужа в бок.

— Это Ленок пришла. — послышался из-за двери грубый голос Людки, скоро вы там. Яичница стынет.

— Сейчас, сейчас — ответила Татьяна лилейным тоном, продолжая тормошить Стаса.

Мужчина зашевелился, повернулся, открыл глаза...

— Опять Куриная слепота орёт как резанная — пожаловался он жене.

— Между прочим она уже завтрак приготовила Вашему Величеству — заступилась за подругу Татьяна.

— — «Ах какая женщина, какая женщина, мне б такую…» — завыл Стас фальшиво, подражая эстрадной знаменитости. Ни голосом, ни слухом, не обладая.

— Ну всё — ещё раз Татьяна, придирчиво оглядела себя со всех сторон, оценивая, словно художник, только что закончивший работу, а теперь застывший над картиной, с кисточкой в руке, на случай, если что-то нужно подправить.

— Я на кухню, через десять минут выходим, иначе опоздаем! Белая рубашка здесь — она указала на спинку стула…

— А носки?

— Там же —

Поняв, что муж окончательно проснулся, она выскользнула из спальни.

— Крестик взяла. Рубашку взяла. Простыню тоже. Ой, девочки! Страшно мне чего-то. — причитала Татьяна, идя между двух своих подруг. Со стороны, это выглядело забавно. Слева Курица, размахивающая руками, в стороны. Справа Ленок, худая как жердь, сутулая, неуверенная, из-за высокого роста. По сравнению с ней, Татьяна казалась Дюймовочкой. Чуть впереди, катя перед собой коляску, шагал, недовольный ранним пробуждением Стас.

— Не волнуйся. Я своего крестила, даже не пикнул — ободрила Людка.

Её сыну уже исполнилось три года. И всё было позади. Молочная кухня, пелёнки, распашонки… Даже муж, сбежавший прошлым летом. Не выдержал. Устал. Спёкся.

— Я, женщина независимая! Полная свободы! Это для меня в самый раз. — любила говорить Людка, когда её спрашивали о дальнейших планах на будущее.

— Люд, для чего ты Пупырышка крестила? —

Пупырышком своего сына назвала сама Людка, потому что маленький он часто покрывался «гусиной» кожей. Позже это прошло, кличка осталась.

— Не знаю. — Людка на секунду задумалась, как бы вспоминая «Почему?»

— Ну модно было..., и тётя Дуся..., царство небесное, настаивала, — Окрести, окрести! Потом, знаешь… Если уж наш президент, не говоря о прочих премьер-министрах, ходит на крестный ход, в церковь. И не стесняется!

— Говорят, вера в бога приносит счастье. — вставила Лена.

— По мне, так уж лучше бы, явился, сотворил чудо. Сразу бы, все в него поверили. А так, думаю, крестят по инерции, наших родителей крестили. Тайно, да крестили. Хороня потом крестильный крест, где-нибудь на дне хрустальной вазы, в серванте, между форфоровых слонов и стопкой тарелок разной глубины. Нас тоже крестили. Парадоксально, но потом, этими же руками, помогали завязывать пионерский галстук. Теперь уже мы, осознавая тяжёлый груз ответственности за наших детей, пытаемся разделить его с кем-то мудрым и сильным...

— Ленок! — перевела разговор Татьяна — А ты когда родишь?

— Для этого вначале нужно замуж выйти. — Отбивалась Лена.

— Вот уж совсем не обязательно. Я недавно с одним лётчиком познакомилась. У него друг…— не унималась Людка.

— Всё! Пришли! После расскажешь. — оборвала Татьяна

Церковный двор, вымощенный белым камнем, напоминал большую букву «П». Сама церковь, была когда-то моностырской. Но потом, закрученная водоворотом истории, сделалась сперва овощехранилищем №5 Моспролетовощторга, позже складом готовой продукции фабрики "Красный партизан", выпускающей мыло. Наконец, пришла в полное запустение. Двери, забитые досками крест накрест. Зияющие чёрные дыры, вместо окон. Вороньи стаи, облюбовавшие себе голые стены, под гнездилища.

Всё прошло, как тяжелая болезнь… Вновь засверкали купола, зазвенели колокола на звоннице. И востал из небытия храм… тёмно-красного кирпича, потрескавшегося от времени, с взлетающими вверх, блестящими позолотой, куполами и крестами на их головах.

Людей на крестины пришло много. С колясками и детьми постарше. Целыми семьями. Нарядные, настороженные… Словно абитуриенты, перед вступительными экзаменами, они толклись небольшими кучками, тихо переговариваясь между собой.

— Пойду, узнаю где крестить будут… — вызвалась Людка совершенно неспособная пребывать в состоянии покоя. Через некоторое время она вернулась и сообщила, что скоро начнут. Действительно, буквально следом за ней, из массивной церковной двери, вышла сухонькая старушка, в скромном одеянии, напоминающем рабочий халат уборщицы, в продуктовом магазине. Платок на ней, был не лучше.

— Кто пришёл на обряд крещения, послушайте, — загнусавила она.

Люди притихли, боясь пропустить важную информацию.

— В крещении, как взрослых, так и младенцов, должон быть восприемник, крёстнай значит. Ибо они служат поручителями веры и обетов крещаемого и говорят заместо младенцов молитву «Символ веры» и нужныя ответы. Родители не могут быть крёстными, от купели крещения, собственных детёв…

— Ну вот — расстроено зашептала Татьяна — Он же там расплачется.

— … При крещении младенцов, крёстныи приносят и держат на руках своих крёстных дятёв, пока длится весь обряд… — продолжала бубнить бабка…

— А кто у нас будет крёстной? — спросила Людка, явно намекая на себя. Но в это время Ленок, скромная и застенчивая, как невзрачный очкарик… Которая всегда была второй… Или даже третьей… Вышла вперед. — Можно я?

— Можно!? — Людка даже присвистнула от удивления. — А ты крещёная?

— Да.

— Правда пускай Ленок идёт. — поставила точку на выборах крёстной Татьяна.

— Потише пожалуйста — зашикали на них со всех сторон — Вы мешаете слушать.

— …но всегда помнитя што искушения никогда не бывают выше наших сил, только укрепляют нашу волю и веру. Так и всех приемлющих духа, борющихся и побеждающих, дух святый укрепляет и подаёт нам силу побеждать всякая искушение. Теперь пусть крёстные, со младенцами заходят в ту дверь — старуха указала на одноэтажный домик возле церкви — остальные обождут здесь.

Татьяна вытащила Вовку из коляски, поцеловала и отдала Лене, а та неловко обхватила его обеими руками, словно огромными белыми крыльями.

— …здесь бутылочка, если вдруг захочет, дай ему попить — наставляла Татьяна вешая небольшую тряпичную сумку Лене на плечо — тут всё что нужно. Вот только крестик… Подожди. Сейчас...

— Стас! — позвала она мужа, который всё это время сидел на лавочке в глубине церковного двора и курил — Пойди сюда!

Стас лениво походкой направился к жене

— дай Ленку крестик.

— А где он? — удивился Стас

— Я тебе его положила во внутренний карман пиджака.

— Действительно — Стас вынул пакетик с крестиком и подал его Лене.

— Только не потеряй. — волновалась всё больше Татьяна.

— Очень плохая примета. — вставила всезнайка Людка.

— Ты что. — обиделась Лена закрывая сумку — Ну мы пошли. — и она с Вовкой на руках, вместе с другими скрылась за дверью крестильни.

— Не понимаю, неужели они все верят. — вдруг взорвался Стас

— Надеются и верят, чтобы детям легче жилось. Чтобы ангел-хранитель оберегал их на протяжении всей жизни. Чтобы потом на страшном суде у крещёного был защитник, ангел света, который пишет добрые дела умершего. А другой, ангел тьмы, плохие, чёрные. Потом, всё это, Господь взвешивает на весах. И решает, куда направить душу, в рай, или в ад. — встряла незнакомая тётка, с большой волосатой бородавкой, под нижней губой, на мясистом, в крапинах морщин, желтушном лице.

— По моему, это всё чушь! И это… — Стас указал на церковь, и это… — он приложил руку к груди, как бы давая понять, что души тоже нет.

— По моему, тоже. — поддакнула Людка и сразу засомневалась — Но что-то всё же есть.

— Ерунда — противился Стас — ничего нет.

Глядя на них крестясь и приговаривая — «Свят, свят, свят» — тётка испуганно отошла в сторону. А Таня стояла, молча и думала. Как же там Вовка? Ведь он ещё совсем маленький.

Крестильня оказалась светлым, продолговатым помещением. Все полы там были застелены ковровой дорожкой. На стенах иконы, божьей матери, архангелов, самого Иисуса Христа. Около задней стены, купель. Круглая, серебряная ванна, на довольно массивном, овальном основании. В памяти Лены начали всплывать рассказы её бабуси. — « …круглое основание купели есть знамение круга земной церкви, круглая чаша знаменует церковь небесную. А всё вместе есть символ богоматери. Как чистейшего сосуда божьей благодати. Как чаши черплющей радость...» — Смотри-ка — удивилась Лена, сколько лет прошло, а всё помню. Как она там на небе, моя бабуся?…

В крестильню вошёл юноша в чёрных одеждах. Он попросил всех разуться и встать на ковре вместе с детьми полукругом. Когда все выстроились, как просил служка, вошёл поп, тоже в чёрной сутане, с густой чёрно седой бородой на бледном худом лице. И приказал раздеть младенцев. Возникло замешательство. Кто-то забыл простыню. Кто-то, особенно будущие крёстные отцы, долго возились, путаясь в ворохе детской одежды. Наконец, когда всё успокоилось, поп. Батюшка Евлампий, подошёл к каждому младенцу, дунув трижды крестообразно, на его лицо. Благословил. Прочитал заклинание на нечистых духов, изгоняя сатану, по большой древней с виду, книге, лежащей на деревянной подставке и спросил.

— Отрецаеши-ли-ся сатаны и всех дел его, и всех аггелов его, и всего служения его, и всея гордыни его?

— Отрицаюся. — прошептала Лена за маленького Вовку. — Господи такой маленький, а уже должен отрекаться от дьявола. — подумала она.

— И дуни и плюни на него. — твердил священник.

Лена дунула и плюнула три раза через левое плечо.

— А теперь повернитесь все на восток — служка показал, где находится восток.

— Сочетоваеши-ли-ся Христу?

— Сочетоваюся. — подсказывал служка.

— И веруеши ли Ему? — дребезжало под потолком.

— Верую ему яко царю и богу — неслось из уст босых людей с младенцами на руках.

С этого момента произошло что-то странное, словно живая искра отразилась на лицах, объединяя их в единое целое. У Лены всё поплыло перед глазами от ощущения общности и теплоты снизошедшей непонятно откуда. Она стала читать молитву «Символ веры, правда по листочку, поданному всё тем же служкой, но всё равно это было прекрасно. Она вдруг почувствовала, что её бабуся где-то рядом, прямо в этой комнате. Даже захотелось крикнуть — Бабуся я здесь и я верую, истинно верую!

— …чаю воскресения мёртвых и жизни будущего века. Аминь.

Время перестало ощущаться, свернувшись в мельчайший узелок всей прошедшей жизни. Странно, но почему-то все младенцы, даже самые крикливые замолчали прислушиваясь к нестройному хору взрослых.

— … верую в единого бога, вседержителя, творца небу и земли… — начали они читать молитву в третий раз…

Для свершения таинства крещения отец Евлампий переоделся в белую фелонь. Служка зажег по краям купели три свечи.

— Благословенно царство! — воскликнул священник и после бубнил про себя что-то. Потом взял в руки помазок. Обмакнул его, в странной формы, округлый сосуд. Помазал лбы крещаемых, произнося при этом — Помазуется раб божий елеем радования, во имя отца и сына и святого духа. Аминь.

Постепенно, Ленина эйфория, сменилась осознанием огромного груза ответственности, за маленькое тельце, мирно лежащее с соской во рту, на её руках. И опять она хотела позвать бабусю, чтобы та помогла ей, хотя бы советом.

— Зачем я вызвалась в крёстные — думала она— пусть бы уж лучше Людка. Вот где настойчивость, уверенность, наглость льёт через край. И что может дать в будущем она, Лена, совершенная рохля и размазня этому карапузу…

Поп протянул руки и подхватив малыша, окунул его троекратно в купель, приговаривая —

— Крещается, раб божий Владимир, во имя отца и сына и святого духа…

Ребёнок испугался, закричал, вернее даже заорал захлебнувшись водой. Лена его и качала и давала бутылочку с чаем, всё было тщетно. — Ну вот, опять не справилась — думала она одевая новую белоснежную распашонку своему крестнику, заходящемуся в неистовом крике. — Вовочка успокойся, смотри погремушка какая — она взяла из кармана ключи от дома и стала тихонько позвякивать ими у него над головой, чтобы заинтересовать малыша. Рядом плакал ещё кто-то из младенцев после недавнего вынужденного купания.

— Крестик — попросил священник… и тут от волнения ключи из руки Лены выскользнули и упали на пол. Тогда священник, нагнувшись, поднял их и отдал девушке.

— Спасибо. — прошептала она невпопад — Вы очень любезны.

Священник улыбнулся одними губами.

— Он такой же обычный человек, только в рясе и с бородой, хотя очень даже симпатичный. — подумала про себя Лена, подавая крестик, а тот, надев его на шею Вовки, опять сделался далёким и недоступным. Он ещё совершил помазание, потом постриг волос с головы каждого младенца, как жертву Господу Богу. И наконец, поздравил всех, с завершением обряда.

Изнуряющий зной солнечного дня, сменила волна накатившихся на раскалённую землю, пьяняще-нежных сумерек. Так бывает, когда выходишь из хорошо натопленной бани на свежий воздух. Оглушающая, своей лёгкостью прохлада, щедро разливалась по асфальтовым джунглям, большого города.

Татьяна опомнилась только к вечеру. Суматоха праздничного дня, с чередованием повседневных забот, не давали ей присесть, подумать о том, что произошло нечто важное.

Но теперь, проводив подруг, уложив спать сына, и помыв посуду, она, выйдя на балкон, ощутила невероятную лёгкость. Так всегда было после получения желаемого. — Нужно было окрестить и окрестили. Что же мы хуже других. — думала она — А есть на небе бог или нет, какая разница…

Лене приснилась бабуся. Она прилетела из-за облаков — Ты стала уже совсем взрослой. И я рада, что путь, по которому ты идёшь, праведный. Не волнуйся внучка, у тебя ещё будет счастье, много счастья…

— Бабуся — спешила Лена, боясь что та вдруг пропадёт — Бог есть, я теперь точно знаю.

— Конечно, есть Леночка, он истина и все свершения. Позже ты об этом ещё столько узнаешь, а теперь мне пора — и перекрестила внучку.

Вовка мирно сопел в своей кроватке, и ангел-хранитель тихонечко качал детскую колыбель.

Людка Курицына спала без сновидений.