Мой Париж

Я должен объяснить другу, чего я добился, купив тур во Францию и побывав там.

Друг никогда не был за границей и не собирается туда.

Возможно поэтому я должен объяснить и заинтересовать, удивить, переубедить и отправить его в турагентство за путевкой. Но на самом деле, когда мы уйдем из этой единственной на весь город кофейни, друг лишний раз утвердится в своем мнении о ненужности посещения других стран и городов.

– Ну и какая она – Франция? – интересуется он.

Ситуация осложняется тем, что я был лишь в одном городе – в Париже. Аэропорт Шарль де Голль, 30 километров на автобусе, и я в столице Франции. Но столица – это не вся Франция.

– Расскажи мне про Францию! – требует друг.

Как мне описать эту страну?

Стюардесса в самолете, напоминающая про посадочный талон: «Карт дамбаркёман», – это уже Франция?

Или Франция начинается в зоне паспортного контроля – контроль дэ паспор? «Вуаси мон паспор. Жё сюи ан ваканс». Ага, я здесь для отдыха.

Как описать эту страну?

А где начинается страна? Когда заканчиваются ее отдельные детали?

Вечный огонь возле могилы неизвестного солдата под центральным сводом Триумфальной арки Arc de Triomphe.

Химеры на стенах собора Notre Dame de Paris. Чудовища с головой и шеей льва, туловищем козы и хвостом дракона, изрыгают из пасти огонь.

– Ну да, интересно, – разочаровано произносит друг.

Я могу рассказать о вкусе кофе, который варят в Berthillon на St-Louis и подают с каштанами в сахарной карамели, но в единственной на весь город кофейне говорить об этом неуместно.

Центр Жоржа Помпиду, Базилика Священного Сердца, Эйфелева Башня, Музей Родена – все это запечатлено в фотоальбоме, который я оставил в гардеробе.

Экскюзэ муа.

Я встаю и иду за фотографиями, хотя уже понимаю бесполезность демонстрировать фрагменты той Франции, что ускользает от меня самого.

В гардеробе очередь, впереди меня оказывается девушка в плотно облегающих ягодицы джинсах.

Она переминается с ноги на ногу и иногда поворачивает голову в сторону так, что мне видны ее пухлые губы. Девушка жует жвачку и от этого выглядит вульгарно-привлекательной. Яркая косметика. Ее ресницы густо помазаны тушью, и мне виден каждый волосок в отдельности.

Не прилагая усилий, я разглядываю ее словно в микроскоп.

«Ну и какая она – эта девушка?» – размышляю я.

О чем говорит изгиб ее красных губ? Что означают ее волнистые крашеные волосы? Волосы – это важная часть девушки? А тушь? А джинсы?

Вечером она смажет свой макияж. Завтра вместо джинсов наденет короткую юбку. Или длинную. Я вряд ли встречу ее когда-нибудь вновь, а встретив – наверняка не узнаю.

О чем говорит аромат ее духов? Ее серьги – это она сама? Я, не моргая, жадно разглядываю ее, и вижу, как она моргает. Ее глаз кажется мне просто красивым зрительным прибором. Но прибор – это не то, что я хочу обнаружить в ней.

Как ее зовут? Бонжур, коман вузапле-ву? (стандартный французский звук «р» произносится следующим образом: спинка языка выгибается к небу, препятствуя прохождению воздушного потока, а кончик языка лежит плоско, упираясь в передние нижние зубы).

Ее упругое с виду тело оказывается абсолютно пластичным для моих мыслей. Я проваливаюсь в ее глубину и не вижу хоть чего-то, что можно назвать ядром. Мне это совершенно не нравится.

Видимо я рассматриваю ее с позиции, выработанной миллионами лет у самцов: самка – это то, что она из себя представляет. Окрас шерстки – это достоинство самки. Длинный хвост или яркое оперение – это тоже ее преимущество. Преимущество именно ее, а не купленное два дня назад в магазине на распродаже.

Мой древний мозг, глубоко спрятанный под наростом толстых извилин, ожиревших от долгого чтения книг об этике и эстетике, моментально воспринимает джинсы и сапоги девушки, как сладкий плод многовековый эволюции самки на пути обольщения самца.

И пока этот прямолинейный древнейший мозг кричит: «Да!», перепутанные извилины серого лабиринта бормочут в том духе, что «Джинсы – всего лишь искусственная маска для кожи нижних конечностей особи противоположного пола».

Особь противоположного пола в это время забирает в гардеробе куртку и уходит из единственной на весь город кофейни.

Я беру фотоальбом, возвращаюсь к столику и рассказываю другу про Францию с утроенной силой.