Нерванодушие

— Тут лопата уже не поможет.

Сможет весло.

— И откуда же вас таких умных

К нам занесло?

— Э-эм… Э-эм…

— Я тебе помогу, житель дома, жёлтый подъезд.

Ведь с экспромтом ты дружишь не шибко.

— Будет ликбез?

— Как настрой у тебя, житель дома?

Что-то бледна.

Я бы даже сказал, что зелёна.

Снова Она?

— Если Вы о Любви, дядя дворник,

То третий глаз

Вам поможет в работе метущей

В сумрачный час.

— Эт я щас дядя дворник. Когда-то…

Что говорить?

Я доцент без процента. Ты знаешь…

Грёбана жисть…

Ну, так что же с тобою случилось, жёлтый подъезд?

— Я спешу на работу, дядь дворник.

— М-да, батлу конец…

Хоть скажи, сколько в сутки конфет ты

Делаешь в рот?

— Дядя Паша, я честный работник!

Вот. До свидания! Спасибо за неравнодушие. Ух, мокроту март мразвёл!

— Нерванодушие, Иринка…

— Угу…

Мы так каждый день батлимся с дядей Пашей. Утром и иногда вечером, когда он побеждает гопниковую компашку из трёх мусорных контейнеров.

Ай! Как постыло передвигаться по грязным городским рекам и заводям луж. Брызги с мало-мальских трасс прямо в глаза и рот норовят запрыгнуть. Фу. Кошмарики. Но скоро тёплый, пахнущий шоколадом и орехами, нежно гудящий зал с агрегатами для производства партий конфет. Партий… Не штучных эксклюзивенок. А ПАРТИЙ! Шоколад — моя зависимость. И здесь я, как в роге изобилия. Но, дядя Паша не прав, допуская, что я не способна противостоять соблазну проглотить пару-десяток конфет с конвейера. Честность — вежливость сладкоежек-маньяков.

Метро. И его музыка: тЫнь-тырырЫнь тынь-тЫ-тыры-рЫнь… Тёплый, пахнущий рельсами, воздух в морду ладонью, мол, батл, кто кого: лязговая скорость — душу твою, житель меги, или твоя душа выберется, не оглохнувшей и чистой.

Двери электропоезда почти всегда останавливаются там, где я стою.

Утренняя толчея. Но сегодня меньше: сегодня седьмое марта, и многие дамы заранее освобождены от работы. Но только не работницы шоколадной фабрики «Усладница»…

Всё обычно.

Я ненавижу вагоны метро, потому что надо думать в них, куда на время поездки деть глаза. Уткнуться в мобильник — не мой вариант. Книги в дороге читать не умею: от шума ничего не понимаю из прочитанного.

Всё обыч…

— Ну что, московские су-ки?!!! Кабзда вам всем!!!

И треск. Это автоматная очередь?!!

Мужчина, похожий на Дольфа Лундгрена, здоровый такой, хватает девочку (на вид ей четыре годика) за капюшон комбинезона. Вопль матери. Малышка ещё ничего не поняла, лишь глаза стали глазищами, и на маму, смотрят лишь на маму. Народ в вагоне отхлынул от стрелка в противоположную сторону.

— У меня тут такой к вам вопрос, задницы. Кто из вас способен помереть прямо сейчас, чтобы я не перебил вас всех, начиная с этой сопли?

Шум поезда. Это длинный перегон.

Я что-то всё забыла. В отражение окна взглянула, не нашла себя. Пятна. Пятна. Жизнь — это лишь пятна:

— Готова. Ггм-г. Готова!

— Лови см-ть, — губы корытом.

Треск. Увидела, как парни нерусской национальности набросились сзади на здоровяка. Плач девочки.