Кровь на костяшках.

В мире так много цинизма, алчности, издевательства. Я — не исключение. Бывало пойду, вроде бы на работу, а оболью человека грязью из-за того, что у него плохо с наличными. Ведь он пришел только за кредитом — дрожащий, небритый, с немытой головой и потухшими глазами. Однако одежда его отглажена, ботинки не то, чтобы сверкают, но вполне аккуратно вычищены. Но мне плевать. Как привыкли говорить люди — у самого жизнь — не сахар. Да, не сахар. Пусть с деньгами нет проблем, но на личном фронте все тихо.

Сердце, кажется, превратилось в выжатый лимон, который, похоже, начинает гнить. Сомневаюсь, что это нормально, но мне постоянно хочется плюнуть в лицо каждому, кто заговорит со мной, обругать его на чем свет стоял. Лицо мое не выражает ничего кроме равнодушия и отвлеченности. Из сильных эмоций — гнев, раздражение, злоба. Иногда одолевает зависть, когда мои, тусклые от работы с компьютером, глаза замечают дружную семью, идущую по своим делам. Это чувство нельзя описать. Наверняка любого нормального человека этот факт повергнет в шок — с трудом сдерживаю желание зарезать эту идиллию. И не важно как: вспоров себе горло или вытащив их кишки. Главное, чтобы было больно.

Да, именно, боль заставляет меня чувствовать живым. Порой, вечером, после пары стаканов пива, я прихожу в пустую двухкомнатную квартиру, включаю тяжелую музыку практически на всю громкость и бью стены кулаками, чтобы разбились в кровь, чтобы на щеках остались следы моего существования, чтобы не спать ночью и оттирать стены от доказательств того, что я жив.

А ночи! Черт возьми, ночи… Они безобразны, пусты, холодны и кошмарны. Если бы меня спросили чего я боюсь, я не задумываясь ответил бы — ночей. Сны о голых девицах с глазами-языками, монстры на каждом шагу и самоубийство через сон. Нет, я определенно начал сходить с ума, когда мне приснилась удивительная особа. Она была красива, божественно прекрасна. Огненно-рыжие локоны спускались до пояса, нежная улыбка светила снежной белизной, а дивный голос звал меня за собой. И вот я бегу, бегу, бегу. Бегу за ней, ломая кости, набивая синяки, раздирая кожу в кровь. Кажется, вот-вот схвачу, но только выбиваюсь из сил и падаю. Загадочная девушка исчезает, а я, почти бездыханный, лежу во тьме, как-будто с выколотыми глазами и плачу кровавыми слезами. Теплая, соленая жидкость струится по лицу. Мне так душно, больно. Тело изнывает от увечий, тишина начинает сводить с ума и мне мерещатся люди, которых я хочу убить. Откуда-то в моих руках появляется невидимый топор, который кажется мне вполне настоящим, я поднимаюсь с хрустом, вздохами и адской болью и начинаю кромсать свои видения этим самым топором. Я задыхаюсь, кашляю, меня знобит, бросает то в жар, то в холод, проступает пот, много пота. А потом пустота… Звонит будильник, и снова на работу.

Назойливые коллеги, зануда — начальник, одинаковые клиенты, которым нужны деньги. День, как всегда закончится пивом в каком нибудь Богом забытом баре рядом с какой-нибудь очередной женщиной на одну ночь. В перерывах я не ем — курю, как всегда по три сигареты. Пальцы сжимают фильтр, рот выпускает едкий дым. Меня раздражает курить, но только так я могу быть злым и на меня не посмотрят, как на сумасшедшего, а только глянут мельком, не отпрянув, и вернутся к своим повседневным обязанностям.

Сапог тушит последнюю недокуренную сигарету. Я вхожу в полупустое здание, сажусь за свой стол, разминаю пальцы, похрустываю шеей. Делаю свою работу, как мне кажется, качественно. Смотрю на клиентов равнодушными глазами, в мыслях глубоко плевал на то, что они скажут или сделают. На лице никогда нет улыбки, да и вообще, забыл я уже как это делается. Холодные пальцы стучат по клавишам, потускневшие глаза считывают информацию, которая после уходит в базу данных. С работы, как обычно, ухожу последний.

Стук клавиш прекратился — свободные стулья заняли мать с дочерью. Я не помню как выглядела мать.

Наверняка обычная, с виду слегка стервозная и, как все женщины, недовольная своей жизнью. Скорее всего, вечером по пятницам и воскресеньям винит своего мужа за то, что вышла за него, возможно бьет посуду о его голову при той же самой дочке. А муж, стиснув зубы, хлопает дверью и уходит в бар, напивается с друзьями под тяжелую музыку и приходит под утро в стельку пьяный. Жена уже спит — она привыкла, а может не хочет будить дочь, чтобы потом объяснять ей какая она хорошая, а папа — козел.

Однако, дочь этой особы запомнилась мне как нельзя отчетливо.

Русые волосы, заплетенные в аккуратные хвостики, большие голубые глаза, восхищенное всем светлое личико с беззаботной улыбкой, восторженный смех, согревающий душу добротой. Тогда я впервые почувствовал тепло детской маленькой ручки — она дала мне маленькую сосательную конфетку и, задорно улыбнувшись, произнесла заветное "большое спасибо". Слегка светлее обычного, лицо маленькой принцессы, застыло в ожидании. Я даже не знал что и сказать — вежливость во мне заснула и, похоже, навсегда. Но все-таки улыбка нашла выход из запертой на ключ двери позитивных эмоций. Кончики мои губ немного поднялись вверх и я произнес что-то вроде "и вам". После этого я слегка склонил голову в саркастическом благодарном поклоне и взял заветную конфету. Прощался стоя, пожав руку вначале старшей даме, а затем и младшей.

В тот день я действительно пришел домой с чувством выполненного долга. И пусть я опять пил пиво, смотря очередной боевик, в тайне ненавидел своего начальника, во сне опять бегал за недостижимой девушкой, а потом в приступе гнева разрубал миражи топором, у меня теперь был талисман.

Пусть и руки в крови от разбитых вен, но зато на душе запахло приятнее, чем пахнет дым сигарет. Возможно тогда я стал чуточку добрее.