ЗОЛОТОМОР, или Застывшие слёзы Богов

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

2023 ГОД. АВГУСТ. ЕКАТЕРИНБУРГ

— Мне бы такую находку для решения моих проблем.

Всматриваясь и разбираясь в выцветших строках тетрадей прадеда, Алексей нашёл в одной из них запись о найденных драгоценностях в тайнике оренбургского дома. Там же рассказывалась история появления бриллиантов у Ильиных: ими оплачивались многомиллионные поставки оружия, боеприпасов и амуниции в Персию в начале двадцатого века. А где же тогда остальные камни? По словам дяди Леонарда, они хранились либо в тайниках Ильиных и Дубининых, либо в Казанском отделении Народного банка РСФСР.

Алексей вспомнил о Вознесенских. «Надо наконец-то отправить им фотографии просмотренных документов. Пусть историки поломают голову, может быть, предложат, что делать дальше. И пора всё-таки разобраться в деле о таинственном исчезновении обоза с сокровищами, которое по разным причинам долго предпочитали не вспоминать близкие и дальние родственники. Если не разгадать тайну пропажи семейных сокровищ, то хотя бы прояснить обстоятельства некоторых загадочных происшествий, случившихся в последующие годы с членами семей и, похоже, связанных с событиями вековой давности».

В середине апреля тысяча девятьсот восемнадцатого года вышло распоряжение ВСНХ о вывозе золота, серебра и денежной массы из других городов и сосредоточении их в кладовых Казанского банка. Именно туда было вывезено конфискованное золото и драгоценности семей Ильиных и Дубининых. Но в любом случае, будь бриллианты в банке или в тайниках, после захвата Казани Народной армией и возврата конфискованных семейных ценностей Леонард Ильин должен был вывезти их вместе с полученным золотом. Куда? В найденных записях упоминается лишь предполагаемый маршрут вывоза сокровищ. Сначала планировалось доставить их на пароходе в Самару, а оттуда, погрузив на повозки, в сопровождении конвоя вывезти в Оренбург, где в то время находились семьи Дубининых и Ильиных. А далее вместе с ними или порознь Леонард намеревался переправить ценности в Крым, на Кавказ или Кубань, а возможно, и в Персию.

Вспомнилась встреча родственников в тысяча девятьсот восемьдесят девятом году и разговоры о перевозимом, а потом исчезнувшем золоте. А что если прав был Александр Дубинин, собравший тогда потомков участников той истории и предположивший, что сокровища, возможно, всё-таки не были вывезены из России, а спрятаны где-то на её южных окраинах. Но где именно?

Занимаясь разборкой и изучением найденных документов, Алексей был вынужден хотя бы изредка выезжать в городскую квартиру. Тетя Клава, как и прежде, присматривала за ней, а заодно и за ним: покупала продукты, стирала одежду, тревожилась и звонила, если он вдруг долго не приезжал. Из банков пока не беспокоили: видимо, бухгалтер сумела договориться об отсрочке платежей.

Собираясь в очередную поездку в город, Ильин вспомнил про сына соседки и решил захватить с собой самовар, который собирался отдать ему. Вытащив из-под стола пыльный антиквариат, решил его немного почистить. Истлевшие тряпки, которыми была заткнута ржавая прогоревшая труба, посыпались из неё. Может, и зола ещё на дне осталась. Ни к чему тащить в городскую квартиру вместе с металлоломом всю эту древнюю труху.

Разложив старые газеты на полу, протёр медный корпус снаружи и внутри. Затем принялся кухонным ножом и крючком из проволоки выдирать из черной обгоревшей жаровой трубы ссохшиеся рассыпающиеся лоскуты. Остатки мусора решил вытряхнуть и перевернул потрёпанный людьми и временем, заблестевший после чистки самовар. Внутри топки загремело, и вместе с трухой и ржавчиной на газеты посыпались и покатились, глухо звеня и сверкая, жёлтые монеты.

Бросив самовар, Алексей сгрёб их в кучу и поднял несколько: «Тяжёлые? Это же золото! Профиль Николая II. Царские червонцы».

Лихорадочная дрожь и слабость в ногах заставили его опуститься на пол. Никогда не видел он таких монет, но слышал об их ценности. Долго сидел, зачерпывал дрожащими ладонями из сверкающей груды на грязной газете червонцы, подбрасывал их и слушал незнакомые звуки падающего сквозь пальцы золота.

Смятение, растерянность и тревога, угнетавшие его последний год, мягко схлынули отступающей волной. Умиротворение и спокойствие разлились по телу, смывая боль потерь, горечь несбывшихся надежд, страх ожиданий.

Алексей встряхнулся, отгоняя обволакивающую усталость, и, резко поднявшись, подошёл к окну, чтобы лучше рассмотреть находку. Ни вмятин, ни царапин. Монеты выглядят идеально. На одной стороне — портрет Николая II и надпись по кругу: «Б.М. НИКОЛАЙ II ИМПЕРАТОРЪ И САМОДЕРЖЕЦЪ ВСЕРОСС.». На обратной стороне — герб Российской Империи, номинал — 10 рублей и год выпуска — 1899. На боковой поверхности надпись: «Чистаго золота 1 золотникъ 78,24 доли» (АГ).

А как же уверения матери о том, что вещи, документы и семейный медальон Леонарда его вдова передала сыну Анатолию, вскоре после этого пропавшему без вести? Очевидно, среди них были и эти монеты, и найденные недавно документы. Сколько же десятилетий они пролежали в своём необычном хранилище? Кто последний держал их в руках и рассматривал? Если Анатолий, то прошло уже более семидесяти лет, а если мать, то это было сорок — сорок пять лет назад. Хотя на встрече родственников она уверяла, что вещи Леонарда Ильина после пропажи его сына никто не видел.

И вот теперь стало ясно, что перед отъездом дед всё-таки оставил дома вещи и дневники своего отца. Хотя, возможно, он взял с собой что-то из записей и ценностей; и его исчезновение каким-то образом связано с ними.

Телефонный звонок вывел из оцепенения.

— Алексей! Неужели нашёл?! Где? Как? Через столько лет!

— Да, Максим, кажется, нашёл. Почему кажется? Во-первых, не уверен, что это именно те бумаги, о которых говорят более ста лет. Хотя, судя по их состоянию, думаю, что они пролежали там, где я их нашёл, достаточно много десятилетий. А во вторых, если это всё же те самые документы, то, вероятно, не все. Объясняю. Да, в них есть сведения о золоте и бриллиантах, есть даже некий список (покажу при встрече). Но в просмотренных мною записях нет ни конкретных указаний, ни даже намёков на то, что эти сокровища вообще вывозились из Казани.

— А ты все тетради и дневники уже изучил?

— Нет, только некоторые из них бегло просмотрел. Я пока что все тетради, блокноты, отрывочные записи поверхностно просматриваю и раскладываю в разные папки по датам, фамилиям, городам.

— Ну, ты прямо как бухгалтер!

— В геодезии так положено: при работе с документами должен соблюдаться определённый порядок и правила.

Максим оживился:

— Отлично! У нас, историков, тоже ценятся точность и порядок. Тогда давай подумаем, что мы имеем.

Ты нашёл старинные документы, скорее всего, связанные с известной нам историей. Но у тебя есть некие сомнения, потому что в просмотренных записях ты пока не нашёл конкретных указаний, что золото куда-либо вывозилось. Вывод? Или ты пока ещё не нашёл бумаги, где говорится об этом. Или тетради с такими сведениями Анатолий всё-таки забрал с собой в тысяча девятьсот пятьдесят втором году, уезжая на поиски, из которых уже не вернулся.

Что делать дальше? Надо продолжать искать документы. Вместе с тем более тщательно поработать над уже найденными бумагами. Ты же сказал, что просмотрел только первые из них, и то поверхностно. Если всё-таки найдутся записи с конкретными сведениями о том, куда Леонард вывез золото, то можно заниматься расследованием, а возможно, даже и поисками. А если они исчезли с вместе Анатолием семьдесят лет назад, то придётся забыть об этой истории и продолжать жить дальше также спокойно и безмятежно, как жили до того. Ну, может быть, вспоминая иногда строки Омара Хайяма: «Мне известно, что мне ничего неизвестно! — Вот последняя правда, открытая мной».

Здесь, кстати, мама рядом сидит. Елена Сергеевна, помнишь её? Отнимает у меня телефон, чтобы поговорить с тобой. Всё-таки более тридцати лет не виделись.

— Здравствуй, Алексей! Что же за беда такая прошлась по всей вашей семье? Ты помнишь меня? Мы ровесницы с твоей матушкой. На встрече в Оренбурге подружились, а потом вот только открытками к праздникам обменивались. А теперь и её уже нет.

— Здравствуйте, Елена Сергеевна! Да. Вот так уж вышло.

— Держись, Алёша, крепись, не падай духом. Приезжай к нам. Поговорим, поделимся радостями и успехами, погорюем об утратах и потерях. А заодно и ту историю обсудим, о которой вы с Максимом говорили. Я много чего могу рассказать о семьях Дубининых и Ильиных. А то я смотрю, вы в порыве пессимизма средневековых классиков цитировать начали. А в наших семьях пессимистов никогда не было. Борцы за справедливость были, бесшабашные искатели приключений и авантюристы были. Так что и вы, их потомки, постарайтесь быть похожими на них — неугомонных и неунывающих оптимистов.

Раз уж вы решили хотя бы немного разобраться в той стародавней истории, то я тоже могу чем-то помочь вам. Мой отец родился в Иране, а после возвращения семьи в тысяча девятьсот сорок шестом году в СССР работал в МИДе при Молотове и Вышинском. Это потом, уже после репрессий, семья перебралась в Казань. Он-то мало что говорил, а вот его сестра Ольга Петровна в ответ на мои расспросы после той встречи в Оренбурге кое-что рассказала. И, кстати, передала мне один из тех самых медальонов, о которых тогда так настойчиво расспрашивал всех Александр Александрович Дубинин.

Максим рассказывал тебе о приезжавшем недавно родственнике. Я посмотрела нашу родословную: получается, что мы с ним троюродные брат и сестра. Но он младше меня лет на двадцать. Вежливый, спокойный, но слишком уж, как бы выразиться поприличнее, … вкрадчивый и скрытный. Всё расспрашивал и выведывал, но о себе ничего определённого не рассказал. Обмолвился только, что всю жизнь прожил в Баку, откуда, как я помню, и его отец приезжал в Оренбург в тысяча девятьсот восемьдесят девятом году. А где сейчас живёт и где они с друзьями ведут поиски пропавшего обоза, так и не открыл нам.

Кстати, я догадывалась, что у Валентины остались какие-то документы и вещи от Леонарда. На той давней встрече Дубинин намекнул, что хочет приехать в Свердловск и вместе попробовать отыскать эти бумаги. Но она неожиданно для всех очень резко оборвала его и сказала, что никаких поисков и общения больше не будет. А после этого быстро собралась, уехала и больше ни с кем близко не общалась. Тогда всем это показалось очень странным.

Думаю, что разговоры о сокровищах, якобы вывезенных твоим прадедом Леонардом Ильиным куда-то на юг, вполне могут быть правдивыми. Последнее время появляются свидетельства о том, что золото из Казанского отделения Народного банка РСФСР вывозилось не только на восток. Я зачитаю тебе короткую выписку из книги историка Владлена Сироткина «Зарубежные клондайки России»: «… бывший колчаковский офицер в августе 1918 г. принимал участие в тайной транспортировке из Самары в Крым "44 золотых слитков по 30 фунтов весом каждый"…».

Понимаешь? Казань — Самара — Крым. Это и есть одно из южных направлений вывоза сокровищ, о котором говорится в наших семейных легендах.

— Интересно! — Алексей, относившийся к идее поисков, как и его отец, с ироничным пессимизмом, попытался осторожно объяснить свою позицию. — Но дело в том, что у нас-то пока нет никаких свидетельств и доказательств того, что деньги и ценности семей вообще куда-то вывозились из Казани. Они были, с этим не поспоришь. Но что с ними случилось — неизвестно. Есть только одни разговоры, слухи, намёки да ничем не подкреплённые заверения Александра Дубинина, которые мы слышали в тысяча девятьсот восемьдесят девятом году.

Давайте сделаем так. Я ещё поищу, вдруг что-то найду. А потом приеду к вам, чтобы вместе разбирать и расшифровывать записи в найденных документах. Всё-таки вы, как профессионалы, более компетентны в исследованиях такого рода. А заодно мы подумаем, что делать дальше. Если решим заняться расследованием произошедших сто лет назад событий, то это надо делать там, где они начинались — в Казани.

Но, если честно, я считаю идею поисков сомнительной и в данное время невыполнимой. Чтобы разгадать тайну исчезнувших семейных сокровищ, надо повторить предполагаемый путь Леонарда. Проехать через Казань, Самару, Оренбург и потом, возможно, куда-то дальше на юг — Гурьев (сейчас Атырау) или Астрахань. А на это нужны большие деньги. И ещё неизвестно, чем окончатся поиски.

НАМ ЖИЗНЬ ВСЕГДА ПОДАРИТ ШАНС. Омар Хайям

«Но с долгами-то все проблемы решены? — после разговора с родственниками мелькнула успокоительная мысль, но тут же растаяла при взгляде на кучу монет. — Нет, надо трезво оценивать реальное положение. Слишком большие долги, чтобы ликвидировать их с помощью этого золота. … Кстати, сколько их?».

Алексей снова потряс самовар, перевернув его. Ничего больше не звенело, не гремело, не падало. Смёл мусор с газет. Пересчитал: девяносто две монеты. Но как и кому их продать? И сколько всё это будет стоить? Заглянул на сайты с объявлениями «Золотые червонцы времён Николая 2». Средняя цена продаж — от пятидесяти тысяч рублей за штуку. Но это только предложения, а за сколько купят, ещё не известно. Так что если предположить, что найдётся покупатель с ценой немного ниже, то за все монеты можно получить немногим более сорока тысяч долларов.

«Даже продажа дома и этой находки проблему не решат. … Ладно, дочищу окончательно цветмет, поеду в город и отдам Олегу. Посижу с ним, а потом уже думать буду, куда монеты пристроить и какие долги сначала закрывать».

Вытащив самовар во двор на солнце, стал сдирать ржавчину и нагар с трубы, заодно пытаясь выковырять оттуда застрявшие тряпки.

Наконец весь оставшийся мусор вывалился из топки. Алексей осторожно развернул клубок из ссохшихся обрывков ткани и увидел внутри маленькую плоскую деревянную коробочку не больше десяти сантиметров длиной и четырёх шириной. Лёгкая, завёрнутая в истлевший платок, перевязанная медной проволокой, она застряла на выходе из топки в трубу и поэтому не выпала вместе с тяжёлыми монетами.

«Ну и что же интересного в ней может быть? Вероятно, какая-то вещица, памятная для кого-то в давние времена, а сейчас, скорее всего, никому не нужная. Мало ли таких безделушек продаётся на блошиных рынках».

Металлические петли заржавели, а накладной декоративный замок, скорее всего, из латуни, вроде бы в порядке, только потемнел от патины.

Алексей потрогал защёлку, поднял её и открыл коробочку.

Ослепительное сияние всех цветов радуги вырвалось из многолетнего заточения. При малейшем повороте оттенки радужных бликов переливались и менялись. Горячее солнце, отразившись в самоцветах, лежащих в футляре, холодным ярким блеском разноцветных лучей ослепило Ильина.

Он огляделся и захлопнул крышку коробки, испугавшись, что ослепительный блеск заполнил не только двор, но и улицу, привлекая чужое внимание.

«Ну и денёк сегодня выдался!» — Занемевшими от потрясения руками Алексей лихорадочно пытался засунуть коробочку то в один, то в другой карман, и тут же снова вытаскивал и проверял, нет ли в них даже небольшой прорехи, через которую его драгоценная находка могла выпасть.

А в голове крутилась и не давала покоя одна и та же мысль: «Неужели это они?! — И тут же внутренний голос с сомнением шептал: — Таких подарков в жизни не бывает. Ты ведь не герой Дюма, нашедший сокровища аббата Фариа. — Но мучительная надежда, уже поселившаяся в голове, снова убеждала и утешала: — Они, это они! … Правильно, ты не Дантес. Тот нашел целый сундук с золотом и драгоценностями. А ты — всего лишь несколько бриллиантов».

— Кстати, — пришёл в себя Алексей, — а сколько их там. Ведь и вправду немного.

Оглядевшись и убедившись, что безлюдная улочка также тиха, как всегда, он вбежал в дом и лихорадочно выдернул из кармана руку с зажатой в ней коробкой. Немного успокоился, сел за стол и, зажмурившись, открыл футляр.

На белом атласе, покрывавшем внутреннюю сторону крышки, увидел старинный логотип — именное клеймо под Государственным гербом Российской Империи:

ФАБЕРЖЕ

ПЕТРОГРАДЪ

МОСКВА, ЛОНДОНЪ

На ложементе из бело-жёлтого бархата холодно блестели, без солнечного света уже не ослепляя, десять камней: три больших и семь немного меньше. Рядом с ними лежал жетон из белого металла, скорее всего, серебра. Во дворе Алексей, ослеплённый не виданным ранее блеском самоцветов, не обратил на него внимания. А теперь сразу же понял: это и есть один из четырёх медальонов, переданных потомкам семей Ильиных и Дубининых более ста лет назад. По словам Александра Александровича в тысяча девятьсот восемьдесят девятом году и записям в дневниках Леонарда было известно, что по символам, оставленным на медальонах, можно определить местонахождение исчезнувших в тот год семейных сокровищ. Но для того, чтобы понять закодированные в них послания и найти это место, нужно объединиться всем потомкам этих семейств.

Алексей не стал тщательно рассматривать медальон: сейчас не до расшифровки криптограммы предков. Главная задача на ближайшее время — разобраться в том, что за камни так долго хранились в найденном футляре.

«Если действительно это те самые бриллианты из Персии, о которых говорится в дневниках, то все проблемы, навалившиеся на него в последние годы, будут решены. А как их проверить? Надо посмотреть в интернете».

Набрав в поисковике запрос «Как определить настоящие бриллианты», тут же нашёл множество советов. Частью из них не рискнул воспользоваться: побоялся тереть камни пилкой для ногтей, бить по ним молотком, жечь огнём и кислотой. А вот по стеклу поцарапал: все царапали хорошо, качественно! И метод проверки дыханием тоже опробовал: на стекле влага была, а на бриллиантах — нет.

Впрочем, Алексей понимал: вряд ли кто-то из его предков стал бы прятать подделку вместе с золотыми монетами. Так что надо искать хорошего и добросовестного оценщика или ювелира. Но в Екатеринбурге советоваться по таким вопросам он не решился. Позвонил в Москву к однокурснику, закадычному другу Валере Иванову и без долгих разъяснений попросил разузнать, нет ли у кого-то из его знакомых и родственников сведений о специалистах необходимого профиля. Как оказалось, и узнавать ничего не пришлось.

Валера даже удивился: — А ты забыл или тебя не было при разговоре с нашим математиком, профессором Альтманом на встрече выпускников два года назад? Там же присутствовал и его племянник Давид Эйдельштейн. Помнишь такого? Он на курс старше нас и учился на другом факультете вместе с моим братом. Короче, этот Дава лет через пять-шесть после получения диплома положил хрен с прибором на геодезию и стал заниматься семейным бизнесом — ювелиркой. Сначала просто перепродавал золотишко и самоцветы, а потом стал соучредителем в известной компании, занимающейся торговлей драгоценностями. Альтман теперь тоже работает по совместительству в этой фирме. Консультант по каким-то вопросам. Я возьму у брата их контакты и сброшу тебе. Поговоришь, намекнёшь на находку. Мне кажется, надёжнее и безопаснее варианта ты не найдёшь. Всё-таки это люди приличные, да и знакомы мы с ними уже больше двадцати лет.

Звонить Альтману и говорить на такую необычную тему Алексею не хотелось, да и не заладились у них отношения во время его учёбы в столице. Юрий Моисеевич преподавал высшую математику в их ВУЗе и больше всего запомнился тем, что на зачётах и экзаменах одним из первых вопросов к Ильину и его сокурсникам, приехавшим из других городов, был такой: «Ну и зачем вы приехали на учёбу в Москву? У вас в Екатеринбурге (Симферополе, Волгограде, Минске …) такой прекрасный университет». И объяснять ему что-либо по этому поводу было бесполезно. Родители одного из сокурсников Алексея, учившиеся у Альтмана четверть века назад, говорили, что и тогда он задавал приезжим студентам всё тот же вопрос. И когда на одном из экзаменов после третьего курса Ильин высказал предположение, что Юрий Моисеевич является, вероятно, автором знаменитой фразы «Понаехали тут» и ему неплохо бы запатентовать её, математик обиделся, осерчал и назначил пересдачу экзамена на осень.

Так уж бывает, что со временем всё скверное, мелкое и пустое сглаживается и забывается. А может, обоюдная выгода от предстоящей сделки помогла найти взаимопонимание. Как бы то ни было, учитель с учеником по прошествии многих лет наконец-то поговорили довольно радушно и тепло.

Узнав суть вопросов, возникших у Ильина, Альтман рассказал, что компания «Davidiamond» много лет занимается вопросами определения подлинности драгоценных камней с проведением геммологического анализа на основе международных стандартов оценки. Давид на днях улетел в Магадан, но на обратном пути он обязательно заедет в Екатеринбург и проведёт предварительную экспертизу представленных материалов.

1918 ГОД. САМАРА

Спешно вернувшись в Самару, Леон не стал скрывать свою находку и сразу же показал бриллианты дяде. По приблизительной оценке Николая Сергеевича, камни могли стоить до трёхсот тысяч золотых рублей. Для определения точной стоимости он взял их, чтобы показать знакомому ювелиру.

Воодушевлённый Леонард помчался к Маше. Надо успокоить и порадовать её: теперь у них есть средства для выплаты контрибуции. Искал по всему городу, но не смог найти ни в этот, ни на следующий день. Когда родные и знакомые переполошились, узнав об исчезновении Марии, Ольга Ильина призналась: подруга, как и её брат, уехала в Казань для поисков и спасения отца. Она надеялась, что Николай через своих знакомых сможет там найти деньги, а Фомин выполнит обещание и посодействует освобождению старшего Дубинина из заключения.

Леон, успокоенный известием о том, что с Марией всё в порядке, но раздосадованный её неожиданным отъездом, объявил о намерении отправиться вслед за ней. Он надеялся отыскать девушку и заплатить контрибуцию за её отца деньгами, вырученными от продажи бриллиантов Ивана Ильина.

Николай Сергеевич, всегда придерживавшийся принципов умеренности и сдержанности в действиях, не одобрил поспешного поступка дочери родственника и не поддержал рискованного решения племянника. Ехать в Казань, чтобы пытаться договориться с большевиками, сейчас, во время наступления Народной армии, бессмысленно. А ехать туда с ценностями, да ещё из Самары, логова антибольшевизма, как её называли коммунисты, — это вообще высшая степень безрассудства.

Дядя посоветовал не торопиться и не совершать необдуманных поступков. Спешкой и несдержанностью можно только навредить и Дубининым, и себе. Нужно немного подождать. В ближайшие дни всё может измениться.

— Сегодня вечером состоится очередная встреча представителей Самарской торгово-промышленной палаты, Биржевого комитета и Общества фабрикантов и заводчиков с представителями КОМУЧ для подписания резолюции о постоянной финансовой помощи Комитету. Комучевцы, в свою очередь, обещали рассказать о планах по освобождению городов Поволжья силами антибольшевистской коалиции. Надеюсь, завтра сообщу нечто важное для всех нас. Кстати, Фортунатов и тебя приглашал на эту встречу. Как я понял, он хотел поговорить с тобой о сотрудничестве.

Леонард хмуро покачал головой:

— Извините, сейчас не до разговоров. … Как-нибудь позднее.

1918 ГОД. ЗОЛОТОЙ ЗАПАС ИМПЕРИИ

По словам одного из лидеров КОМУЧ, Казань было решено взять по следующим мотивам:

«Здесь находилось все золото Российского государства…. Здесь же находилось колоссальное количество всякого интендантского и артиллерийского снаряжения и вооружения.… В Казани было много офицеров, среди которых значительное число организовывалось для выступления против большевиков и которых большевики начали уже беспощадно расстреливать…. Кроме того, Казань была большим политическим центром России и главным центром Поволжья».

Войска красных, деморализованные предательством главкома Муравьёва и стремительным продвижением отрядов Каппеля и чехов, отступали. Двадцать первого июля белые подошли к Симбирску и на следующий день беспрепятственно заняли его. Ночью советское руководство покинуло город. Двадцать шестого июля там встретились Каппель, члены КОМУЧ Лебедев и Фортунатов и прибывший из Казани представитель Савинкова штабс-капитан Григорьев. Он рассказал о положении в городе, о многочисленном офицерском подполье, о том, что обещанное подкрепление к красным ещё не прибыло и сейчас самое подходящее время для наступления. Подступы со стороны Волги никем не прикрыты, можно высаживать десант. Тут же был разработан план захвата Казани.

К началу Первой мировой войны золотой запас Российской империи был самым крупным в Европе и составлял один миллиард шестьсот девяносто пять миллионов рублей, или тысяча триста одиннадцать тонн золота. За время войны он значительно уменьшился. В итоге ко времени захвата власти большевиками остаток золотого запаса составлял один миллиард сто один миллион рублей с учётом золота, добытого во время войны, или восемьсот пятьдесят две с половиной тонны золота.

Во время войны встал вопрос о сохранности золотого запаса. Было решено перевезти часть его подальше от границы, в Нижний Новгород и Казань. Эти города на Волге занимали удобное географическое положение и имели прямое железнодорожное сообщение с центром страны. Эвакуация сокровищ началась в тысяча девятьсот пятнадцатом году. В обширные кладовые Казанского отделения Народного банка с новейшими защитными системами хранения ценностей перевезли золото из Петербурга, Москвы и других российских губернских центров. Сюда же доставили драгоценности Монетного двора, Главной палаты мер и весов и Горного института. К июню тысяча девятьсот восемнадцатого года в местном отделении банка оказалось более половины золотого запаса Российской империи — примерно четыреста девяносто тонн золота в слитках и монетах на сумму немногим более шестисот миллионов рублей.

После захвата Самары в июле тысяча девятьсот восемнадцатого года власть в городе перешла к Комитету членов Учредительного собрания, объявившему о свержении советской власти. Народная армия КОМУЧ и части взбунтовавшегося Чехословацкого корпуса, стремительно захватив несколько городов, планировали наступление на Казань.

Двадцать седьмого июля Наркомат финансов РСФСР, обеспокоенный ситуацией в Поволжье, принял решение об эвакуации золотого запаса из Казани. Об этом был информирован управляющий Казанским отделением Народного банка Петр Марьин. Двадцать восьмого июля прибыла эвакуационная экспедиция с несколькими баржами и пароходами. На них предполагалось вывозить золото в Нижний Новгород.

Прибывшие из Москвы финансовые работники вместе с сотрудниками Казанского отделения банка занялись подготовкой золота к эвакуации. Проводился частичный пересчёт ценностей и упаковка в ящики и мешки. Прокладывались подъездные пути от банка до пристани. Работы завершились к началу августа, но стремительное наступление белочехов и Народной армии помешало отправке золота в установленные сроки.

Сообщение о подготовке вывоза золота обеспокоило КОМУЧ. Было решено остановить эвакуацию. Первого августа вооруженные пушками пароходы с войсками Комитета направились к Казани и в устье Камы разгромили противостоящую им красную флотилию.

Второго августа КОМУЧ отправил в Казань группу боевиков для помощи подпольщикам, решившим заблокировать транспортировку золотого запаса. Вместе с этой группой на барже Ильиных, перевозившей очередную партию соли, отправился Леонард, которого дядя по просьбе Фортунатова уговорил на сотрудничество с Комитетом. Старший Ильин и подумать не мог, что сын его непутёвого брата пользуется уважением у занимающихся большой политикой людей из столицы. Он убедил Леонарда, что тот нужен КОМУЧ как опытный специалист по экспроприациям на случай, если придётся противостоять вывозу золота из банка силовыми методами. Для этого уже установлена связь с казанскими подпольщиками и необходима координация совместных действий с ними. Фортунатов же, в свою очередь, обещал выяснить, что случилось с его друзьями, выехавшими ранее в Казань, и помочь им в случае необходимости.

Николай Сергеевич, вручив племяннику сопроводительные документы к руководству Казанского отделения Народного банка, поручил договориться о расчетах за последние поставки и заодно постараться узнать, есть ли возможность вывести из-под ареста ценности и золото семей Ильиных и Дубининых.

Фортунатов дал задание выяснить, есть ли у большевиков реальная возможность эвакуировать золотой запас в ближайшее время, и выведать, как, когда и куда они намереваются его вывозить.

Леон догадывался, что главная задача, для выполнения которой его отправляют в Казань, состоит не в противодействии вывозу золотого запаса. Этим будут заниматься совсем другие люди из подпольных групп Самары и Казани. Ильин старший уверен, что большевики в ближайшее время оставят Казань. Тогда, согласно приказу КОМУЧ №16 от 25 июня 1918 г. об отмене национализации предприятий, банков, торговли, он сможет забрать из банка хранящиеся там с дореволюционных времен ценности семьи, выплату за реквизицию предприятий, а также «…захваченных материалов и полуфабрикатов, происшедших от порчи машин и прочего имущества предприятия». И, наконец, Ильин сможет получить деньги, которые отдал КОМУЧ по договору о финансировании его деятельности.

Главная задача Леонарда — получение и вывоз семейных ценностей и золота из Казанского банка после захвата города силами белочехов и Народной армии.

Былого не вернуть. Дом и семья разрушены, друзья пропали. Найти их и помочь им он сможет, только выполнив поручение. Выход один — надо отправляться в Казань, сделать там всё, что от него требуется. А потом найти Дубининых, узнать, что случилось с Бакуниным, и уехать всем вместе из Советской России.

Проводить племянника пришёл возбуждённый и ликующий Николай Ильин. Размахивая какими-то бумагами, торжествующе закричал:

— Дождались, Леонард! Не подвели твои однопартийцы, выполнили свои обещания. Вот последние постановления КОМУЧ: «…все вклады в банках и сберегательных кассах объявляются неприкосновенными. Произведенные распоряжением большевистских комиссаров списывания с текущих счетов будут уничтожены, захваченные ценности и имущество возвращены обратно, … аннулирование займов отменяется». И о денационализации предприятий: «Возмещается владельцу стоимость захваченных материалов, фабрикатов и полуфабрикатов, имевшихся налицо к моменту захвата, по рыночным ценам, существовавшим к моменту захвата, а равно по определению Комиссии возмещаются убытки, происшедшие от порчи машин и прочего имущества предприятия, по ценам, существующим в период ликвидации захвата».

Николай Сергеевич взволнованно рассказывал, как на прошедшей встрече промышленники и купцы, фабриканты и заводчики, воодушевлённые пламенными речами, щедрыми обещаниями и клятвенными заверениями лидеров КОМУЧ о скором наступлении по всему Поволжью, договорились об экстренном финансировании Народной армии.

Дядюшка убеждал уже почувствовавшего надвигающуюся беду племянника: «Поддержка антисоветских сил Поволжья приведёт не только к возврату захваченных ценностей семьи, но и к скорому освобождению отца Марии».

А Леонард холодел от недоброго предчувствия:

— Что-то мне стало не по себе от ваших слов. … Застывшие слёзы Богов?! … Неужели вы это сделали?

Николай Сергеевич опустил голову и растерянно развёл руками:

— Не мог же я остаться в стороне. Сдал в фонд поддержки КОМУЧ двести пятьдесят тысяч рублей, полученные накануне от одного из финансистов Самары за бриллианты твоего отца.

 2023 ГОД. СЕНТЯБРЬ. ЕКАТЕРИНБУРГ

— Застывшие слёзы Богов! … Невероятно! Да ещё где?! Не в Москве, не в Петербурге. В Свердловске!

Племянник профессора Альтмана, известный московский специалист по драгоценным камням и металлам Давид Александрович Эйдельштейн, приехавший в Екатеринбург по совету дяди, до сих пор не мог привыкнуть к старо-новому имени столицы Урала. А может, просто не хотел. И ему больше нравилось название, данное почти сто лет назад в честь его единоверца, «злого демона революции» Якова Михайловича (Моисеевича) Свердлова.

— Это о чём вы с таким восхищением говорите, Давид Александрович? О золоте или о самоцветах?

— Уважаемый Алексей! Разве может человек с фамилией Эйдельштейн говорить так о презренном, как всем известно, металле? Человек с фамилией, переводимой с идиш как «драгоценный камень», и к тому же диамантер по призванию, может так восхищаться только бриллиантами.

— Диамантер! … Звучит красиво. Я так понимаю, от слова диамант — бриллиант, алмаз.

— Верной дорогой идёте, товарищ Ильин. Diamonds expert — бриллиантовый байер. Оцениваю и покупаю бриллианты для моих клиентов.

Алмаз, бриллиант или адамас, диамант, что на древнегреческом означает «непобедимый». Греки и римляне верили, что они могут быть осколками падающих звезд, и называли застывшими слезами Богов.

— Изящно! Древние эллины — мастера ярких метафор. А вы это серьёзно? Настоящие бриллианты? Я говорю о камнях, которые нашёл дома.

— Серьёзнее и быть не может. Самые что ни на есть настоящие! Серьёзнее может быть только один вопрос: чистые ли они? И это не в смысле качества, здесь сомнений нет. Чистые по происхождению и истории. Мы с Юрием Моисеевичем криминал обходим стороной и по возможности как можно дальше. Благодаря чему живём и работаем без особых проблем уже довольно долго. Ну, по крайней мере, с тех пор, как я покинул нашу благословенную альма-матер и сменил сферу деятельности. Я ведь там же учился, где и вы, только на другом факультете.

— Знаю, помню вас. Да и Альтман упомянул об этом, когда я рассказал ему о своей находке и просил рекомендовать надёжного специалиста по оценке и продаже. Он обещал, что вы скоро приедете, и предупредил о строгих правилах вашей компании при работе с клиентами. Вы не работаете с товаром, имеющим криминальную предысторию, и с товаром, не прошедшим предварительную проверку. Но я не перекупщик и не посредник. Думаю, что мои камни и золото не нуждаются в проверках такого рода. Я наследник, и они достались мне от прадедов — солепромышленников Ильиных.

Алексей подумал и добавил с улыбкой:

— Заодно успокою вас: я не фармазон и предлагать вам фальшивые цацки не собираюсь.

Гость с удивлением повернулся к Алексею, и тот, засмеявшись, отрицательно покачал головой.

— Нет, я не из приблатнённых. Просто немного застал то время, когда в Свердловске в некоторых кругах так говорили. Да и в экспедициях на Севере немало поработал. А там контингент самый разнообразный. Кстати о криминале, который вы стороной обходите.

Эйдельштейн оторвался от приборов, через которые увлечённо изучал камни, и вопросительно посмотрел на Ильина. Тот продолжил:

— Вы сказали, что придерживаетесь определённых принципов в своей деятельности и криминалитет стороной обходите. Но приехали ко мне в сопровождении людей Седова. А ведь это далеко не самые законопослушные жители Ебурга, как они называют наш славный город. Ну, по крайней мере, были такими в недалёком прошлом.

— Видите ли, Алексей. Мы знаем таких людей здесь и в других городах, но не связаны с ними как партнёры по нашему бизнесу. Заказываем только услуги сопровождения и охраны. Они выполняют всё чётко, качественно и, главное, без лишних разговоров и вопросов. А что нам к ним ещё надо?!

А теперь перейдём непосредственно к делу. Бриллианты старинные, это видно по ручной огранке. Где их гранили, не знаете?

— Я в этом не разбираюсь, и прадед, от которого они остались, вряд ли разбирался. В его дневниках об этом ничего не сказано. Знаю только, что их привезли в Российскую Империю из Персии в начале двадцатого века.

Алексей показал коробку и несколько тетрадей, найденных в родительском доме.

Гость понимающе кивнул и пояснил:

— Огранка — "на глаз". Сейчас так не работают. Поэтому и блеск старинных бриллиантов слабее, чем современных. Но камни таких цветов и чистоты теперь редко где можно увидеть. Если только в музее или антикварных магазинах иногда. Надо показать их нашему ювелиру. Он сделает окончательную оценку. Для нас самое главное, чтобы за ними криминальных хвостов не было. А как и куда их пристроить, мы уже знаем.

Эйдельштейн открыл один из своих блокнотов.

— По поводу происхождения ценностей. Думаю, что особых проблем не будет. В статье 233 Гражданского кодекса о кладах указано:

«… зарытые в земле или сокрытые иным способом деньги или ценные предметы, собственник которых не может быть установлен либо в силу закона утратил на них право, поступает в собственность лица, которому принадлежит имущество (земельный участок, строение и т.п.), где клад был сокрыт, и лица, обнаружившего клад, в равных долях».

Я уверен, что найденные монеты и камни культурно-исторической ценности не представляют. И если отнести их в полицию для получения официального заключения, то это подтвердится. Но всё будет долго, нудно и не известно, когда и чем закончится.

Вы, как я понимаю, владелец участка, где были найдены ценности, и вы же лицо, обнаружившее их. К тому же вы наследник людей, сокрывших ценности. Значит, всё найденное ваше. Поздравляю. Монеты и четыре отложенных камня я сейчас заберу, с вами расплачусь, а за остальными приеду после консультации с одним из авторитетных ювелиров. — Давид Александрович посчитал на калькуляторе, сверяясь с записями в блокноте, открыл портфель, строго посмотрел на Ильина и повторил: — Имейте в виду, обязательно приеду!

— И где мне теперь хранить оставшиеся камни.

— Не гоните волну, Алексей. Вы хотите сказать, что после нашей встречи полгорода будут знать, что мы здесь разглядывали и о чём говорили?

— Нет, извините, я не про вас, а про ваших сопровождающих.

— Слушайте сюда. Сопровождающие, как вы выразились, получают такие деньги, что им абсолютно всё равно, играем ли мы здесь в шахматы или беседуем о Лагранже и методах разложения пертурбационной функции. Так что живите спокойно до следующей нашей встречи и далее, насколько возможно. Главное — сами ни с кем больше не говорите ни о своей находке, ни о нашей встрече.

А камни спрятать легко. Это не золото и не мешок с деньгами, которые легко можно обнаружить. Если прикопаете где-то поглубже, то никто и никогда их больше не найдёт. Сами только не потеряйте.

Оплату, как предполагаю, возьмёте наличными? — на столе перед Алексеем росла гора из пачек долларов, а Эйдельштейн продолжал: — Извините, деньги поганые, заморские, но наши родные пришлось бы укладывать в несколько чемоданов.

Давид Александрович вырвал из блокнота и положил на стол лист с расчётами:

Золотые червонцы Николая 2 — 92 шт. = 500 $ х 92 = 46 000 $;

Бриллиант 10 (десять) карат — 1 шт. = 90 000 $;

Бриллианты 5 (пять) карат — 3 шт. = 40 000 $ х 3 = 120 000 $.

Итого: 256 000$

— Всё в ажуре? Если посчитаете, что мои расчёты неверны или найдёте где-то более выгодные курсы продажи золота и камней, скажете мне при следующей встрече. Но уверяю вас, больше никто не предложит. Да и опасно, можете на аферистов нарваться или представителей каких-либо органов. И ещё не известно, кто из них опаснее. А мы с хорошими клиентами дружим и друг друга не обижаем.

1918 ГОД. АВГУСТ. КАЗАНЬ

Я только верной пули жду,

Я только верной пули жду,

Что утолит печаль мою

И пресечёт нашу вражду.

Голова гудела, болела, во рту пересохло. Яркие круги под закрытыми веками, звон в ушах, тошнота и унылое пение где-то неподалёку заставили Леонарда протереть глаза и приподняться. Где это он?

Тёмная ободранная каморка с грязными стенами. Свет от фонаря еле пробивался сквозь пыльные потрескавшиеся стёкла зарешёченного окна. Единственный вход в тесное помещение закрывала массивная железная дверь.

Леон сел и осмотрелся. Что это? Тюрьма? Из мебели — грубо сколоченные нары в два яруса вдоль стен. Как в сибирской ссылке. Закралось пугающее предположение. «Неужели я до сих пор там — в Сибири, а всё, что случилось после неё, мне только приснилось».

За дверью тянулось бесконечно тоскливое:

Но только смерть не для меня,

Да, видно, смерть не для меня,

И снова конь мой вороной

Меня выносит из огня.

— Про смертушку всё поёшь? Беду чуешь, Егорыч? — кто-то вошёл в соседнюю комнату, громыхнув дверью, и прервал заунывное пение. — Очнулся после встречи с тобой наш гость или уже не очнётся, как те два офицера при весенней облаве?

Леонард понял, что всё случившееся с ним — не сон: он узнал этот голос.

В ответ на слова вошедшего прерванный малоискусный певун, которого, очевидно, и звали Егорычем, забасил поволжским говором:

— Рассказали вам уже? Да тогда они шибко уж выкобенивались, вот и пришлось их контузить маненько. Только вот лишканул я немного. … А здесь-то хотел осторожно. Но когда он булгачить начал, пришлось успокоить чуток. Вы же приказали доставить во что бы ни стало.

— Смотри, если он успокоился на веки вечные, как те подпольщики золотопогонные, товарищ Вера сама приговор вынесет и сама его исполнит. Ты же знаешь, она скорая, если что не по ней.

— Да знаю уж. Бают, скольких врагов в расход пустила. И своих — тех, что оступились или слабину дали. А накой вы про смертушку-то помянули, Степан Михалыч? Он что, особый какой, этот гость наш ералашный?

— Похоже, что особенный. Из эсеров он, когда-то вместе с большевиками с царским режимом боролся. С Верой Петровной в сибирской ссылке по соседству на поселении срок отбывал. Недавно освободился, в родные места вернулся, а здесь его по башке шандарахнули. … Ты на фронте, я слышал, геройствовал? Так здесь же не война, аккуратнее надо.

Егорыч закашлялся и после недолгого молчания упавшим голосом обратился к собеседнику:

— Нашего гостя я в порядок приведу, не сумлевайтесь. Пускай только отдохнёт маненько, а то он надысь квёлый был. А вы уж, товарищ Фомин, пособите мне, замолвите словечко перед товарищем Верой. Нам таперича под вашим началом верой и правдой Советской власти служить. Вы знайте, если что случится, я не подведу.

«Фомин. Значит, не ошибся. Похоже, я в КазГубЧК? … А Вера Петровна? Это не Брауде ли?» — Леонард устало закрыл глаза.

1918 ГОД. ДЗЕРЖИНСКИЙ И БРАУДЕ

Сразу после создания в Самаре Комитета членов Всероссийского Учредительного собрания казанские чекисты внедрили в его ряды своих информаторов. От них стало известно о предстоящей отправке агентов КОМУЧ в Казань для срыва плана по вывозу золотого запаса из Казанского отделения Народного банка РСФСР.

В начале августа тысяча девятьсот восемнадцатого года стало ясно, что Казань большевикам не удержать. В банке готовились к срочной эвакуации. Во избежание хищений при подготовке и во время перевозки золота заместитель председателя Казанской ГубЧК Вера Брауде приказала установить наружное наблюдение за банком. Среди обслуживающего персонала были её осведомители. Информация обо всех подозрительных работниках и клиентах сразу же доводились до Брауде. Особенно неблагонадёжных задерживали и доставляли к ней для проверки.

Вера Брауде. Фанатичная революционерка. Семья и всё личное на втором плане. С юности участвовала в борьбе: митинги, демонстрации, забастовки, экспроприации. Также постоянно: аресты, репрессии, ссылки. Впоследствии её однопартийцы отзывались о ней так: «Человеческого в ней не осталось ровно ничего. Это машина, делающая свое дело холодно и бездушно, ровно и спокойно.… И временами приходилось недоумевать, что это — особая разновидность женщины-садистки или просто совершенно обездушенная человекомашина». Сама Брауде писала о себе: «Я всегда считала, что с врагами все средства хороши, и по моим распоряжениям … применялись активные методы следствия: конвейер и методы физического воздействия …. Применялись эти меры только к действительным врагам, которые после этого расстреливались…».

По одной из версий, Брауде вступила в партию эсеров по заданию Дзержинского. С помощью внедренных в ряды ПСР агентов «железный Феликс» решил добиваться развала и ликвидации левоэсеровского движения изнутри. После разделения эсеров на правых и левых в апреле тысяча девятьсот семнадцатого года Брауде была выбрана секретарём Казанской организации Партии эсеров-интернационалистов и максималистов.

Её очередная встреча с Дзержинским произошла во время Второго Всероссийского съезда Советов рабочих и солдатских депутатов. С ноября тысяча девятьсот семнадцатого по январь тысяча девятьсот восемнадцатого года она работала в Отделе по борьбе с контрреволюцией Следственной комиссии Казанского губернского Революционного Трибунала. После левоэсеровского восстания Брауде вышла из партии левых эсеров. С июля работала заместителем председателя Казанской губернской Чрезвычайной комиссии.

Весна и начало лета тысяча девятьсот восемнадцатого года принесли тяжелые испытания большевикам: белые один за другим захватывали города Поволжья.

Дзержинский вызвал Брауде и дал указание установить наблюдение за Казанским отделением Народного банка, его работниками и посторонними лицами, появляющимися в банке и контактирующими с руководством, служащими и обслуживающим персоналом.

— Скорее всего, золотой запас не удастся эвакуировать, хотя сейчас принимаются все возможные меры для его вывоза. Мы предполагаем, что в случае захвата Казани белочехами и КОМУЧ золото будет вывозиться ими на восток, к Колчаку. Как? Пароходами по Волге и далее поездами. Будем отслеживать и по возможности препятствовать вывозу золота: армия, ВЧК, добровольческие отряды по мере продвижения поездов будут противодействовать всеми возможными методами и средствами.

Но с вами, товарищ Брауде, я хочу поговорить о другом.

Нам будет труднее контролировать вывоз и вынос малых партий золота из банка во время боёв за город. А то, что эти хищения будут, я уверен: при смене власти в прифронтовой полосе неизбежны беспорядки, хаос, сумятица. Перемещение огромных масс военных формирований и гражданского населения, сбои в движении транспорта создают возможности бандитам и мародёрам для разбоя, хищений. В таких условиях вывезти и укрыть похищенные ценности гораздо проще.

Выявлением этих преступлений будут заниматься группы наших подпольщиков в оставленных городах. Ваша задача: внедрить агентов во все структуры, близкие к Казанскому отделению Народного банка. Все должны быть под контролем: руководящие работники, простые служащие, уборщики. Но этого мало. Никто не знает, как все эти люди, даже самые надежные и лояльные к советской власти, поведут себя при новом режиме. Вам нужно уже теперь убедить их, что власть белых будет временна и преходяща. Чтобы не было и тени сомнений, что советская власть вернётся и беспощадно покарает всех предавших её, помогавших и даже сочувствовавших белым. Как убедить? По обстоятельствам: силой, обманом, лестью, подкупом.

Следующая задача. Необходимо отслеживать весь транспорт, вывозящий что-либо из банка. Ваши люди должны быть везде: среди грузчиков и охраны, среди сопровождающих при перевозках. Вы должны знать адреса или хотя бы примерное направление и расстояние до места доставки перевозимых грузов. При возможности необходимо создавать препятствия, засады, теракты.

Всё отследить, конечно, не удастся. Ни нам, ни вам. … Увы. Хитёр русский народ, обязательно придумает что-нибудь такое, что и представить сейчас невозможно. Вывезут, вынесут и спрячут. Но золото не может долго лежать в тайниках. Для того его и крадут, чтобы оно работало. Будут переправлять дальше.

Когда? — Как можно раньше, пока Советская власть не вернулась. Куда? — Только на юг! Там у белых ещё есть надежда с помощью интервентов удержать власть и, собрав силы, перейти в контрнаступление. Их заботы — составлять планы. Ваше дело — выставить кордоны из проверенных людей на дорогах в южном направлении, а также в Гурьеве и Астрахани, откуда возможна перевозка золота на западный берег Каспия — в Петровск и далее — в Баку или Крым. В Гурьеве находится английская миссия, занимающаяся приёмом, распределением и отправкой поступающих от интервентов грузов. Они превратили этот прикаспийский город в свой опорный пункт. Вывоз похищенных ценностей возможен через Гурьев с помощью англичан. Необходимо как можно быстрее выставить там наблюдательные посты: в порту, на складских территориях, возле постоялых дворов и, особенно у английской миссии. Вы должны знать всё, что происходит в городе, о чем говорят, шепчутся и даже думают. Делайте что хотите, но вы ответственны за результат.

Теперь о старых знакомых. Многие ваши бывшие однопартийцы после мятежа левых эсеров перебрались в Поволжье. Так называемый КОМУЧ, созданный ими в Самаре, пытается свергнуть советскую власть в других городах с помощью мятежного чехословацкого корпуса и подпольных офицерских организаций. И кое-где им это удалось. Поэтому в Поволжье и стекаются все недовольные Советами. Здесь и лидеры эсеров, и монархисты, и авантюристы вроде Савинкова.

В Самаре, кстати, объявились и ваши хорошие знакомые. Не знаю, порадует ли это вас.

— Интересно. Кто же?

— Эсер-максималист Леонард Ильин и анархист Александр Бакун.

— Как же, конечно, помню. Шестнадцатый год. Манзурка, — улыбнулась настороженно Вера.

— Много таких на Волгу съезжается. Но эти двое очень уж неоднозначные личности, — покачал головой Дзержинский. — Одно только участие в нападении на общество взаимного кредита чего стоит. И в Петербурге они прославились громкими акциями, и в Москве, и даже в сибирской ссылке, я слышал, тоже нашумели.

— Ну, это наши политические с уголовниками разбирались, — улыбнулась Вера. — Очень уж похабно те себя вели.

— Знаю, знаю. … Понаблюдайте за ними. Ильин, по моим сведениям, уроженец Оренбурга, а вот Бакунин не местный. Выясните их намерения, с какой целью в Самару прибыли, чем планируют заниматься, собираются остаться или уезжать.

1918 ГОД. ЛЕОНАРД

«Значит, я в ЧК. Ну что же, ехал сюда для того, чтобы найти Фомина и узнать, где Мария. А теперь его и искать не надо, — поморщился Леон, прикоснувшись к голове. — Надо только отлежаться немного, прийти в себя, вспомнить, что случилось с ним, а потом действовать по обстановке. … И поспать, ещё поспать. В сон клонит …».

Он приехал в Казань четвёртого августа. Когда началась разгрузка баржи, отправился в банк для встречи с Марьиным. И почти сразу же заметил похожего на бездомного бродягу человека, вышедшего вслед за ним. Вскоре понял, что тот не отстаёт, пытаясь сделать это незаметно. Ильин не удивился, знал, что не останется без внимания органов КазГубЧК. Фортанов предупреждал, что всех прибывающих из мятежной Самары проверяют сразу или устраивают за ними наблюдение.

В бурные студенческие годы Леонард осваивал навыки ухода из-под наблюдения. Опытные товарищи учили начинающих подпольщиков искусству конспирации: как определять слежку и отрываться от неё, как незамеченным приходить на условленное место встречи. Он привык обращать внимание на незнакомцев, проявляющих к нему необъяснимый интерес или находившихся неподалёку продолжительное время. Научился сбрасывать «хвост» резко развернувшись на филёра и вводя того в замешательство, что позволяло прекратить преследование. Обычно преследование ведёт не один человек, следящих несколько, и при смене направления движения они могут меняться. А если поймут, что замечены, то следить будут уже несколько таких же. Так что лучше не предпринимать резких шагов, вести себя спокойно, ввести наблюдателей в заблуждение и найти возможность избавиться от них. Например, заговорить с кем-то, смешаться с толпой, скрыться в людном месте. И ни в коем случае не идти сразу домой, чтобы не вывести преследователей на него. Они могут ворваться в дом сразу же или попытаться позже скрытно проникнуть туда.

Решив проверить, не ошибся ли он, Леонард ускорил шаги, перешёл на другую сторону улицы и заметил, как незнакомец, перебегая вслед за ним, махнул кому-то рукой. В чужом городе трудно скрыться от слежки. Но Леон не собирался чрезмерно маскироваться и путать следы. Если наблюдение ведётся в порту, то у банка наверняка не меньше шпионящих за посетителями «топтунов». Всё равно, появившись в банке в такое неспокойное время, он привлечёт внимание ведущих надзор за клиентами комитетчиков.

Так и случилось. Подходя к банку, заметил, что подозрительный тип, неуклюже преследовавший его, подскочил к стоящему неподалёку от входа грузовику. Поговорив с кем-то, сидевшим в машине, он кивнул головой в сторону Леона и скрылся под тентом в кузове. Из кабины выпрыгнул подтянутый крепыш в кожаной куртке и фуражке, надвинутой на глаза, огляделся по сторонам и не спеша пошёл вслед за Леонардом.

«Где-то я его уже видел. … Или показалось? — подумал Леонард, заметив выправку и лёгкость шагавшего за ним человека. — Из военных или из таких же перелётных птиц, как мы с Бакуниным»?

В банке шум, неразбериха, суета и растерянность. Поступило указание о срочной эвакуации золотого запаса, но город уже окружен войсками белых, и все понимают, что вывезти ценности, вероятно, не удастся.

После проверки документов хмурый охранник в полувоенной форме проводил Леона на второй этаж. Спустя несколько минут приковылял запыхавшийся управляющий Казанским отделением Народного банка РСФСР Пётр Марьин. Прочитав сопроводительное письмо от Николая Ильина, с которым он был знаком ещё с тысяча девятьсот пятнадцатого года, исподлобья насторожено глянул на Леонарда:

— Родственник Николая Сергеевича?

— Племянник.

— Похож, — покачал головой Марьин. — Давно мы с дядюшкой вашим знакомы. — И, немного помолчав, тихо добавил. — Но сейчас ничем помочь не могу. Не до расчётов теперь. Видите, что у нас здесь творится. — Потом и вовсе перешёл на шёпот. — Готовимся к эвакуации. Всё секретно, а весь город уже об этом знает. Пропадёт всё! — управляющий горестно вздохнул, показав пальцем вниз на подземные хранилища. — Я ещё весной неоднократно обращался к правительству с петициями об эвакуации в Нижний Новгород. А сейчас поздно: город окружён, поездов нет. Пароходы были, но, говорят, уже ушли вверх по реке. Есть только четыре грузовика. Куда увозить, на чём, с кем? Утопят, разбомбят, растащат, разворуют.

«Поздно?» — Леонард понял, что задуманный с дядей план по отъезду в тёплые персидские края не до конца ещё провален.

— Может, вам чем-то помочь? Если уж я приехал сюда, то буду рад хоть как-то посодействовать, — участливо обратился он к подавленному мрачному управляющему.

Тот неожиданно резко вскинул вверх руки и замахал, будто отгоняя нечистую силу:

— Нет, нет! … Ни в коем случае! Какая помощь? Мне странно, что вас вообще сюда пропустили!

Поманил рукой Леона к окну.

— Сейчас всех посторонних задерживают на входе и на выходе из банка. А любого из Ильиных в первую очередь должны были тут же схватить. Значит, арестуют, когда обратно пойдёте. — И пояснил удивлённому Леонарду. — Николай Сергеевич — известный промышленник. И здесь, в Казани, уже знают, — Марьин кивнул на грузовик под окнами, — что Ильин — член Самарского общества фабрикантов и заводчиков, принявшего резолюцию о постоянной финансовой помощи КОМУЧ. — Управляющий многозначительно поднял палец. — Помощь комитету, организовавшему вместе с белочехами антисоветское восстание в Самаре! — Помолчал и печально добавил. — Так что сначала арестуют вас, а потом и меня. За мной уже присматривают «товарищи», — он показал глазами на людей у грузовика, — после того, как я, не проверив, принял на работу человека, присланного Николаем Сергеевичем.

— Кого, — изумился Леон, но вдруг оторопел, увидев в окно, как незнакомец внизу, садясь в кабину подъехавшей машины, снял надвинутую на глаза фуражку. — Фомин?!

— Да. А вы знакомы? — Марьин испуганно посмотрел на посетителя, которому только что рассказывал о готовящейся эвакуации золотого запаса.

Но тот уже бросился из кабинета и, вылетев из дверей банка, увидел только пыль от свернувшей за поворот машины. Грузовик с наблюдателями всё также стоял неподалёку.

— Где Фомин? — рявкнул Леон, подскочив к нему и рванув дверь кабины.

Человек, сидевший рядом с водителем, нагнулся к Ильину и молча, спокойно поманил пальцем, словно собираясь что-то шепнуть ему. Леон наклонился … и рухнул безвольным кулём под ноги шофёру после оглушающего удара сзади по затылку.

«Господи, не суй меня туда, куда меня не просят», — в затухающем сознании закружилось одно из наставлений верного и надёжного друга Бакунина.

Никто из взволнованных, суетящихся возле входа в банк людей ничего не заметил. Только в одном из окон на втором этаже качнулась занавеска. Испуганный Марьин, хромая, неуклюже попятился от окна, увидев, как недавнего собеседника бросили, словно мешок с мусором, в кузов отъезжающего грузовика.

1918 ГОД. КАЗГУБЧК

В первых числах августа войска Каппеля и Чехословацкого корпуса приблизились к окраинам Казани. Там их ждали готовые к вооруженному выступлению подпольные группы офицеров и савинковцев.

В Казанском отделении Народного банка, где была сосредоточена большая часть золотого запаса России, готовились к долгожданной, но постоянно откладывавшейся эвакуации. Все понимали, что если не удастся вывезти золото в Нижний Новгород, то белые в случае захвата Казани наверняка вывезут его на восток, к Колчаку.

Брауде помнила наставление Дзержинского при последней встрече и поставила задачу подчинённым исключить любые возможные попытки хищений золота из банка накануне предстоящих боёв за Казань. Во все подразделения банка были внедрены агенты, незадолго до того переведённые из других городов в КазГубЧК. Под негласное наблюдение были взяты все сотрудники, от руководителей до обслуживающего персонала. Контролировались посещения, встречи, связи, разговоры посторонних лиц с работниками банка. Всех не внушающих доверия служащих и клиентов тщательно проверяли, а особо подозрительных доставляли на допросы и дознание в ЧК.

За день до начала эвакуации золотого запаса Вере Брауде передали сумку с документами одного из подозрительных клиентов банка, доставленного в её ведомство. Так уж получилось, что при задержании сотрудники немного превысили меры физического воздействия, и было непонятно, сможет ли он вообще что-либо рассказать. Но самое интересное заключалось в том, что заместитель председателя Казанской Губернской Чрезвычайной Комиссии по борьбе с контрреволюцией и саботажем лично знала владельца переданных ей документов.

В селе Манзурка Иркутской губернии, где Брауде отбывала ссылку, она познакомилась с двумя друзьями — анархистом Александром Бакуном и эсером Леонардом Ильиным. Оба до революции были известны в подпольных ячейках как специалисты по активным боевым выступлениям, терактам и экспроприациям. Чего стоил только один из эксов — налет на Московское купеческое общество, который был признан одним из самых крупных ограблений в истории России. За что они и были приговорены к ссылке.

При последней встрече Дзержинский предупредил, что друзей уже видели в Самаре и соседних городах. Порекомендовал подумать о причинах их появления в Поволжье в столь неспокойное время, внимательнее присмотреться к ним и попытаться выявить возможные контакты с антисоветским подпольем Самары и Казани.

И вот в самое трудное для города и ГубЧК время Леонард Ильин вдруг неожиданно появился в Казани. Причём сразу же после приезда в осаждённый город его заметили в банке. Что делал там её знакомый по сибирской ссылке, Вере Брауде выяснить пока не удалось. Но бескомпромиссная чекистка в случайности не верила.

В деловых бумагах, изъятых у задержанного, ничего крамольного и опасного для Советской власти она не заметила. Из них понятно одно: Леонард приехал из Самары в Казанский банк для оформления финансовых документов за последние поставки нескольких партий соли. В сопроводительном письме от солепромышленника Николая Сергеевича Ильина к руководству банка было обращение с просьбой о содействии в получении части средств, конфискованных у него Декретом ВЦИК от 14 декабря 1917 года.

Брауде понимала, что затея с получением изъятых семейных ценностей, хранившихся в банке ещё с дореволюционных времён, безнадёжна. Но она слишком хорошо знала Леона и его единомышленников, чтобы успокоиться. Её насторожило обстоятельство, что он оказался в банке как раз в то время, когда большевики в преддверии ожидаемых боёв за город пытались начать эвакуацию золотого запаса.

1918 ГОД. ЛЕОН И БРАУДЕ

За окном раздались гудки и рокот въезжающих во двор машин. Послышались крики засуетившихся людей и стук подкованных сапог, знакомый ещё со времён стычек с жандармами после первой революции.

Леонард очнулся от поднявшегося шума, оглядел мрачное помещение и вспомнил услышанный перед забытьем разговор. — «Егорыч, Фомин, Брауде, ЧК».

Перед отъездом из Самары Фортанов рассказывал о жизни и работе Веры после возвращения из ссылки. Рассказал и о предательстве: как с её помощью Дзержинский готовил развал левоэсеровского движения в Поволжье, а после очередной встречи в Петрограде назначил заместителем председателя Казанской ГубЧК.

В соседней комнате что-то загремело, упало, забегали люди, раздались команды:

— Готовиться к погрузке. Через несколько часов выезжаем. Проверить, всё ли собрано. Задержанного доставить к Брауде.

Заскрипела железная дверь в его застенке. Сняв папаху и нагнув взлохмаченную голову, чтобы пройти через дверь, слишком низкую для него, в камеру ввалился огромный неуклюжий казак. Растерянно оглядываясь, подошёл к вставшему Леонарду. Откашлявшись, хрипло пробасил:

— Приказано проводить тебя, товарищ Ильин, к начальству.

— Да я уже готов. — Леон по голосу узнал вошедшего.

Поднимаясь вверх по лестнице, очевидно, в кабинет Брауде, Егорыч нерешительно заговорил:

— Ты уж не серчай, товарищ дорогой. Перестарался я маненько вчерась, когда мы вот так нехорошо с тобой встретились. Вижу, налетел оглашенный. Ну и шваркнул тебя чуток, чтобы не ухайдакал моих подельников.

— Хорошо, что чуток, — поёжился Леонард и решил разговорить сконфуженного казака. — Слышал я случайно, о чём вы толковали с Фоминым. Не волнуйся, Егорыч. Заступлюсь за тебя перед Верой Петровной. Я сам виноват. Вы люди служивые, приказ выполняли, а я накинулся ни с того ни с сего. … Что, суровая у вас начальница?

Егорыч наклонился и тихо, доверительно прохрипел:

— Сурьёзная. Шутки шутить не любит и другим не дозволяет. В случае чего спуску никому не даст. С врагами революции и сама расправиться может. Надысь ездила с расстрельной командой в госпиталь. Пустили там в распыл арестованных злодеев из отряда главкома Муравьёва.

— Это тех, что с ним на Симбирск ходили?

— Да. Многих там на месте побили и постреляли, как и его самого. А пленных и раненых, особливо ярых при нападении, сюда привезли для дознания и расправы.

— И что, всех расстреляли … надысь?

— Да, кажись, всех. — Егорыч вопросительно посмотрел. — А что? Знакомые в войске Муравьёва были? Бают, кого там только не было. Иноземцы разные: черкесцы, хунхузы, чухонцы. Ерманцев только не хватало, а то бы я сам в расстрельную команду вызвался.

— Был там один знакомый. Не из чухонцев и не из хунхузов. Тверской он. Поддался на посулы главкома, пошёл за ним и вот пропал. Надёжный товарищ. С девятьсот шестого года рука об руку с режимом бодались. Нас и в ссылку вместе упекли. Бакунин. Не слышал о таком у лазарета?

— Нет, я в охране стоял. Стрельбу слыхал, а что там было — не знаю и знать не хочу.

Входя в кабинет Брауде, Леонард нервничал. Он не был рад предстоящей встрече со старой знакомой. — «Доверять ей нельзя, отныне она противник».

На его удивление, бывшая соратница встретила собрата-этапника радушно. Усадила на просторный диван, предложила чаю:

— Теперь только так завариваю, по-сибирски, — задумчиво улыбнулась, разливая чай в чашки с заморским цветочным орнаментом. — Скучаю по Сибири, по тайге, по речке Манзурке, по заливным лугам. … Покойно там, несуетливо.

— Если только без урок, — оттаял и улыбнулся в ответ Леон.

— Ну, сейчас только они там и остались.

Брауде молча, вопросительно смотрела на бывшего однопартийца, ещё недавно спасавшего её в тяжёлых жизненных ситуациях.

«Кто же он для неё теперь? Обычный гражданин, приехавший в осаждённый город с поручением от родственника и не представляющий опасности ни для города, ни для власти? Или коварный противник, засланный из мятежной Самары для связи с заговорщиками из антибольшевистского подполья. Те давно готовились к вооружённому выступлению и ждали сигнала от окруживших город частей Каппеля и белочехов?

Дядя Леонарда являлся одним из активных членов Самарского общества фабрикантов и заводчиков, финансировавшего КОМУЧ и его вооружённое формирование — так называемую Народную армию. Появись здесь Николай Сергеевич Ильин, она бы знала, что с ним делать. Но как поступить с Леонардом? На него в КазГубЧК не было компрометирующих материалов: он не участвовал в антисоветских собраниях и митингах, не состоял в каких-либо антибольшевистских союзах или комитетах, не поддерживал свержение Советской власти в Самаре».

О том, с кем сейчас Леон, кто он теперь — друг или враг, Брауде не знала. Как не знала и о том, что перед отъездом из Самары он встречался с членом КОМУЧ Фортановым. Но ей было подозрительно его появление в городе в самое опасное для Советов время. Казань находилась в состоянии приближающейся катастрофы: извне — подступающие войска белочехов и Народной армии, изнутри — готовящиеся их поддержать подпольные группировки контрреволюционеров.

Вопросительное молчание затянулось, и Леонард решил сам начать малоприятный для обоих разговор:

— Всё воюете, Вера Петровна, или мне показалось?

— Вижу по вашему состоянию, Леонард Иванович, что не показалось.

Леон, скривившись от боли, покрутил головой, разминая шею, одёрнул одежду, помятую от долгого пребывания на нарах:

— Так вы же до сих пор с сатрапами и притеснителями трудового народа боролись. А я-то здесь при чём? Вроде бы никого не притеснял.

— Вот поэтому мы и решили встретиться с вами, чтобы понять, причастны ли вы к событиям, происходящим вокруг Казани, или нет. Сейчас в городе и возле него собрались и сторонники, и противники нашего пока ещё не окрепшего государства. Вот и хотелось бы знать, с кем вы теперь. Ведь вы приехали из самого логова антибольшевизма, оттуда, где собрался весь реакционный сброд: белое офицерское подполье, савинковцы, монархисты всех мастей, восставший чехословацкий корпус. Вы-то как среди них оказались? Вы же идеологический противник свергнутого режима, столько лет боролись за создание Трудовой Республики.

Могу в какой-то степени понять вашего товарища Бакунина: повёлся на ложные лозунги предателя и ренегата Муравьёва, собравшего часть казанского оппозиционного отребья и поведшего их на Симбирск.

Леон оживился:

— Вы что-то знаете о Бакуне? Где он? Что с ним?

Но Брауде продолжала, не обращая внимания на вопросы.

— Разбили, уничтожили всю эту свору в Симбирске. И здесь также разобьём, истребим под корень.

Брауде устало села на диван рядом с Леоном.

— Дел сейчас невпроворот, а тут ещё вы объявились в городе в самое тяжёлое для него и неудачное для вас время. Да ещё и в банк сразу же пожаловали. Если бы приехали из какого-нибудь Задрищенска, никто на вас и внимания бы не обратил. … А из бунтующей Самары — это подозрительно!

Немного помолчав, добавила, внимательно посмотрев на помятого Леона:

— С вашими обидчиками разберёмся. Если надо будет, то и накажем, кого следует. Революционную дисциплину ещё никто не отменял.

— Не надо никого наказывать, — вступился Леон за простодушного Егорыча. — Я сам сглупил, полез на рожон.

— Ну и славно, — встала Брауде. — Сами понимаете, не до разбирательств нам сейчас. — Посмотрела на собеседника, потом на часы, — Фомина ищете? Я уже в курсе. Доложили о ваших расспросах в порту и банке. К сожалению, в ближайшее время встретиться с ним не удастся. Его уже нет в городе.

А насчёт вашего приезда в банк, Леонард Иванович, я уже кое-что поняла из документов, с которыми вы приехали. Ничем порадовать не могу, неудачное время сейчас для коммерции. С текущими расчётами придётся повременить, а конфискованные деньги и ценности получить не удастся: на этот счёт есть Декрет ВЦИК, о чём вы и ваш дядя наверняка знаете.

Вернув документы Леонарда, Брауде напоследок поинтересовалась:

— А зачем вам сейчас деньги, да ещё такие большие? Апостол Павел предупреждал: "Корень всех зол — любовь к деньгам". Вы бессребреник, как я знаю. Да и спокойнее в Советской России без них.

Леонард с любопытством посмотрел на Веру. Вспомнил, как в ссылке она рассказывала об исключении из института благородных девиц за отказ изучать Закон Божий с мотивировкой «за антирелигиозные настроения».

— Во-первых, нам нужно заплатить так называемую контрибуцию за некоторых родственников и знакомых, находящихся в заключении как раз по причине её неуплаты в установленный срок. Вы, я думаю, знаете о прошедших в последнее время многочисленных арестах промышленников, коммерсантов, торговцев. — Леон пожал плечами. — Получается, что без денег пока ещё нельзя жить и работать в новой России. Во-вторых, надо восстанавливать хозяйство. Для развития нужны капитальные вложения. Повоевал — и хватит. Решил помогать дяде в его делах. Думали вернуть арестованные капиталы и запустить их в оборот, чтобы не лежали в банковских подвалах мёртвым грузом, а служили родине. Гораций говорил, что деньги либо господствуют над своим обладателем, либо служат ему. Нам вот деньги должны послужить для добрых дел.

Брауде усмехнулась:

— Я бы подискутировала с вами, товарищ Ильин, но сейчас не время: бои уже на окраинах. Власть мало захватить, власть необходимо ещё и удержать. Надеюсь, что выдержим. Ну а если нет, то, как говорил Макиавелли: «Лучше проиграть со своими, чем выиграть с чужими». Вы-то определились, кто для вас свои, а кто чужие?

Впрочем, я навела справки. Ни в чём предосудительном перед Советской властью вы не были замечены. Так что распрощаемся до лучших времён. И в банке в ближайшие дни не появляйтесь, там не до вас теперь.

Расстались Вера и Леон холодно, понимая, что неожиданно оказались по разные стороны баррикад и ждать друг от друга доверия и поддержки вряд ли стоит. Но, уже прощаясь, Вера остановила Леонарда у двери и тихо сказала:

— В городе сейчас опасно. Попытайтесь выбраться. Вам здесь больше нечего делать — ни Марии Дубининой, ни её отца в Казани нет.

Смурной Егорыч вывел Леонарда из старинного барского особняка с прибитой над входом вывеской на помятом куске жести: «Губчека. Вход по пропускам».

— Вижу, хорошо вы поговорили с Верой Петровной: дала указание доставить в порт в целости и сохранности. Так что садись, товарищ Ильин, в машину и поедем. — Казак многозначительно кивнул в сторону грузовика. — Я пока ждал, покалякал с фронтовым дружком. Он отвозил расстрельную команду в лазарет. По пути кое-что расскажет.

В кабине сидел тот же водитель, что и возле банка. Ильин осторожно, словно опасаясь подвоха, сел рядом с Егорычем. Тот скомандовал:

— Гони, Тимоха, в порт, да попроворней. Вишь, тучи низкие да тяжёлые, дождь усилился и башка болит. Вот-вот гроза начнётся. А по дороге расскажи товарищу Ильину, что и мне надысь говорил. Про то, что видел, когда раненых из Симбирска привели на распыл у лазарета.

— А что тут долго рассказывать, — Тимоха рванул с места так, что Леон снова стукнулся головой, теперь уже о кабину грузовика. — Вывели их всех из госпиталя: и хромых на костылях, и перевязанных, и в гипс упакованных. Кого и на руках вынесли. А потом и кончили всех без разбору.

— Как же без разбору, чёрт чудной, — вскинулся Егорыч. — Ты же давеча баял, как одного из них убрали из той команды.

— Да, когда их вывели на свет Божий, Вера Петровна прошла вдоль строя со списком. Как будто высматривала кого-то. Увидела одного, всего в гипсе и повязках, подошла, поговорила. Потом его под руки отвели куда-то. Сам видел. Всех кончили, но без него.

— А куда увели-то, чудила? Кто он такой? Знашь, нет?

— Кто будет спрашивать, Егорыч? Лишние расспросы — себе дороже. Тут уж как в народе говорят: «На что? — На спрос; а кто спросит, тому чихирю в нос».

Высадив Леонарда в порту, Егорыч отошёл с ним от грузовика и попрощался:

— Вижу, наш ты человек, товарищ Ильин, тоже много пострадавший за дело революции. Если захочешь лазарет ентот найти, пораспрашай людишек возле банка. Он там рядом находится. — Огромный казак по-детски заговорщически огляделся. — Только завтра не ходи никуда. У нас бают, что к вечеру ожидается выступление бунтовщиков. Там и беспорядки, глядишь, начнутся. А в суматохе и зашибить запросто могут.

1918 ГОД. КАЗАНСКОЕ ОТДЕЛЕНИЕ НАРОДНОГО БАНКА РСФСР

Четвёртого августа передовые отряды белочехов и КОМУЧ приблизились к Казани и всполошили большевиков, поприветствовав по телефону командование Восточного фронта от имени Владимира Оскаровича Каппеля и Чехословацкого корпуса.

Захват Казани в ближайшее время был неизбежен. На подготовку к эвакуации золота у красных ушло несколько дней. Решили перевозить его на пристань трамваями. Для этого подготовили площадки разгрузки и подъездные пути к банку и причалу. Из Нижнего Новгорода подошли буксиры и баржи.

Сотрудников Казанского отделения Народного банка РСФСР собрали к девяти часам вечера и объявили о том, что эвакуация запланирована на следующий день. В кладовых началась упаковка золота в мешки и ящики.

Пятого августа к банку подогнали трамвайные вагоны для погрузки и перевозки ценностей. Но отправка всего объёма золотого запаса не состоялась: началось наступление на город. То, что в Казани готовился вооружённый мятеж, знали многие. Но войска Чехословацкого корпуса и Народной армии нарушили планы подпольщиков. В пять часов вечера они неожиданно начали артобстрел. Флотилия КОМУЧ недалеко от города атаковала несколько военных судов красных, вынудив их причалить к берегу. Оставшиеся корабли и прибывшие за золотом баржи ушли вверх по Волге. На пристани высадился десант белых.

Жители в панике бросились из города, оставив имущество и жильё, наспех заколотив двери и ставни. Толпы обезумевших людей бежали с детьми на руках и наскоро собранными пожитками в мешках и котомках. Они метались в страхе по улицам, не зная безопасного выхода из города. Напуганные взрывами лошади волокли телеги со скарбом, увязая в колеях разбитых дорог.

Попытка белых внезапно взять город не удалась. В наступившей суматохе противоборствующие стороны не смогли дальше вести сражение. Боестолкновения в этот день прекратились.

Эвакуировать золотой запас по реке и железной дороге не удалось. В ночь на шестое августа, воспользовавшись затишьем, работники банка смогли вывезти на грузовиках лишь небольшую часть золота — по разным сведениям от ста до двухсот ящиков. Утром рейс хотели повторить, но было уже поздно: со стороны пристаней послышались взрывы, пулеметная и ружейная стрельба.

Предвидя новое наступление, большевики ночью начали мобилизацию рабочих. Сформированными из них отрядами и прибывшими подразделениями латышских стрелков новый командующий Восточным фронтом укреплял позиции на окраинах, где можно было ожидать нового наступления Народной армии.

Так и случилось. Войска белочехов и каппелевцев с примкнувшим к ним отрядом сербских добровольцев атаковали Казань с трёх сторон, сходу смяв мало укреплённые позиции красных.

Тяжелые, мрачно клубящиеся тучи, нависшие с ночи, казалось, далеко над горизонтом, к обеду навалились на объятый страхом город. В два часа дня, в самый критический момент боестолкновений, разбушевалась страшная гроза. Ливень обрушился сплошной стеной на немногие уцелевшие дома и улицы.

Отряды большевиков, рабочее ополчение и стихия на время остановили наступление войск КОМУЧ. Но неожиданно с тыла атаковали вступившие в бой отряды казанского антикоммунистического подполья. Ярость взбесившейся природы соперничала с жестокостью сошедшихся в смертельной схватке непримиримых противников. Казалось, небо обрушилось на город в отместку за непомерную озлобленность людей, ещё недавно бывших единым народом. Дождь лил на горящий город, на бившихся насмерть соперников, будто стремясь остудить и остановить их. Но даже этот неистовый, нескончаемый ливень не смог потушить возникшие пожары.

От глухого раскатистого рокота сотрясалось всё вокруг: и река, и улицы, и люди, пытающиеся покинуть измученный громами, взрывами и стрельбой город. Страх от надвигающейся катастрофы заставил горожан, не сорвавшихся с места накануне, собраться всё-таки в дорогу и бежать.

Леон, несмотря на предупреждение держаться подальше от банка, решил всё же пойти туда. Не мог усидеть на месте, понимая, что красные, возможно, уже потерпели поражение, а белые пока ещё окончательно не взяли власть в руки. Прихватив отцовский браунинг, он пробирался через толпы беженцев и потоки грязной воды, устремившиеся вниз по улицам на городские окраины.

Трудно двигаться против течения. Особенно там, где всё тебе не знакомо. И если к тому же забросило тебя в эту стремнину в погоду ненастную, штормовую, когда и не видно почти ничего. Что ждёт за поворотом: камни, отмели, препятствия? Неизвестно.

Заборы, дома и дороги почернели от проливного дождя. Сверкавшие молнии тонули в зареве пожарищ. Леон остановился, пропуская очередную группу людей, хмуро толкавших тележки с котомками и мешками. И только привязанная к одной из повозок коза весело припрыгивала, очевидно, радуясь предстоящему выпасу на лужайках за селом, к которому сейчас спешили её хозяева.

Залпы орудий постепенно стихали. Бои переместились на окраины, и там ещё полыхали зарева пожарищ. Районы и улицы города опустели. Изредка кое-где испуганные люди поодиночке и группами перебегали через осклизлые от грязи дороги и тут же скрывались за домами и заборами. В центре Казани безвластие: ни белых, ни красных. Иногда в переулках внезапно возникали перестрелки и также неожиданно прекращались. Стало понятно, что в ближайшее время власть в городе сменится.

Казанское отделение Народного банка РСФСР с сотнями тонн золота неожиданно осталось без защиты, без руководства и служащих посреди неразберихи и хаоса. Отряд латышских стрелков, охранявших банк, перебросили на окраину, где шли последние бои. Работники и большая часть охраны разбежались. Только несколько вооружённых караульных заперлись в нижних подземных кладовых.

Воспользовавшись ситуацией, в банк ворвались толпы мародёров, будто заранее готовых к такому повороту событий. Кто-то организовал их, почувствовав вакуум власти в центре города? Или же взломщики, грабя опустевшие дома, сами собрались у него, увидев бегство охраны? Теперь это неизвестно. Скорее, всё произошло стихийно, хотя бы потому, что у большинства грабителей не было ничего, в чём они могли бы вынести те богатства, что открылись перед ними.

Началась вакханалия грабежа.

Прорваться в нижние хранилища погромщики не сумели, но в верхние, временные, устроенные незадолго до наступления белых, кое-где пробрались. Выламывали двери и решётки, взрывали их гранатами. В оставшихся без защиты помещениях разбивали и крушили шкафы, ящики, сейфы. Давка и столпотворение возле них переходили в драки за найденные ценности.

Забирали всё, что попадало под руку. Деньги рассовывали в котомки и под одежду. Золотые монеты и слитки тащили в чём только могли: в вёдрах, мешках, сумках. Некоторых грабителей неподалёку ждали подельники на повозках. Дождь лил беспрерывно. Размокшие мешки и котомки рвались от непомерной тяжести, и золото выпадало из уезжавших телег на раскисшие дороги. Из разбитых окон банка летели подхваченные штормовым ветром документы, ценные бумаги, деньги. Они кружились и падали в грязные лужи и ручьи, образовавшиеся после ливня.

Трудно идти против течения, особенно если никто не ждет там, куда ты пробираешься, и всем сейчас совершенно не до тебя. Преодолев потоки ручьёв и рек, образовавшихся на улицах, Леон увидел серое от дождя здание Народного банка. Выстрелы раздавались уже далеко. Но по беспорядку вокруг него, по громоздившимся на подходе баррикадам и телам убитых было понятно, что совсем недавно здесь шёл ожесточенный бой.

«Похоже, опять я пришёл не вовремя. Не до меня сейчас здесь».

Промокшие грязные деньги и блестящие жёлтые монеты лежали в красных от крови лужах. Леонард поднял одну из них, протёр. Царский профиль и надпись по кругу: «Б. М. НИКОЛАЙ II ИМПЕРАТОРЪ И САМОДЕРЖЕЦЪ ВСЕРОСС.».

«Золотой империал. И сколько их тут вокруг? Надо бы подобрать. Неужели эвакуация продолжается? Но золото в грязи так просто не валяется. Что-то здесь неладно».

И тут же, будто в подтверждении его догадки, в банке послышались крики и стрельба. Раздался глухой взрыв.

«Граната, — определил Леон и увидел, как из разбитых взрывом окон на втором этаже летят какие-то бумаги. Документы и деньги кружатся над выбегающими из здания взбудораженными людьми, падают под ноги. Но те даже не замечают их, волоча на себе или за собой неподъёмные мешки, сумки, рюкзаки. — Да это же мародёры! — понял Ильин и тут же бросился к входу, расталкивая пробирающихся через завалы мусора и обломков налётчиков. Мелькнула мысль: надо как-то остановить этот разбой. Тут же сверху снова раздался взрыв, и кто-то, видимо, раненый, дико закричал».

Леон пробирался наверх по лестнице, покрытой осколками стекла и посуды, обрывками документов и денег, через груды разбитых мебели и дверей. Навстречу спускались два окровавленных человека с дикими от страха и напряжения глазами, тащившие непомерной тяжести ведро с золотыми монетами.

Поднявшись на второй этаж, Леон вошёл в тёмный задымленный коридор, где недавно встречался с управляющим банка и откуда сейчас выбегали и выползали обезумевшие от крови и золота грабители. Среди разбросанных бумаг и выпотрошенных папок валялись затоптанные купюры и тускло блестели золотые монеты, на которые никто из снующих по коридорам и лестницам людей внимания не обращал.

Пройти к кабинету Марьина сразу не удалось. Пришлось пропустить полупьяных толи от вина, толи от вида немыслимых сокровищ, взломщиков, с трудом перетаскивающих ящик от письменного стола, наполненный золотом и пачками денег. За сорванной дверью одной из комнат с криками и дракой бандиты доламывали взорванный сейф, из которого сыпались монеты. В разбитые взрывом окна врывался ветер и, поднимая вверх раскиданные вокруг банковские документы, ценные бумаги, ассигнации, порывами выбрасывал их на улицу.

Внизу и в конце коридора снова послышались выстрелы.

«Надо быстрее уходить отсюда», — понял Леонард. Страха не было, вид похитителей не пугал, а скорее удивлял: неужели охрана разбежалась, не устояв перед этим сбродом. Но он понимал: что такой объект, как банк, не может надолго оставаться безнадзорным. Отряд прикрытия скоро вернётся, оцепление будет восстановлено, и перспектива быть застигнутым вместе с бродягами во время грабежа его совсем не устраивала.

Лишь желание найти Марьина удержало Леона от бегства из банка, и он продолжил пробираться сквозь завалы по коридору. Часть кабинетов уже взломаны, но некоторые из дверей всё же устояли перед натиском толпы: или были более укреплены, а мародёры торопились и крушили только то, что быстрее поддавалось, или разрушительные силы стихии иссякли.

Среди разбитых и выломанных дверей Леон пытался найти ту, за которой недавно встречался с управляющим. Если тот находился в своём кабинете до налёта, то, вероятнее всего, и сейчас там же. Глупо было бы пытаться убежать во время нападения. Надёжнее просто отсидеться за стальной дверью.

Подобрав револьвер, выпавший из рук сидевшего у стены раненого человека, Леонард перебежками от одного дверного проёма к другому пробирался к кабинету Марьина, расталкивая выскакивающих из комнат погромщиков. Одного из них, взлохмаченного детину в разорванной тельняшке, бежавшего навстречу с маузером в одной руке и тяжёлым рюкзаком в другой, он сбил ударом револьвера в лицо.

Придавив коленом горло окровавленного верзилы, Леон тихо спросил: — Где и что взрывали, кто стрелял?

Тот придушенно прохрипел и показал: — Там за кабинетом управляющего кто-то воюет.

Леонард тряхнул рюкзак: вывались пачки денег, зазвенели, покатившись по опустевшему коридору, монеты.

— Золото и деньги откуда?

— Да они везде, куда не зайдёшь. Вчера часть вывезли, а остальное не успели.

Леонард ударил здоровяка по горлу и, подняв его маузер, прижавшись к стене, осторожно двинулся дальше.

Возле знакомого кабинета увидел следы выстрелов и взрыва. Тяжёлая бронированная дверь не поддалась варварскому натиску. Но и на осторожный стук никто не ответил.

«Скорее всего, нет там никого, — решил Леон, но, собравшись уходить, ударил обломком кирпича по металлу и крикнул:

— Пётр Александрович, отзовитесь, если вы здесь. Это Леонард Ильин, мы с вами позавчера встречались.

За дверью что-то упало, немного погодя кто-то глухо, как из подземелья, спросил:

— Как зовут вашего дядю?

— Николай Сергеевич. Я от него приехал. Не бойтесь, я один.

В массивной двери приоткрылось маленькое кассовое окно, через которое Леонард разглядел вторую решётчатую дверь. Марьина не было видно. Его голос раздался откуда-то сбоку:

— Леонард Иванович, а вы как здесь оказались? Неужели охрана вернулась?

— Нет. Никто не вернулся. Здесь только мародёры комнаты да сейфы вскрывают. Я их немного разогнал, но они, скорее всего, вернутся. Так что я сейчас уйду, а вы не открывайте больше никому. А кто в конце коридора от бандитов отстреливается?

— Там верхняя кладовая. Ночью туда складировали золото, которое не успели эвакуировать. Часть отправили, но чехи начали наступление. Вот и вернули всё обратно. Часть в подвал успели спрятать, а что-то по кабинетам на этажах разгрузили. Видимо, грабители узнали об этом и вот уже несколько часов пытаются пробиться туда. А там остались новый начальник охраны с нашим работником. Ещё несколько человек закрылись внизу, в хранилище. Но большинство служащих разбежалось после приближения боёв к банку.

В конце коридора у кладовой снова началась пальба, раздались крики, взорвалась граната. Мародёры с воплями и стонами выскочили на лестничную площадку. Леонард вдогонку несколько раз выстрелил из маузера. Грохот взрыва и стрельбы в тесном коридоре оглушили его. Но и погромщики тоже исчезли, видимо, убежав с этажа по второй лестнице.

Подойдя к кладовой, Леонард увидел сорванную взрывами дверь и раненого налётчика, хрипевшего возле лестницы. Тяжёлая массивная решётка не поддалась неопытным взломщикам и крепко стояла на месте. В темноте за ней виднелись только разбитые шкафы, стеллажи да грязный пол, засыпанный мусором. Через зарешёченное окно с выбитыми стёклами ветер врывался помещение вместе с дождём, заливая дымящиеся документы и обломки мебели.

«Странно, никого не слышно. Но не в пустую же комнату только что палили взбесившиеся головорезы. И граната по ним прилетела, похоже, тоже из неё».

Леонард подёргал решётку, постучал по ней рукояткой маузера. Гулкий звон утонул в шуме непогоды за разбитым окном.

— Есть кто живой? Я свой, от Марьина.

И только после этих слов в разрушенной комнате послышались шорохи, хруст стекла и приглушённый стон. Кто-то снизу, за стеной, недалеко от решётки, закашлялся. И знакомый с детства голос с трудом прохрипел:

— А ты-то, Леня, зачем сюда припёрся, да ещё в такое время? Здесь кроме бандитов да меня, дурака, и нет сейчас никого.