ЗОЛОТОМОР, или Застывшие слёзы Богов

 ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ГЛАВА ПЕРВАЯ

2023 ГОД. ИЮЛЬ. ЕКАТЕРИНБУРГ

С чего всё началось …? Сейчас и не упомнишь. Скорее всего, с конверта, чудом не угодившего в мусорную кучу и не сожжённого тут же вместе с засохшей травой, обломанными ветками и прочим хламом, скопившимся в доме и вокруг него за последние годы.

С трудом открыв рассохшуюся тяжёлую дверь во двор старого заброшенного родительского дома, Алексей не подозревал, что переступает порог из одной жизни — обыденной, монотонной и размеренной, в другую — незнакомую, непредсказуемую и опасную. Он не собирался надолго задерживаться здесь, хотел только перед подачей объявления о продаже осмотреть, всё ли в порядке: двери, окна, крыша, хозяйственные постройки. Поговорить с оставшимися соседями, чтобы узнать хотя бы примерную цену за продаваемые в округе дома.

Ключ от старого проржавевшего, давно не открывавшегося почтового ящика потерялся, и Алексей вскрыл его лежавшим рядом топором. Из кипы посеревших от времени и пыли извещений и квитанций выпал конверт, подписанный незнакомым почерком. Если бы Алексей выкинул его в кучу мусора вместе с остальной ненужной уже корреспонденцией, то спокойная неторопливая жизнь, скорее всего, и дальше бы шла по накатанной колее — тихо и размеренно. Но он почему-то поднял конверт, сунул в карман, даже не рассмотрев обратного адреса, и тут же забыл про него.

2001 ГОД. «Я БЫЛ ОДИН В МОЁМ РАЮ …»

После окончания университета Алексей Ильин несколько лет отработал в проектном бюро одного из номерных предприятий Екатеринбурга. Молодой специалист, выпускник московского вуза, русоволосый и русоусый парень среднего роста с решительным и взбалмошным характером быстро влился в дружный коллектив таких же шальных и своенравных в прошлом, но остепенившихся с годами геодезистов.

Хорошая, престижная, спокойная работа в центре города. Вот только зарплата меньше, чем хотелось бы, но на весёлую холостяцкую жизнь хватало. Бурные вечеринки до утра, поездки с гитарой за спиной на пикники, рыбалку и просто в гости, встречи со школьными друзьями. Трудно сказать, чем бы это закончилось.

Но вскоре появилась она — стройная, умная, красивая семнадцатилетняя девочка из его юношеских снов. И разошлись тучи над серым от сырости городом, и заискрилось солнце на мокрых от дождя окнах проектного бюро. Отчего-то вспомнились строки из стихотворения поэта девятнадцатого века, которые он услышал на одной из московских студенческих вечеринок от подружки из историко-архивного института:

«…Когда ступени горных плит

Роса вечерняя кропила,

Ко мне волшебница Лилит

Стезёй лазурной приходила.

И вся она была легка,

Как тихий сон, — как сон безгрешна,

И речь её была сладка,

Как нежный смех, — как смех утешна.

И не желать бы мне иной!

Но я под сенью злого древа

Заснул… проснулся, — предо мной

Стояла и смеялась Ева ...».

— Откуда ты, Ева? … Или Лилит?

— Таня, — засмеялась она. — Студентка техникума. Приехала в ваше предприятие для прохождения производственной практики.

Это судьба — понял он.

На три месяца исчезли окружающий мир и время, прошлого не было, будущего … — кто его знает, что такое будущее. Лето пролетело. По окончании практики она уехала заканчивать учёбу, сказав на прощание:

— Через год приеду, готовься к свадьбе и не шали.

Всё так и получилось. А потом родилась дочь, и пришлось сменить спокойную офисную жизнь на кочевую, но более оплачиваемую — работу в геодезических экспедициях. Командировки, переезды — исколесил Алексей всю страну. На вертолётах и вездеходах, а чаще пешком по тундре, тайге, болотам и степям.

Поработал и на севере — от Ямала до Колымы, и на южных окраинах России, пока не заработал всё, что хотел, и не осел окончательно в родном Екатеринбурге.

По совету друзей и коллег, открыл компанию по своему профилю — геодезическое сопровождение строительства. На заработанные деньги закупил необходимое оборудование, арендовал офис. Работа пошла не сразу. Сначала подбирал команду профессионалов — единомышленников. Потом искал выход на клиентов, заказчиков, подрядчиков. Многие из них знали Алексея по работе в солидном государственном предприятии, доверяли ему, и со временем его компания стала известна в городе и области.

2023 ГОД. БЕЛЫЕ ПОЛОСЫ. ЧЁРНЫЕ ПОЛОСЫ

Пролетели годы.

Круг жизни, колесо сансары: начало — конец, белая полоса — чёрная полоса. День — ночь, лето — зима, рождение — смерть.

Белая полоса — период удач, везения, находок, преодолений. Главное не успокаиваться и понимать — за белой полосой обязательно последует чёрная.

В отличие от белой полосы, наплывающей тихо и незаметно, чёрная полоса — вереница сложных ситуаций, неудач, провалов, потерь и трагедий сваливается на голову внезапно и врасплох — кирпичом с крыши, обухом по голове, громом среди ясного неба. Причём, все беды являются либо сразу скопом, либо сплошной беспрерывной чередой.

Много повидал Ильин за эти годы, немало пережил: радости и беды, обретения и потери. До поры, до времени жизнь катилась по накатанной колее: дом, семья, работа, и вдруг всё рухнуло. Возможно, бывает и так, но как-то уж очень неожиданно. Один за другим ушли из жизни родители: мать погибла в аварии, отца сгубила ошибка врачей при несложной операции.

Беда одна не ходит. Трагедии, потери и несчастья следовали за Алексеем по пятам, и когда год назад после тяжёлой болезни не стало жены, он вспомнил продолжение стихотворения «Я был один в моём раю…», с которого началось их знакомство:

« … И не желать бы мне иной!

Но я под сенью злого древа

Заснул… проснулся, — предо мной

Стояла и смеялась Ева...

Когда померк лазурный день,

Когда заря к морям склонилась,

Моя Лилит прошла как тень,

Прошла, ушла, — навеки скрылась».

С тех пор дела пошли совсем плохо. Конечно, была в этом и его вина: забросил свой небольшой, но приносящий стабильный доход бизнес. Редко появлялся на работе, перестал встречаться с заказчиками и они со временем нашли других поставщиков работ и услуг.

Ломала, ломала его судьба, нет — не сломала. Била, била его, нет — не убила. Упал только Лёша, оступился немного. Здоров он был, сердит и упёрт, но спасовал чуть-чуть — ушёл в загул по старой русской традиции «чтобы забыться, надо напиться и отключиться». Загулял надолго — дни, недели, месяцы, сбился со счёта. Сник и обессилел Ильин, сошёл с него былой лоск, русые волосы выбелились сединой, костюм, пошитый в лучшем ателье города, посерел, залоснился и болтался на осунувшемся теле, как на старом пластмассовом манекене. Сбился с пути, а дорогу никто не показал, потерялся, а руку никто не протянул. Даже партнёры и друзья (как он считал) ушли, бросили его, а заодно и «кинули» — на оставшиеся совместные деньги открыли другую компанию, не вернув ему ни рубля, и только сказали на прощание:

— Иов ты многострадальный, да и слабак к тому же.

— Хоть и засранцы, но начитанные, — подумал Алексей и не стал спорить, скандалить, судиться: не было ни желания, ни злости, ни сил, да и правы они: не осилил горемыка свалившихся испытаний.

Придя в себя через несколько месяцев, Ильин понял, что остался без работы, доходов, семьи и друзей. Но жизнь продолжалась, и об этом ему напомнили банки — кредиторы, потребовав возврата старых долгов и пригрозив судебными исками. Дочь с зятем и внуком жили отдельно в соседнем городе, сестра с сыном и вовсе на другом конце страны, да и не собирался Алексей обращаться к ним за помощью: сам развалил свои дела, самому и подниматься надо.

Встретился с девушкой, работавшей бухгалтером в его компании. Поговорил, извинился за задержку зарплаты, наобещал чего-то. Она девушка хорошая, добрая, сострадательная — сходила в банки, договорилась о небольшой отсрочке: всё равно конфисковать у него нечего, потом банкротить будут.

Зашёл к знакомым «авторитетам», прессовавшим и крышевавшим кооперативы в бурные девяностые. Теперь они уже не лиходеи — беспредельщики, а уважаемые руководители неких «тёмных» фирм, работающих по «серым» схемам. Ильину приходилось иметь с ними дело во время работы со строительными организациями: вряд ли они что-то строили, скорее всего, «отмывали» лишние деньги, выделяемые государством на строительство. Завернул к ним теперь от безысходности, хотел узнать, нет ли богатых заказчиков для его пока ещё существующей компании.

Седов Михаил Петрович, а в прошлой жизни просто Седой, с пониманием и сочувствием объяснил бессмысленность надежд Ильина на чью-либо финансовую помощь:

— Знаем мы, Лёша, о твоих проблемах. Случилась беда у тебя … и не одна. Всякое в жизни бывает. Мы ведь помогли тебе тогда — в трудные времена, даже без просьбы с твоей стороны.

— Да, Петрович, спасибо! — Ильин помнил, как в нелёгкие для него дни пришли незнакомые молчаливые парни в одинаковых строгих костюмах, передали от Седова слова соболезнования, деньги и в течение нескольких часов решили все проблемы с ритуальной компанией.

— Поможем и сейчас, но это так — на хлеб с маслом на первое время. У тебя ведь другие сложности, Лёша: много ты задолжал компаниям разным, банкам, да и людям непростым. Сколько долгов — то? Тысяч на сто пятьдесят зелёных денег, или больше?

— Одиннадцать миллионов рублей плюс пени, проценты, штрафы. Бухгалтер на днях точнее посчитает.

— Ну, это примерно сто семьдесят — сто восемьдесят тысяч баксов. Деньги по нынешним временам небольшие, но кто их тебе даст? Даже под максимальные проценты не дадут. Про банки я уж молчу, но ведь и деловые люди не дадут! … Здесь все знакомы с детства и все друг про друга всё знают. Извини, Лёха, но это же не секрет, что ты на стакане сидишь, ну, или сидел последнее время. Бухаешь? Завязал? … И мы сидели когда-то, и не только на стакане, но те времена прошли. Теперь вот в спортзал по вечерам ходим да в бассейн.

Банки сейчас предупреждают постоянных клиентов о предприятиях, имеющих определённые затруднения. А твоя компания считается проблемной, так что, и строители с заказами не придут. Слухами земля полнится, а причудами свет. Тебе уже, наверняка, предлагали банкротиться. Нет? Значит, жди звонка.

— И что же, Петрович, бросить теперь всё? Я столько лет, средств, сил вложил в это дело. — Алексей поднялся, он особо и не надеялся на помощь.

— Я слышал, твои напарники ушли от тебя вместе с деньгами, «кинули» на прощание. Если так, то можно поговорить с ними, заставить вернуть что положено. Но мы сейчас такими делами не занимаемся. Решишь разобраться с ними, дай знать, к тебе подойдут надёжные парни. Но если сумма небольшая, они и заниматься этим не будут.

— Да. Сумма не стоит разборок, да и забыл я уже про этих «друзей».

— Есть ещё один старый вариант, чтобы приподняться, — продолжил Седой, — но это на самый крайний случай, если тебя уже окончательно припрёт. Фирма однодневка.

— А что, работает ещё такая схема?

— Работает. Помнишь Володю Пушкина? Заметил, что его в городе нет? История древняя, как мир: запил, загулял, жена бросила, продала каким-то образом без него квартиру и уехала с сыном на край света к родителям-старикам. Побомжевал он с полгода без работы и жилья, а потом и согласился так вот заработать. Сейчас скрывается где-то на просторах братских республик. Объявили в розыск. Может, поймают когда-нибудь, а может, и нет. Сколько таких, как он, уже исчезли, и не сосчитать.

Алексей знал этот быстрый, но опасный вариант наживы: найти бомжей или забулдыг с паспортами, оформить на них фиктивное предприятие с несуществующим бизнесом и через знакомых работников банков взять кредиты. После этого вывести деньги со счетов, обналичить, разделить со всеми участниками схемы «по-братски», а самому исчезнуть. Знал и пропавшего Володю Лысенкова, которого за пышную шевелюру и бакенбарды все звали Пушкиным. Когда-то был успешным предпринимателем.

— Схема прежняя, — напомнил Седой, — пятьдесят процентов тебе, пятьдесят организаторам, и ты после этого исчезаешь.

Алексей поблагодарил, пообещал подумать, попрощался и ушёл. Во-первых, знал, чем обычно заканчиваются подобные «бизнес — проекты». Во-вторых, решил, что зарекаться и отказываться сразу тоже нельзя, помнил пословицу «Вчера не догонишь, а от завтра не уйдёшь».

Только прилёг дома, зашла соседка тётя Клава, знавшая ещё его родителей и приглядывавшая за ним, особенно в последнее время. Пришла с сыном Олегом — инвалидом и горьким неизлечимым пьяницей. Запричитала:

— Совсем ты исхудал, Лёша, вон и одежда на тебе болтается, и выглядишь неважно. Поешь хоть немного, борща я наварила, котлет налепила, давай занесу тебе.

Олег поставил на стол пятилитровую баклажку разливного вина:

— Брательник привёз из Баку: в командировке там был, вот и нас с тобой не забыл.

Тётя Клава насупилась, но потом смягчилась: — Это сухенькое, его можно. … Но котлет и борща я вам сейчас принесу. … Ты бы сходил Лёша, проведал родительский дом, посмотрел, всё ли там в порядке. Времена сейчас такие — бомжи подселятся, растащат всё, разрушат.

Расслабился Ильин с соседом, успокоился, но видимо рано. На следующий день пришло грозное извещение из налоговой инспекции: просрочены выплаты по налогам, начисляется пеня и далее перечисление видов наказаний — от штрафов до уголовной ответственности. Позвонил по указанному телефону. Налоговый инспектор слушать его не стал, проговорил заученную, много раз повторяемую фразу:

— Ваш бизнес в настоящее время убыточен, предприятие надо закрывать, все задолженности гасить, иначе штрафы и дальше будут расти.

И бежать-то некуда, да и было бы куда, но не с чем…

Задумался Алексей, что дальше делать, как восстановить работу компании. Чтобы выплатить все долги, нужны деньги. Вспомнил вчерашние слова тёти Клавы. В отчаянии решился на скверный шаг, гнусный и подлый, но единственный, как ему казалось, в этой ситуации — продать оставшийся от родителей дом, расположенный в пригороде Екатеринбурга.

 РОДИТЕЛЬСКИЙ ДОМ

Дом этот строил его отец через год после рождения первенца. Не один строил, конечно, а с друзьями. Как ни странно, Алексей помнил ту стройку. Помнил, как под ярким летним солнцем бродил голышом на неокрепших спотыкающихся ногах по свежим, пахучим стружкам между отёсанных брёвен, а загорелые, раздетые по пояс мужики, шумные и весёлые, стуча топорами, кричали со срубов друг другу: «Осторожно, мальца не зашиби». Помнил, как мать и жёны друзей — строителей сновали между костром, на котором готовили обед, и тут же сколоченным огромным столом, также терпко пахнущим смолой и летом. 

Родителей давно нет, сестра уехала, дом стоит уже несколько лет опустевший, затихший, беспризорный. Надо продавать, а то ведь развалится от времени без надзора и ухода или сгорит по неведомым причинам, как это часто случается здесь. Продажа дома много денег не принесёт и от всех долгов не избавит, но выручит хотя бы на ближайшее время.

Для начала решил осмотреть комнаты, разобрать оставшиеся от родителей вещи и документы с тайной надеждой обнаружить хоть что-нибудь, дающее возможность спасти родную обитель от продажи, а его от окончательного разорения. В доме всё осталось нетронуто, как при отце, редко бывавшем здесь после смерти матери. На столе в гостиной лежали газеты, недочитанные им перед отъездом на операцию. На них очки и пачка «Беломора». Бросив на диван рюкзак с документами, ноутбуком и пакетом с завтраком от соседки, Алексей оглянулся: скрипнула дверь, и ему вдруг показалось, что из кухни выйдет отец и как обычно спросит про погоду на улице, про дела, жену и дочь.

Тихо. Никого нет. Только пыль и паутина — на полу, на старых газетах, на потускневших стёклах окон.

Осмотрелся, прикинул, что надо выбросить, а что оставить будущим хозяевам. Немецкая стенка, румынский кухонный гарнитур — всё доставали (так это тогда называлось) с рук в восьмидесятых и девяностых годах. Купить в магазинах такое богатство было практически невозможно. Выкидывать жалко: мебель старая, но крепкая, из массива сделана, а не из ДСП, как сейчас. Пусть новые хозяева решают, что с ней делать.

Включил холодильник, тот весело загудел в глухой тишине опустевшего жилища.

— Вот же делали, работает, а сколько ему лет?! Двадцать, тридцать?

В одном из шкафов обнаружил старые документы: пожелтевшие квитанции, домовые книги за несколько десятилетий, потрёпанные фотографии знакомых и неизвестных ему людей, обесцененные сберкнижки, комсомольские и профсоюзные билеты бывших обитателей дома. Все нужные и ценные документы Алексей вывез отсюда ещё несколько лет назад к себе домой. А эти сложил сейчас в найденный мешок, чтобы позднее сжечь,

Осторожно встав на шатающийся табурет, заглянул на антресоли под потолком в прихожей. Выгреб оттуда никому уже не нужные вещи. Тоже надо в костёр. Поднял упавшую бумажную папку с завязками: письма и открытки, подписанные незнакомыми почерками. Что это? От кого? Дежурные поздравления с праздниками, присланные в девяностых годах прошедшего века. Несколько из них подписаны Степановой Ольгой из Оренбурга и Вознесенской Еленой из Казани. Начал просматривать и вспомнил этих женщин, и давнюю поездку с матерью к родственникам в незнакомый город на реке Урал, где узнал начало долгой, странной, загадочной истории, в продолжении которой ему предстояло участвовать.

 1989 ГОД. ОРЕНБУРГ

В Оренбурге собрались потомки семей Ильиных и Дубининых, связанных родственными узами более ста лет назад. Революция и две войны разбросали их по огромной стране, и они давно уже не общались, хотя слышали и знали друг о друге. Организовал встречу старший из Дубининых — Александр Александрович, решивший собрать дальних родственников, чтобы попытаться наконец-то разгадать тайну событий, произошедших много лет назад с их тогда ещё дружными семьями. На встречу приехали его двоюродные племянницы с детьми.

Дубинин обратился к ним с пожеланием, чтобы дети присутствовали при разговоре взрослых. Возможно, что им предстоит в дальнейшем продолжать поиски и вести расследование запутанной и таинственной истории, случившейся вскоре после революции.

— Как вам, вероятно, известно, семьи наших прадедов — промышленников Ильиных и Дубининых были одними из богатейших семейств Российской империи. Во многих городах Поволжья и Прикаспия стояли их дома, магазины, склады, пристани. Подробности рассказывать не буду, вы и сами, думаю, немало знаете о них. А вот о том, что случилось после революции, поговорим более обстоятельно.

Двенадцатого января тысяча девятьсот восемнадцатого года было опубликовано постановление ВСНХ «Об утверждении секции благородных металлов В.С.Н.Х. и об установлении казенной монополии торговли золотом и платиной». С пятнадцатого января в течение месяца граждане советской России были обязаны продать Государственному банку все имеющиеся у них золотые изделия весом более 16 золотников по 32 руб. за золотник чистого золота 96-й пробы. Не сданные в этот срок предметы подлежали конфискации.

И тогда же большевики решили переправить часть золотого запаса, хранившегося в Москве, в Казанское отделение Народного банка РСФСР. А в середине апреля вышло распоряжение о вывозе золота, серебра и денежной массы из других городов и сосредоточении их в кладовых этого банка. Таким образом, золото и драгоценности семей Ильиных и Дубининых, хранившиеся в банках были конфискованы и вывезены в Казань.

Казалось бы, всё кончено, семьи разорены, больше и рассказывать не о чем.

Но в августе тысяча девятьсот восемнадцатого года отряды КОМУЧ (Комитета членов Всероссийского Учредительного собрания) и подразделения взбунтовавшегося Чехословацкого корпуса захватили Казань и хранившуюся там часть золотого запаса России. Всем известно, как после этого золото было вывезено в Самару, а потом в Омск в распоряжение правительства адмирала Колчака.

Но сейчас не об этом. Нас интересуют другие события тех дней.

Один из прародителей семей, присутствующих здесь, а именно Леонард Иванович Ильин, вернувшийся незадолго до этих событий из сибирской ссылки, при содействии руководства КОМУЧ получил в этом банке золото и ценности Ильиных и Дубининых, а также золото, необходимое комитету для финансирования его деятельности. Ни количества, ни списка сокровищ никто не знает, но, по словам моего отца, только золота в монетах Леонарду было передано несколько десятков или даже сотен пудов.

Красные подступали к Казани и незадолго до захвата города, Леонард вывез свой груз по Волге в Самару. Оттуда, погрузив его на повозки, в сопровождении конвоя отправился в Оренбург, где его ждали семьи Дубининых и Ильиных. Предполагалось, что затем он вывезет ценности дальше — в Крым, на Кавказ или Кубань, а возможно и в Персию.

Что случилось с обозом, куда он делся, никто сейчас не знает. Возможно, что груз был спрятан где-то по пути следования. Но не исключено, что его всё-таки удалось переправить дальше на юг, туда, где ещё не было Советов. Нет никаких документальных подтверждений какой-либо версии исчезновения. Точно известно только то, что Леонард Ильин действительно перевозил его и после этого не исчез вместе с ним, а остался жив. Вот, как подтверждение, вы можете посмотреть на его правнука, — Дубинин показал на Алексея.

Об этой истории знают все Ильины и Дубинины. И присутствующие здесь, — Александр Александрович посмотрел на сидящих перед ним родственников, — и те, которых здесь нет. Для чего мы собрались? Надо попытаться хоть что-то понять и прояснить в загадочной веренице событий тех дней. Где золото и ценности? Вы хотя бы представляете, что такое несколько десятков пудов золота? И возможно оно где-то сейчас лежит. Где …? Под Самарой, Оренбургом, Уральском …?

Вполне вероятно, что в ваших семьях остались какие-то записи или дневники людей, принимавших участие в тех событиях. Возможно, вы слышали от родителей рассказы, воспоминания, версии, предположения.

Поднялась Елена Вознесенская:

— Я историк по образованию и знаю о событиях тех лет не только по рассказам бабушек. Известно, что кроме золота в Казанском народном банке хранились серебро, платина, и даже, возможно, ценности царской семьи. Есть много легенд и мифов о вывозе этих сокровищ из Казани в тысяча девятьсот восемнадцатого году. Я даже читала где-то, что во время хаоса и неразберихи часть из них отправили не только на восток к Колчаку.

И про обоз Леонарда Ильина я тоже слышала рассказы родителей, но ничего конкретного в них не было. Что именно перевозилось, сколько, как и куда — не известно. Достоверно никто ничего не знал. Были ценности, но пропали во время войны и всё. А почему вы уверены, что они где-то укрыты? Шла война — гражданская, братоубийственная. Белые, красные и многочисленные банды дрались между собой по всей территории Поволжья. Вполне возможно, что обоз захватили, конвоиров перебили, а Ильин, каким-то образом остался жив после этого.

Дубинин вскочил и торжествующе закивал:

— Да, и такое могло быть, но у нас есть доказательства, что груз был доставлен по назначению и потом где-то спрятан!… Причём, они есть у каждого из нас!

Родственники оживились:

— Что вы имеете в виду, какие доказательства?

— Ваши прадеды, — продолжил Александр Александрович, — Дубинин Николай Петрович и Ильин Николай Сергеевич в тысяча девятьсот двадцатом году передали своим детям именные медальоны с некими зашифрованными символами. Я надеюсь, что они до сих пор хранятся в ваших семьях. Есть такой и у меня, отец передал. В них кроется разгадка тайны исчезнувших сокровищ. Чтобы разобраться в головоломке, оставленной нам, и определить где они находятся, нужно собрать все медальоны, и постараться понять закодированные в них послания. Как мне говорили, шифр на каждом фамильном медальоне в то время мог разгадать даже ребёнок из семьи, которой он предназначен. Но посторонним людям, даже родственникам из других семей, понять зашифрованные символы трудно или даже невозможно.

Кроме того, знаю от отца, что Леонард вёл записи или дневники со времени сибирской ссылки, которую он отбывал вместе с Бакуном Александром Николаевичем, дедом Ольги, — Дубинин взглядом показал на одну из племянниц. — Эти записные книжки и тетради видели мои дед и отец. Да впрочем, Леонард и не скрывал этого.

Александр Александрович вопросительно посмотрел на Валентину Ильину.

Она пожала плечами:

— Да, муж рассказывал об этих бумагах. Его отец Анатолий Леонардович Ильин единственный из всех родственников, как я поняла из разговоров здесь, пытался разобраться в этой таинственной истории. Леонард пропал без вести на фронте в тысяча девятьсот сорок втором году. Вещи, оставшиеся от него, медальон, какие-то тетради и блокноты Мария Николаевна Ильина, в девичестве Дубинина, передала в тысяча девятьсот сорок восьмом году сыну Анатолию. Тот, разобрав вещи и прочитав записи, загорелся идеей поисков, хотя тогда это было небезопасно. В начале пятидесятых годов он время от времени куда-то уезжал на одну-две недели. Может, и у ваших родителей даже бывал. Вот и в пятьдесят втором, через два года после рождения сына, в очередной раз куда-то отправился. Сказал, что едет на юг по делам и вернётся через несколько дней. После этого его никто больше не видел. Что было дальше, я знаю только по кухонным пересудам. Его объявили в розыск, а через какое-то время признали безвестно отсутствующим или пропавшим. Вещи, записи и медальон Леонарда Ильина после этого исчезли. Возможно, Анатолий забрал их с собой, уезжая на поиски.

— Да, ещё одна загадочная страница в этой таинственной истории, — Дубинин встал. — Но что-то надо делать. Какие-то следы должны сохраниться, не может быть, чтобы в наших семьях ничего не осталось после того легендарного перехода. Поговорите с родственниками, поищите дома. Было бы неплохо нам всем ещё раз встретиться — уже с медальонами, и хотелось бы — с какими-то документальными подтверждениями от ваших предков. Если не мы, то наши дети должны когда-то, наконец, разобраться в этой истории, а, возможно, и сокровища найти. … Подумайте!

Потом ещё долго говорили, вспоминали, спорили: о давних событиях, семейных сокровищах и именных медальонах. Из разговоров с племянницами Дубинин понял, что об исчезнувших ценностях они знали только общие детали:

а) Были золото и драгоценности, потом пропали, где, как и сколько — не известно. Скорее всего, родители не рассказывали детям подробности той истории из страха перед репрессиями. А когда опасения прошли, их уже не было в живых.

б) Во всех семьях когда-то были медальоны с непонятными знаками и символами, но где они сейчас старшему Дубинину никто конкретно ничего не рассказал.

Валентина Ильина, тридцать четыре года. Приехала из Свердловска с сыном Алексеем, одиннадцати лет, правнуком Леонарда Ильина и Марии Дубининой. Кроме медальона у Ильиных были когда-то документы, дневники и какие-то вещи Леонарда, но впоследствии они исчезли. Вероятно, их увёз с собой его сын в тысяча девятьсот пятьдесят втором году. Валентина надеялась хоть что-то узнать о судьбе Анатолия. Но никто из родственников, присутствующих на этой встрече, ничего о нём даже не слышал.

Елена Вознесенская, тридцать четыре года. Приехала из Казани с сыном Максимом, десяти лет, правнуком Петра Дубинина и Елены Ильиной, уехавших в тысяча девятьсот восемнадцатом году в персидский город Энзели. Вернувшись оттуда в тысяча девятьсот сорок шестом году, жили сначала в Москве, потом переехали в Казань. Дед Елены был репрессирован в тысяча девятьсот пятьдесят втором году. О медальонах она слышала, но не знает, есть ли такой у кого-то из членов её семьи.

Ольга Степанова, тридцать пять лет, живёт в Оренбурге, пришла на встречу с сыном Владиславом, десяти лет, правнуком Александра Бакуна и Ольги Ильиной. Знает, что медальон хранился у бабушки, а потом у матери, но сама не видела его.

Дубинин решил, что для дальнейших поисков надо ехать в Свердловск и вместе с семьёй Ильиных попытаться отыскать хотя бы часть записей Леонарда. Но Валентина отказалась от дальнейших встреч, поисков и разговоров на эту тему.

Договорились ли тогда о чём-то родственники, Алексей не знал. Помнил только, что взрослые много конфликтовали, ссорились вполголоса, разъехались и больше никогда после этого не встречались. Он иногда вспоминал ту поездку — Оренбург, арбузы, катание на лодках по реке Урал. Мать с неохотой говорила с ним о родственниках. А на расспросы о сокровищах и дедушке, пропавшем при их поисках, отвечала, что расскажет как-нибудь позднее. Много лет спустя, когда он поступил в университет и раз в полгода приезжал на каникулы, она иногда отвечала на его вопросы и рассказывала истории из жизни семей солепромышленников Ильиных и рыбопромышленников Дубининых.

КОНЕЦ XIX — НАЧАЛО XX ВЕКА

С восемнадцатого века в Оренбурге жили две купеческие семьи с общими корнями — Ильины и Дубинины. Торговали мануфактурой, галантереей, продуктами. Держали магазины, лавки, склады не только в Оренбурге, но и в других приволжских городах.

Обращаем внимание на эти две семьи, потому что именно их потомки будут вовлечены самым непосредственным образом в необыкновенные события загадочной истории, случившейся в годы распада великой империи.

ИЛЬИНЫ

К середине девятнадцатого века Ильины занялись продажей и перевозкой соли, а потом и разработкой соляных промыслов. Сначала глава семьи Алексей Васильевич, а со временем и остальные родственники перебрались в небольшой безуездный городок Илецк Оренбургской губернии, где соль добывалась открытым, а потом и шахтным способом. Его сыновья Сергей и Леонид помогали отцу уже с малолетства: вместе с ним работали на соляных складах в Илецке, Оренбурге, Самаре, встречались с перекупщиками и перевозчиками, участвовали в сделках по заключению договоров. Новое дело приносило солидную прибыль и к концу века Ильины стали одними из самых известных солепромышленников России. И знали их не только в Поволжье. Илецкую соль, о которой дал свой отзыв ещё М.В. Ломоносов: «… сию соль в твердости, силе и споризне предпочесть прочим солям», они поставляли по всей стране и за её пределы. С соляных складов Самары перевозили баржами по Волге, пароходами — через Каспий в Баку и персидский порт Энзели.

Зачинатель династии, обучавшийся дома, умевший весьма сносно читать, писать и считать, уважал людей «ученых», как он говорил, и поэтому всячески стремился дать своим потомкам лучшее на то время образование. Всем дал, всех выучил и гордился этим не меньше, чем достижениями в делах своих. Радовался успехам детей и многих внуков, кого успел увидеть и понянчить. Все выросли, выучились, вышли в люди. Были среди них доктора, учителя, военные. Многие разъехались по стране. Поблизости от родового гнезда остались те, кто продолжили семейное дело — сыновья Сергей и Леонид, и внуки — двоюродные братья Николай Сергеевич и Иван Леонидович Ильины.

К началу нового двадцатого века всеми делами, связанными с соляным промыслом занимался, в основном, Николай Сергеевич. Он был и постарше брата и поухватистее его. Да и внешне был копией своего деда. Иван же в последние годы мало занимался семейным предприятием. Во время учебы в Московском университете, куда его отправили учиться по настоянию отца, он вместе со многими нужными науками приобрёл страсть к игре на бильярде. И не просто приобрёл, а стал одним из лучших игроков в Москве, а потом и в Поволжье, куда вернулся продолжать семейное дело. Был бы жив дед его, поостерегся бы Иванко, как звал младшего внука старший Ильин, в игры играть. Да к тому времени отошел в мир иной Алексей Васильевич. А Иван играл много, весело, азартно, часто был в выигрыше, но случалось, и проигрывал немало.

ДУБИНИНЫ

В тысяча восемьсот пятьдесят восьмом году по призыву правительства Дубинины отправились осваивать пустующие территории юга России — прикаспийские земли. Государство предложило желающим переехать льготы и привилегии — освобождение от податей и воинской повинности, бесплатную добычу соли в соляных озерах по сто пятьдесят пудов на семью, тюленей и рыбы в море. Дубинины перебрались в Закаспийск — недавно образовавшееся поселение на восточном берегу Каспийского моря. Занимались торговлей и перевозками. Закупили лодки, баркасы, снасти и организовали рыболовецкие артели.

Со временем семейство рыбопромышленника миллионера Николая Петровича Дубинина стало хорошо известно на Каспии и в Поволжье. Дубинин — удачливый предприниматель, его продукция успешно конкурировала на рыбных рынках страны. Пароходы и баржи перевозили его грузы и разгружались на пристанях, принадлежавших ему же. Для хранения рыбной продукции были построены амбары, погреба, ледники. В Закаспийске у семьи Дубинина большая усадьба — дом с садом и хозяйственными постройками. В тысяча восемьсот восемьдесят пятом году с помощью Дубининых в городе возвели и освятили церковь во имя Николая Чудотворца. Для наемных работников открыли баню, торговые лавки, столовую, где бесплатно кормили не только работников, но и их детей. В лавках отпускали товары под запись, в счет будущих заработков. Бывало, что и долги списывали в трудные времена. Кроме того построили дома и склады в Астрахани и Гурьеве.

В тысяча восемьсот восемьдесят шестом году Николай Петрович женился. Через год родился сын, которого назвали в память деда, усопшего незадолго до его рождения. Над могилой отца Николай Петрович возвел памятник-часовню.

2023 ГОД. ИЮЛЬ. ЕКАТЕРИНБУРГ

— Интересно, а что же было дальше, чем закончились поиски Александра Александровича? — задумался Алексей, подзабывший в последние трудные для него годы о загадочной истории. — Дубинин тогда явно не собирался останавливаться в своём расследовании. Как бы узнать, нашёл ли он что-нибудь. Если не само золото, то хотя бы объяснение, куда его вывезли.

После поездки в Оренбург Алексей замечал, что мать с кем-то переписывалась. Теперь, увидев папку с письмами и открытками, понял, что она отвечала на поздравления родственников. Но от старшего Дубинина в папке писем не было.

Надо осмотреть сарай, в который он когда-то перенёс ненужные вещи и старую мебель. Потянувшись за ключом, Алексей вытащил из кармана помятый старый конверт, выпавший из почтового ящика:

— Казань, Вознесенский Максим Дмитриевич.

Казань? Там жили родственники, приезжавшие на встречу в тысяча девятьсот восемьдесят девятом году. Максим Дмитриевич — кто это? Неужели тот Максимка, с которым они катались на лодке по реке Урал тем жарким летом в Оренбурге? Сколько им лет тогда было? Десять, одиннадцать? — Вскрыл конверт. Точно, он!

«Алексей, привет!

Я Максим Вознесенский, твой дальний родственник, а если точнее — твой прадед Ильин Леонард Иванович и моя прабабка Ильина Елена Николаевна были троюродными братом и сестрой. Помнишь, как лет тридцать назад, а то и больше, наши родственники встречались в Оренбурге? Они собирались по поводу некой таинственной истории исчезновения семейных ценностей после революции. Коротко напомню тебе на всякий случай.

В августе тысяча девятьсот восемнадцатого года золотой запас Российской Империи вывезли из казанского банка сначала в Самару, а потом в Омск к Колчаку. И в это же время Леонард Ильин вывез из этого банка золото наших семей на юг России. Куда точно он его вывез, никто не знал.

Эта история недавно получила продолжение. Ко мне приезжал сын того самого Дубинина А.А., который собирал наших родителей. Получается, что этот гость в какой-то степени дядя тебе и мне. Рассказал, что продолжает дело отца, также занимается поисками пропавшего золота и хочет найти дневники твоего прадеда, якобы оставшиеся в вашей семье. Перед тем, как приехать ко мне, он заезжал в Екатеринбург, чтобы встретиться с твоей матушкой Валентиной Леонидовной, но никого в вашем доме не застал. Соседи рассказали ему о смерти твоих родителей и жены, а про тебя ничего сообщить не смогли, не знали, где живёшь.

Прими наши соболезнования. Прости, но мы ничего не знали о случившемся.

Думаю, что этот родственник снова приедет к кому-то из нас, очень уж он заинтересован в получении этих документов, или хотя бы части из них. Настоятельно просил меня узнать, где ты находишься и есть ли они у тебя. Пишу уже не первый раз и не получаю ответа, наверное, живёшь по другому адресу. Хочу поговорить и переслать некую информацию, думаю, интересную для тебя. Срочно позвони по указанному номеру или напиши по электронной почте свои координаты! М. Вознесенский».

Алексей тут же отправил ответ по указанному адресу и принялся ещё раз осматривать все закоулки дома: неужели не заметил какие-то незнакомые документы. Он вспоминал последние годы жизни матери. Как приезжал из Москвы на каникулы, и она по вечерам, вернувшись с работы, подсаживалась к нему, угощала чем-нибудь вкусным и расспрашивала об институте, учёбе, друзьях, подругах. При этом, как бы, между прочим, осторожно выпытывала о том, чем они занимаются на досуге кроме занятий по вечерам и в выходные дни.

— Играете во что-нибудь? … А во что? … Шахматы, карты? А в бильярд не играете?

Узнав, что сын с друзьями в бильярд не играют, Валентина Леонидовна успокаивалась до его следующего приезда.

В последние годы, она, будто предчувствуя скорую кончину, всё чаще и подробнее рассказывала о жизни семей Ильиных и Дубининых в далёкие годы начала двадцатого века.

Из этих рассказов Алексей понял причину её вопросов и опасений.

НАЧАЛО XX ВЕКА. ИЛЬИНЫ

В тысяча девятисотом году у дальних родственников, но близких друзей и компаньонов Николая Петровича Дубинина и Николая Сергеевича Ильина родились дочери — Мария и Ольга. И в этом же году случилась беда — неподалёку от Закаспийска вблизи острова Лебяжий во время шторма был выброшен на камни и затонул корабль Ильина. Часть экипажа удалось спасти, несколько человек погибли. Николай Сергеевич выделил деньги для установки на острове памятника погибшим морякам. Спасшихся лечили в больнице, построенной Дубининым на окраинеЗакаспийска.

В тысяча девятьсот пятом году после окончания оренбургской гимназии Леонард Ильин поступил в Императорское Московское техническое училище. В отличие от отца к азартным играм он не был склонен, но вот революционное неистовство столицы захватило его. После январских событий новый учебный год начался с бурных собраний, сходок, создания различных комитетов. Проводились сборы средств для помощи политзаключенными. Образовывались органы самоуправления, куда выбирались как беспартийные студенты, так и представители различных политических партий: социал-демократы, эсеры, кадеты, анархисты.

Леонард сошёлся с такими же неугомонными и безрассудными сверстниками из ячейки социал-революционеров. Начав с борьбы за принципы студенческого самоуправления молодые эсеры, выражая солидарность с рабочими столицы, перешли к призывам о прекращении учебных занятий и участии в стачках и забастовках. В тысяча девятьсот шестом году Ильин вступил в Союз социалистов-революционеров-максималистов, выделившийся из партии эсеров и занимающий промежуточную позицию между ними и анархистами. Максималисты ожесточённо противились развитию капитализма в России и боролись за преобразование страны на социалистических началах. В своем стремлении к реформам эсеры — максималисты перешли от забастовок и митингов к террористическим актам и экспроприациям, надеясь дезорганизовать власть и призвать народные массы к восстанию.

Борьба с режимом, забастовки, митинги, подпольная деятельность — во всех акциях организации принимал участие и Леонард, ставший к тому времени одним из активных приверженцев силовых методов давления на власть. В составе одного из боевых летучих отрядов максималистов он принимал участие в нападениях на представителей власти и экспроприациях. В марте тысяча девятьсот шестого года участвовал в ограблении Московского общества взаимного кредита. А в октябре того же года — в нападении на карету казначея Петербургской портовой таможни. Был арестован охранным отделением, но в скором времени выпущен из-за отсутствия прямых улик.

Отец, узнав об участии Леонарда в нападении на общество взаимного кредита, основанное при участии его семьи и семей других известных предпринимателей — знакомых, друзей, партнёров, в негодовании лишил сына поддержки проживания и обучения в Москве. Учиться стало заметно труднее, отвлекали партийные дела, бывало, что Леонард пропускал по два-три семестра, да и оплату за обучение вносил нерегулярно. В ту пору к «вечным студентам» университетское руководство было снисходительно, их не отчисляли и некоторые, как он, учились по семь-восемь лет, а то и больше.

Тысяча девятьсот одиннадцатый год стал поворотным и несчастливым для Ильина. Сначала случилась беда с его отцом, известным игроком и кутилой. Иван Леонидович, которому на то время шёл сорок пятый год, считался лучшим игроком Поволжья, да и по всей России мало было равных ему бильярдистов. И вот он проиграл огромную сумму, а заодно и особняк в Оренбурге, построенный еще его отцом, дедом Леонарда. Проиграл и после этого исчез. Ходили слухи что, скорее всего, в живых его уже нет — то ли сам после игры свёл счеты с жизнью, то ли помогли ему. Говорили, что проигрыш его произошёл при странных обстоятельствах. Играли в известном в городе салоне. Свидетелей было мало, а те, кто присутствовал, особенно не разбирались в тонкостях и правилах игры, так что они не могли сказать ничего определенного о профессионализме соперников Ивана Леонидовича. Но им показалось, что он был или не здоров, или под воздействием каких-то препаратов: не пьян, но не в себе. Были и такие слухи, что к проигрышу и исчезновению причастен Николай Сергеевич Ильин, которому надоели праздность, игры, расточительность двоюродного брата.

Поиски были организованы с опозданием и не увенчались успехом, потому что родственники пропавшего не сразу сообщили о случившемся. В их среде азартные игры и разгульный образ жизни осуждались. Считалось, что игрок на деньги не может быть серьёзным предпринимателем. Пагубные пристрастия несовместимы с холодной рассудительностью и расчётливостью, которые необходимы промышленникам и купцам, а Иван Леонидович не обладал такими качествами и постоянно попадал в неприятные и даже скандальные ситуации. Его близкие привыкли к этому, не обращали внимания на его выходки и особо не торопились спешить ему на помощь.

В том же тысяча девятьсот одиннадцатом году партия социалистов — революционеров — максималистов прекратила своё существование. Леонард и его единомышленники по партии продолжили борьбу с режимом проведением единовременных акций — экспроприаций в банках и коммерческих предприятиях. Но, в основном, перешли к методам идеологической борьбы: вовлекали в свои ряды единомышленников, выпускали партийную литературу и листовки, готовили и проводили митинги и забастовки.

Ильин был арестован осенью тысяча девятьсот четырнадцатого года.

За восемь лет участия в революционных битвах Леонард превратился из романтического восторженного юноши в непримиримого борца с монархией — скрытного, жёсткого, решительного, бескомпромиссного.

На открытом судебном процессе по делам об ограблениях банков, государственных и частных фондов защищал позицию партии. Как и другие его сподвижники был осуждён и сослан в Сибирь. Там, в селе Манзурка Иркутской губернии, он познакомился с политссыльными Вячеславом Михайловичем Молотовым, Мартином Ивановичем Лацисом, Верой Петровной Брауде.

Подружился с анархистом Александром Бакуном, с которым был знаком ещё по Оренбургской гимназии. А в октябре тысяча девятьсот шестого года они вместе принимали участие в подготовке акции по нападению на инкассаторскую карету Петербургской портовой таможни, названной позднее в газетах «Ограблением века».

После бурных событий тысяча девятьсот пятого года революционная энергия в стране угасала, и только эсеры-максималисты и анархисты различных течений не прекращали борьбы. Бакун был известен, как бесстрашный активист боевых дружин анархистов. По окончании гимназии он поступил в Санкт-Петербургский Горный институт, но в тысяча девятьсот седьмом году бросил учебу и полностью отдался работе сначала в подпольном революционном кружке, потом в Московской группе анархистов — коммунистов. Приверженец жёсткого безмотивного антибуржуазного террора и экспроприаций он был известен в Санкт-Петербурге и Москве под партийным прозвищем Бакунин. Поджарый среднего роста темноволосый крепыш с холёными чёрными усами и выправкой спортсмена притягивал женщин и отталкивал мужчин. Незнакомых людей смущал и тревожил его настороженный недобрый звероватый взгляд исподлобья — взгляд хищника, всегда готового к внезапному нападению. На выбор псевдонима повлияли и характер его, и фамилия, и почитание одного из основоположников анархизма и народничества Михаила Александровича Бакунина.

В иркутской ссылке Бакун и Ильин вместе охотились, рыбачили, работали в сельской школе.

1916 ГОД. ИРКУТСКАЯ ГУБЕРНИЯ

После тысяча девятьсот пятого года количество политссыльных в России значительно увеличилось. Сибирь стала местом ссылки приверженцев разных идейных направлений, «вредных и революционных» для правящего режима — большевиков и меньшевиков, эсеров и анархистов. Но основную массу ссыльных составляли всё-таки уголовники: от воров, разбойников и убийц до фальшивомонетчиков и конокрадов. Возможно, поэтому местные с недоверием встречали всех этапников, их сторонились и никакого сочувствия не проявляли. Говорили: «Поселенец, что младенец, на что взглянет, то и стянет».

Поначалу политссыльные, особенно из больших городов, были угнетены тяжёлыми условиями новой жизни и беспомощны. В суровом климате недружелюбного захолустья они оказались отрезанными от мира обыденного благополучия. Но со временем привыкали, окружали себя необходимыми вещами, вели спокойную, размеренную жизнь, стараясь организовать её по образу той, которой жили до ссылки. Постоянно нуждаясь, брались за любую работу. В «Положении о полицейском надзоре» был установлен порядок надсмотра в местах пребывания политических ссыльных. Давая относительную свободу, им запрещалось отлучаться, поступать на государственную службу, заниматься адвокатской и педагогической деятельностью. Некоторые возможности зависели от дозволения местного начальства. Учителя, студенты, гимназисты иногда получали разрешение на обучение детей грамоте. Врачей в тех краях всегда не хватало, и они занимались лечебной практикой. Кроме того, ссыльные могли устраиваться на временные работы. Кто-то занимался охотой, рыбалкой, кто-то работал на пристанях, лесозаготовках. Местные власти были обязаны помогать ссыльным, что они и делали — выделяли небольшие деньги и продукты питания, выдавали единовременные пособия на летнюю и зимнюю одежду.

Тяжёлые условия, необходимость преодоления житейских проблем не разделяли, а помогали сплочению ссыльных разных национальностей, социального происхождения, политических взглядов. Постепенно складывался неписаный свод правил существования в нелёгких и непривычных для них условиях. Политзаключённые объединялись в ячейки и коммуны, организовывали быт на условиях равенства всех членов коллектива, создавали кассы взаимопомощи, столовые, библиотеки. Помогали вновь прибывающим ссыльным с обустройством на новом месте, и те постепенно свыкались и растворялись в окружающем обществе. Но не все уживались и смирялись. Одни ожесточались и, возвращаясь впоследствии на родину, несли с собой гнев, злобу, ненависть. Другие пытались бежать, но без организованной помощи сделать это было почти невозможно. Иные просто спивались. Только долгая, трудная работа над собой в коллективе помогала в ссылке оставаться человеком.

Уголовные ссыльные устраивались в этих условиях по-другому. Сбиваясь в группы и артели, они были поделены строго по специализациям — криминальным «профессиям» и имели разные права внутри своих общин. В каждой такой группе выбирался староста, державший артельные деньги — «общак». Он же нёс ответственность перед местными властями за все проступки уголовников, которые постоянно досаждали местным жителям.

У политических с уголовниками отношения складывались сложно. Вначале пробовали наладить мирное сосуществование, предлагали помощь по разным вопросам: образованию, просвещению, медицине, по бытовым проблемам, но все миротворческие усилия заканчивались ссорами, жестокими столкновениями, кровопролитными драками. Были даже случаи убийств политссыльных.

Многие из политических до ссылки прошли суровую школу столкновений и боёв с царской охранкой, полицией и жандармерией. Эсеры-максималисты и анархисты считали индивидуальный террор и экспроприацию одними из решающих средств для уничтожения капитализма. Их напору, дерзости и силе уступал даже отлаженный столетиями репрессивный механизм царского режима. Большевики были менее привержены тактике революционного террора, они относились к нему, как к защите и способу подготовки будущих кадров новой рабоче-крестьянской армии.

Суровая школа отношений после нескольких случаев столкновений, драк и нераскрытых убийств, подтолкнула политссыльных к объединению. Чтобы противостоять уголовникам и подчеркнуть свою независимость они дистанцировались от общения и стали впоследствии представлять внушительную и опасную силу. Боевая выучка и опыт в проведении силовых акций, приобретённые эсерами и анархистами в ходе революционных столкновений, сдерживали уголовников. Они достаточно быстро поняли, что рядом с политическими надо или мирно жить, или хотя бы соблюдать нейтралитет.

Анархист Александр Николаевич Бакун после очередной стычки с уголовниками, когда его товарищи чудом остались живы, решил вести среди политссыльных занятия по боевой подготовке. Во время учёбы в Санкт-Петербурге он вступил в летучий боевой отряд анархистов-коммунистов, девизом которых был лозунг их идола Михаила Александровича Бакунина «… не может быть революции без широкого и страстного разрушения … спасительного и плодотворного, потому что именно из него … зарождаются и возникают новые миры». Подготовкой этого отряда занимались опытные инструкторы. Они обучали начинающих бойцов приемам рукопашной борьбы, схваткам с использованием винтовок, револьверов, ножей, лопат. Воспитывали в учениках смелость и дерзость, тренировали их на выносливость. Ведение боя летучего отряда было основано на неожиданной и быстрой атаке короткими ударами рук, ног и любым оружием в наиболее уязвимые части тела.

— Бить надо первым и внезапно, сильно и быстро, не дожидаясь этого от противника, — учил Бакунин свою группу, в которую входили и женщины. — Если не ты, то он ударит первым, и тогда плохи твои дела. Отвлеки противника словом, уклоном, резким движением и ударь его в пах, горло, колено или солнечное сплетение.

Вера Брауде, посещавшая занятия по боевой подготовке, несмотря на своё интересное положение, поморщилась, услышав про удары по глазам исподтишка. Что ей не понравилось в словах анархиста, не понятно. Она и её единомышленники — большевики, эсеры, анархисты шли путём революционного насилия, террора и разрушения, считая, что таким образом они противостоят насилию существующей власти. Главное в том, что насилие приведёт к революции, а значит и к построению нового общества, в котором не будет насилия.

1916 ГОД. ВЕРА БРАУДЕ. ДИКАЯ КОМАНДА

Вера Петровна Брауде, в девичестве Булич, родилась в тысяча восемьсот девяностом году. Дочь действительного статского советника, дворянка. До восьмилетнего возраста жила в семейном имении в деревне. После переезда семьи в Казань, поступила в женскую гимназию, из которой была исключена в третьем классе за строптивый характер и систематическое нарушение дисциплины. В институте благородных девиц, куда её определили родители для образования и воспитания, тоже надолго не задержалась — после отказа изучать закон Божий и ходить в церковь была изгнана с мотивировкой «за антирелигиозные настроения».

В Казанской частной Котовской гимназии, куда Вера поступила для продолжения образования, она увлеклась идеологией марксизма, занималась организационной и пропагандистской работой в нелегальном большевистском кружке. В пятнадцатилетнем возрасте была первый раз арестована за антиправительственные призывы, изготовление прокламаций и участие в демонстрациях. После очередного ареста за изготовление, хранение и распространение нелегальной литературы Вера была отправлена под опеку дяди, служившего земским начальником. Из-под надзора сбежала, но перед этим вместе с друзьями из местной организации РСДРП сожгла имение любимого дядюшки.

С тысяча девятьсот пятого года, работая в большевистских организациях, неоднократно подвергалась задержаниям, арестам, высылкам, репрессиям. После замужества, уже под фамилией Брауде, Вера продолжила революционную деятельность в Казани, Петербурге и Швейцарии, куда эмигрировала, сбежав из очередной ссылки. Там познакомилась с Лениным, потом переехала в Париж и в тысяча девятьсот четырнадцатом году вернулась в Россию.

Вскоре снова была арестована, теперь уже за антивоенную пропаганду, и в тысяча девятьсот шестнадцатом году выслана в село Манзурка Иркутской губернии.

— Именно так, Вера Петровна, — горячился Бакунин. — Удары исподтишка в наиболее уязвимые места приносят победу в уличных схватках, честная драка не всегда эффективна, а чаще до неё и не доходит. Вспомните, как убили нашего товарища на лесосплаве. Прохаживался с кем-то по берегу после работы (так до сих пор и не установили с кем), беседовал, тот его по-дружески за плечо приобнимал. А через полчаса нашли с заточкой под рёбрами в кустах, а глаза песком запорошены.

Леонард усмехнулся: — А я-то думал, зачем у тебя табак в кармане. Теперь понятно.

— Верно, Леон. Песок не всегда найдётся. А табак под рукой, да и любой порошок подойдёт. Возьмите горсть песка, табака или грязи и бросьте в лицо противнику. А следом — мгновенный удар в глаза, горло, пах, колено. Понятно это? А то ведь перережут здесь, как баранов, а нас там, на большой земле родные ждут и товарищи наши боевые. Камень, кирпич, палка — это тоже оружие. А потом добивать по голове, да так, чтобы в кровь. … Да, да, уважаемая Вера Петровна — в кровь. Или мы их, или они нас.

Рассказывал Бакунин на этих импровизированных курсах о возможных вариантах нападениях и защиты. Показывал и отрабатывал с каждым из товарищей применение различных видов ударов, как без оружия, так и с помощью любых попавшихся под руку предметов.

Уголовники знали об этих тренировках, насмехались над группой Бакуна, зубоскалили, называя её дикой командой товарища Бакунина. Но вскоре всем пришлось убедиться в необходимости и справедливости его наставлений.

Спокойная жизнь сибирского захолустья была взбудоражена происшествием вполне предсказуемым, и даже, в какой-то мере, закономерным, но как всегда неожиданным. В один из дней тысяча девятьсот шестнадцатого года ссыльные закончили работу и собрались возле конторы для получения ежемесячного пособия и продуктов. Когда полицейские, представитель местной власти и работники конторы вошли в здание, к нему из ближайшего перелеска неожиданно подбежали люди с закрытыми лицами, вооружённые ножами и коваными прутьями.

Налётчики, судя по всему, заранее подготовились и действовали строго по плану: двое перекрыли входы, трое ворвались внутрь и быстро взяли под контроль помещения небольшой конторы. Угощавшихся чаем полицейских жестоко избили, разоружили и связали. Посетителей и персонал согнали в одну из комнат и положили на пол. Казалось бы, всё шло по плану злоумышленников. Пока двое складывали деньги и продукты в мешки в одной из комнат, третий обходил контору, помахивая ножом и избивая прутом пытавшихся встать или сесть испуганных людей. Неожиданно он подошёл к одной из работниц, забравшейся от испуга под стол, и шёпотом заговорил с ней о чём-то. При этом незнакомец совершил роковую ошибку, встав спиной к заложникам.

Вера Брауде, оказавшаяся на полу вместе с другими заложниками, увидела, как лежавший рядом с ней лицом вниз Бакун приподнялся, снял с неё платок и успокаивающе покачал головой. Через несколько секунд бандит уже лежал за столом, задушенный скрученным в жгут платком. Кто-то из женщин приглушённо охнул, но хрипы и стоны избитых полицейских заглушали посторонние звуки. Бакун приложил палец к губам, дав понять испуганным людям, чтобы лежали тихо. Надев кепку и маску поверженного противника, с ножом в одной руке и металлическим прутом в другой, тихо, спокойно, без суеты вошёл в соседнюю комнату, где налётчики уже завязывали мешки с добычей, и молча вонзил нож одному из них сзади в шею чуть ниже основания черепа. Как он объяснил потом своим соратникам — это один из надежнейших способов бесшумного убийства.

Второй злоумышленник, так и не поняв, кто это только что молча, хладнокровно прикончил его друга, всхлипнул от ужаса, потянулся к револьверу за поясом и упал с разбитой страшным ударом кованого металла головой.

Вера Брауде, подняв оружие, жестами приказала всем оставаться на месте. Бакунин осторожно, прижавшись к стене, двинулся к выходу. Увидев вооружённого незнакомца, прислонившегося к косяку в проёме двери, тихо свистнул, и когда тот повернулся, трижды выстрелил ему в живот. Упав на бок, грабитель закрутился на земле и завизжал дико, тонко, жутко, как недорезанная свинья. Позднее Бакун говорил, что специально пошумел, чтобы вспугнуть и выявить возможных соучастников среди людей, толпившихся неподалёку от конторы.

Последнего налётчика, с ужасом выскочившего из здания и бежавшего петляя в сторону леса, догнал и прикончил Леонард. Вера долго потом злилась на него, что он выхватил у неё револьвер и не дал самой пристрелить злодея.

На опознание уголовников, пришедших, как выяснилось, из соседнего поселения, и заполнение протоколов много времени не ушло. Дольше пришлось приводить в чувство и выхаживать полицейских, перевязывать им разбитые головы, ноги, руки и сломанные рёбра.

Уже в темноте, Бакунин спокойно и с видимым безразличием вышел к ожидающим его товарищам. Впоследствии они с Леонардом, да и все политссыльные замечали, что уголовники наблюдали за ними, и понимали, что те надеялись со временем рассчитаться за своих друзей. Скорее всего, так бы и произошло. Но долгое время бандиты предпочитали не сталкиваться напрямую и обходить стороной «дикую команду» Бакунина, а наступивший тысяча девятьсот семнадцатый год перевернул всё с ног на голову по всей огромной территории великой империи.

 НАЧАЛО XX ВЕКА. ДУБИНИНЫ

Рыбопромышленники Дубинины из Закаспийска и их родственники солепромышленники Ильины из Оренбурга с конца девятнадцатого века расширили рынки сбыта товаров на Каспии и начали работать с заморскими партнёрами. В Азербайджане, куда Дубинин отправлял морепродукты, ему посоветовали заняться поставкой соли. Впоследствии они с Ильиным часто приезжали в Баку и Дагестан по делам, связанным с рыбной и соляной коммерцией. Делились опытом работы, планирования торговых площадей, строительства дамб, причалов, маяков. Удивлялись и восхищались тем, как основательно устроен Бакинский порт — около сотни пристаней на сваях, судовые мастерские, склады, конторы, набережная. Всё сделано добротно, надёжно. Что не понравилось, так это нефтепромыслы на побережье Каспия. Понятно, что нефть и продукты, извлекаемые из неё, необходимы для развивающейся промышленности, но вот для моря это беда. Отходы, образующиеся при её добыче и переработке, погубят Каспий и всё, что в нём обитает.

— А ведь скоро и у нас то же самое грядёт, — понимал Дубинин. Сам видел на другом берегу в пустыне колодцы с пятнами нефти на воде. — Да, этого не остановить.

Однажды в Баку компаньоны познакомились с коммерсантами из Персии. Долго говорили, обсуждая перспективы совместной работы. Тут же заключили договор о поставке первых партий соли, рыбы, икры, и условились о следующей встрече в Энзели.

В тысяча девятьсот пятом — тысяча девятьсот одиннадцатом годах в Персии произошла антифеодальная антиимпериалистическая революция. Как ни странно, после этих событий работать с персидскими компаньонами стало проще: всегда появляются люди, умеющие извлекать выгоду из постреволюционных трудностей. Вот и Дубинин с Ильиным заметили, что местные коммерсанты стали более активно с ними сотрудничать.

До тысяча девятьсот семнадцатого года концессии на рыболовные промыслы в Каспийском море находились в руках российских подданных. Поэтому в то время было очень выгодно торговать с Персией. Из России коммерсанты поставляли соль, сахар, икру, цветные металлы, лес, изделия из кожи, посуду. Бывало, что вели и нелегальную торговлю: вместе с рыбой и солью в тайниках перевозилось оружие для революционеров. Оплачивались такие поставки алмазами. Дубинины уже давно вкладывали деньги в драгоценные камни и золото. В Россию ввозили рис, чай, пряности, табак, ковры, ткани, галантерею и украшения. Когда правительство России ввело льготную пошлину на ввоз хлопка из Персии, Дубинины и Ильины занялись его поставкой в страну. Со временем приобрели в Энзели земельные участки для выращивания хлопка. Рядом построили семейные усадьбы. Для перевозки товаров закупили два торговых судна, переоборудованных из бывших военных кораблей.

Николай Петрович Дубинин отправил сына на учебу — сначала в Оренбургскую гимназию, а в тысяча девятьсот пятом году в Санкт-Петербургский Горный институт. Во время обучения в гимназии Пётр жил в семье Ильина. За это время сдружился с его сыном Леонардом. В тысяча девятьсот восьмом году после рождения младшего сына Александра к дому Дубининых в Закаспийске сделали две пристройки. С правой стороны для новорожденного, а с левой — для дочери Марии.

После института Пётр Дубинин стажировался и работал в соляном управлении у Николая Ильина в Оренбурге и Илецке. Дослужился до старшего советника управления. Познакомился с дочерью Ильина Еленой, троюродной сестрой Леонарда.

После начала первой мировой войны Пётр был мобилизован и отправлен на фронт. Воевал достойно и храбро, но недолго: был ранен и в течение года восстанавливался в госпитале. После возвращения в тысяча девятьсот шестнадцатом году Пётр и Елена поженились.Николай Петрович, ранее благословивший этот брак, приехал на свадебные торжества, а сразу после них назначил сына управляющим отделением своей компании в Оренбурге и начал готовить его для работы в семейном бизнесе. Вводил в дела, знакомил с партнерами, коллегами, банкирами.

Оренбург тех лет занимал особое положение в торговых отношениях окраин и центра России. Недаром его называли предбанником Востока. В этом центре торговли собиралось много разного сорта людей: деловые и авантюристы, труженики и бездельники, отставные военные и проворовавшиеся чиновники. В среде купечества и промышленников Поволжья обманы и бесчестные поступки осуждались, плуты и мошенники презирались. За нарушенное честное слово человек уже никогда не мог вернуться в круг уважаемых предпринимателей. Считалось, что лучше самому потерять большие деньги, чем подставить партнёра. Умнее потерпеть убытки, если не можешь выполнить обещания, чем впоследствии потерять всё из-за дурной репутации.

Дубинин много и часто ездил по России, но так и не привык к жизни в больших городах, не любил столичных изысков, манерности, угодничества, суеты и безделья. Вместе с завезенными туда с Запада новыми изобретениями, машинами, модой, культурой, были ввезены и новые отношения, в которых десять заповедей не принимались за основу. Николай Петрович не был ретроградом, понимал, что жизнь не стоит на месте и наступивший век — время новых людей, новой культуры, нового миропорядка. Но, как выходец из провинции, был по характеру прямолинеен, привык говорить то, что думает, а не то, что выгодно и удобно. Хитрить, ловчить и льстить в общении со столичными чиновниками он не научился, поэтому старался реже ездить в Петербург и Москву.

Днём Пётр работал с отцом, а вечера посвящал жене: театры, званые ужины, провинциальные балы, благотворительные мероприятия. В сентябре поехали знакомиться с родовым гнездом — в Закаспийск. Месяц выбрали не случайно: летом жара и горячие степные ветры, зимой те же ветры, но уже ледяные, — не хотелось Петру пугать молодую жену. Осень и весна самое подходящее время для знакомства с новой родиной.

Так и получилось, осенний Закаспийск понравился Елене. Городок, разросшийся из небольшой старинной крепости — форпоста империи на южной окраине. Красивые каспийские пейзажи, спокойная обстановка, благожелательные люди и необычное общество — военные, рыбаки, ссыльные. Елена решила, что когда-нибудь переедет сюда окончательно и будет работать учителем в небольшой местной школе. А пока что осматривалась и знакомилась — с городом, новыми родственниками и соседями.

У Дубининых новая солеварня, лодки, баркасы, самоходная баржа, в Персии пришвартован купленный недавно корабль. Пётр часто выезжает по делам в Энзели, Баку, Петровск. Елена сопровождает его. Новые встречи, знакомства, впечатления.

 2023 ГОД. ИЮЛЬ. ЕКАТЕРИНБУРГ

«От кого его мать могла узнать факты из жизни разных поколений Дубининых и Ильиных? — задумался Алексей. — В тысяча девятьсот семьдесят седьмом году она вышла замуж за его отца — внука Леонарда Ильина и Марии Дубининой. К тому времени мало кто помнил историю исчезновения обоза с золотом времён гражданской войны и, тем более, подробности биографий участников тех событий. Есть два варианта того, где она могла получить эту информацию. Первый — узнала из рассказов бабушки. Леонард Ильин пропал без вести в тысяча девятьсот сорок втором году, а его жена прожила до тысяча девятьсот восемьдесят пятого. По рассказам родственников, в начале восьмидесятых годов Мария Николаевна была ещё довольно бодрой старушкой и даже успела понянчиться со своим правнуком. Как представитель обеих семей — Ильиных и Дубининых, она могла лучше других знать их историю. Ну, а второй вариант — мать всё-таки видела и читала дневники Леонарда, о которых её расспрашивал Дубинин, собравший в тысяча девятьсот восемьдесят девятом году потомков двух семейств. В таком случае, где же тогда эти тетради, которые ищут тридцать с лишним лет?».

Звонок телефонавспугнул многолетнюю сонную тишину покинутого людьми дома, прервав воспоминания Алексея о матери и её рассказах.

— Привет, родственник! Наконец-то, объявился! Я Максим Вознесенский. Если читал моё послание, значит, находишься в доме родителей или где-то рядом. Я ведь тебе несколько раз уже писал и только сегодня дождался ответа. Давно мы не виделись, больше тридцати лет.

— Привет, Максим, тридцать четыре года прошло с тех пор, как мы с тобой и Владиком на лодках по Уралу катались, а потом с родителями прямо на бахче арбузы и дыни ели.

Максим оживился:

— А он-то где теперь, что-нибудь знаешь о нём? Мы и о тебе только недавно хоть что-то узнали, а вот о нём ничего не слышали с тех пор.

— Всё нормально, жив, здоров, окончил институт, работал на заводе … что-то связанное с порошковой металлургией, я точно не знаю, в подробности не вдавался. Мы с ним лет двадцать назад стали общаться, потом переписывались, созванивались. Он несколько раз приезжал в Екатеринбург: по своим заводским делам и просто на праздники. Отмечали, веселились, на гитарах играли. Хороший парень, общительный, жизнерадостный, только бесшабашный немного. Был даже свидетелем у меня на свадьбе. Потом ушёл с завода: там сокращения начались, и Владик в числе прочих «загремел под фанфары». Но сильно не расстроился: он хорошо в машинах разбирался, любил это дело и незадолго до увольнения открыл свою небольшую автомастерскую. Я ему даже предлагал переехать сюда и работать в моей компании: у нас небольшой автопарк со спецтехникой и требовался хороший мастер по машинам. Но тогда почему-то не получилось.

— Он так и живёт в Оренбурге?

— Да, и он, и родители его, все там. По крайней мере, года два — три назад так и было. А потом у меня всё наперекосяк пошло, даже не знаю, где он сейчас и что с ним.

— Понятно, а ты где работаешь? Геодезист? Ну, тогда ясно, почему на письма не отвечаешь и почему тебя наш новообретённый дядюшка не нашёл. Кстати, о нём, всё остальное обсудим потом. Этот наш родственник, тоже Александр Александрович, как и его отец, хочет найти документы, оставшиеся от Леонарда Ильина. Они точно были у твоей матушки, по крайней мере, моя мать рассказывала, что в тысяча девятьсот восемьдесят девятом году на встрече в Оренбурге Дубинин настойчиво расспрашивал Марию Ильину о них. Он знал, что Леонард вёл дневники, которые потом хранились в вашей семье, да она и не отрицала этого, просто сказала, что они исчезли вместе с Анатолием. Дубинин, приезжавший ко мне, всё-таки уверен в том, что часть дневников Леонарда осталась в вашей семье после исчезновения Анатолия. Что-то он явно знает, но утаивает. И мне это не понравилось: хочет от нас получить некую информацию, но нам рассказывает не всё, что ему известно об этой истории.

На той встрече твоя мать говорила, что Анатолий Ильин занимался поисками, куда-то время от времени ездил и даже, возможно, заезжал к кому-то из родственников. Может быть, он уже тогда контактировал с семьёй этих Дубининых, бывал у них, что-то рассказывал и даже оставил часть записей Леонарда? А иначе, откуда у них такая непоколебимая уверенность в том, что у вас остались некие документы твоего прадеда.

Как бы то ни было, даже если ты не видел дневников раньше, всё-таки поищи в доме родителей, или в другом месте, где они могли их хранить.

— Хорошо, — согласился Алексей. — За последние годы я здесь всё осмотрел — и в доме, и в сарае, и на чердаке. Нашёл только личные документы родителей, квитанции, фотографии. Ничего необычного, странного нигде не обнаружил. Но придётся ещё раз здесь всё проверить: я ведь хочу продать дом.

Максим забеспокоился.

— А что случилось?

— Да, так, небольшие проблемы с финансами, но я выкручусь.

— Опасно сейчас продавать, пока не найдены документы. А вдруг они где-то так спрятаны, что ты просто не можешь их найти, допустим, закопаны в саду или во дворе. Я думаю, твоя мать понимала их ценность и могла убрать в какое-то потаённое место. Ты где учился?

— В Москве. В Екатеринбурге бывал редко: осенью, зимой, весной — учеба. Да и летом почти не бывал: после трёх курсов у нас была летняя практика на геодезическом полигоне, а после четвёртого — производственная практика на севере.

— Тогда ясно, всё сходится! Возможно, что Валентина Леонидовна просто не успела рассказать тебе какие-то семейные тайны. А отец, он не интересовался этой историей?

— Отец и слышать об этом ничего не хотел. Называл всё это буржуйскими небылицами и бабьими сплетнями. Поэтому и в Оренбург на встречу с родственниками тогда не поехал.

Максим удовлетворённо подытожил:

— Понятно. Теперь я на сто процентов уверен, что Дубинины из Баку были правы. Давай разложим всё по пунктам:

Анатолий Ильин в тысяча девятьсот пятьдесят втором году, уезжая куда-то на юг, взял с собой часть документов, оставшихся от Леонарда. Не думаю, что он увёз с собой что-то ценное, в то время это было слишком опасно. Вполне возможно, он мог сделать копии документов, необходимых для расследования в этой поездке. Уверен, что и медальон оставил, с собой в поездку он мог взять его рисунок.

Твоя мать, скорее всего, знала, где находятся медальон, документы, и возможно, ещё какие-то вещи Леонарда, оставшиеся после отъезда и исчезновения его сына. Думаю, что она хотела всё это передать тебе, а может и рассказать ещё что-то после твоего окончательного возвращения в Екатеринбург.

А до того времени, пока ты повзрослеешь, вернёшься в отчий дом и будешь готов принять эту информацию, она всё припрятала. Но «Fors omnia versas» — «Слепой случай меняет всё». … Она погибла и теперь ты сам должен найти всё и разобраться.

Если тебе не удалось отыскать дневники, это не значит, что их нет. Пока не будет стопроцентной уверенности, что на территории дома и приусадебного участка документов нет, дом продавать нельзя.

Здесь рядом мама сидит, Елена Сергеевна, помнишь её? Пытается отобрать у меня телефон, чтобы поговорить с тобой, всё-таки более тридцати лет не виделись. Я тебе так скажу, мы все историки по образованию — и родители мои, и я. Больших денег не заработали и кладов на археологических раскопках не нашли, но помочь тебе сохранить родительский дом сможем. Ну, по крайней мере, до тех пор, пока всё не прояснится с пропавшими документами.

Елена Сергеевна забрала телефон у сына:

— Алексей, что же за беда такая прошлась по всей вашей семье? Держись, Алёша, не падай духом. Ты помнишь меня? Мы ровесницы с твоей матушкой, на встрече в Оренбурге подружились, а потом вот только открытками к праздникам обменивались. Ты крепись, приезжай к нам. Я много чего могу рассказать о наших семьях.

Макс говорил о приезжавшем родственнике. Я посмотрела нашу родословную: получается, что мы с ним троюродные брат и сестра. Но он младше меня лет на двадцать. Вежливый, спокойный, но слишком уж, как бы выразиться поприличнее, … вкрадчивый и скрытный. Всё расспрашивал и выведывал, но о себе ничего определённого не рассказал. Обмолвился только, что всю жизнь прожил в Баку, откуда, как я помню, и его отец в тысяча девятьсот восемьдесят девятом году приезжал в Оренбург. А где сейчас живёт, и где они с друзьями ведут поиски пропавшего обоза, так и не открыл нам.

Кстати, я тоже думаю, что у Валентины остались какие-то документы и вещи от Леонарда. На той давней встрече Дубинин намекнул, что хочет приехать в Свердловск и вместе искать эти бумаги. Но она неожиданно для всех очень резко оборвала его и сказала, что никаких поисков и общения больше не будет. А после этого быстро собралась, уехала и больше ни с кем близко не общалась. Тогда это всем показалось очень странным.

Максим вмешался в разговор.

— Мы лет десять назад как-то вспоминали эту историю и решили проверить сведения о семьях Дубининых и Ильиных конца девятнадцатого — начала двадцатого веков. Всё, что мы знали до этого, подтвердилось: к тысяча девятьсот семнадцатому году у них были огромные состояния. Куда они делись после революции? Непонятно. Так что история о вывозе золота Леонардом похожа на правду.

Давай сделаем так:

Я отправлю тебе информацию, которую мы смогли найти в открытых источниках: о наших семьях и о золоте, вывезенном из казанского банка в тысяча девятьсот восемнадцатом году.

Ты постарайся отыскать документы Леонарда, но если вдруг найдешь, то никому не говори и не показывай. Дубинин может снова к тебе приехать, но ты и ему пока не открывайся. Скажи, что был в отъезде и ещё не искал, но намекни, что догадываешься, где могут находиться эти бумаги. Пообещай, что сообщишь позднее, если найдешь их.

Нам с тобой надо сначала самим разобраться, что в этой истории достоверно, а что придумано и нафантазировано. А дядюшка пускай подумает, может и расскажет нам что-то более существенное, о чём сейчас умалчивает.

Действуй, брат! Я на тебя надеюсь!

2023 ГОД. ЧЁРНЫЕ ПОЛОСЫ. БЕЛЫЕ ПОЛОСЫ

Круг жизни, колесо сансары: начало — конец, белая полоса — чёрная полоса. День — ночь, лето — зима, рождение — смерть.

Чёрная полоса — череда неудач, провалов и потерь. Главное не в самих проблемах, а в том, как их принять, пережить и преодолеть. А потом и осознать — за чёрной полосой обязательно последует белая.

Победа, фортуна, благополучие. Белая полоса жизни — период успехов и везений, удач и обретений наплывает тихо, незаметно, вкрадчиво. Всё вокруг как прежде — город и река, небо и облака. Но нет — вода уже не темнеет, а серебрится, берега не нависают, а укрывают, облака не хмурятся, а стелются. И всем вдруг становится ясно, что такой и должна быть жизнь — светлой, спокойной, беспечальной. Всё в ней складывается, сопутствует, радует. Соседи улыбаются, зарплата повышается, магнитные бури утихают. Старые часы-ходики, висящие на стене в память о любимом дедушке, оживают — тикают, а ведь стояли намертво последние годы. И свободного времени вдруг становится так много, что можно посидеть в «древнем» уютном дедовском кресле под ходиками и поразмышлять о соседях и погоде, о деньгах и налогах, о времени и о себе.

«Золото, поиски, расследование? … Какой-то странный дядя? … Загадочная история вековой давности, что это — вымысел, легенда, фантазии? — Алексей с детства слышал рассказы о перевозке и исчезновении семейных сокровищ, но всерьёз не задумывался о возможности поисков. Правдивы ли слухи и разговоры, еще не известно, но даже если правдивы, велика вероятность, что ценности за это время уже кем-то найдены: слишком много в этой истории людей, знающих о них и заинтересованных в их нахождении.

Ну, а если золото до сих пор не нашли, то сделать это сейчас ещё более затруднительно: за прошедшее столетие территория поисков перепланирована в результате природных воздействий и человеческой деятельности. Трудно будет идентифицировать символы, имеющиеся по слухам на медальонах и в записях Леонарда, с сооружениями, постройками и предметами на местности. Большинства из них, скорее всего, уже нет, а те, что сохранились, наверняка, перестроены или реконструированы.

В конце концов, если заниматься проведением масштабных поисков, нужно отправляться в Казань и для начала пройти путь по следам Леонарда с обозом. Возможно, этим исследованиям придётся посвятить многие годы и ещё неизвестно, чем они закончатся.

Что-то не совсем верится в эти голливудские страсти на фоне уральских берёзок, — думал Алексей, приступая к разбору многолетнего хлама, скопившегося в сарае без заботливого хозяина. — И где ещё могут быть эти документы, когда всё уже осмотрено? За последние годы он не раз устраивал здесь чистки и никогда не видел незнакомых и непонятных старых блокнотов, тетрадей, записей».

Чего только не было в этом сарае, доставшемся ему вместе с родительским домом: поленницы дров, старая мебель, разбитые велосипеды, инструменты, мешки с песком и окаменевшим цементом, высохшие кисти и краски, скорее всего, уже просроченные. Аккуратные стеллажи, верстаки и тумбочки с инструментами, собранные отцом десять — пятнадцать лет назад, заставлены старыми, ненужными вещами, которые и выбросить жалко и хранить ни к чему. Оглядевшись и расчистив путь в дальний угол, Алексей стал укладывать всё, что когда-то ещё может пригодиться ему или новым хозяевам дома, и выбрасывать за дверь всё окончательно устаревшее, заржавевшее и истлевшее за многие годы нахождения здесь.

А вот и старый бабушкин сундук, который вместе с остальным скарбом они с друзьями перенесли сюда с чердака два года назад перед ремонтом крыши дома. Тогда всё проверили, в сундуке не нашли ничего интересного: старый, позеленевший от времени самовар без крана, отрезы тканей и полуистлевшие выкройки, хранившиеся бабушкой с незапамятных времён. Самовар даже не доставали для осмотра: помят, местами пробит — никакой ремонт уже не спасёт. Жена хотела оставить сундук как раритет, но передумала: слишком громоздкий для городской квартиры. Хотели выкинуть всё сразу же, да решили вывезти грузовиком на свалку позднее вместе с остальным мусором.

«Отдам Олегу, тот сдаст как цветмет, — вспомнил Ильин непутёвого сына соседки, доставая дырявого толстяка из вороха истлевших тканей. — Точно, надо сдать, вес приличный. Хоть какие-то деньги. — Вытащив помятый антиквариат под полуденное солнце, осмотрел его. Крышка привязана верёвкой к ручкам, труба заткнута куском тряпки, рвавшейся при попытках извлечь её оттуда. — Истлела, давно он лежит, дома зацеплю проволокой. Всё равно надо идти перекусить. Там термос с чаем и котлеты тёти Клавы. Часа три уже. … Медь или латунь? Тяжёлый реликт … килограммов десять, не меньше».

Поставив самовар на стол в комнате, Алексей хотел было разогреть еду, но любопытство взяло верх — начал крючком из проволоки выковыривать истлевшую ткань из трубы самовара. Звонок телефона прервал кропотливое занятие. Посмотрел и не стал отвечать — постоянно кто-то пытался дозвониться с незнакомого номера. Кредиторы? Налоговая? Не до них сейчас.

Алексей устало дожевал холодные котлеты, прилёг на диван, задумался: «Продам дом, состояние неплохое, большой сад с хозяйственными постройками, туалет во дворе, но утепленный. Тысяч пятьдесят зелёных получу, не меньше. Выплачу пеню и штрафы банкам, погашу часть кредитов. Поеду к Владику в Оренбург или к себе позову, давно с ним не встречались. Посидим, поговорим, былое вспомним, на гитаре поиграем, «Гусаров» споём. … Надо отдохнуть, а то крыша поедет». …

… Горячее солнце ласково припекало. … Он неуклюже шагал по шелковистой траве, засыпанной опилками, спотыкался, падал и вновь поднимался. Весёлые женщины, сновавшие от стола из свежеотёсаных досок к костру и обратно, время от времени подбегали к нему и накидывали на плечи невесомый платок, пытаясь хоть немного прикрыть его от солнца. Но платок вскоре снова падал на мягкие, терпко пахнущие землёй, солнцем и летом стружки, запах которых он уже отличал от множества других запахов этого незнакомого, но красивого мира. Чёрные от солнца, сильные и ловкие мужики, сидя на срубах, шумно вразнобой стучали топорами и громко покрикивали, давая советы друг другу и остерегая проходящих внизу. Вдруг сзади что-то загрохотало, земля содрогнулась, он оглянулся и увидел, как упавшие сверху брёвна катятся на него. Все замерли от ужаса, и только свалившийся со сруба двоюродный брат отца дядя Гриша кричал, стуча со злостью обухом топора по бревну:

— Да чтоб он пропал, паразит, прибить его мало! … Родительский дом задумал продавать! …

Алексей подскочил на диване, вытер вспотевший лоб. Громкий продолжительный стук по оконной раме привёл его в чувство:

— Приснится же такое. — Встал, пошатываясь, подошёл к окну, протёр занавеской пыльное стекло.

Из-за разросшихся кустов сирени в палисаднике перед окнами трудно было что-то разглядеть. Да и смеркалось уже. Снова постучали, теперь в ворота. Послышались голоса. Кто-то крикнул:

— Нет здесь никого. Видишь, и в доме темно. Поехали.

Стукнули двери, машина отъехала от дома.

— Странно, кто бы это мог быть? Никто кроме соседей, не знает, что я здесь. Может, Олег? Вряд ли, ему теперь уже не до меня.

Ильин сел за стол, вспомнил сон, устало покачал головой:

— Да, прав дядя Гриша, мерзопакостное дело я затеял.

Выпив остывший чай из термоса, Алексей со злостью резанул ножом по верёвке, удерживавшей крышку лежащего на столе самовара. Та упала на пол с глухим звоном. Ильин оторопел: тетради, блокноты, туго свёрнутые в рулоны листы пожелтевшей бумаги торчали из открывшегося медного чрева.

«… Это же они, … те самые документы, которые более тридцати лет ищут Дубинины! … Стоп. А как же утверждение матери в Оренбурге о том, что все бумаги пропали вместе с дедом в тысяча девятьсот пятьдесят втором году? Она ведь даже поссорилась с дядей, когда тот хотел приехать в Свердловск для их поиска. Скрывала от всех? Или сама не знала, что они где-то спрятаны …?

Точно! До встречи с родственниками, возможно, и не знала! Но после утверждений Дубинина о том, что какие-то из записей Леонарда должны были остаться в их семье, Мария Ильинична, скорее всего, занялась поисками и отыскала их. Тогда понятно, откуда она знала подробности жизни членов семей Дубининых и Ильиных. Что-то услышала от бабушки — Марии Николаевны. А что-то вычитала из дневников Леонарда, найденных, вероятно, после тысяча девятьсот восемьдесят девятого года».

Что же, получается прав Максим. Ну, на то он и историк, чтобы выстраивать логические цепочки последовательности событий. Надо позвонить, порадовать его».

Алексей осторожно вытащил из тесного вороха когда-то солидный блокнот в твёрдом потёртом переплете. Зашелестели выцветшие страницы, исписанные мелким, аккуратным, незнакомым почерком. Вернулся к первой странице:

«Леонард Ильин

1918 год. Оренбург — Самара — Казань — Самара»

Открыл последнюю страницу:

«1919 год.

Золото, полученное Ильиным Леонардом Ивановичем в Казанском отделении Народного банка России 21 августа 1918 года …».

В потемневшей комнате стало душно и неуютно.

Алексей подошёл к окну, открыл форточку и задёрнул пыльные занавески. Вышел во двор: «Быстро день пролетел. … Что же теперь делать?» Озираясь, подошёл к воротам и, оглядев пустую улицу, проверил всё ли надёжно закрыто. Торопливо вернулся в дом и в нетерпении подбежал к столу.

«1919 год.

Золото, полученное Ильиным Леонардом Ивановичем в Казанском отделении Народного банка России 21 августа 1918 года.

• Золото семьи Ильиных на сумму 2.580.000,0 (два миллиона пятьсот восемьдесят тысяч) рублей;

• Золото семьи Дубининых на сумму 1.400.000,0 (один миллион четыреста тысяч) рублей;

• Золото руководства КОМУЧ для финансирования деятельности комитета на сумму 1.100.000,0 (один миллион сто тысяч) рублей.

• Золото для А. М. (оплата поставок и эвакуаций) на сумму 1.460.000,0 (один миллион четыреста шестьдесят тысяч) рублей.

Всего 5624,4 кг (пять тысяч шестьсот двадцать четыре килограмма четыреста граммов) золотых монет в 109 ящиках на сумму 6.540.000,0 (шесть миллионов пятьсот сорок тысяч) рублей.

Вес золотых монет в стандартном банковском ящике — 51,6 кг.

Банковский стандарт — 60 (шестьдесят) тысяч золотых рублей в ящике.

В одном ящике 6 (шесть) тысяч монет достоинством по 10 (десять) рублей.

При передаче/ получении присутствовали:

• Марьин Петр Александрович — Управляющий Казанским отделением Народного банка РСФСР.

• Фортунатов Борис Константинович — представитель Комитета членов Учредительного собрания (КОМУЧ).

• Лебедев Владимир Иванович — член Военного штаба КОМУЧ.

• Ильин Николай Сергеевич — промышленник».

Сколько просидел Алексей, перечитывая короткую запись и рассматривая лист блокнота с обеих сторон, трудно сказать.

«Пять с половиной тонн! … Это же десятки или сотни миллионов долларов! … — Ильин даже не решился посчитать, разболелась голова. Наверняка, поднялось давление, а каптоприл он положил в аптечку два-три года назад и он, скорее всего, уже просрочен.

В голове не укладывалось, как такое количество золота могло исчезнуть без следа. Очевидно, что отец и сын Дубинины тридцать четыре года назад и недавно при встрече с Максимом говорили именно о нём. Ну, что же, теперь есть более конкретное свидетельство правдивости истории столетней давности — вот эта запись. Известно, что Анатолий получил тетради и блокноты от матери в тысяча девятьсот сорок восьмом году, а в начале пятидесятых занялся поисками: куда-то ездил и даже, возможно, общался с кем-то из родственников. Какие-то документы он взял с собой в последнюю поездку, из которой уже не вернулся. Вероятнее всего, забрал бумаги, в которых были самые ценные сведения для поисков пропавшего золота. Похоже, что именно из-за этих записей он и пропал. Так что, слишком сильно надеяться на решение старой семейной загадки после изучения найденных документов не стоит. Ну, а вдруг …?! По крайней мере, ни у кого из двух семей, кроме воспоминаний бабушек и дедушек, кажется, ничего больше не осталось. А у него теперь есть! Надо обстоятельно изучить эти бумаги, а потом решать, что делать дальше».

Тихое постукивание по наличнику заставило вздрогнуть и прийти в себя. Ильин, не шевелясь, смотрел на занавеску, прикрывающую окно: «Да что же такое? До этого никому не нужен был полгода, а теперь очередь выстроилась, чтобы ко мне постучаться. … А может, показалось? … Или голуби, … ветер?».

Громкий, продолжительный, звенящий стук по дребезжащему в старой раме стеклу дал понять, что ни птицы, ни стихия здесь не при чём.