Зарядка для левой ноги

«Харе Кришна» — выдохнула Марина свои последние слова и оставила этот мир с выражением умиротворения на лице.
Игорь оцепенел. Его жена лежала перед ним на больничной койке вся израненная, без ноги, а теперь еще и испустившая дух… «Какая нафиг харе кришна???» — промелькнуло в голове, но взгляд не оторвался от бездыханной жены.
Он не знал что делать и как на это все реагировать. Он не плакал и не бился в истерике, не злился и, казалось, не испытывал никаких чувств; не мог позвать врачей — голос его не слушался; не разжимал руку, сжавшую ее ладонь; не верил, что все это действительно с ним происходит.
Все еще глядя на бледное лицо Марины он дотянулся свободной рукой до кнопки вызова сестры. Сестра вошла тут же, поскольку дежурила у двери — было ясно, что примчавшийся муж застанет последние минуты жизни пациентки и далеко уходить не было смысла. Она выключила уже отсоединенные от тела Марины аппараты, легким движением закрыла ее глаза, накрыла тело простыней, замешкалась подавшись к застывшему Игорю, но решив его пока не трогать, вышла за врачом.
Игорь все еще не верил в реальность происходящего. Он выпрямился, рука Марины выскользнула из его ладони и повисла над краем кровати — крови на простыне было явно больше, чем в безжизненной конечности. Взгляд Игоря поднялся от белой простыни и еще более белой руки на спокойную желтую стену. Стена, однако, была скорее, полна желчи, а не спокойствия — типичное убранство «казенного» дома.
«Блин, Марина, нельзя так шутить» — пришла к нему в голову мысль, не надеясь вызвать ее реакцию. Глаза Игоря снова опустились на простыню. Реакция не последовала.
— Ваша жена была очень сильной женщиной, — обрушилось на Игоря тяжестью мужской ладони на плече. Врач, а точнее его ладонь, появилась из воздуха, как улыбка чеширского кота. Игорь не мог простить такой насмешки; в памяти возникла пара приемчиков из боевиков для усмирения такого рода врага, но взгляд Игоря не оторвался от простыни, а тело не пошевелилось.
— Она потеряла много крови. Мы сделали все возможное, но этого хватило только на то, чтобы она дождалась вашего прихода. Она очень хотела вас увидеть.
«Что за бред?» — подумалось Игорю.
— Я понимаю, у вас сейчас шок, — продолжил голос чеширского врача, — но мы должны забрать ее. Вы можете посидеть в коридоре, сестры выдадут вам вещи пациентки, а свидетельство будет готово позже.
Ноги Игоря в предательском союзе с вражеской рукой вынесли его тело в коридор и посадили на банкентку у такой же желчной как в палате стены. Взгляд зафиксировался на противоположной стене — там за окном была весна. Мимо под простыней провезли то, что называлось его женой, но глаза не сочли это зрелище достаточно привлекательным, чтобы проводить взглядом.
— Может быть вам что-нибудь вколоть? — послышался сочувствующий голос сестры, лицо которой загородило на несколько секунд заворожившее Игоря окно, — Успокоительного? — взгляд Игоря не сфокусировался на пятне ее лица, а голос посчитал ее вопрос недостойным ответа. Пятно исчезло.
Почему именно Марина? Почему я выбрал в жены именно ее? Чем она лучше других? Обычная девчонка, все время в джинсах, незамысловатая, веселая, временами нежная, такая маленькая и хрупкая… В одной школе учились, тусили вместе, а потом как-то само сложилось...
По щеке Игоря скатилась слеза. Он моргнул и пришел в себя.
Докторишка сказал, что она хотела его увидеть, но она даже не посмотрела на него! Хотя она и тянулась к нему, глаза ее были обращены куда-то вдаль поверх его головы, как учат актеров говорить в зал, чтобы взгляды зрителей не сбивали с толку. Актриса! Хорошо же она сыграла свою роль! В ящик.
Оглядевшись, Игорь, наконец, понял, где находится. Это было отделение, для тех, кто «находится в реанимации в тяжелом состоянии». Было очень тихо, казалось, что живых в этом отделении уже не было, только зомби сейчас начнут выходить… или выползать из палат в поисках свежих мозгов. Марину сюда привезли потому что у нее не было шансов… Вообще-то она должна была бы умереть у них на операционном столе в таком случае… — мелькнуло незначительной вспышкой далекой звезды в голове Игоря.
Он встал и на секунду замешкался. Что теперь? Куда идти? Что делать? По коридору потянуло свежим воздухом и тело Игоря направилось к выходу — Марина уже все равно никуда не денется.
На улице у входа в реанимационное отделение несколько врачей пытались заглушить гул нервов горечью табачного дыма. Чеширского среди них не было. Игорь подумал, что надо бы закурить, но он давно уже бросил. Это было марининым условием — она выйдет за него замуж после того, как он бросит курить. Теперь уже можно. Но больше не хочется.
Игорь обернулся к курящим врачам:
— Ребят, а кто привез девушку без ноги? — «ребята» перестали разговаривать и шутить, нахохлились и стали похожи на больших ученых птиц.
— Не знаю, у водил спроси. — ответила одна из птиц, махнув крылом в сторону припаркованных в ряд газелей скорой помощи.
Игорь подошел к ближайшей машине и спросил, где найти водителя привезшего его жену — уж здесь то сарафанное радио хорошо работает, все уже наверняка знают. Про девушку без ноги водитель, конечно же, уже знал, но кто ее привез не сказал, зато указал на подозреваемую машину. В машине никого не было, а к Игорю уже приближался сурового вида мужчина с вопросом, написанным у него на лице, который он все же озвучил приличия ради:
— Чего тебе?
— Вы привезли девушку без ноги?
— Ну...
— А где же нога?
— Где-где, в Карганде. Еле вашу дамочку до машины дотащили втроем, а тебе еще и ногу подавай! Поди найди ее в такой траве.
— Но ведь ее можно было пришить… — подумал Игорь вслух
— Такое только в сказках пришивают… плюшевым мишкам, а тут до больницы бы довезти живьем. Девка то сильная и без ноги справится.
— Она умерла.
— Ну вот… машину только зря замарали. Ну ты, это, держись — водитель попытался спешно удалиться, но Игорь успел метнуть ему в спину последний вопрос:
— А где это произшло?
— На путях в бору — пробубнил водитель через плечо и прибавил шагу.
«На путях в бору» мало что говорило приехавшему из Москвы Игорю и он побрел к выходу с территории больницы, засунув руки в карманы. «Ну нафига ей понадобился этот бор у черта на куличках? Нет чтобы дома остаться, киношку посмотреть...»
У выезда с территории больницы столпились страждущие: «Такси! Такси не нужно, молодой человек?» — к Игорю подались сразу трое.
— Нет. Не знаю… Где тут бор?
— Какой бор? Адрэс знаэшь? — спросил ближайший к Игорю бомбила.

— С путями...

— Дарогу покажэшь?

— Нет.

— На нэт и суда нэт, — ответил владелец «таза» и потерял к Игорю всякий интерес.

Игорь оглядел не совсем стройный ряд доморощенных такси, из него явно выделялась красная Тойота Селика. Не успела ему подуматься мысль о странности наличия бомбил рядом с больницей в принципе, и рядом с этим провинциальным медучреждением в частности, как под локоть его взяла нежная, но крепкая ручка с алыми ноготками и уверенно повела к красной Тойоте:

— Вот ты где! Как я вовремя успела тебя перехватить! Что же ты уходишь, а вещи? Свидетельство? Ничего, вещи я забрала, а за свидетельством приедешь как нибудь, когда время будет. Столько всего надо обсудить! Сейчас освобожу местечко, подожди секундочку. — Они успели дойти до машины, хозяйка наманикюренной ручки под цвет Тойоты, да и, очевидно, самой Тойоты, выплыла из-за правого плеча Игоря, открыла пассажирскую дверь авто и пикантно залезла туда верхней частью тела, встав одним коленом на сиденье и направив тонкий длинный каблук красной туфельки, как дуло, прямо в живот Игорю. Игорь этой дерзости не заметил, ибо прямо над «дулом», туго обтянутая короткой красной юбкой, слегка покачивалась нижняя часть девушки. Девушка перекидала кучу какого-то барахла с переднего пассажирского сиденья на заднее и вылезла из машины:

— То, что у тебя меньше часа назад умерла жена, еще не значит, что ты можешь безнаказанно пялиться на мой зад.

Игорь послушно поднял глаза, застрявшие на том месте, где только что был тот самый зад. Верхняя часть девушки была не менее обворожительна, чем нижняя, белая блузка тщетно намеревалась создать деловой вид — расстегнутые пуговицы и декольте явно стремились к другому. С остроносого личика на Игоря колко смотрели серые глаза, густо окруженные паутиной ресниц (чтоб еще цепче было), пухлые щечки цвета меда с молоком и губками им под стать, только уже знакомого алого цвета (чтоб, если глаза не удержат, прикончить контрольным в голову), вызывали смутные желания определенного характера.

— Садись, мне объяснили, как туда доехать.

Машина показалась Игорю тесной, колени уперлись в бардачок, а голова почти касалась потолка, но хозяйка траспортного средства явно чувствовала себя прекрасно. Она уверенно выруливала на дорогу, быстро поглядывая по сторонам и легко управляясь с механической коробкой передач. Игорь огляделся. Внутри авто совсем не было похоже на праздничный феерверк, как снаружи, — серая приборная панель, серая обивка сидений, пыль, крошки, стикеры с напоминаниями — в этой машине девушка явно проводила много времени и, наверное, частенько вылавливала таких олухов, как он, по больницам.

Девушка, и правда, проводила в машине довольно много времени, и, судя по стилю вождения, получала от этого удовольствие. Еле слышное урчание под капотом, ветер со свистом облизывает бока ярко-красного почти спортивного купе; на руле, в такт громкой музыке, подыгрывают пальчики с ярко-красными, под цвет авто, конечно, ногтями; в кресле пассажира все самое необходимое: телефон, диктофон, компьютер, бумаги; на заднем сиденье — все остальное.

Дорога, скорость, музыка — мммм, вот она жизнь! Она несется навстречу чему бы то ни было, что может преподнести ей дорога.

Несмотря на собственную кажущуюся статичность, дорога всегда несет с собой очень многое — перемены, несчастья, счастливые совпадения, радость пути или разочарование. Дорога всегда куда-то ведет, но не всегда приводит. Одна и та же дорога, например, с работы домой, может принести столько нового, каждый раз открываясь все с новой стороны. Тут важно все: погодные условия, состояние покрытия, состояние авто, состояние водителя, пассажиры или их отсутствие, музыка, пейзажи, соседние автомобили, светофоры, а лучше — их отсутствие. Все это привносит свои краски, и одна и та же дорога превращается в новую каждый раз, как ты по ней едешь, ведь она как река — никогда не бывает одинаковой. Даже заданное количество километров ощущается по-разному: сегодня ты думаешь, когда же они уже закончатся, а завтра жалеешь о том, что они пролетели так быстро.

Как судьбы, дороги сливаются совершенно причудливым образом. И чтобы встретиться совершают почти невозможные повороты и изменения, иногда проходя совсем близко параллельно друг другу так и не встретившись. Деревья на обочине мелькают, напоминая людей, от которых остается только рябь в глазах, а провода линий электропередач заставляют задуматься о других, почти незаметной нитью сопровождающих нас на пути через жизнь. Тут и светофоры и попутчики, и слияния дорог, и развилки. Тут вся жизнь. И она — ее хозяйка, она сама решает когда и куда ей поехать и всегда знает, что за очередным поворотом ее ждет что-то интересное. Ее жизнь полна интересных людей, событий, встреч и ситуаций и она всегда успевает оказаться в центре всего происходящего.

На этот раз центр всего происходящего оказался заштатной больничкой. Птичка напела, что туда поступила очень интересная пациентка — расчлененка-не расчлененка, но на бытовуху и криминал не похоже, надо было выяснить откуда она такая. Конечно, журналистка такого уровня обычно не занимается криминалом, расчлененкой и бытовухой, ну так это и не похоже на все вышеперечисленное. Да что бы там ни было, какая-никакая история да получится, хоть в желтую газетенку продать, уже что-то.

Парковаться у заштатной больнички пришлось по-простому — в грязи. Ну да ладно, машина потерпит, главное пройти где посуше, чтобы на каблуки не налипло. Тут все как обычно — высокий забор с пиками в окантовке из белых столбов, чугунные ворота, на территории тихо, спокойно и уже зелено, больные, совершающие променад ничем эту идиллию не нарушают. Все чинно, мирно, скорые стоят как кони в стойлах, никаких признаков жизни. Однако. Ольга никогда не лежала в больницах и имела о них смутно-романтическое представление, все-таки это место, где должна процветать жизнь, стремящаяся к здоровью, а не болото, где последние его остатки приходят в упадок.

Реанимационное отделение мало отличалось от морга в представлении молодой журналистки — ни беготни, ни попыток кого-то спасти по пути в операционную, как в кино, а просто обычное казенное здание с выцветшей вывеской советских времен «Реанимация», за которой вечером включали длинные лампы дневного света, очевидно, для лучшей ориентации коно-ГАЗелей и сонных фельдшеров.

Внутри пустынно и тихо, — «стены цвета рвотных масс должны, по-видимому, настроить пациентов на нужный лад — все-таки, рвота — это рефлекс, «жизнь», — журналистка попыталась разрешить когнитивный диссонанс, возникший в связи с очевидным несоответствием внутреннего убранства помещения и его назначением, когда из-за стеклянной двери с надписью «вход строго воспрещен» выкатилась небольшая толпа врачей в белых халатах. Они в полголоса вели какую-то оживленную беседу, девушка стремительно бросилась в центр группы как шар в боулинге, выбив страйк и сбив с толку компанию белых врачей-кегль:

— Здравствуйте! Я журналистка из Москвы. Меня интересует одна ваша пациентка...

— Она там, — одна из кегль равнодушно кивнула головой в сторону стеклянной двери, видимо, сразу сообразив о ком речь.

— Я понимаю. Могу я ее увидеть?

— Вряд ли. Зайдите, спросите.

— Могли бы вы мне рассказать, что именно с ней случилось, у вас же наверняка есть какая-то информация?

— Тут со всеми что-то случается, — вмешалась небольшая врач на невысоких каблучках и халате поверх белья.

— Я понимаю, но может быть вы...

— Послушайте, — вышла из терпения самая высокая кегля, — зайдите и узнайте, что у них там, у нас у всех свои пациенты. — и компания продолжила свой путь к выходу из отделения.

М-да, страйк был отличный, но разговор не вышел. Правильно, никотин важнее каких-то там пациентов. Ему всегда есть время.

Ольга вошла в стеклянные двери с запрещающей надписью и прошла по длинному коридору до поста медсестер.

— Там сейчас ее муж, думаю, уже вот-вот, ты уж с ним поласковее, ну и меня сразу зови, — говорил пухленький, невысокий, лысоватый врач дежурной сестре.

— Здравствуйте, доктор, могу я задать вам несколько вопросов о вашей пациентке? — акула пера не привыкла терять время даром.

— Мн-даа, — причмокнув он оценил эффектную внешность журналистки, — почему бы и нет? Я сейчас иду в ординаторскую и по дороге отвечу на ваши вопросы.

В ординаторской никого не было, по дороге доктор не ответил ни на какие вопросы, только неуклюже клеился и щебетал что-то про погоду-природу, — похоже, у них тут принято темнить, корпоративная этика какая-то, — но предложил чаю.

Чаепития тоже не вышло, доктора вызвали к пациентке, — судя по всему, той самой, — а что еще нужно дерзкой журналистке, кроме как остаться наедине с документами. История болезни интересной пациентки оказалась более чем лаконичной, все, что из нее удалось выяснить — это место происшествия и то, что ногу все-таки не оторвало, а именно отрезало, как — не сообщалось.

Уже потрачено столько времени и до сих пор не ясно стоит ли с этим возиться дальше. Ладно, был там какой-то муж, кажется...

В коридоре Ольге встретился уже знакомый врач — скукоженный, угрюмый, зарывшийся где-то глубоко внутри себя, и молча прошел мимо, — пациентка, очевидно, скончалась, а это не самое удачное начало дня. К счастью, скучающая на посту сестра была более разговорчива и услужлива.

— А вы тоже ее знали? Жалко девочку. Муж у нее классный, я бы тоже такого хотела — накачанный, сильный, ух — сестра улыбнулась и пошевелила плечами, как будто собравшись танцевать циганочку — расстроился так, на руках, наверное, носил. — уже мечтательно глядя в потолок добавила девушка — А от успокоительного отказался. Ну и зря. В его состоянии все равно за руль нельзя. Хотя я не знаю есть ли у него руль. — тут цепочка ее мыслей оборвалась и она вернулась в реальность — Ой, извините, вы хотели что-то спросить? Личные вещи можно получить у старшей сестры в конце коридора.

— Вы знаете где это произошло? Как туда проехать?

— Карен сказал, что на путях ее нашли, в бору. Это недалеко, только ехать туда долго, в объезд, и дорога от этого места далеко, пешком надо идти. А я вам сейчас нарисую. — сестра взяла сероватый листок для записи результатов анализа мочи и на обратной стороне стала рисовать — Вот смотрите...

В дверях уже не ровным строем, а в разнобой, поверженные страйком белые кегли ломились обратно в дыру своего унылого коридора как в глотку удава, который с готовностью поглащал их всех как кроликов, не жуя, но переваривая каждого по-своему, и многих уже не выплевывая никогда. Ольга вынырнула из пасти удава, сделала глубокий вдох и быстро зацокала вслед удаляющейся широкой спине своей следующей жертвы.

Широкой спине было явно тесно в комфортной для девушки машине, но особого вида она не подавала. Смотря на дорогу Ольга боковым зрением видела широкие ладони, смирно лежащие на упирающихся в бардачок коленях и легкие движения головы Игоря, видимо, разглядывающего ее машину.

Внимание Игоря привлекло кольцо, покачивающееся как маятник на зеркале заднего вида. Обычно вешают игрушку или религиозное что-нибудь, а тут кольцо, на ниточке. Обручальное. С камнями. Глаза Игоря опустились и взгляд упал на его собственное обручальное кольцо. Простое обручальное кольцо. Все еще на своем месте. Куплено в простом ювелирном со скидкой. Такое же как у Марины.

В голове возник довольно четкий образ бледной безжизненной руки, свисавшей с больничной койки — тонкие пальцы с очень короткими синеватыми грязными ногтями — совсем не так рука, на которую он когда-то одевал это кольцо. Та была живая, теплая, с аккуратным маникюром...

— Вы давно женаты? — прервала размышления Игоря журналистка. Он очнулся, повернул голову в ее сторону, понял, где находится и нехотя ответил:

— Нет.

— А у нее были суицидальные наклонности?

— Что? Нет. — У девушки явно не было комплексов по поводу задавания личных вопросов незнакомцам, и, хоть эти вопросы и избавили его от необходимости созерцания жуткого образа, отвечать на них не хотелось.

— Расскажи мне, какой она была? — Не отставала журналстка.

— Не знаю.

— Послушай, — почувствовав, что паззл будет сложить непросто, Ольга взяла инициативу в свои руки — я понимаю, тебе сейчас, может быть, не очень хочется говорить, тем более с незнакомым человеком, — «сама проницательность», — но я здесь, чтобы тебе помочь и мне совсем не хочется терять время на уговоры-разговоры, я хочу выяснить, что случилось с твоей женой и, может быть, слегка на этом заработать. — «почему меня это не удивляет?» — Я журналист, фрилансер, а слово фри в нашей стране уже привыкли понимать, как дармовщину, ну или картошку… но это из другой оперы. Так вот, чтобы заработать мне приходится жопу драть, извиняюсь за выражение, а это значит, что приходится цепляться за малейшую возможность, пытаться из нее что-то выжать, а потом еще попотеть, чтобы это продать кому-нибудь. — Игорь молча смотрел в окно. — Поэтому в моих интересах, чтобы это был не просто суицид или какой-нибудь несчастный случай, а что-нибудь запутанное и интересное, ну или хотя бы основа для выдумки, чтобы читатель-обыватель схавал. — «Вот она — наша журналистика во всей своей красе» — На данный момент, у меня ничего нет, кроме того, что ничего непонятно, я уже битых два часа тут мотаюсь и до сих пор не могу понять стоит овчинка выделки или нет. А время, как мы все прекрасно знаем, — деньги! Ах, да, вещи. — неожиданно вспомнила Ольга — я тут тебе сэкономила немного времяденег. Может хоть это тебя настроит на разговор по душам.

Откровенный монолог журналистки смутил Игоря — он, кажется, никогда в жизни не ездил в машине с незнакомой девушкой за рулем, да которая еще и так откровенничает. Ему было неловко за свои мысли, он никогда не сказал бы ничего подобного в лицо человеку, которого совсем не знал, но настроение было подколоть кого-то, задеть или даже обидеть. Хотелось нагрубить кому-нибудь и уйти подальше в угол, наказать кого-то отсутствием общения с ним, как делают маленькие дети. Но наказывать было некого, всем было все равно, углов поблизости тоже не было, а привлекательная журналистка такого обращения не заслуживала — ее монолог обезоружил его.

Она наклонилась к нему, не отпуская руля и не спуская глаз с дороги, протянула руку на заднее сиденье, нащупала пакет, затем снова выпрямилась в водительском кресле; ее волосы щекотно коснулись его руки, а аромат духов вызвал еле уловимое настроение чего-то ностальгического или романтического, стало еще более неловко. Игорю на колени плюхнулось мягкое и шершавое. Он посмотрел на пакет и начал медленно его разворачить. Возникло чувство отвращения, как будто оттуда сейчас вылезет стая скорпионов или там окажется спящая змея. Пакет податливо шуршал в руках, черная масса появилась в просвете, но нападать на Игоря не стала. В пакете были маринины документы и вещи: паспорт, проездной, кошелек, ключи от квартиры и черная куртка. Игорь пошарил в пакете, знакомые вещи не вызвали его интереса и выглядели безжизненно чужими, но в нос вдруг ударил запах гнили, казалось, они сейчас сползут склизской массой с его пальцев и запачкают машину; он поспешил убрать все обратно в пакет — лучше вдыхать реальный аромат духов журналистки. Девушка явно ничего не почувствовала и продолжала беспечно вести машину.

— Ну что, есть что-нибудь интересненькое?

— Нет. — выдавил из себя Игорь. К горлу подкатила тошнота; до приезда на место ни один из них больше не проронил ни слова.

— Итак, — уверенно начала девушка, опершись одной рукой о машину, другой меняя высоченные каблуки на скромные балетки, — вот этот самый бор, где-то в глубине — пути. Думаю, на месте должна быть кровь, так что найдем. — Она посмотрела на Игоря, как умненькая школьница, которая должна делать лабораторную работу с тупым одноклассником.
— Что ты хочешь найти?
— Во-первых, ногу. Во-вторых, свидетельства того, как это все произошло. Еще вопросы?
— Так все просто у тебя. — слова давались Игорю с трудом, ни мозг, ни тело пока не вернулись в свое обычное состояние и, похоже, никак не могли договориться друг с другом о том, как себя вести, что делать и думать, к тому же он не помнил момента перехода на «ты» и это усиливало и без того довольно сильную неловкость, как будто он что-то нарушил, но не знал что. Ощущение бесформенности мыслей и тела, неспособность и нежелание влиять на ситуацию и отсутствие выбора отдали Игоря во власть журналистки. Она была не против.
— Отнесись к этому как к приятной прогулке на природе, — говорила девушка, хрустя сухими иголками под ногами, — дыши глубоко, наслаждайся моментом...
— А говорить обязательно?
Оля строго посмотрела на собеседника:
— Вообще-то мне тоже стремно, я не каждый день хожу по лесам в поисках оторванных конечностей. А когда мне стремно, у меня бывает словесный понос. Скажи спасибо, что не физический. А может и не от того, что стремно, а просто… Не знаю. Во всяком случае, это помогает мне формулировать мысли и на них зарабатывать.
— Понятно.
— Ну что тебе понятно? Обязательно надо устроить похоронную процессию в гробовой тишине и с каменными лицами? С бугаями я тоже не каждый день брожу по лесам, я тебя даже не знаю! Вдруг это ты жене ногу отрезал?
— Не я. — То, что она назвала его бугаем было слегка обидно, но на карнавале чуждых Игорю эмоций обиде уже не было места, так что ее подозрение тоже не произвело на него особого впечатления.
— Угу, а я должна тебе верить...
Они подошли к путям, спрятавшимся в зарослях прошлогоднего сухостоя. Несмотря на весну, все вокруг было желтым и сухим, как будто время в этом месте шло своим собственным путем и здесь сейчас была осень. Рельсы выглядели заброшенными, между шпалами кое где пробивалась молодая травка.
— Ну вот, собственно, мы и пришли...
— И что дальше?
— Ну что дальше? Дальше ищем утерянную конечность твоей благоверной… Золушки… И не надо, пожалуйста, меня спрашивать как и где. Я уже сказала, что обычно такими вещами не занимаюсь. Где-то здесь, в траве. Поездом, видимо, вряд ли маньяк...
— Здесь ходят поезда?
— Игорек, я — специалист другого жанра, совсем из другой оперы, героиня не этого романа, птица других небес и рыба не здешних вод. Хватит задавать мне вопросы, ответов на которые я не знаю и знать не могу, точно так же как и ты. Видимо, ходят.
Они постояли у путей, посмотрели по сторонам, Ольга широким шагом переступила рельс и пошла по шпалам, Игорь пошел следом. Ему не хотелось терять из виду эту сильную женщину, которая делала сейчас то, чего он не мог — принимала решения и контролировала ситуацию. Он шел за ней как ребенок за матерью, не думая ни о чем и неосознанно нуждаясь в ее защите. Ольга прекрасно справлялась с этой ролью. Он даже не знал, что бы сейчас делал, если бы она не догнала его, не привезла сюда.
Ольга резко остановилась и рукой показала ему сделать тоже самое, она прислушивалась, смотря куда-то в траву, Игорь тоже попытался увидеть что-нибудь в траве то, что привлекло внимание девушки, но ничего необычного не видел и не слышал. Они простояли так с минуту. Девушка позвала:
— Эй, там кто-то есть? — она сделала осторожный шаг, ей никто не ответил.
Вдали послышался гудок поезда.
— Черт! Я же тебе говорила — поезд!
Приближение поезда изменило атмосферу безмятежности соснового бора на гнетущее ожидание чего-то неприятного и неизбежного, сердце Игоря ожило и ощутимо ускорилось.
Они сошли с путей, когда в траве зашевелилось и резко дернулось — что-то маленькое — ребенок — побежало от них через траву и пути в сосновую рощу. Игорь ринулся за ним.
— Стой!
Он рванулся с места дикой кошкой и побежал за мальчишкой, сокращая расстояние с каждой секундой. У парня не было шансов убежать. Игорь нагнал его как леопард догоняет антилопу, схватил и повалил на землю. Чуждая ярость, как будто сошедшая с проезжающего поезда охватила его, стук колес разжигал ее еще больше, мальчик отчаянно боролся, но ему было не совладать с огромным весом взрослого мужчины. «Да успокойся ты, — говорил Игорь, — я тебя не обижу, просто хочу поговорить», но мальчик продолжал сопротивляться. Очевидно, шум поезда заглушал слова Игоря. В конце концов, физическая сила взяла свое, Игорь успокоил лежащего на спине мальчика и, распростав и крепко прижимая его маленькие ручки к земле, посмотрел ему в глаза. Мальчик ответил пронзительным взглядом серых глаз куда-то глубоко в душу, сгрупировался и со всей силы ударил Игоря ногами в грудь. От неожиданности Игорь ослабил хватку и мальчику удалось высвободиться, он повернулся к мужчине спиной и рванул с низкого старта так, что не оставил Игорю шанса его догнать, даже если бы тот смог подняться всего за одну секунду. Игорь не сомневался, что мог бы догнать пацана, но ярость ушла вместе с удаляющимся поездом и больше не было необходимости бежать за ребенком. Сердце накручивало обороты в холостую, но, во всяком случае, не остановилось, оно все-таки было здесь, на месте, и выполняло свою работу исправно.
— Да чтоб тебя… — тихо проговорил Игорь, приходя в себя после неожиданно сильного удара детскими ножками в грудь.
— Вот это шоу! — прокомментировала журналистка, шурша хвойными листьями все ближе, — он глухо-немой, надо было говорить, когда он на тебя смотрел, а не в спину.
— А раньше ты не могла этого сказать! И вообще могла бы помочь, раз ты такая умная! — заорал на нее Игорь. Нервы не выдерживали. Женщины и дети уже не представлялись ему такими слабыми и беззащитными, как обычно.
— Могла бы и сказать, если бы ты послушал. Очень по-мужски — схватить ребенка силой и пытаться из него что-то выбить.
— Я не пытался из него ничего выбить, он побежал, мне надо было его остановить.
— Интересно, какова же все-таки причинно-следственная связь: он побежал потому что ты рванул в его сторону как бешеный бык или это у тебя так развиты звериные инстинкты — бежать за всем, что движется? Я бы на его месте тоже испугалась твоего брутального вида — форменный уголовник, да еще с таким выражением лица...
— Ты мне лучше объясни откуда ты его знаешь?
— Я, милый, много чего знаю. С мальчиком этим не знакома, но работу свою делаю хорошо, небольшое исследование и, вуаля! я знаю, что в этих краях обитает глухо-немой мальчик, с которым твоя жена явно была знакома. Мальчик пришел посмотреть, что сталось с доброй тетей, после того, как они расстались, а тут ты...
— Хочешь сказать, что это он отрезал ей ногу?
— Нет. Хочу сказать, что если бы не ты, мальчик мог бы нам хотя бы показать, что произошло, а теперь он напуган до смерти.
— Так надо найти сурдо-переводчика, поговорить с ним, родители-то с ним как-то разговаривают!
— Не надо. После того, что ты с ним сделал он не будет с тобой разговаривать, он и так уже стал бы заикой, если бы мог говорить. Родителей тоже не надо вмешивать, вряд ли они знают про некую тетю Марину и вряд ли им понравится, если узнают; и еще не факт, что у него есть родители, так что ребенка придется оставить в покое.
— Ты на что намекаешь?
— Я не намекаю, я говорю прямым текстом. Он уже очень многое для нас сделал, пойдем.
Ольга подвела Игоря к тому месту в траве, где прятался ребенок. Подходя ближе он заметил что-то синее на земле, цветы. Сердце Игоря бешено колотилось, но уже не от бега. В траве лежала нога в синей джинсе обрезанная посередине бедра. На месте среза была видна кость, кровь запеклась, первые весенние мухи уже пытались устроить из нее пир. Кроссовки и носка на ноге не было и Игорю почему-то подумалось «жаль, что ногти не накрашены, у журналистки, наверное, красные».
С минуту они стояли молча, парализованные нахлынувшими эмоциями. Язык журналистки первым выплыл на поверхность эмоционального омута и попытался спасти ситуацию:
— Бедный ребенок принес цветы. Наверное, он видел как это произошло.
— Еще скажи, что цветы к ногам… к ноге — это так символично. Можешь даже использовать это в своем романе. Я разрешаю. На правах родственника. — Паралич отпустил, Игорь снова почувствовал себя собой и теперь его страшно раздражало все происходящее — нога, журналистка, цветы, парень; все как будто специально было спланировано, чтобы вывести его из себя, то есть из состояния оцепенения, в котором он находился с момента смерти Марины. План удался. Но Игорю совершенно не нравилась ситуация, в которую его загнали.
— Кто тебе сказал, что я пишу роман? — слегка обиженно, но искренне спросила Ольга, не оправившись еще полностью от шока.
— Дед Пихто! Все журналисты мечтают писать романы.
— Я — нет.
— Ну да, рассказывай.
— Романы пишут неудачники, отшельники и зануды, а я предпочитаю находиться в центре событий.
— Это и есть твой центр событий? Где событие? Или ты ждешь, что она сейчас встанет и пойдет? Или еще лучше, начнет танцевать? Ты находишься черт знает где и называешь это центром событий? — Игорь выпустил оставшуюся от мальчика ярость на журналистку. Женщины и дети стали его злейшими врагами, они — на фоне которых он должен был казаться сильным, быть опорой, поддержкой и защитником, ставили его в тупик, одни — умирая ни с того ни с сего или нагло появляясь из ниоткуда, другие — убегая от него без особых причин, когда они нужны. — Да кто ты вообще такая и почему я должен тебя слушать? С чего ты взяла, что ты самая умная? Думаешь, все вокруг дураки и без тебя вообще не справятся?
— Не думаю.
— Да мне вообще пофиг, что ты там себе думаешь. Разъезжаешь тут на своем Альфа Ромео, вся из себя такая крутая...
— Это Тойота.
— Да хоть Лексус! Отвали от меня! Без тебя разберусь, что случилось и что с этим делать!
— Ты закончил?
— Да!
— Тогда можешь попробовать выбраться из этой глуши своим ходом.
«Черт! Черт! Черт!» Внутри у Игоря все рвалось и кипело. Она была последним человеком, с которым он хотел бы сейчас быть, но она же была его единственной надеждой понять, что случилось, ну и возможностью добраться до города с отрезанной человеческой конечностью. Хотелось ее ударить, унизить, задушить, втоптать в грязь, но она делала это с ним гораздо лучше, чем он мог себе даже представить, и никак не могла заткнуться:
— Знаешь, милый, ни то, что у тебя умерла жена, ни то, что ты, наконец, обрел дар речи не дает тебе права так на меня орать. Если ты считаешь, что справишься сам, разбирайся со своим дерьмом сам, у меня есть более важные и интересные дела. А если ты хочешь, чтобы я хотя бы довезла тебя до города, то бери свою благоверную ногу и дуй за мной. — Она повернулась и пошла к машине, не дожидаясь его решения.
Игорь взял ногу и побрел за дьяволицей взявшей его в оборот.

Она открыла багажник, достала оттуда плед и оставила его на краю багажника, затем отошла за машину снова переобуться в туфли на высоком каблуке. Он завернул ногу в плед и положил ее в багажник, после чего молча сел в машину, громко хлопнув дверцей.