Repulse

And the story ends, insanity said coldly

Still waiting for the chance

So out of nowhere it will rise

Oh, and another journey starts

Blind Guardian

Часть I

20 августа, 04:21, Тверь

Невероятный, фэнтезийный пейзаж за окном. Флотилии мрачно синих, переходящих по краям в сизые, небольших облаков медленно ползут на фоне градиента, переходящего от почти фиолетового к белёсо-голубому, неподалёку от горизонта формируя уверенную линию. По другую её сторону — будто слой другой жидкости, с заметно отличающейся плотностью: яркое, нереалистично оранжевое небо, ближе к месту скорого восхождения светила становящееся янтарным. Снизу совершенно чёрным, чётким силуэтом раскинулись холмы крон деревьев, создавая сказочную картинку, в которую хотелось переместиться из настоящего мира.

Настроение не было паршивым, совсем нет. Похороны и изрядное количество выпитой водки, наверное, отчасти пробивали на эмоции, но совсем не так, как ожидалось. Состояние было похоже скорее на усталость, но внутри всё было спокойно и твёрдо. В очередной раз при схожих обстоятельствах меня поражало это чёртово спокойствие. Возникали вопросы. Разве так принято реагировать? Ты что, совсем бесчувственный? Но картина складывалась сама собой: я дорожил человеком при жизни, но после смерти его уже не существовало, и жили только воспоминания и пережитое время, которые, я, безусловно, ценил. Гораздо тяжелее было наблюдать за реакцией остальных, и это давило в разы сильнее самого факта. Радовало предположение, что наличие близкого человека, демонстрирующего некую уверенность в продолжении нормального хода вещей, могло служить опорой само по себе. Хотя пугала и возможность обратного восприятия: если возникнут сомнения в эмпатичности моей натуры. В целом, постепенно я свыкался с мыслью, что воспринимать эту черту характера следует скорее как сверхспособность, чем как его изъян.

Бездумно я смотрел на ошеломительную красоту, такую неуместную, и такую своевременную. До будильника оставалось ещё около часа.

20 августа, 19:57, Пенза

Силуэты камышей яркими чернилами вырисовывались перед зеркалом пруда, подёрнутого мелкой рябью. В водной глади отражалась бирюза, а затем ржавая, кислотно-рыжая и с проблесками пастели, дымка облаков. Сзади изредка доносились звуки городской набережной, располагавшейся всего в нескольких десятках метров — отчего диссонанс, вызываемый близостью природного и рукотворного, только усиливался.

Вода казалась ледяной, и сердце колотилось, но ощущение погружения в лоно природы, плотно обволакивающего своей плотной массой, с лихвой окупало совершённое. Желания лезть в совершенно точно не тёплую воду, не имея никаких полотенец и сменной одежды, поначалу не было никакого, но пример друга действовал лучше любых уговоров, особенно подкрепляемый принципом, которого уже пару лет я старался по возможности придерживаться: «почему бы и нет?». Когда ещё представится возможность искупаться в Пензе обнажённым?

Судорожные гребки и максимальная концентрация разума, подключающаяся автоматически, даже если нет никакой угрозы. Изо рта шумно вырываются клубы пара, руки поочерёдно ощущают сопротивление холодной воды и подобие ветра от прохладного вечернего воздуха, наполненного ароматом речной воды и оттенками трав. Где-то на фоне, заглушаемые плеском, слышны сверчки, совершающие свой вечный обряд. Воздействие на органы чувств в моменте слишком велико, чтобы мыслить спокойно, но мысль рождается: всё правильно, продолжай. Жалеть ты будешь о неиспытанном, и жалеть горько, но каждый опыт, даже неприятный, откладывается в памяти как достижение, ибо ты преодолел себя в нежелании, робости, страхе, и — развивая идею дальше, уже не применительно к сейчас — бесстрашие не обладает ценностью, настоящая ценность — в способности, испытывая страх, всё равно действовать так, как задумал. Бойся, дрожи от страха, и делай шаг вперёд.

21 августа, 10:53, Пенза

Небольшая комната со следами ремонта: настежь раскрытое окно, открывающееся в вертикальной плоскости без ограничителя, и оттого уложенное на картонные коробки; сущий бардак; изрядно помятый господин Г. в футболке Metallica на рядом стоящей кровати нетвёрдыми руками откручивает крышку полуторалитровой бутылки воды. Рядом висят пиджак и брюки, откровенно требующие глажки; на соседнем низеньком столике — ключи, пачка сигарет, провода от зарядки, телефон, наушники, старый билет на самолёт и бог знает, что ещё.

Переворот на бок вызывает громкий скрип провисающей раскладушки и болезненные ощущения в теле, но в этот момент на лице, или, по крайней мере, в сознании — улыбка. Лёгкость, с которой я отправился в эту поездку, казалось комичной на фоне произошедших на днях событий и завала на работе. Но, наверное, такое отношение и было наиболее закономерным ответом: побег от реальности всегда был моей слабостью. Или же удобным инструментом дать отдых психике? Наверное, всё хорошо в меру, и сейчас это было точно нелишним. Помимо самой поездки радовали две вещи: первое — отвлечение на другие события и занятия, новую локацию и замечательных людей. Это работало. Мне казалось, что я справился бы и так — потому что не существовало иного варианта — однако ситуация, безусловно, упрощалась. Второе — происходящее напомнило одну из летних ночей, случившуюся 8 лет назад.

***

Одни из первых попыток устроиться на какую-нибудь работу, пара дней, проведённые на автомойке вместе с господином Г., забавные коллеги, поглощавшие прямо на рабочем месте невообразимое количество алкоголя, перекусы едой быстрого приготовления, яркий запах автомобильного шампуня и полироля, постоянно мокрые ноги и покрытые морщинами от многочасового контакта с водой пальцы. Наши родители не ожидали нас домой, поскольку планировалось остаться на ночную смену. По стечению обстоятельств провели это время мы на квартире у нашего общего приятеля, где время от времени собирались впервые видевшие друг друга люди.

Бесконечная юность момента, когда уже после рассвета ты проходишь на балкон мимо спящих на диване, свернувшихся калачиком прямо в одежде, и слышишь утреннее пение птиц сквозь потоки свежего воздуха. Уставшее лицо, требующее сна, руки стоящего рядом друга опираются на подоконник, блёклый дым от сигареты уносится над шелестящими кронами в ясное голубое небо.

***

В тот раз нам так и не заплатили. Это было и не важно. Важна была возможность провести вечер и ночь так, как того хотелось, спонтанно, без какого-либо плана. В этот раз план был. Без подробностей, с многими решаемыми на ходу моментами, но был — полное его отсутствие, к сожалению, уже, кажется, нельзя себе позволить. Или можно, но для этого нужно обладать, видимо, большей степенью смелости. Итоговая степень свободы, возможно, осталась прежней — по крайней мере, испытываемые ощущения нашли именно такой отклик в памяти. Возросшая степень ответственности — и неизбежные связанные самоограничения — компенсировалась большим фактическим числом возможностей. Пусть будет Пенза. Я был рад находиться здесь и сейчас.

23 августа, 13:49, где-то неподалёку от аэропорта Внуково

Воздух такой же горячий, несмотря на несколько сотен километров на север от места последнего осознанного восприятия пространства. Небосвод, как и поля под ним, приобрёл песчаный оттенок, напоминающий о казахских степях. Надземный переход через трассу из серого превратился в блёкло, пепельно-серый. Резкий запах асфальта, нагретого солнцем и покрышками изредка проносящихся машин, поднимается ровно вверх, не движимый ветром. Даже выключенные в это время фонари выглядят усталыми.

Состояние rolling stoner стало привычным даже за такой короткий промежуток времени. Где-то позади основного эмоционального фона на кривоватой дощечке с бэклогом часть сознания выписывала некрасивым почерком тезисы. Ключевой из них сейчас: «тебе очень нравится так жить». Несмотря на постоянные недосыпы, нехватку самых бытовых вещей, частую неопределённость места для ночлега, уставшие от рюкзака плечи и вечные проблемы с зарядкой устройств. Но ощущение перекрывает, его сейчас слишком мало, и ты готов чувствовать гораздо больше. Очередной повод подумать, тем ли ты занимаешься (нет, не тем).

27 августа, около 9 утра, дорога к северу от Твери

Давно знакомые, но ещё не надоевшие стволы сосен. Пересекающая под косым углом дорогу просека, внутри которой уходят вдаль ряды сонных деревянных столбов с лениво повисшими между ними электрическими проводами. Хвоя, пыль и лёгкий запах бензина. Уже откровенно горячее солнце, безынтересное, обыденно круглое и жёлтое; пыль от проезжающих мимо машин, высокое синее небо.

Убитые кроссовки касаниями отсчитывают шаги то по меняющему свою толщину полотну асфальта, то бьются через стебли растений обочины, когда навстречу проезжает крупный автомобиль. За плечами больше тридцати километров. Изнутри, пробиваясь через слой ощущения жажды и стёртых ног, доносится самодовольное хихиканье маленького тщеславного ублюдка. Другой я, постарше и поспокойнее, смотрит на себя со снисхождением. Всё же неясно, где бы мы были без него. Сама эта пробежка — его идея, я вообще не люблю бег. И к чему мы в итоге приходим? Слышишь, умник, без меня ты — никто. Меланхолик, постепенно закопавшийся бы в собственных переживаниях, сбегающий в выдуманный мир по любому поводу, и жалеющий себя из-за постепенно возрастающих противоречий между желаемой и реальной картиной действительности. Только я тебя вытаскиваю. А твой хвалёный стоицизм — самооправдание для обыкновенной лени и неспособности действовать в связи с изменившимися уже давно обстоятельствами. Кчао.

Всё так, всё так. А пока надо добежать до конца дистанции.

Часть II

29 августа, 21:59, Ереван

Вечерний и незнакомый город, который хочется назвать ночным из-за резко опустившейся темноты. Хаос из неисповедимых траекторий сотен прогуливающихся людей, разговоров, шума колёс и сигналов автомобилей, ярких цветовых пятен одежды и электрического освещения, контрастирующих с тёмными тонами зданий и выраженно трагичными мелодиями уличных музыкантов.

Чёртовы музыканты выбили почву из-под ног. Конечно, они не чёртовы, я всегда любил послушать такое. Но сейчас всё слишком походило на рекламную брошюру туристической компании. В голове не могла без сопротивления устояться мысль, что виденное во влогах про путешествия будет настолько непосредственно, без обмана ради красивой картинки. Символ оказывался на деле вовсе даже не символом, а настоящей действительностью. Национальные инструменты, песчаные и коричневые оттенки архитектуры, битком набитые улицы в рабочий понедельник, повсеместное пренебрежение правилами дорожного движения, дорогие чёрные мерседесы, чередующиеся с потрёпанными, но чистыми белыми седанами противоположного ценового сегмента, гремящая из колонок музыка, весело кричащие дети. Сложившаяся за последние пару лет, и откровенно радовавшая способность не строить никаких ожиданий привела к тому, что удивляла сама способность удивляться, и это приводило в смятение. Дурацкое противоречие. По идее, удивлять должно было вообще всё, но по факту же способность трансформировалась в ожидание, что удивлять не будет ничего. Последняя мысль, в сочетании с озвученной выше, сигнализировала о слегка завышенном градусе цинизма. Впрочем, плюсов от этой черты немало, так что стоит десять раз подумать, прежде чем начинать какое-либо противодействие. Что ж, снова учимся удивляться.

31 августа, 11:52, Ереван

Парапет лестницы гармонично выполняет роль и стола, и скамейки. Расположенный парой пролётов ниже внутренний дворик гостевого дома прикрыт сверху каким-то кустарником, из зелени которого местами виднеются оранжевые бутоны цветов. Рядом примкнулся балкон, собранный чёрт знает из чего; кажется, здесь можно увидеть строительный материалы нескольких исторических эпох. От крыши над ним к стоящей под углом соседней панельке протянулись обвитые плющом провода. Пятиэтажка строилась явно позднее и уже параллельно автомобильной дороге, шума которой здесь, на удивление, почти не слышно.

Голова ещё влажная после утреннего душа. Несмотря на относительно раннее время, воздух уже горячий. Кофе и сигареты, чурчхела и черешня. Банально? Разумеется. Хуже ли от этого? Ничуть.

У неё замечательно получается заводить маленькие, казавшиеся мне такими лишними разговоры; вчерашний таксист, отвёзший нас домой от озера Севан — тому пример. Это забавляло, в том числе и по первым моим мыслям в подобные моменты. Что-то вроде «Только не это, и без того же хорошо». Однако подобные взаимодействия играли роль некой пряности. Не обязательно вкусной, но придающей блюду более выраженный и запоминающийся характер. Становилось всё интереснее: произошли бы эти знакомства, будь я один?

Картонные стаканчики с black bean juice и большим количеством осадка стояли в деревянном подносе: утренний бонус от хозяина, который и навёл на эти размышления. Дальше — больше: приглашение посидеть за столиком, ещё один бонус — два полных бокала коньяка и спелые, ароматные персики; знакомство с девушкой, снимающей комнату на первом этаже; больше часа разговоров и обмен контактами, и поражающая воображение уместность именно такого времяпрепровождения. Последнее, а именно некая спонтанность, отвлечение от планов в пользу момента, казалось, в путешествиях обретало особую ценность, поскольку обыкновенно происходило в условиях довольно чётко ограниченного времени. Лёгкость общения, которой не хватало в иных обстоятельствах, заставляла проводить некоторое сравнение, и объективные факты говорили о том, что значимые различия на самом деле минимальны. К слову, снова возникла идея, вызывающая улыбку, но потенциально открывающая дорогу новым впечатлениям: снять отель в своём городе. Антураж поездки — вполне легальный способ на время усилить собственные ощущения и способности памяти к запоминанию. Так и запишем.

31 августа, 17:03, Вагаршапат

Размытые пятна теней от деревьев неровно ложатся на широкую дорожку, перспектива которой упирается в ступени, а затем и колонны песчаного цвета храма. Издали навстречу, с настолько же неуместным, насколько и добавляющем стиля, смартфоном, шагает молодой священник в полностью чёрном одеянии в пол. Шелестящие под лёгким ветром кроны образуют над дорожкой арку, которая смягчает давление солнца. Вокруг почти никого, вокруг почти тишина.

Произошла рекурсия. В этом тихом месте пришло и осознание потребности в нём. Месте, куда можно удалиться от текущих дел, даже если сами они — удаление от текущих дел. Забавно. Поездки на дачу под Тверью последние пару лет доставляли всё больше удовольствия. Может быть, это признаки старости, хотя в остальном настроение и желания говорили об обратном. Может — результат продолжительной накапливающейся усталости от психического напряжения — и в том смысле, что обычно саму усталость пытаешься вылечить не спокойствием, но не менее яркими впечатлениями противоположной направленности. Кроме плюса и минуса требуется ещё и ноль. Свой личный лимб, в котором внешние воздействия сведены к минимуму с обоих полюсов, место, где можно остановиться, подумать и создать нечто из блуждающих в пространстве разума мыслей.

31 августа, 19:35, Ереван

Разделённое надвое пространство. Его нижняя половина различных оттенков серого, песчаного и зелёного, вычерченная тысячами граней домов, многоэтажек, дорог, парапетов, фонарей, крыш и ступеней, восходящих к этой точке, покорённой одиночками, парочками и компаниями юных, молодых и пожилых. Выше — десятки километров обзора, небо, покрывшее всё воздушной дымкой, переходящей от голубовато-зелёного и бирюзового к пастельным оттенкам оранжевого, на фоне которого вырисовывается синеватая горная гряда, увенчанная громадой Арарата.

Открывающийся вид умиротворял и дарил в некотором роде ощущение, что всё это не зря. Бесконечные рабочие часы, дни, пролетающие в суете бесчисленного количества дел и задач недели, нервы, бросаемые в бездонную топку, иллюзия движения — но всё же. Всё же какое-то движение было. Вид этот был маркером — или, например, маркой — отметкой об одном из пройденных этапов такого долгого и такого молниеносно короткого пути. В зависимости от обстоятельств, настроения, состояния, положения дел любые верстовые камни, достижения, полученный опыт могли обесцениваться практически до нуля — но это своего рода неизбежность. Когда же консистенция или же, лучше сказать, экзистенция была в норме, находилась в стабильной позиции, те самые контрольные точки воспринимались иначе. В конце концов смысл всему — или, если хотите — каждой вещи создаём мы сами. Это не всегда получается, но это не повод не пытаться, иначе есть риск, скорее даже тенденция скатиться к ценностному нигилизму, который в практическом плане обыкновенно не несёт с собой ничего хорошего. Короче, создание воспоминаний, запечатлевание образов — полезно — даже с гедонистической точки зрения, за которую так легко цепляться перед пропастью свободного и беспощадного потока бессмысленности.

Мне нравилось быть в этом месте в этот момент. Откровенно нравилось. Про себя я понимал, что по какой-то причине получаю удовольствия немного меньше, чем мог бы; возможно, немного меньше, чем должен был. Но по крайней мере разумом я осознавал ценность момента и понимал, что отпечатанная в памяти картинка будет иметь смысл — и придавать его — и в дальнейшем. Это радовало. К тому же состояние покоя — тоже благо. Это ведь гораздо больше походило на покой, чем на апатию.

1 сентября, 08:38, Тбилиси

Светло-серые, покрытые неравномерным и тонким слоем пыли, плоские квадраты широкой плитки, устилающей пол открытой веранды, упираются в старую, неравномерную, и от этого невероятно привлекательную кирпичную кладку ограждения, высотой чуть ниже пояса. Рядом — два плетёных стула и круглый стеклянный столик с плетёным же основанием. По периметру расположились несколько тёмных кашпо с зеленью, а над ними — тонкий металлический каркас, увитый лозами винограда. С них свисают, прикрытые стесняющимися листьями, глубокого фиолетового цвета гроздья. Всё это — лишь фон для ярких пятен желтовато-пастельных и пятнистых от обилия балконов домов, строгих и изящных контуров старой церкви, сложенной из уже выцветшего кирпича с несколько выделяющимся колоколом, покрытым патиной. На заднем плане, скрываемые многочисленными архитектурными силуэтами, горы: спокойные, неоднородные в основных цветах — деревьев, кустарников и оголившегося песчаника, но однородные в общей приглушённой тональности. Небо покрывает открывшийся вид голубым куполом, одновременно ограничивающе близким, но и бесконечно далёким.

Ещё наполненный ощущением недосыпа; ранней поездки на такси; отголосками колёсиков чемодана, обнимающих восходящую асфальтовую дорогу; добродушным и несколько апатичным поиском нужного дома; подъёмом по шумной и стёртой деревянной лестнице; брошенными на старые двери взглядами; запахом старой коммунальной квартиры; образом детского трёхколёсного велосипеда, покоящегося на площадке этажа; скрипом многолетнего паркета; банным ароматом древесины и невероятно облегчающего чувства снятия рюкзака с плеч; я делал первые неспешные шаги по веранде нашей съёмной квартиры. Увиденное завораживало и с лихвой окупало дорогу.

Дойдя до переднего края кирпичного ограждения, я облокотился и с улыбкой шумно вздохнул. Усталость удивительно гармонично сочеталась с восхищением, наполнившим сразу и другие каналы чувств: пальцы упирались в мелкую крошку холодного слоя цемента, из окружающего пространства изредка доносились голоса птиц, яркими росчерками прорезавшие тишину утра. Со внутренним смехом я потянулся и оторвал ягоду от грозди винограда.

Очередной раз, когда усилия с усталостью сменялись восторженным состоянием. Такая тенденция меня вполне устраивала. Веранда как раз и была ключевым в принятии решения о бронировании именно этой квартиры, ещё в начале лета, однако мысли об этом уже давно затерялись в памяти, и затмились множеством текущих забот.

Восторг. Он перемешивался подспудно не только с чувством заслуженной награды, но всё ещё с ощущением её незаслуженности. Причин для этого, вроде как, не было: по крайней мере я не мог и не могу их придумать. Ещё живой синдром самозванца — сам этот факт заслуживает внимания в смысле своей сознательной абсурдности, но сейчас не об этом, или, по крайней мере, не только об этом. Такие мелочи могут вылиться с течением времени в сложности гораздо более серьёзные, и интерес здесь в том, чтобы самому себе внушить мысль: стоит обращать внимание и на это, при первом рассмотрении малозначительное, поскольку ограниченность его воздействия крайне трудно оценить объективно.

Восторг. Аккуратно, чтобы не испачкаться соком, я срывал виноградины одну за другой и старался всеми фибрами своего существа вместить окружающую действительность, накладывая на увиденное образы, в общих чертах запечатлевшиеся в памяти, ассоциируя себя с ними, гиперболизируя и где-то позади нивелируя эту гиперболу, осознавая, что причины этих образов сами во многом, если не полностью, являются гиперболами и попытками запечатлеть переживаемый опыт в красках, способных оставить след даже на невосприимчивой душе.

1 сентября, 15:55, Мцхета

Десятки километров пространства: воздух, порывистый ветер, летнее солнце, смягчившее свою силу и не обжигающее, перисто-кучевые облака, горы, ещё раз горы, деревья, травы и кустарники. На одном из склонов — небольшой город в светлых тонах, омываемый течением двух рек, слившихся в один, словно окрашенный смытой с гор краской, зеленоватый поток.

Неровный шум ветра и пролегающей под склоном дороги. Глаза не знают, на что обратить внимание, как и остальные органы чувств. Избыток ощущений, на фоне которого ценность каждого из них размывается, а разум находится в попытках смягчить это размытие, зафиксировавшись на отдельных частях пейзажа и пережитых в последние несколько часов впечатлений.

Церковь, находившаяся в каких-то нескольких метрах позади, откровенно впечатляла сама по себе, заслуживая длительного рассмотрения и отдельной фотосессии. Как и та, которую мы посетили полчаса назад. Сейчас последняя казалась уже чем-то далёким, а, усиленная физическим воздействием высоты — совсем маленькой, и воспринималась скорее лишь гармоничной частью городского ландшафта. Тем не менее оба здания казались не особенно значительными на фоне раскрывавшегося в данный момент вида. Это постоянное обесценивание — не из-за, например, «объективной» переоценки качества впечатлений вкупе с влиянием их послевкусия, а просто из-за многократного взаимного наложения, происходящего зачастую в геометрической прогрессии воздействия, казалось одновременно и вызывающей эйфорию роскошью, и досадной несправедливостью. Реагировать на это оставалось лишь с улыбкой, пытаясь запечатлеть ускользающие моменты в десятках разного рода и вида фотографиях, видео и обрывках мыслей, оставленных в заметках телефона и столь ненадёжной памяти. Всё это чудовищно мимолётно, и очень жаль, что крайне, даже бесконечно редко представляется возможность по достоинству оценить и обдумать десятки и тысячи ускользающих моментов. Столь же бесконечно банальна и озвученная сейчас мысль, но кажется важным озвучивать её время от времени, и, по возможности, как можно чаще.

Уменьшая мир, я увеличил его

Путешествие в Икстлан. Карлос Кастанеда

Часть III

2 сентября, 15:56, Тбилиси

Яркие лучи вырисовывают каждую из граней грубой кирпичной стены, выкрашенной в аспидно-чёрный. Длинные тёмно-зелёные листья растений в подвешенных на цепях кашпо будто пригибаются под тяжестью тепла, создавая выразительно художественную картинку. Англоязычная вывеска цвета пергамента в чёрной металлической рамке слегка раскачивается под лёгкими дуновениями жаркого воздуха. Столики стоят чуть неуверенно на изгибах искажённой рельефом пешеходной дорожки, но неуверенность эта создаёт небрежность, столь необходимую для завершения образа летних веранд.

Долгий путь пешком, начавшийся от дома, продолжившийся по высокой лестнице, а затем и многолетним развалинам до одной и самых высоких точек Тбилиси, через фуникулёр и центральный парк, совершенно опустевший, видимо, ввиду начавшегося сентября, через жаркие улицы и бульвары, покупку воды и приторно сладкого кофе в банках, пустынные и пыльные районы, напоминающие гетто, отдалённый гул поездов и старый железнодорожный вокзал, попытку покупки билетов, спешный размен денег, покупку билетов, душный подземный переход, заросший бесчисленными палатками торговцев одеждой, с совершенно сошедшей с ума навигацией, притягивающий подошвы кед накалённый асфальт, раскрашенные пастелью сонные стены домов, пурпурные цветы на небольших деревцах, отмечающих яркими пятнами пешеходную часть улиц. Неспешное и немного ленивое состояние.

Заведение было одним из списка «К посещению», составленного перед поездкой. Список этот был не особенно большим, поскольку значительная часть запланированного времени отдавалась на волю случая, спонтанности и богатого разнообразия кафе, баров и ресторанов грузинской столицы. Тем не менее его хватило бы на несколько дней, пропитанных гедонизмом.

Впервые ресторан был замечен во время предыдущей прогулки по этой улице, и случайная находка запланированного к визиту места приятно удивила. Последнее чувство усиливалось нетривиальным обликом заведения, во многом простым и лаконичным, но крайне выразительным. Сочетание настроения, локации и накопившегося чувства голода само собой приводило к единогласию мыслей.

Официант с совершенно чёрными волосами по плечи, казалось, излучал свет и доброжелательность, чему способствовали лёгкая неловкость и весёлость, исходящие из разговоров на английском. Приняв заказ, он удалился, а я попытался принять одну из тех расслабленных поз, которые характерны для момента, когда ты только заказал блюда и напитки в ресторане. Попытался, потому что принятие означало бы полную свободу/свободность этого действия, чего я не до конца ощущал. Всё тот же синдром, в одной из своих многочисленных форм. Психологическая работа заключалась здесь в физическом действии, которое способно иногда (если не зачастую) привести к сходным ментальным изменениям. Улыбнись, и через некоторое время настроение улучшится. Биологическая подоплёка данного тезиса казалась более или менее логичной, и как будто могла распространяться намного дальше, так что придерживаться принципа fake it ‘till you make it казалось разумным.

Претенциозность блюд и их визуальная составляющая компенсировали непривычно высокий для Тбилиси ценник и спорную местами вкусовую гамму. Ах да, вино. Конечно, оранжевое. Его нечасто можно увидеть в московских заведениях, не говоря уже про петербургские, поэтому здесь казалось непозволительной роскошью слишком часто предпочитать что-либо иное. Приписка «Organic» вызывала лёгкую ухмылку, однако свою роль выполняла и способствовала возросшему любопытству.

Ни на что не похоже — вероятно, эта характеристика была бы наиболее справедливой. Напоминающее отчасти и несладкий сок, обладающее сильной дубильной составляющей, оно производило яркое и сильное впечатление. Чёрт возьми, немного жаль, что после так и не получилось найти его в магазинах, даже обладающих огромным ассортиментом.

Carpe diem, говорил я себе, carpe diem, и это работало, но слегка не так, как того бы хотелось. Полное растворение? Нет, конечно нет, если только в отдельные моменты. А ловить было бы здорово если не все, то подавляющее большинство. Из пустого в порожнее; тем не менее интересно (полезно, хочется) было бы докопаться до сути. Думаем. Финансовая составляющая? Нет, не должно. Заработано и взято с запасом. Время, которое можно потратить на что-то полезное? Да, но. Но откровенно накопившаяся усталость и события последних недель будто бы ставили эту грань вопроса в положение совершенно бессмысленное и откровенно глупое. Тем более, что производимые и впитываемые впечатления не только казались, но и явно были полезны, поскольку напрямую служили материалом для какого-то созидания. Родители? Почему столько вопросов психологии должно упираться в родителей? Однако в данном случае — не в первом приходящем в голову контексте. Да, что-то в этом есть — по крайней мере, так кажется сейчас. Было бы странно говорить о невозможности подобного путешествия с их стороны. Отсутствие желания? Возможно, отсутствие сильного желания? Больше похоже на правду. И почему это может настолько напрягать? А вот это уже похоже на воспитание. «Не можем себе позволить», или, быть может, что-то иное. Прескевю. Вечно страдающие родственники, как будто обречённые на несчастливую судьбу. Да, их было полно, и этот отпечаток остался и на самых близких. Тяжёлое детство, неизвестная молодость, тяжёлая зрелость, неизвестная старость с яркими вспышками совместных праздников — как это воспринималось, по крайней мере, с субъективной стороны. Звучит всё это не совсем так, как видится, но, как будто бы ореол страдания наполнял услышанные ещё с раннего детства истории, даже если они перемежались условно весёлыми и безбашенными рассказами. Напрягало больше другое: ощущение, то смутное, то отчётливое, что такая судьба — не то, что устраивало участников, но будто они не особенно стремились её избежать, с покорностью принимая выпавший крест. Последнее словосочетание подходит практически идеально, вызываемый им ассоциативный ряд соответствует эмоции больше всего. И звучит это всё если не чудовищно, то крайне неправильно, поскольку я не знаю и не могу знать всех контекстов и действительного положения вещей. Разумеется, звучит крайне субъективно и эгоистично, даже самодовольно — но я не преследовал такой цели. Тем не менее множество объективных причин, по которым негативное восприятие моей позиции, моего восприятия, может быть совершенно справедливым, как будто (сколько можно использовать это «как будто», самому противно) не до конца объясняет всё это хтоническое колесо сансары. Может, я просто глуп и наивен. Если так, то пусть рано или поздно мне удастся понять, и это понимание не изменит собственных стремлений, если только в мелочах. Если нет — пусть рано или поздно удастся понять им, и это понимание будет достаточно веско для изменения их стремлений — в сторону от негативного русла.

2 сентября, 23:11, Тбилиси

Оранжевый тёплый свет, невероятно красочное граффити на стене старого дома, увитого плющом. Свисающая с тонкого древесного ствола гирлянда с крупными лампами, рядом — большое окно миниатюрного бара, внешняя стена которого уставлена всяким хламом, выглядящем отнюдь не отталкивающе, но крайне уместно. Подоконник украшен раскрытым чемоданом с множеством пустых бутылок из-под вина внутри. Напротив входа в бар — низкие деревянные стулья и домашние столики на расстеленном ковре. Относительно однородное полотно нисходящей улочки, почти жёлтое из-за освещения, упирается в устланный плитами и брусчаткой перекрёсток, вид которого окаймлён стенами домов, листвой нависающей ветви клёна и темнотой вечернего неба.

Здесь мы оказались, можно сказать, случайно. И без того насыщенный день не хотелось отпускать, и, сходив в душ, посидев на веранде с вином и захаживающими сюда котами, мы выдвинулись без особой цели на близлежащие к нашему дому улочки. Вечер в городе только разгорался: бульвары и переулки были полны прохожих, автомобилей, звуков и ярких пятен, контрастирующих с множественными неосвещёнными участками, столь характерными для Тбилиси.

Многочисленные бары города заметно отличались от петербургских собратьев. Безусловно, многие из них свободно перемещались воображением за тысячи километров на север, но существовала и значительная их часть, заметно отличавшаяся и формировавшая характер гедонистического ландшафта. Здесь, кажется, существовало гораздо меньше ограничений — скорее всего, во многом бюрократических. Бар на втором этаже жилого дома; бар-квартира; бар, собранный из грузового контейнера со скамейками из деревянных палет. Потребность в обязательном декорировании или отсутствовала, или выражалась в простых, но от этого не менее эффектных и полных художественности решениях.

Завораживающий образ, который хотелось наблюдать и наблюдать, что я бы и сделал, если бы самому это не казалось неуместным: кудрявая девушка в коротком платье и почти невидимых за этим платьем шортах вырисовывает на стене бара выразительный образ Фриды Кало с сигаретой и бутылкой вина в руках, топчущей виноград. Сама девушка была откровенно красива, но её поглощённость творчеством, схожесть с создаваемым образом, окружение экстерьера бара в виде деревянной бочки из-под виски, заставленной бутылками вина и тёмных деревянных же перил, уставленных бутылочками краски, создавали образ просто волшебный. Довершал картину и делал её к тому же крайне милой тот факт, что художница стояла на деревянном стуле, чтобы достать до верхней части картины, и совершенно не замечала окружающее.

Ноги несли тело дальше по тротуару, а образ, пульсируя, растворялся, смываемый громким во всех смыслах окружением. Впереди и сбоку проплывали витрины магазинов, кафе, ресторанов, баров, огни автомобилей, и улетали калейдоскопом сужающейся в темноте сознания трассы: отчасти в забытье, отчасти в копилку воспоминаний, тускнеющих с каждым днём.

Нас привлекла музыка и стоящие поблизости столики, расположившиеся напротив узкой двери крохотного то ли магазина, то ли бара. Первоначальное желание взять пару бутылок вина домой трансформировалось в намерение провести время здесь, чему способствовало и настроение — то ли продавца, то ли бармена, то ли владельца бара. Настойчивое гостеприимство смешило и радовало.

***

Музыка оглушает. Не громкостью, но полнотой воздействия, вводя в подобие транса или оцепенения. Струнный инструмент, задающий ритм, соседствует с уверенной бас-гитарой, подчёркивающей его, и характерным, мало на что похожим, пением. Музыканты, кажется, не замечают ничего вокруг, их мир сузился до инструмента и звуковых волн, окутывающих их и разносящихся во все стороны, разбиваясь и проникая в сознания десятков слушателей, остановивших своё движение под гипнотическим влиянием.

Я поймал то самое настроение, которое казалось мне отчасти недостижимым перед поездкой сюда. Хоть я и придерживаюсь мнения, что смотреть видеообзоры локаций, которые собираешься посетить — не самая удачная идея с точки зрения построения ожиданий, которые могут не оправдаться, всё же я не удержался от парочки. Точнее, перед просмотром скорее забыл эту понятную мысль. В результате, как бы ни хотелось при некоторой подготовке к путешествию ограничиться формальным построением карты мест, возможных для посещения, всё же в голове сформировались вполне конкретные образы. Разум настойчиво пытался охарактеризовать их как стереотипичные, гиперболизированные и придать им статус красивой картинки из интернета, но подспудно оставалось желание видеть Грузию именно такой. В целом я был доволен способностью не ожидать от предстоящей активности ничего — по понятным практическим соображениям, однако полностью избегать этого не удавалось.

И сейчас изображения, находившиеся то в разных фотоальбомах, то — рядом, но в расфокусе, совместились. Конечно, не буквально, но по совокупности производимых впечатлений и общей атмосфере.

Чудесное, захватывающее, юное, чуть безбашенное, полное спонтанности и пускания всего на самотёк, пьяное, пьянящее и жаркое состояние. Улыбки, знакомство с родственником владельца бара, головокружение, упавшая на ковёр бутылка вина, яркие цветные силуэты, выписанные на стенах домов, танцующий гуляка и плывущие среди этого звуки пения.

Пусть этот образ живёт.

Часть IV

3 сентября, 10:05, Дорога на Казбек

Свежий прохладный воздух. Небо будто перемешано: кучевые, перистые облака с размытыми контурами, где-то белые, где-то почти сизые, то уходящие в тень, то охваченные ярким солнечным ореолом. Озеро, изгибы которого объяты множеством невысоких гор или же громадных холмов, отражает их многогранную зелень и от этого само приобретает изумрудный оттенок. Окружающие её вершины по мере удаления взгляда становятся из насыщенно тёмно-зелёных — синеватыми; в моменты разрыва облаков их склоны окрашиваются почти песчаным. Их многоуровневая слоистость даже добавляет картине искусственности, будто они здесь не просто так, но изначально набросаны кистью Рериха.

Странно и немного забавно. Потрясающий вид, в своей неоднородности словно подстроившийся под ощущения. Но дело не в этом.

Странным казалось видеть это всё в тот момент, когда нет готовности воспринимать красоту этого места — из-за безумного, но безумно приятного вчерашнего дня и, в особенности, его окончания. В голове ещё мелькали отзвуки музыки, и что тело, что разум, не оправились до конца. Даже с учётом не слишком раннего подъёма утром мы спешили, дабы успеть к началу экскурсии. В голову пришла мысль о схожей ситуации на Кипре, когда поспать удалось около получаса, и состояние ни шло ни в какое сравнение, однако настроение отчасти пересекалось.

Пальцы бережно сжимали непростительно маленький картонный стаканчик чёрного кофе, сваренного в турке. Это была первая наша остановка, и она была долгожданной. После вчерашнего требовался кофеин и быстрые углеводы, на этот раз в одной из наиболее сконцентрированной форм — в виде сникерса. Времени было немного, что меня всегда раздражало в экскурсиях: нет свободы наслаждаться моментом или видом столько времени, сколько тебе требуется и хочется — всё происходило несколько хаотично. Или, скорее всего, воспринималось так. Хорошо, что удалось в принципе найти кофе и сникерс, хотя их отсутствие было бы странным — спот был усеян множеством палаток с туристическими безделушками. В таких местах всегда можно найти напитки и закуски, пусть и по не совсем адекватной цене.

Стаканчик обжигал руку, скамейка в полутора метрах от обрыва по какой-то необъяснимой причине располагалась за совершенно неуместной невысокой оградой и соседствовала с толпами неспешно передвигающих ноги туристов, неприглядной урной и доносящимися возгласами продавцов, но позволяла насладиться видом в более подходящей для этого позе.

Сознание затаилось где-то в глубине, воспринимая окружающее через фильтр отчуждённости. Я пытался сконцентрироваться и превратить внутренние ощущения в нечто похожее на неспешность. Получалось лишь отчасти, однако я был рад, что в принципе предпринимал такие попытки, действуя почти автоматически.

Слегка тесные джинсовые шорты, жёсткие металлические блоки скамьи слишком явно ощущаются соприкасающимися с ними частями тела, пальцы обжигаются горячим картоном, но терпимо, лёгкий ветер касается льняной рубашки и открытых частей кожи, во рту неравномерно расплылась сладость от шоколада, нуги и карамели, на зубах — раздробленные частицы кофейных зёрен, лишь отчасти смываемые чёрной, плотной и горькой теплотой. В голове — путаные мысли и немного боли, взгляд пожирает склоны гор и крупную рябь воды, беспокойство от скорого отъезда и невозможности вспомнить номер автобуса перемежается с пофигизмом и желанием, чтобы это чёртов автобус уехал и оставил в покое, чтобы иметь возможность в полной мере контролировать время и пропитываться его течением, замедлять его и растворяться в нём.

Руки упираются в переднюю часть бёдер; привычное движение, чтобы прохрустеть спиной; лёгкий вздох сожаления и звуки шагов по спрессованному песку в сторону стоянки автомобилей мимо низеньких цветастых шатров с коврами, шарфами, шалями и кофе «по-турецки». Последние глотки никотина, пробираемся внутрь автобуса, усаживаемся, и экономно впитываем воду: с собой лишь одна бутылка.

3 сентября, 10:34, крепость Ананури

Современная асфальтовая дорога, неравномерно поднимающаяся среди зарослей деревьев и кустарников. Обрамляющая её полоска светло-серого гравия переходит в высушенную солнцем траву, приобретшую соломенный цвет. С одного бока путь охватывает резко выделяющуюся своей высотой старую каменную стену, состоящую из сотен и тысяч деталей, контуров, трещинок, заострений, округлостей, булыжников, валунов, блоков с прожилками скрепляющего материала. С другого — обильную растительность, крепко ухватившуюся корнями за крутые склоны горного рельефа, среди крон которой проглядывают крыши современных домиков, над которыми — озёрная гладь, покрытая рябью от воздушных потоков и проплывающей моторной лодки. А выше — напоминающие гигантские ступни массивы, покрытые, словно барашек, шерстью из тысяч древесных крон.

Глазу сложно ухватиться за что-либо одно: окружение слишком разнообразно, разнопланово, разноцветно, разноуровнево, разноудалённо, разноразмерно. Взгляд блуждает и быстро перескакивает с объекта на объект, внутреннее спокойствие проявляется в определённой мере лишь после захода во внутренний двор крепости, когда пространство становится очерчено периметром стены, пусть всё ещё колеблемое десятками разноязычных голосов вокруг.

Выгравированные на крупной кладке стен цитадели надписи и изображения магнетически приковывают. Впечатление, возможно, усиливалось незнакомостью, принадлежностью к иной культуре, с которой было сложнее себя проассоциировать: написание букв своей самобытностью не оставляло никакой возможности для нахождения схожих образов в каталоге памяти, сознанию не на что было опереться. Этим выделялся грузинских алфавит, наряду с, к примеру, ивритом. Даже в случаях с японским или китайским было проще — поскольку можно провести хоть какой-то если не анализ, то игру на возможности своего воображения, попытавшись соотнести вид иероглифа с физическим объектом или, допустим, явлением. К примеру, иероглиф 山 напоминает мне ограду, а на самом деле обозначает горы — что совсем недалеко в ассоциативном ряду. Подобное упражнение можно провести и с другими символами, потешив тем самым либо свое самолюбие, либо степень сладостного самоуничижения.

Арка расположенных по соседству железных ворот, утопленных в камень — точнее, её выбитый в камне образ — имел вид не менее примечательный. Две полоски в виде сцеплённых друг с другом колец, в ладонь шириной, взбирались из вертикальных границ входа и сходились наверху в виде свода, напоминающего плоское изображение церковного купола. В его границах, справа и слева от центра, стояли двое ангелов с примечательными чертами: расширяющимся к низу туловищем, покрытым складчатой тканью, и непропорционально крупной головой и глазами. Контуры центрального образа были отчасти разрушены, но нижняя часть в общих чертах сохранилась и напоминала более всего фрукт. Если предположить, что это яблоко, то, вероятно, неясные вертикальные контуры посередине когда-то символизировали древо познания, а гибкий повторяющийся узор на нём — змея-искусителя.

Интересно наблюдать, какой силой воздействия обладают вещи, которые намного древнее тебя. И в данном случае постройки, памятники или артефакты, созданные человеком, на определённой дистанции выигрывают у природы по степени возникающего благоговения, вероятно, в зависимости от представляемого объёма вложенного труда и усилий на их создание. Однако если копать глубже — просто задуматься несколько в ином направлении — то даже соседствующие с ними проявления природы способны вызвать восхищение и даже непонимание, граничащее с ужасом, своей бесконечной древностью и стариной. Что есть сотни и тысячи лет в сравнении с миллиардами? В этом отношении звёздное небо обладает особой притягательностью, равно как и опасностью напоминания о собственной ничтожности и скоротечности. Даже мгновенно затухшая искра костра кажется чудовищно гиперболизированной метафорой человеческой жизни на фоне невообразимо громадной, невообразимо мощной и невообразимо долгой жизни космоса.

***

Если есть возможность забраться повыше — надо это сделать. Принцип работал почти безотказно, и всегда было забавно наблюдать его действие при посещении различных руин или старых зданий. Универсальность стремления объединяла: по каменным ступеням поднимались десятки ног, и над ними слышалась русская, грузинская, английская и арабская речь. В определённой степени обстановка позволяла легально дать волю такому знакомому с детства инстинкту, который звал на ветки деревьев или крыши заброшенных, да и не только заброшенных, зданий. Всё это носило одновременно характер исследовательский, позволяющий отчасти удовлетворить (или хотя бы сублимировать) стремление к любопытству, и «пограничный», связанный к иногда возникающей зависимости людей от порций адреналина, пусть небольших и строго дозированных.

Улыбнувшись, я начал забираться повыше.

Часть V

3 сентября, 13:04, окрестности Казбека

Мимо и на неопределённом — из-за необычно больших расстояний — расстоянии проплывают деревенские домики, отдельно стоящие палатки, целые кемпинги, неровно движущиеся пятнышки коз и коров, и рядом с ними — еле видимые тёмные вертикальные чёрточки пастухов. Широкие мазки голубого с белым, моря зелёного, прорисованные тысячами деталей, оттенки серого и белого.

Ещё сам подъезд заставлял примкнуть к окнам и с полуулыбкой охватывать глазами пейзажи, постоянно сменяющие друг друга, но равно достойные обильного и красочного описания. У меня нет настолько обширного словарного запаса, да и далеко не каждый из увиденных глазами кадров столь же явно запечатлялся в памяти.

Взгляд терялся из-за неспособности выбрать наиболее красочный объект для наблюдения, потому что всё было красочным. Не просто красивым, но достойным фотографии, пейзажа и долгого, пристального рассмотрения.

***

Мы остановились на одной из горных парковок. Это место казалось отдалённым от всего мира, и наблюдать здесь множество автомобилей и праздно сидящих людей из разных стран было откровенно необычно. Схожие ощущения возникали уже не первый раз, и практически каждый из них был связан с поездкой в горы. Какая-то сила двигала сюда, через постоянный подъём, каменистые реки, опасные обрывы, отсутствие необходимых ресурсов и труднодоступность. Возможно, дело не столько в чудовищно красивых видах, но в стремлении найти кусочек природы, ещё не затронутый человеком, хотя бы не в полной мере. От этой мысли становилось немного грустно. Да-да, заезженный тезис, что мы родились слишком поздно для покорения Земли и слишком рано — для покорения космоса. Тем не менее он работал. По крайней мере, мог вызвать достаточно сильные эмоции, если погружаться в эту мысль с головой.

Несмотря на обильно залитое солнцем пространство, из-за высоты воздух был довольно прохладным, но совсем не критично. Я медленно бродил по широкой асфальтовой площадке среди автомобилей, изучал окружающих и вдыхал клубы сладковатого никотинового пара. Мы ожидали смену транспорта. Через некоторое время местные водители, состоявшие в договорённостях с нашими экскурсоводами, определились, кто из них повезёт нас повыше. Судя по внешнему виду, желанием никто не горел. Крупный и недовольный грузин в футболке, шортах, кепке и солнечных очках, обладавший определённой и заметной степенью небритости, позвал (именно позвал, а не пригласил) нас в своё транспортное средство.

Микроавтобус сменился на нелепо высокий и от этого казавшийся крайне неустойчивым старый Mitsubishi. Что радовало в подобных автомобилях, так это, кажется, как нельзя более уместное, наличие встроенного прибора горизонта. Я пробрался внутрь и ухватился за ручку над боковым стеклом.

Дорога оказалась забавной, прямо скажем — весёлой. Машину трясло так, что приходилось сильно напрягаться, чтобы не подлететь до потолка — благо он был высоким. В некоторые моменты казалось, что от падения на бок отделяют сущие сантиметры. Комичности ситуации добавляла привычка и особенность местных водителей приветствовать друг друга на пути сигналами — а встречались туристические авто через каждые пятьдесят метров.

Наконец, мы остановились. Не способными находиться в полной устойчивости и как будто чужими ногами я ступил сначала на узкую подножку внедорожника, затем — на укатанный грунт дороги. Вокруг, хотя в данной ситуации это слово кажется совсем неподходящим, были горы. Нет, чёрт возьми, нет, не просто были. Склон холма покоился внутри впечатляющего горного массива. Гряды загораживали обзор, если можно выражаться подобным образом о величественных рельефах, находящихся за несколько километров от тебя. Мы стояли словно в громадной чаше, внутри которой располагался выдающийся пик, увенчанный строгой церковью.

Мы поднялись выше, ступая по плотному, перемешанному с мелкими каменьями песку, путь которого обрамляли полосы трав. Церковь, выглядящая так, будто пережила десятилетия дождей и снегов, была окружена выложенной из камней оградой, на переднем углу которой стояла невысокая, около полуметра высотой, башенка из сложенных друг на друга булыжников. Они приобрели ржавый цвет, что говорило о возрасте этого творения рук человеческих. Последнее несказанно радовало. В памяти явственно жил образ из детства, когда слепленный мною под окнами дома снеговик был яростно разрушен ударами ног каких-то гуляющих мимо ребят. Я понимал, почему они так сделали, но не мог им этого простить. Об этом говорил сам факт того, что до сих пор это событие жило в памяти. Сейчас мне стало грустно. Неясно, каким образом психика выбирает образы из своего хранилища, чтобы извлечь их в сознание и дать им проявиться, неясно, с какой целью. Возможно, чтобы лучше запомнить урок. Но какой урок можно из этого извлечь? Что нами руководит до сих пор Танатос, что нам необходимо выплёскивать свою животную ярость? Наверное, так и есть. Особенно в соответствующем возрасте. Видимо, урок был в том, что можно и нужно выбирать, и подготавливать заранее для этих вспышек специальные объекты, уничтожение которых неспособно навредить кому-либо. В контексте жизненного пути в голову приходил пример с отправлением детей в секцию единоборств. В своём же случае? Это, кажется, уже было не нужно.

***

3 сентября, вечер, Дорога с Казбека

Темнеющий постепенно, вместе с пролетающими за окнами пейзажами, салон микроавтобуса. Прохладное стекло сбоку, тёплые, покрытые искусственной кожей и тёмно-синей и сероватой тканью кресла — впереди. Видимое подрагивает под действием скорости и полотна дороги.

Уже много часов в пути, и, несмотря на участие лишь в роли туриста и пассажира, сил почти не оставалось. По крайней мере, эмоциональных.

Гид был хорош, и совокупностью образов своей речи, внешнего вида, жестикуляции и мимики, в которых скользило что-то крайне милое и свойское, действительно приукрашал поездку — что само по себе выделяло ситуацию среди аналогичного опыта. От ощущения коммерческой составляющей, естественно, не удавалось избавиться полностью, но попытки двигаться в направлении иллюзии безвозмездности происходящего кажутся ценными, пусть даже являются способом оправдания цены.

Состав экскурсии оказался многонациональным: кореец из Польши, кореянки из Кореи, китаянки, туристы из Литвы, грузины и русские. Это радовало и в контексте времени происходящего создавало атмосферу несколько нереальную, будто видимая картина — откуда-то из прошлого.

Гид начал включать музыку: популярные песни 10-х годов вперемежку с грузинскими. Часть аудитории поддерживала происходящее непосредственным и явным образом — танцуя и подпевая. Я смотрел на это с некоторым чувством непонимания и одновременно — зависти. Непонимания не с точки зрения того, почему они это делают, но — почему я не могу позволить себе это делать, или же заставить себя, или вообще не задаваться этим вопросом. С сожалением — и уже многократно — я отмечаю про себя, что подобное раньше давалось с гораздо большей лёгкостью.

Кореец из Польши, напоминавший внешним видом Кодзиму, на протяжении поездки создавал образ крайне скромного человека. Однако (может, и не однако, может, здесь нет никакого противоречия) производимые им действия красноречиво давали понять, что он является блогером. За ним было интересно наблюдать. К примеру, во время первой части поездки — туда — гид завёл рассказ про хинкали — ибо мы проезжали через область, в которой, согласно существующим сведениям, они появились на свет. Одним из моментов рассказа был способ употребления оных вместе с чачей: сначала откусить кусочек, чтобы открыть хинкали, затем выпить чачи, после — выпить бульон и начать есть блюдо.

Во время остановки в придорожном кафе кореец заказал около семи хинкалей, ещё пару блюд и стопку чачи, что, в общем-то, является добротным приёмом пищи. На камеру он произвёл необходимое таинство, что вызывало со стороны лишь улыбку полнотой этих действий удовольствия.

Обидно было наблюдать почти полную оставленную тарелку хинкалей (я очень люблю грузинскую кухню). Тем не менее внутри ощущалось что-то отеческое или братское, или, к примеру, дружеское: характерное для случаев, когда кто-то тебе близкий или, как минимум, знакомый пробует что-либо, что ты давно знаешь и любишь. Но я был рад, что этот человек в принципе прикоснулся к части того образа существования, что доставляет большую радость и среди побочных эффектов имеет тенденцию восстанавливать ментальное здоровье, несмотря на общую примитивность процесса.

Этот образ оставил значительный отпечаток на восприятии нашего спутника, в том числе и в тот момент, когда гид включил Gangnam Style. Понятно, что песня была выбрана неслучайно, но (впоследствии) удивляла по крайней мере кажущаяся уверенность, с которой был произведён выбор этой композиции.

Кореец не подавал виду (или старался это делать) до последнего момента, пока его уговаривал наш гид. Я был в полной уверенности, что образ относительно тихого участника нашего плавания по просторам гор и зелени сохранится и на этот раз, тем более что в голове господствовал некий стереотип относительно сдержанности народов Восточной Азии. Тем не менее наш герой медленно и как бы нехотя поднялся и расправил плечи. Некоторое время понадобилось, чтобы глубже прочувствовать вайб и раскачаться внутренне, постепенно переходя во внешнее.

Искра, буря, безумие.

Сдержанность сброшена неуловимым движением, волнообразные движения плеч и остального тела входят в резонанс с музыкой. Дух невероятного флекса вторгся в тело и управляет им. Движения выглядят так, что становится понятно: это далеко не первый раз, когда исполняется танец. Огонь ситуации усиливается невербальными взаимодействиями корейца с поднявшимися танцевать девушками. Маршрутка в восторге.

На моём лице улыбка, внутри — радость за него и лёгкая грусть за себя. В сознании повисла тяжёлая уверенность, что я не смог бы сделать так же, даже если бы и хотел. А небольшая доля такого желания присутствовала. Я не мог отследить, действительно ли желание было невелико, либо внутренние зажимы сдерживали и осознание этого желания. Короче говоря, пришло чёткое осознание: какое-то время назад подобный мув дался бы в разы проще. Этот факт расстраивал. Ещё более — из-за того, что я не мог понять, по какой причине произошло такое изменение, проявления которого я замечал и раньше. В остальном, вроде бы, психика трансформировалась в нужное русло — по крайней мере так казалось. В сторону либо постепенного растворения предрассудков, либо принятия многих раздражающих ранее вещей. Снятие внутренних зажимов в таких с виду бытовых вещах, как танцы, представлялось закономерным развитием, но это было не так, более того — ситуация становилась хуже. Хороший пунктик для обдумывания.

А пока едем дальше, записываем в блокнот вещи, которые нужно проработать, радуемся за окружающих, готовимся есть хинкали и пить вино.

Часть VI

16 сентября, вечер, дача под Тверью

Второй этаж загородного дома, пропитанный ставшим родным запахом древесины. За окнами, прикрытыми многолетними узорчатыми занавесками — чернота неба, облака и редкие звезды. Пол поскрипывает под ногами. На небольшом столике тёмного дерева с тонкими ножками — ноутбук с пульсирующими светом клавиатурой и мышью, издающий излишне громкие звуки своей уставшей системой охлаждения. Рядом со столиком — кресло, об угол которого облокотился видавший виды рюкзак, рядом — тёмные скрипучие шкафы, наполненные десятками старых изданий книг, разложенных в беспорядке. С противоположной стороны комнаты смиренно ждёт старый серый диван из одной коллекции с креслом, рядом с ним покоится мрачноватый комод, полка которого также заполнена книгами. Его столешница покрыта небрежно лежащими старыми журналами и тетрадками. С ними соседствует деревянная модель вертолёта, собранная чуть больше, чем наполовину, и находившаяся в таком состоянии уже лет десять.

Смешанные чувства. Пара глотков крафтового пива, покупка которого была вовсе не обязательной, но, скорее, капризом, исходящим из не слишком частой возможности приобрести его в родном городе, а также ментальной необходимости по максимуму заполнить низшие потребности перед сильным физическим и моральным опустошением. Пить уже не особенно хотелось, да не особенно хотелось в принципе ничего, даже спать. Такое состояние особенно раздражает. Ты и не продуктивен, и не способен окунуться в чистый эмпиризм, будь то гедонизм или саморазрушение, что равно способно из высокого прыжка в бассейн эмоций с непроглядной водой, через призму подсознания трансформироваться затем во что-то созидательное или хотя бы запечатлеться в картотеке воспоминаний.

Что было сегодняшним утром? Не помню, да и неважно. После. Поездка с папой на кладбище, хруст гравия под ногами, моросящий дождь, окружение из зелени и прохлады, распитая бутылка приторно сладкого Амаретто, невозможность вызвать такси и невозможно душный автобус до города. Разговоры по пути, грузинский ресторан, хачапури и вино. Поездка домой, закинутые в рюкзак джерси, тайтсы и ноутбук. Скорое прощание, магазин, поездка на такси до дачи. Скудно освещённая дорога между двухэтажными домами и свисающими ветвями вишни. Пара секунд перед калиткой — подумать неизвестно о чём. Звонкий звук захлопывания, быстрые шаги по холодной тяжёлой плитке, утопленной в сырой и плотной смеси земли и газона, взгляд на чёрное звёздное небо, подсвеченное снизу холодными огнями фонарей; подстёртые зубья ключа уверенно входят в замочную скважину, проворот. Крутая деревянная лестница, ступни болезненно и столь знакомо утопают в небольших прямоугольниках резинового коврика с крупным рисунком, что сменяется холодной на ощупь тканью. Тёмные комнаты второго этажа, отголоски детского животного страха перед мраком, когда стремишься скорее уйти из помещения, в котором только что выключил свет, и вернуться к свету. Намеренная пауза, чтобы усилить это чувство и пропитаться им, принять и ощутить спокойствие. Вдох знакомого запаха дерева и старой мебели. Громкий в окружающей тишине звук выключателя, тёплый свет заливает комнату, уже много раз дарившую возможность уединения. Рюкзак обмякает, облокотившись об угол кресла. Привычные действия: отключить телевизор, подключить ноутбук, открыть текстовый документ. Пара глотков крафтового пива, покупка которого была вовсе не обязательной, но, скорее, капризом, исходящим из не слишком частой возможности приобрести его в родном городе, а также ментальной необходимости по максимуму заполнить низшие потребности перед сильным физическим и моральным опустошением.

***

Уже улёгшись в постель и укутавшись в холодное одеяло, я решил проверить завтрашний маршрут. Нескольких секунд и зума карты хватило, чтобы в голове родилась идея пункта назначения. Проверка длины пути вызвала непроизвольный смех, со стороны способный показаться истерическим.

Расстояние от дачи до центра Лихославля практически идеально соответствовало марафонской дистанции.

17 сентября, утро, дача под Тверью

Звонок будильника, мандраж и уверенность, как перед прыжком в воду с большой высоты. Ты уже знаешь, что сделаешь это, но действуешь на автомате, тело ощущается чужим и отдельным объектом, попавшим под твоё управление, мысли и взгляд концентрируются лишь на одном.

Плотнейший завтрак, который в обычный день с трудом можно себе позволить, чашка сладкого и крепкого кофе.

Покрытая от холода мурашками кожа, стянутая домашняя одежда и надетые перед зеркалом джерси и тайтсы, взгляд себе в глаза. Рюкзак освобождён от вещей, внутрь падает пара бутылок воды и пара сникерсов, лямки затягиваются потуже. Убитые кроссовки, которые я планировал отправить на отдых ещё после полумарафона больше года назад, совершенно изношенные, с порванной тканью, протёртой подошвой и выступающими изнутри пластиковыми полосками верха, перешнуровываются особенно тщательно. Мне будет вас не хватать, когда это закончится.

Звонкое закрытие калитки, быстрые уверенные шаги, благодарность за пасмурное небо и прохладный воздух. Звуки приглушаются возле тяжёлых и покрытых ржавчиной ворот дачного кооператива, за которыми — окружённая сосновыми лесами асфальтовая дорога. Несколько секунд разминки ступней и спины, поправление наушников, включение подкаста и бегового трекера. Гоу.

17 сентября, утро — день, дорога от Твери к временному забвению

Привычно, и от этого спокойно. Пробежки в этом направлении совершались уже неоднократно, но не слишком часто, отчего не успели надоесть. Кроме того, они вызывали наиболее приятные ассоциации. Первая из них, ярким драгоценным металлом влилась и запечаталась в форме сознания особенно сильно. Это был подкаст, посвящённый музыке из «Игры престолов». Тело двигается на автомате, а в наушниках — фэнтезийные мотивы, столь подходящие к проплывающему мимо пейзажу лесов и полей. В тот момент ощущалось не только восхищение процессом, но и удивление от того, насколько этот процесс может быть приятен. Не существовало ни обилия автомобилей, ни пересекающих траекторию пешеходов, ни светофоров, ни необходимости следить за переходом поребриков, ограничивающих дорожное полотно. Грунт, асфальт, лес, изредка проезжающие машины, спокойствие и почти полное отсутствие мыслей.

***

Ахах, что-то пошло не так. Асфальтовая дорога сменилась просёлочной, и к таким переходам я привык, но, когда колеи свернули в заросшее сорняками поле, мысли начали посещать сомнения. И последние росли в геометрической прогрессии, по мере того, как с каждым шагом становилось очевиднее, что дорогой этой не пользовались давно. Утрамбованный песок покрылся сначала низенькой, затем всё более настойчивой травой, откровенно мешающей движению, а рельеф становился из относительно ровного — рытвинообразным. Возникло настойчивое желание свернуть, но предвкушение необходимости поиска нового маршрута, подкрепляемое упёртостью, брало своё.

Сквозь ругань и смех кроссовки мячиком для пинг-понга поочерёдно и с переменным успехом отскакивали от месива из травы, грязи, мутной воды, листьев и иголок. Перепрыгивание через стволы деревьев, упавшие на дорогу, хруст веток и хлеставшая открытые голени крапива напомнили о недавних планах участвовать в трейле. Что ж, два в одном, можно только порадоваться.

Вой собак (наверное, собак), добавил немного напряжения. Мысленно я прошёлся по содержимому своей скудной экипировки, и пришёл к выводу, что в случае чего обороняться придётся подобранной веткой. Эта мысль не слишком воодушевляла. Думать о том, что делать, окажись тут кто покрупнее, не хотелось. Да и краткий анализ обстановки приводил только к одному выводу: адекватных вариантов выхода из ситуации не будет. Поэтому не переживаем и надеемся, что всё пройдёт гладко.

***

Заросли раскрылись, и трейл закончился. Наконец-то. Настоящее облегчение. Вернулось асфальтовое полотно, удивительно узкое и тихое.

Через полчаса навстречу проехал пожилой мужчина на старом поскрипывающем велосипеде. Доброжелательно поприветствовал — как и я его. Приятно. Ещё некоторое время улыбка не сходила с лица. Расстояния плыли мимо.

***

А вот сейчас стало тяжело. Тридцатый километр. Дорога, пролегающая в поле возле небольшого поселения, пошла на подъём и превратилась в сплошное месиво из грязи и луж. Я подождал, пока проедет грохочущий навстречу трактор, и стащил рюкзак со спины. Откинул верхнюю часть влагозащитной ткани, расстегнул змейку, просунул руку внутрь, достал изнутри сначала бутылку воды, затем сникерс, застегнул и перекинул рюкзак обратно за спину. Сделал несколько жадных глотков, пролил половину, вылил немного на голову, и, не с первого раза, закрутил крышку. Есть на бегу оказалось вполне терпимо — лучше, чем я предполагал.

Прилив сил наступил почти моментально.

***

Тридцать пятый километр. Вторая бутылка воды и второй сникерс. Их ожидание ощущалось особенно назойливо: усталость громадной тяжёлой ладонью подавляла ментальное состояние.

По левую руку, покрытое мелкой рябью от слабого, но холодного сентябрьского ветра, лежало мрачноватое озеро, очерченное линией зарослей травы и металлической оградой, отделяющей песчаный грунт от автомобильного пути. Вдоль берега сидели рыбаки, в обыкновенном оцепенении совершавшие свой ритуал. Мимо и назад плавно продвинулась табличка с надписью: «Лихославль», столь подходящей для потенциального фэнтезийного сюжета, который мог бы развернуться в этих местах.

Силы возвращались вновь по мере приближения к отметке «40». Я вбежал в город, его фактическое начало. Дело оставалось за малым, и сознание начало заполняться эйфорией. Провинциальные виды, малоэтажные дома, знакомые заборы, грязноватые автомобили, оглядывающиеся горожане, болтающие о своём. Я ускорился, одновременно понимая, что мог бы меньше себя жалеть и бежать быстрее задолго до этого момента. Неважно, важно, что цель будет достигнута. Центр города, ощущаемый интуитивно, оказался за спиной, полуразрушенный и несущийся корабль тела свернул куда-то вправо, в сторону частной застройки. Не оставалось смысла держать темп, я сбивал шумное дыхание и ускорялся. Мимо гуляющих подростков, мимо медленно бредущей пары с ребёнком.

Долгожданный голос сообщил об окончании маршрута. Несколько крупных шагов, напоминавших скорее удары о шершавую стену, касания земли через прохладный воздух, постепенный переход на шаг. Сердце бешено колотится, лицо горит. Губы пытаются вздёрнуться в улыбке, но не делают этого из экономии сил. Знакомые движения рукой, змейка, крышка дрожащими руками, поллитра воды залпом. Только сейчас по-настоящему начала ощущаться усталость мышц, каждый шаг неровен и отдаётся болью. Куда я иду? Без понятия.

***

Я брёл куда-то вперёд, по направлению к дому. Я проверил, когда отправляется ближайший поезд до Твери: до него ещё пара часов. Становилось холодно, да это и было заметно по сравнению внешнего вида: обтягивающее джерси и тайтсы выше колена в то время, когда встреченные прохожие гуляли в осеннем.

В первую очередь надо было зарядить телефон: за время бега с прослушиванием подкастов и музыки на нём осталось процентов десять. Навигатор направил в ближайший торговый центр. Узкие влажные дорожки между двухэтажных кирпичных дорог вывели на крохотный квадратный парк с выставленными рекламными щитами какого-то в скором времени проходящего фестиваля.

Сразу за парком расположились несколько стоящих углом зданий, не то жилых, не то обустроенных под торговые помещения, под окнами которых, негромко переговариваясь, раскладывали палатки торговцы и прохаживались полицейские. Выглядело всё максимально невзрачно и грустно; радовало лишь то, что хоть какие-то мероприятия в принципе здесь проводятся.

Заметив вывеску столь нужного магазина с телефонными аксессуарами, я направил своё плохо слушающееся и слегка шатающееся тело в её направлении, к пластиковой двери прямиком из нулевых. Лёгкий скрип петель, лицо скривилось при виде грязноватой лестницы, уходящей в сумраке вниз. Цепляясь за стену нетвёрдой рукой выражением лица смесь смеясь отчаяния вселенской грусти усталости иронии неровными с болью шагами спустился мурашками в тряске ударами по двум пролётам.

Представшая перед глазами картина не вызвала чрезмерного энтузиазма. Впереди по коридору располагалась деревянная стойка, рабочее место же за ней прикрывалось с одной стороны стеной, с другой — нависающим пролётом лестницы. За ней никого не было, и, подойдя поближе, удалось рассмотреть равно обескураживающие и колоритные детали. Сразу за высокой столешницей располагалась ещё одна, пониже — слегка грязноватая и с несколькими полосами от ножа. На ней лежали: скотч, скомканный и запачканный носовой платок, рулон туалетной бумаги, выполнявшей роль салфеток, пластиковый контейнер с едой, не слишком тщательно вымытая вилка и несколько присосок, которые выдавались в «Пятёрочке» за какую-то там сумму чека, смысл существования которых всегда оставался для меня загадкой, и пластиковый пакет. За ней — протёртое чёрное кресло на колёсиках, на фоне которого обилием деталей раздражающе довлела целая стена, обвешанная проводами, адаптерами, поддельными наушниками и зарядками для телефонов. Рядом с ней, прислонённая к обшарпанной жёлтой стене, покрытой пятнами облупившейся краски и побелки, на полу существовала самая настоящая куча хлама: папки, упаковки офисной бумаги, коробки, старые мониторы и системный блок с клавиатурой, соседствующий со старым фиолетовым пакетом, наполненным проводами. Всё это и по отдельности, и в совокупности выглядело настольно некрасиво, что почти не вызывало неприязни, скорее сменяющие друг друга грусть, смех и сострадание.

Через пару минут подошла девушка, подменяющая, по её словам, продавца. Знала бы она, как мне сейчас пофиг на то, что это не оригинальная продукция Apple, но спасибо за заботу. Ненавистный подъём по лестнице, чтобы поймать интернет и перевести деньги через приложение (карты, здесь, разумеется, не принимали), ещё более ненавистный спуск, полуапатичное удовлетворение от приобретения нужного, уже совсем апатичный подъём по лестнице, глотки свежего воздуха. Одной заботой меньше.

Теперь надо было удовлетворить ещё одну низкую, но столь важную потребность — поесть. Не знаю, почему я с такой тщательностью исследовал карту на телефоне, вычитывая отзывы о местных заведениях, однако, видимо, после напряжения хотелось получить по возможности больше удовольствия из потенциальной трапезы.

Выбор был сделан, благо и без того скудный ассортимент ограничивался текущим физическим состоянием. Кафе с остроумным названием «Таверна» завиднелось примерно через десять минут, хотя его появление и вызывало в сознании поначалу некоторое отторжение. Сложно было определить в точности, что больше уродовало двухэтажный деревянный дом с выцветшей шиферной крышей: пластиковые окна, покрывавшая первый этаж бежевая вагонка, убогий шрифт вывески, висящий грязно-серый блок кондиционера, покрытая тёмно-серой крошкой и щебнем площадка перед ним, или припаркованный не ней микроавтобус без боковых окон, дисков, отмеченный следами пыли и грязи. Эти мысли проносились в голове, пока ноги сбивчиво ступали по дороге.

Интерьер «Таверны» соответствовал интерьеру полностью. Плохо освещённое (язык не поворачивался назвать это «приглушённо») помещение с неровными потолками, заполненное бесчисленными элементами несочетающегося декора: искусственная ель, белые столбики труб отопления, толстые столы и стулья тёмного дерева а-ля «средневековье», кривые и тонкие раскрывшиеся кабель-каналы; барная стойка, частично прикрытая имитацией кирпичной кладки, на ней — домашний разноцветный горшок с растением, дощечка с написанным от руки меню, заламинированный лист со специальными предложениями, оформленный в стиле нулевых. На полках за стойкой вместо обычного барного набора располагались упаковки соков, газировки, каких-то сладостей и сухариков. С противоположной от меню стороны стояла пластиковая белая ваза с букетом цветов, за ней — раскрытый ноутбук, на стене над которым висела фотография с ярко-красным Volkswagen Käfer. Пожалуй, это был наихудший дизайн помещения из виденных мною за всю жизнь.

Но сейчас это было неважно. Главное, здесь можно было поесть и зарядить телефон. Тверское пиво с дизайном бутылки, который я не видел уже много лет; пельмени, поданные в тарелке с красноречиво выгравированными надписями «Soup» и невнятный чай вызывали улыбку, но свою функцию выполняли.

Через полчаса я расплатился и вышел на улицу, прохлада которой уже совсем не сочеталась с набором одежды.

***

Вокзал, ожидание, холодный вагон, проплывающие в окнах деревья и поля под тяжело нависшими облаками. Станция «Дорошиха», мурашки по телу от холодного воздуха, такси до дома, горячий душ.

Настроение снова звало на дачу, оставаться в квартире хотелось так недолго, как только возможно. Выпив горячего чая, я собрал вещи, вышел и направился в сторону автобусной остановки. Завтра вечером меня ждал поезд в Петербург.