Начало

Бесконечно белая пустыня не заканчивалась даже на горизонте. Грозилась наступить на небо и перевернуть мир с ног на голову. Солнце выбивало бесконечное множество искр из снежного полотнища, пылью бросало в лицо: приходилось жмуриться, даже поляризационные очки не помогали. Уши были надежно защищены от колючего пронзительного ветра капюшоном термокуртки. Но и звуки тоже не добирались до органов слуха, застревали в пушистом мехе. Оставалось полагаться лишь на рецепторы обоняния и интуицию.

Долгая зима научила выживать, обострила абсолютно все чувства, провентилировала кровь и мозги. Невероятные перепады температур, сбившиеся в кучу световые часы, бесконечные ночи — вот все, что осталось от старой доброй планеты Земля.

Через несколько стандартных старых земных часов начнет темнеть небо. Спасибо, хоть небо нам оставили. И магнитные полюса. Ни одно небесное тело или светило больше не помогали в определении направления, только компасы подсказывали о наличие сторон света. Старые привычки ох, как живучи. Устоявшиеся эталоны измерения времени, пространства, веса и прочего помогали не потерять связь с прошлым, так плотно укутанным в толстый слой ватного одеяла, под которым ни согреться, ни надышаться перед смертью.

Хруст снега под широкими и прочными подошвами ботинок-снегоступов был совершенно неслышим, но отдавался мелкой дрожью по всему телу. Пальцы в пушистых рукавицах никогда не мерзли, согревали друг друга теплом, не забывали о самом большом брате. Практически ровная поверхность белой пустыни позволяла ногам отдыхать в пути. Спешить не было необходимости, поэтому неширокие лыжи были прикреплены к боку рюкзака, не создавая дискомфорта и не нагружая спину сверх меры.

К моменту захода небесного светила следовало добраться до точки привала. Почти ослепшие от снежного сияния глаза засекли кардиограмму уплотнений на горизонте. Прикинув расстояние, мозги выдали утешительную цифру в полтора стандартных часа. Потом можно будет расслабиться, найти подвал, спрятаться в относительном тепле и, наконец, позволить себе горячего успокоительного напитка.

Усталость, до сих пор смирно вышагивающая по правую руку, вдруг застонала и многотонной тушей навалилась на тело, начала путать ноги, нашептывать на ухо ингредиенты сытного ужина в итальянском ресторане. Полтора часа, пять тысяч шагов… Потом отдых, наконец замолчит надоевший жалобно урчащий живот.

Внезапный порыв ветра невидимым молотом ударяет слева, валит уставшее от долгой ходьбы тело в снег. Беспомощные попытки подняться раньше, чем холодная белая пыль забьется под очки и шарф, заканчиваются громким и выразительным нелитературным выражением. Всего каких-то пять тысяч шагов… Всего каких-то полтора ходьбы часа осталось до крепкого чая и глубокого сна. А рюкзак превратился в якорь и застопорил дальнейшее продвижение к цели. А сейчас здесь присутствует лишь лежащий на боку катерок, застрявший на коралловых рифах. Старается выжить увязшая в болоте по самое горло славная вьючная лошадка.

Полежав еще немного и восстановив сбившееся от ругательств дыхание, тело снова подчиняется холодному расчетливому уму, который четко отдает распоряжения: руки сбрасывают уют пушистых варежек и расстегивают карабинчики застежек на лямках рюкзака, поправляют съехавшие на бок очки, отряхивают снег, превратившийся в тонкую корочку льда под самым носом, после снова возвращают тепло пальцам, одев недовольно брошенные варежки. Зрение в очередной раз выхватывает неровности линии горизонта, организм реагирует, впрыскивая малую дозу эндорфина и адреналина в кровь, ноги выстреливают, подбрасывают всю тушку вверх. Миг радости недолог: слишком скоро начинает меркнуть свет, мир закручивает сознание в фуэте, ноги подкашиваются и все замирает, окунаясь в марево ночи.

Мерное покачивание транспортного средства, перезвон стальных деталей, далекий грохот мощного двигателя, тепло от грязно-серого покрытия на полу. И всю картину портит невообразимая вонь от солярки и немытого тела. Чужого тела в водительском кресле.

— Оклемалась? — Это вопрос к девушке. И уже тише: — Сильная, значит. Будешь хорошей женой.

— Что? — Попытка расслушать акцент, с которым мужчина говорит. Русские слова понятны, акцент — не очень.

— Говорю, хорошей женой будешь. Детей здоровых родишь.

— Мне нельзя женой.

— Чего это?

— А то вы не заметили. Раздевалась-то я явно не сама. — Выразительно глянула вниз, приподнимая одеяло.

Водитель вонючего снегохода смотрел на гостью через зеркало заднего вида.

— Ты про шрам-то?

— Про него.

— Ну, ничего, одного точно сможешь родить.

Акцент, говор из старого мира, такой часто был слышен на барахолках, секондах. Странно, а кожа белоснежная, ни намека на смуглость.

— И не жалко будет? — Цепким взглядом обнаружила в углу будки распотрошенный рюкзак, направилась к вещам.

— Хороший у тебя скарб. — Высказался мужчина то ли о содержании рюкзака, то ли о виде в зеркало.

Девушка только покачала головой, постаралась поскорее найти нижнее белье и длинную футболку. Носки, снегоступы и пушистый свитер, закрывающий попень дополнили скудный гардероб. Волосы стянула в хвост на затылке. Пригибаясь, чтобы не дай бог зацепить очень важные и ценные предметы обихода, развешанные под потолком, пробралась к пассажирскому сидению.

Сквозь полузамерзшее лобовое стекло были видны звезды да небольшой кусок белого пространства перед машиной.

— Давно едем? — Кивнула на окно, усаживаясь справа от водителя. На торпеде в удобных пазах стоял термос и полупустая чашка.

— Часа два, не меньше. — Врет, ну, да ладно.

Пассажирка приоткрыла окно, стеклоподъемник работал исправно. В кабину ворвался грозный рык дизельного двигателя и несколько пушистых снежинок, содержимое чашки полетело в снег. Водитель не возражал, только внимательно наблюдал, не забывая фиксировать аппетитную наготу кожи на бедрах.

Девушка потянулась за термосом, открутила крышку, принюхалась и с удовольствием налила полную чашку душистого чая. Затем отодвинула по максимуму сидение и водрузила ноги в сапогах прямо на торпеду.

— Так что скажешь, не жалко будет ради одного бастарда такую красоту портить?

— Дык, не мне жалеть-то придется. Такую красоту только вождю отдавать. Ему и решать: жалеть али не жалеть.

— Вождю-ю-ю, м-м-м, — загадочно потянула и отхлебнула исходящей паром жидкости. Водитель отвернулся к приборной панели, постучал пальцем по стрелке топлива.

Пока в чашке не закончился чай, пара ехала молча.

— А куда едем? — Девушка нарушила покой первой. Не хотелось, но нарушила.

— Туда, — мужчина неопределенно махнул рукой вперед.

— Много там народу?

— А увидишь, красавица, тебе понравится.

— Ты в гарем меня везешь?

— Ну, это если к вождю попадешь, тогда в гарем. А коли не подойдешь, тогда гарем будет у тебя. — И злобно, похабно рассмеялся. — Их мужикам зимой ох как тепла не хватает.

— А ты у них кто, охотник?

— Не, я не с ними. Я вольный. Охотник. — И кивнул головой назад, указывая на разнообразие хлама в будке. — Мне за тебя топлива отольют — на год хватит. А может, и чего другого попрошу. Гречки хочется.

Он опять постучал по стрелке, что почти подобралась к оранжевому значку колонки.

— Черт, не люблю ночные дозаправки.

Кресло покачивалось на мягких пружинах: вправо-влево, вправо-влево. Соблазнительница потянулась, сладко зевнула, убрала ноги с торпеды, свернулась калачиком на сидении и попросила:

— Расскажи мне, как там?

— Странная ты, не кричишь, не плачешь, не просишь…

— А чего нервы портить? Попалась уже, так попалась. Куда я от тебя сбегу? Полуголая в ночь и зиму? Посмотри на себя, такой здоровый, мне и руку из захвата не вырвать.

— Хех, и то правда. А ты куда шла-то, милая?

— Домой.

— Долго шла?

— Долго.

— А дом где?

— Не знаю. Ищу свой дом до сих пор.

Мужчина завис на мгновение, кивнул сам себе и продолжил.

— Ладно, слушай сказку на ночь. Там одни чурки. Они на зоне живут. Раньше так тюрьму называли. Только эта зона отличалась от других. Там элиту держали. Санаторий, блин. Стена правда высокая с колючкой так и осталась. Подостраивали бараков для животных, поля весной вспахивают, заготовки, сельское хозяйство. Только мужиков у них много больно. Бабы слабые. Мрут, как мухи, на всех не хватает.

Мужчина еще что-то бубнил, но «милая» уже не слушала. Засопела, обнимая себя, спрятав ладошки подмышки.

В очередной раз постучав по стрелке, которая зависла в красной зоне указателя топлива, водитель чертыхнулся, остановился, затянул тормоз, заглушил мотор и, кряхтя, полез в будку. Запахнул куртку, натянул шапку-ушанку по самые брови, открыл чуть-чуть заднюю дверку, прислушался и осветил пространство ярким неоновым лучом. Подождав еще немного, спрыгнул в снег, вытащил огромную канистру наружу и потопал вдоль широкой гусеницы снегохода. Бубнил под нос, обещал себе и любимой машине, что обязательно подновит ей детали с вырученных за девку ценностей. Опорожнив канистру, еще раз осветил пространство вокруг, повернулся спиной к самоходу и расстегнул ширинку.

Где душа у человека? Правильно, в мочевом пузыре: сходил в туалет и на душе легче. Со светлым ликом и черными мыслями водитель забрался в будку и стащил ушанку. Девичьи холодные пальчики дотронулись до оголившейся части шеи, мужчина вскинул удивленные глаза и обмяк.

Мерное покачивание транспортного средства, перезвон стальных деталей, далекий грохот мощного двигателя, тепло от грязно-серого покрытия на полу. И всю картину портит невообразимая вонь от солярки и немытого тела. Собственного, затянутого крепкими ремнями тела. Мужчина опробовал пошевелить руками — связаны, ногами — связаны. Запеленали его, как ребенка. В водительском кресле сидела девица с высоким хвостом, термос источал тончайший запах полевых трав, переплетаясь в стиле «фьюжн» с резким синтетическим запахом пустой канистры. За окном все так же было темно, только большие хлопья кружились в свете фар.

— Какого черта?! — Хотел было выругаться хозяин будки на гусеницах, да только сквозь слой липкого скотча слов не слышно, одно мычание.

Девушка обернулась.

— А, очнулся? Значит, жить будешь. — И снова отвернулась к рулю. Стрелка компаса на панели приборов указывала в ровно противоположном от бывшего пути направлении.

Через несколько часов машина остановилась, девушка заставила своего пленника выпить отвар из трав. Тот подарил расслабление и томность грузному телу, мужчине захотелось петь и танцевать, излить кому-то душу. Как после дозы алкоголя, подумалось ему. Попытался разговорить девушку, однако вместо вопросов, давал ответы сам. Причем, развернутые ответы. Почти бредил, летал в зеленых лугах и розовых облаках. Перед тем, как снова погрузиться в глубокий сон без сновидений, услышал, как новая хозяйка машины сказала:

— Бабы у них слабые… Рядом со слабым мужчиной никогда не будет сильной женщины.

***

— Тань, ты не могла бы в следующий раз так не нагружаться? Девушку украшает скромность.

— Ага, это когда нет других украшений.

С веселым гомоном будку снегохода разгружали в огромной пещере, с высоченным потолком. Бывший хозяин снегохода, только что вернувшийся из клозета, наблюдал за процессом. Знакомая по недолгому пути девушка, одетая в удобный комбинезон, общалась с другими, отдавала распоряжения тем, кто выносил скарб из пропахшей соляркой будки. Рядом с водителем снегохода стоял рослый парень, лет двадцати.

— Что теперь будет? — Спросил осипшим голосом.

— Аукцион будет, — юноша радостно ответил.

— Что за аукцион?

— Женами меняться будем.

— Это как?

— Как-как. Каком к верху. Все желающие мужчины выставляют свою кандидатуру на аукцион. Сначала выбирают мужей. Потом — рабов. Если ты сильный — ты муж, если слабый — ты раб.

— Матриархат?!

— Не-е-ет, что ты! Сто процентное гендерное равенство, — пхыкнул пацан.

— Но в аукционе участвуют только мужики!

— Дурак, ты, Вася. Вот ты ездил много, в старом мире жил. Как было раньше? Чтобы получить девушку надо ее или завоевать, или силой взять. В первом случае, ты тратишь много средств и времени, во втором, теряешь ее уважение. А если женился, но тебя тянет налево, как быть? Изменять? Паршиво на душе потом. А тут — красота. Посмотри на них, ни одной уродки, все красивы, все здоровы. Все идеально готовят, в постели — чудеса вытворяют. Читают много, умничают. Ну, и мы с ними. А кто не умничает, того в рабы. Аукцион нужен для того, чтобы никто не обманывал и не изменял. Пришел к своей нелюбимой, сказал, хочу на аукцион. Или она тебе говорит, иди-ка ты лучше на аукцион. Можно конечно сесть, поговорить, разобраться. Но если одному дискомфортно, другой уступит, отпустит. И идем мы на аукцион. Если, например, я понравился девушке, она вступает в борьбу за меня. Если мне девушка понравилась, я руку поднимаю, что согласен с ее ценой и торг заканчивается. Но обычно новые пары договариваются еще до аукциона. А новенькие, такие, как ты, оцениваются по-другому. Сначала тебя испытают физически, потом проверят ай-кью. Выставят на аукцион. И за тебя будут биться женщины. Все равно, как и раньше, выбор остается за самкой. — И подмигнул.

— А если не захочешь на аукцион, можешь быть вольной птицей. Уйдешь налегке. — Недавняя спутница с высоким хвостом подошла к парочке.

— И далеко я уйду? — Акцента не было и следа. Обычный измотанный жизнью европеец.

— Так далеко, как ноги унесут. Одинокого волка ноги кормят. Слышал такое? — Девушка улыбнулась. Искренне так, тепло. Сразу захотелось остаться. Пахнуло вареной гречкой. Мужчина улыбнулся.

— А кто ж ты такая, нимфа?

— Приманка для охотника.