История о русских полоняниках XVII века

История о русских полоняниках XVII века.

I. ВСТУПЛЕНИЕ.

Историческая тема русских пленников (“полоняников”) – огромный пласт отечественной истории, и, так или иначе, затронута в великом множестве работ и публикаций. Одним из ярких моментов русской “полонной” истории XVII века является побег из турецкого плена в 1642 году большой группы русских галерных рабов под руководством стрельца Ивана Мошкина. Русские невольники вместе с выходцами из других стран (всего около 280 человек) подняли успешный мятеж на крупной турецкой галере в Мраморном море, после чего привели захваченную галеру, полную богатых трофеев на Сицилию. Из Сицилии русские пленники в дальнейшем возвратились в Россию.

Самое первое печатное сообщение об этом почти фантастическом приключении появилось всего через несколько месяцев после самого события – в римской типографии Людовика Григнани в 1643 году вышла небольшая брошюра. Брошюра получила большую популярность в Европе, так как в ней весьма цветасто и разукрашено, но довольно подробно описывались обстоятельства восстания русских галерных рабов. В конце XIX века мятеж 1642 года послужил основой для нескольких публикаций уже в отечественной историографии. В то же время были найдены и изданы тексты челобитных участников побега, поданные царю бывшими невольниками после их возвращения в Россию. В наше время побег русских невольников 1642 года, как минимум, однократно становился предметом изучения – о нем говорили на V конференции “Славянские чтения” в Санкт-Петербурге в 2004 году. [1,2]

Данный очерк преследует целью еще раз осветить это интересное событие, и составить общий пересказ-реконструкцию тех событий, поскольку все упомянутые выше публикации ограничивались, в основном, лишь общим сообщением и кратким описанием побега. Все перечисленные публикации совершенно не останавливались на рассмотрении обстоятельств попадания героев в плен. Связь обстоятельств попадания в плен и предпосылок для побега с некоторыми историческими событиями XVII века также не рассматривались.

В упомянутых выше публикациях приводились тексты оригинальных документов XVII века в русском переводе.  Однако такие документы для малоискушенного в истории современного читателя могут быть трудны в понимании деталей, и, особенно, контекста происходящих событий. Таким образом, единой и связной реконструкции событий до, во время, и после мятежа русских невольников 1642 года, вероятно, никто еще не проводил.

Прежде чем приступить к описанию истории побега русских невольников, два слова об остановке тех времен. В 1630-40-е годы Европе продолжала угрожать могущественная Османская Империя, захватившая обширные территории в Азии, Африке, и на Балканах. В вассальной зависимости от нее находилось Крымское ханство, владевшее Крымом и Северным Причерноморьем. Крымские татары почти ежегодно совершали набеги на южные русские и украинские области (Украина тогда входила в состав Речи Посполитой). На Балканах, в Венгрии и на Средиземном море естественными врагами турок были австрийцы и испанцы, последние тогда владели Сицилией, Мальтой и Южной Италией. Центр “итальянского сапога” контролировал папа римский, север был раздроблен на мелкие государства. Германский мир все еще числился в составе “Священной Римской Империи”, во главе которой стояли австрийские императоры, правящие из Вены. Россия не имела выхода к Черному морю, а для безопасности своих южных уездов от набегов крымских татар возводила грандиозные по протяженности и масштабу Засечные черты.

В дальнейшем описании-реконструкции мы будем широко прибегать к цитированию текста оригинальных документов XVII века, изданных в составе различных сборников и работ. [3]

II.ГАЛЕРЕЯ РУССКИХ ПОЛОНЯНИКОВ.

В центре истории побега русских галерных рабов 1642 года – фигура предводителя восставших, Ивана Семеновича Мошкина. Кроме него, нам известны имена еще 19 его товарищей, в разное время попавших в неприятельский плен. Обстоятельства того, как эти люди оказались прикованными к скамье рабов, кратко описаны ими самими в  челобитных, поданных после возвращения в Россию на имя царя Михаила Федоровича (1613-1645). Самая длинная челобитная, соединенная с рассказом об обстоятельствах мятежа и обратного пути в Россию, принадлежит Ивану Мошкину, и, по сути, представляет собой пространные записки Мошкина об обстоятельствах мятежа и пути обратно в Россию.

Чаще всего истории невольников весьма схожи – они были пленены при военных столкновениях с татарами или “литовскими людьми”, или же захвачены во время работы в поле. После этого пленники рано или поздно оказывались на галерах, где они “живот свой мучали за тебя, праведнаго государя” (обычная формула описания физических страданий в плену). Все же в кратких и скупых описаниях мытарств этих людей – отражение многих событий нашей бурной истории, живыми участниками которых были Иван Мошкин и его товарищи.

Первым в галерее русских полоняников идет, конечно же, предводитель мятежа гребцов – сам Иван Семенович Мошкин. Как следует из его челобитной, по происхождению он был стрелец из Калуги, и в 1634 году служил в степных дозорах “на [реке] Усерде” (ныне река Тихая Сосна в Воронежской области). В те времена огромные пространства южных уездов представляли собой “Дикое Поле” – по сути, никем не контролируемую степь, без четкой границы, с разбросанными там и сям укреплениями и дозорными пунктами для наблюдений за татарской активностью.

Во время одного из очередных набегов крымских татар у них произошла стычка с дозорными стрельцами, в составе которых пребывал и Иван. В бою Мошкин попал в плен, после чего был увезен в Крым и там продан “в Турскую землю на каторгу”, т.е. рабом на турецкие галеры. Пребывать на галерах (“на каторге”) считалось у русских самым тяжким из возможных жребиев для пленников того времени, символом беды и страданий. Рабом на галерах Мошкин пробыл 7 лет, до осени 1642 года.

Забегая несколько вперед, скажем, что в уже упомянутой итальянской брошюре типографии Григнани, Мошкин является главным действующим лицом. Итальянцы, по всей видимости, перепутали его отчество с фамилией, и потому отчество “Семенович” превратилось у них в фамилию на польский лад — “Симонович”, а сам Мошкин получил в итальянском тексте статус “знатный офицер”, что автоматически предполагало дворянское происхождение. Конечно, имело место сознательное возвышение главного героя – в героической, с романтическим налетом, итальянской истории, отважным лидером восставших гребцов просто “не имел права” стать какой-то там безродный русский солдат с варварской фамилией “Мошкин”…

Однако перейдем к товарищам Мошкина по несчастьям и скитаниям. Первым из них стоит Тимофей Иванов – уроженец города Верхний Ломов (ныне одноименное село в Пензенской области), который самого себя определил как “козачишка”. В XVII веке Верхний Ломов был довольно важной крепостью для прикрытия Среднего Поволжья от крымских татар, очевидно, в крепости и проходила служба Иванова. В 1634 году во время одного из крымских рейдов, Тимофей попал к ним в плен при неизвестных обстоятельствах.

Далее отдельную группу полоняников образуют четверо донских казаков – Прохор Герасимов, Григорий Никитин, Иван Игнатьев и Ефим Михайлов. Свою челобитную они подавали коллективно. Эта четверка служила царю на Дону “казачью службу верою и правдою с воды и травы” (т.е. без царского жалованья), и в 1633 году в составе казачьей экспедиции отправилась под Азов, принадлежавший туркам. Весной 1634 года все четверо вместе с другими казаками отправились из-под Азова на северо-запад, так как узнали, что “крымский царь пошел на Русь”. Действительно, в 1634 году состоялся крупный набег крымских татар на южные и юго-западные русские уезды, а донцы “не хотели… их в Русь пустить”. В схватке с татарами на переправе через реку Северский Донец вся четверка была переранена, так, например, Герасимов получил целых 4 раны  (“3 раны стрелиныя, четвертая саблею”). Раненные казаки попали в плен к татарам и позже были проданы на галеры, где пробыли 7 лет.

Потрясает история следующего героя побега – Якима Васильева. Васильева взяли в плен “литовские люди” во время “московского разорения”, вероятно, это 1611 или 1612 год, период великой русской Смуты. В Литве пленный русский пробыл 9 лет, пока не был захвачен (заново пленен) крымскими татарами во время их очередного набега на Речь Посполитую. В Крыму Васильев прожил невольником 10 лет, трижды пытался бежать в Россию, но каждый раз был пойман. После третьего побега строптивого русского крымцы продали “на каторгу”, где Васильев “живот свой мучил” еще долгие годы вплоть до мятежа на галере… После возвращения в Россию пробывший столько лет во вражеском плену Яким подал вторую отдельную челобитную, где не просил для себя ничего, кроме разрешения постричься в монахи монастыря “без вкладу” (т.е. сразу и без внесения денежного вклада). Царь Михаил Федорович удовлетворил просьбу пожилого полоняника.

Интересно, что сам Васильев оценивает свое пребывание в плену в 40 лет, однако, судя по всему, имеет место или описка в челобитной, или ошибка на 10 лет – если бы Васильев пробыл в плену 40 лет, то он должен был быть захвачен в плен в 1602 году, когда никакого “московского разорения” не было. В любом случае, даже 30 лет в плену являются страшной, поражающей до глубины души цифрой…

Не менее трагична и поразительна судьба казака Кирилла Кондраева. Кондраев в грозные времена Смуты служил в войске самого Дмитрия Михайловича Пожарского, и в 1611 году был послан в составе отряда князя Ивана Вельяминова под Тулу, куда пришли с набегом ногайцы из Крымского ханства. Под Тулой Кондраев попал в плен и прожил в неволе у ногайцев долгих 13 лет, после чего был продан теми в Крым, на галеры, где и провел оставшиеся многие тяжкие годы.

Следующим персонажем нашей истории является Назар Васильевич Жилин, сын боярский. В 1635 году он проживал и служил в Орле, и как-то раз по заданию городского воеводы Бориса Севастьяновича Колтовского [4] был послан в разведку против крымских татар. В стычке с татарами Жилин был ранен саблей в руку и пленен, после чего отвезен в Крым и продан на галеры, где пробыл 7 лет.

Следом идут три “сына боярских неверстанных”, т.е. не имеющие поместного оклада – уроженец города Елец Иван Осипович Климов, Мартин Яковлевич Сенцов из Воронежа, и выходец из Белгорода Филипп Еремеевич Кореплясов, хотя обстоятельства попадания в плен у них несколько различны.

Климов был схвачен в 1626 году татарами, когда вместо своего отца был послан воеводой Ельца Василием Артемьевичем Измайловым встречать подъезжающего турецкого посла. Вместо посла Климов натолкнулся на крымский отряд и вскоре попал на галеры, чтобы промучится там 16 лет.

Сенцова татары схватили в 1628 году во время поездки из его поместья в Воронеж, чтобы затем продать на галеры, где Яковлев пробыл около 15 лет.

Последний из трех “сынов боярских” – Кореплясов, в 1640 году уже 3 года как служил царю вместо своего отца. В поле под городом Белый он был схвачен крымскими татарами, чтобы два следующих года пробыть галерным рабом.

Галерею полоняников продолжает Иван Лукьянов, московский стрелец Никитинского приказа (полка) стрелецкого головы Бестужева. Лукьянов в 1634 году был “на государевой службе” в городе Яблонов (ныне село в Курской области). Из Яблонова Лукьянов был послан в город Оскол (ныне Старый Оскол в Белгородской области) “для… государева запасу”, т.е. за какими-то государственными грузами, в составе отряда в 200 человек. Отряд натолкнулся на крымское войско. Стрельцы были пленены, Лукьянов был продан на галеры.

В городе Чугуев (ныне в Харьковской области Украины) в 1640 году проживал и служил стрелец Лонгин Макаров. Посланный из Чугуева в составе отряда против крымских татар, Макаров был захвачен в плен и продан “на каторгу”, где провел “всего лишь” 2 года.

Похожая история у стрелецкого сына из города Валуйки (в Белгородской области) Родиона Дементьева. Дементьев в 1640 году “служил за отца своего”, т.е. отбывал воинскую повинность вместо своего отца, и, будучи в дозоре (“на стороже”), попал в плен к крымцам, проведя рабом на галерах 2 года.

Целых 25 лет на галерах мучился крестьянин города Одоев (в Тульской области) Никита Афанасьев, захваченный неприятелем в разгар большого нашествия татар 1616 года прямо во время работы в поле.

Воронежский крестьянин Григорий Киреев также был захвачен крымцами во время работы в поле в 1639 году, а затем провел 3 года на галерах.

Крестьянин Лебедянского уезда (в Липецкой области) Петроний Ларионов был пленен в 1640 году крымскими татарами также прямо на работе в поле, и продан на галеры, где проработал 2 года.

Крестьянин города Шацк (ныне в Рязанской области) Максим Полуектов (Полуехтов) был захвачен во время работы в поле в далеком 1611 году, во время крупного татарско-ногайского набега на Рязанскую землю. Проведя в Крыме около 15 лет невольником, Полуектов был продан на галеры, где провел еще 17 лет.

Завершает фалангу мятежных русских рабов крестьянин Камарицкого уезда по имени Андрей Григорьев, который был крепостным “дворцовой волости” – села Девяткина, т.е. входил в число крестьян, принадлежащих лично царю. В 1634 году во время работы в поле под городом Мценск, Григорьев был захвачен татарами. На турецких галерах Григорьев провел более 7 лет.

Все перечисленные выше люди пробыли в плену различное время – от 2 до 30 лет, выходили из самых разных слоев тогдашнего русского общества (стрельцы, крестьяне, дворяне). Однако в 1642 году они все были объединены общей судьбой – уделом галерных рабов. Было у них и еще кое-что общее – желание вернуться в Россию…

III.ВОССТАНИЕ НА ТУРЕЦКОЙ ГАЛЕРЕ.

Настало время перейти непосредственно к описанию самого восстания на турецкой галере под руководством Ивана Мошкина. К лету 1641 года Иван Мошкин и все его будущие товарищи по мятежу находились на одной большой галере, которой командовал высокопоставленный турецкий офицер. Этого офицера итальянский текст именует “Анти-паша Мариоль”, а Мошкин зовет турка “Апты-паш-Марьев”, или “Абты-паш”.

Всего вместе с Мошкиным на галере находилось 280 рабов (в основном — гребцов), из которых около 210 человек – выходцы из различных русских областей, а остальные были представителями различных стран Европы. Турецкий экипаж насчитывал вместе с матросами, офицерами, надсмотрщиками и слугами еще около 250 человек.

Если судить по количеству гребцов и экипажа, то можно сделать вывод, что галера Анти-паши представляла собой судно типа “галеас”. Галеас являлся “промежуточным вариантом” между обычной гребной галерой (опора хода почти только на весла), и галеоном (опора хода на паруса). Длина галеасов могла составлять до 80 метров, ширина до 8-9 метров. Обычно галеасы снабжались одним рядом весел и тремя мачтами с косыми парусами. Судя по описанию галеры Анти-паши, она имела 15 парусов различной величины, была снабжена “восемью большими канатами, двенадцатью якорями”. Вооружение галеаса составляло 7 больших и 12 меньших медных пушек.

Галеасы в середине XVII века на Средиземном море считались мощными быстроходными судами, пригодными для выполнения любых задач, от поддержки десантов, до прямых морских сражений. Их использовали и турки, и европейские державы.

В какой-то момент, в недрах галерников созрел заговор по освобождению. И рассказ русского стрельца и итальянский текст едины в том, что мятеж на галере не был спонтанным, а давно и тщательно готовился Мошкиным и его товарищами, хотя итальянский текст, как и зачастую позже, значительно приукрашивает и романтизирует эти обстоятельства. Сравним. Мошкин: “и стал [я] подговаривать своих товарыщей, всех невольников, чтоб как турок побить и в православную христианскую веру пойтить.”

Итальянский текст: “он [Мошкин] возымел твердое намерение освободить себя и земляков из тяжелой неволи и в течении трех лет обдумывал и подготовлял план избавления своего совместно с товарищами.”

Не вызывает сомнения, что Мошкин с самого начала заговора был непререкаемым лидером для 280 галерных рабов, хотя, как мы видели ранее, в составе полоняников были выходцы из самых разных сословий, включая дворян. Однако в условиях галерного рабства все прежние сословные границы стерлись. О том, что именно Мошкин был главарем восставших, говорит он сам: “И те, государь мои товарыщи слова моево не ослушались... мне… посягались, что слова моего слушать и ни в чем, меня… не выдать…”.

Итак, Мошкин с несколькими ближними товарищами создали на галере нечто вроде секретной ячейки заговорщиков и стали выжидать удобных обстоятельств для мятежа. Вскоре события русской истории вновь переплелись с нашими героями и дали им шанс обрести свободу.

Еще в 1637 году донские казаки в результате дерзкого нападения заняли турецкую крепость Азов (Азак, Озов) в устье Дона. Турки в силу различных обстоятельств долго тянули с карательной экспедицией, и лишь летом 1641 года к Азову подошла большая турецкая армия под командованием силистрийского сераскера Дели Хусейн-паши. Его войска были дополнительно усилены контингентами из Молдавии и Валахии, а также отрядами войск крымского хана. Осадный парк турецкого войска составлял 120 стенобитных орудий и 32 мортиры. 

Как рассказывает “Повесть об Азовском осадном сидении донских казаков: “…149 году июня в 24 день прислал султан Ибрагим, турецкий царь, против нас, казаков, четырех пашей своих с двумя полковниками… А с теми пашами прислал он против нас обильную рать басурманскую...[5]

Сухопутную турецкую армию со стороны Азовского моря поддерживал сильный флот из 45 галер и 150 других судов под командованием Пиали-паши, правда, Мошкин “округляет” эти цифры до “100 кадерг и 200 кораблей и со многими мелкими судами”. Среди этих галер было и судно Анти-паши Мариоля, где гребцами содержались Мошкин и его товарищи.

В Азове к началу турецкой осады находились 5,5 тыс. (по другим данным, 8 тыс.) казаков, в том числе 800 женщин. В ходе осады казаки отбили 24 приступа, 4 раза разрушали осадные сооружения турок. Турецкая артиллерия уничтожила большую часть укреплений Азова, но несмотря на это, взять крепость туркам так и не удалось. 26 сентября (6 октября) 1641 года турецкая армия сняла осаду и отступила.

Для ведения осады турецкие корабли привозили под Азов много различных военных припасов — “и везли те турские люди на тех кораблях многие запасы”. Как пишет Мошкин, его галере досталась роль перевозчика пороха – “порох на каторге, и возили на берег”. Выгрузку пороха на берег турки организовали силами гребцов самой галеры. Благодаря этому, Мошкину и его товарищам удалось незаметно от турок небольшими порциями похитить около пуда ружейного пороха – “И мы… в той час украли у тех турских людей 40 фунтов пороху”. Порох был спрятан в кладовой галеры между мешками с сухарями.

В деле хищения и сокрытия пороха заговорщикам помог человек по имени Микула. Кроме гребцов, на галере содержались также рабы-слуги для обеспечения нужд турецких офицеров и экипажа, Микула был одним из таких слуг. Итальянский текст называет Микулу “русином” (так в брошюре именуются все русские). Мошкин о Микуле вообще не сообщает, а вот итальянский текст приводит много подробностей: “Этого Микулу Анти-паша считал вполне верным себе слугою и предоставил ему должность эконома, поручив ему заведовать съестными припасами, назначенными как для его личного стола, так и для продовольствия турецких солдат и невольников; турки поэтому не наблюдали за поведением Микулы; он во всякое время расхаживал без цепей по галере и только на ночь на него налагали оковы.” Пользуясь своим свободным положением, Микула смог спрятать порох на галере прямо под носом у турок.

Тем временем, неудачная для турок осада Азова закончилась, и турецкий флот отплыл обратно в Стамбул – “И те… турские люди доставали Озоев и его не достали, и много войска истеряли и пошли от Озоева опять во Царьгород”.

Здесь следует сделать отступление. В тексте своей челобитной Мошкин, без сомнения, говорит об “Азовском сидении” 1641 года. Однако мятеж русских рабов датирован 1642 годом. Как объяснить это расхождение в год? Ответ может быть прост – что галера Анти-паши пробыла в устье Дона вплоть до второй половины 1642 года. Действительно, несмотря на прекращение активных боевых действий осенью 1641 года, турки совсем из-под Азова не уходили, мелкие стычки с казаками по Дону продолжались, а османский флот продолжал находиться в Азовском море. Летом 1642 года турецкие отряды даже снова подходили к сильно разрушенной прошлогодней осадой крепости. При их приближении казаки взорвали остатки укреплений и отошли к казачьим городкам на Дону.

Вероятно, именно до этих событий галера с Мошкиным и его товарищами находилась в Азовском море. Косвенный намек на это дает текст итальянской брошюры, которая не сообщает ничего об осаде Азова (просто говорит, что галера была у крепости), но повествует, что галера Анти-паши вернулась в Стамбул не в составе всего осадного флота, а будучи частью небольшой флотилии из 7 галер. В любом случае, факт, что после окончания боевых действий под Азовом, судно Анти-паши в составе турецкого флота вернулось в Стамбул, и было там осенью 1642 года.

В Османской Империи в те времена правил султан Ибрагим I (1640-1648), который совсем не милостиво отнесся к своим потерпевшим поражением военачальникам. Как пишет Мошкин, “и турской царь на них опалился и многих пашей четвертовал и вешал, что они города Озоева не достали…”.  В это время (начало ноября 1642 года), Анти-паша Мариоль решил бежать из Стамбула на своей галере.

Показания текста Мошкина и итальянской брошюры расходятся в объяснении причин этого бегства. Мошкин считает, что Анти-паша просто “убоялся” за свою жизнь из-за начатых султаном Ибрагимом репрессий по отношению к участникам азовского похода. Итальянский текст сообщает гораздо более пространную и сложную причину: “из одной галеры успел убежать невольник грек и донес султану, что, несмотря на его указы и распоряжения, обеспечивающие безопасность греков, Анти-паша захватил в плен на свою галеру 40 человек из этого народа. Султан сделал выговор Анти-паши и приказал ему отпустить греков на волю. Но паша не желал исполнить этого приказания…”

В любом случае, факт остается фактом — в ночь с 9 на 10 ноября 1642 года галера Анти-паши Мариоля скрытно вышла из гаваней Стамбула и направилась на запад по Мраморному морю – “побежал в ночи из Царяграда на Белое море”. Вероятной целью Анти-паши итальянская брошюра называет порт Наполи-ди-Романия (ныне Нафплион) на полуострове Пелопенесс, “где паша предполагал провести зиму и вести выгодные торговые сделки с купцами этого города”.

Отойдя от столицы османов примерно 2 версты (оценка Мошкина) или 2 мили (оценка итальянского текста), галера Анти-паши прекратила движение. Как написал Мошкин — “стали ночевать”. Вскоре почти все турки, включая Анти-пашу, заснули, на страже остались стоять только шесть турецких воинов, которых Мошкин почему-то называет “янычарами”.

В этот момент заговорщики решили, что настал долгожданный удобный момент для их освобождения – “вспомня православную христианскую веру, и видим Божию милость и час добрый…”.  Настала пора использовать запасенный порох. План Мошкина был таков: зажечь порох на палубе, под кормовыми помещениями, где выше гребцов по уровню спали турецкие солдаты – “взяли мы… порох из тех сухарей из запасу; и я… подложил тот порох [туда], где спит турчанин Апты- паш-Марьев, и с ним спало лутчих янычар 40 человек.”  Затем в условиях начавшегося пожара и суматохи русские предполагали освободиться от цепей и начать избиение турок. В этот день вечером между скамьями рабам удалось спрятать несколько камней, лопат и топоров.

Итак, в ночной тьме Мошкин, который был прикован к последней кормовой скамье, лег под нее, и начал припасенным фитилем поджигать порох (“зажегши я, холоп твой, фитиль”), в то время как его товарищи пытались заслонить собой Ивана, чтобы турецкие сторожа не заметили огня.

Однако вся задумка заговорщиков чуть было не сорвалась. Прежде всего, порох оказался отсыревшим и никак не хотел зажигаться – “и стал [я] порох палить и запаливал дважды, и не мог [порох] загореться”. Вдобавок, всполохи огня все же были замечены турецкой стражей. Один из стражей окликнул Мошкина, и грозно спросил, что это он там делает – “и тот турчанин … у меня … увидал тот фитиль с огнем и стал меня… бранить, что де ты собака делаешь?”.

Момент был критический. Достаточно было турецкому дозорному просто подойти ближе, он бы разглядел, чем там занимаются на задних скамьях русские, и тогда дело Мошкина и его товарищей погибло бы. Однако предводитель заговорщиков не растерялся. Мошкин спокойно и уверенно ответил турку, что всего лишь курит трубку – “И я, холоп твой, ему сказал, что хочу пить табак дымной, и ты де пив, и ляги спать.”  Турецкий солдат удовлетворился этим ответом и не стал проверять слова Мошкина. Таким образом, благодаря самообладанию заговорщиков, они все еще не были раскрыты. Однако сырой порох все не разгорался. Требовалась помощь.

Здесь мы знакомимся с еще одним сообщником русских рабов – итальянцем Сильвестром. Его имя называет только итальянский текст, сообщая о нем следующие подробности: “юноша, по имени Сильвестр из Ливорно, которого и султан, и Анти-паша считали искренним и убежденным ренегатом, между тем как он оставался втайне христианином и состоял искренним пособником заговора”.  Мошкин рассказывает об этом человеке похожие сведения: “И подговорил [я] одного иноземца Шпанския земли, в их турскую веру веровал, и наговорил я… его на христианскую веру…”.

Если сложить эти сообщения, то мы получим портрет молодого итальянского ренегата. Ренегатами звали христианских пленников, которые в плену согласились сменить веру на ислам, и благодаря этому выйти из рабского сословия, так как ислам формально запрещает держать в невольниках мусульман.

Сильвестр в ночь мятежа улегся на палубе среди турецких солдат, якобы на сон, но на самом деле также принимал деятельное участие в заговоре. Когда стало ясно, что порох не зажигается от обычного фитиля, то по указанию Мошкина, Сильвестр принес ему тлеющих углей, обернутых в платок, чтобы не привлечь внимания турок – “велел ему принесть головню огню и велел ему увертеть в плат, чтоб не видали сторожа; и тот, государь, иноземец принес головню с огнем, увертев в плат, и подал мне”

Вслед за тем Сильвестр еще раз оказал неоценимую помощь – пользуясь все той же своей свободой передвижения по кораблю и доступом во все помещения, он смог незаметно вынести из оружейной и раздать галерникам 12 сабель. Мошкин описал это так: “И потом я… стал его выпрашивать, чтоб он мне… выдал сабель, и он слова моего не ослушался и выдал 12 сабель. И я… те сабли роздал ближним своим товарыщам, которые сидели подле меня.”

Итальянский текст совершенно солидарен в этом эпизоде с русским, только выдачу сабель относит еще до первой попытки зажечь порох, а не после. В любом случае, теперь у Мошкина и его товарищей было холодное оружие и тлеющие угли. Вероятно, запасенные еще раньше лопаты и топоры также были плодом помощи Сильвестра.

Благодаря принесенным углям наконец-то удалось поджечь порох. Раздался взрыв, на корабле начался пожар. Несмотря на то, что взрыв оказался слабее, чем рассчитывали заговорщики (порох был сырым), все же помещения, где спали турецкие солдаты, были раскурочены, и от 20 до 28 человек турок было убито или выброшено взрывом за борт. Русский текст описывает это так: “порох загорелся и турских людей, янычар, которые впали с пашем, в море половину побросало, а половина, государь, осталось тех сорока человек на каторге”. Итальянский источник, как всегда, более литературен: “наконец последовал взрыв, хотя менее сильный, чем ожидали, по причине порчи пороха от сырости; от взрыва, тем не менее взлетели на воздух 28 турок и загорелись каюты и паруса; огонь стал осыпать остальных турок, которые вынуждены были живые бросаться частью в море, частью среди русинов невольников”

Несмотря на то, что взрыв был не таким мощным, план русских заговорщиков развивался успешно – на корабле поднялась суматоха и паника, начался пожар. Гребцы, используя подручное оружие, напали на оставшихся турецких солдат. Неизвестно, как они освободились от оков, возможно, но скорость, с которой это было проделано, говорит о том, что ключи были также добыты заранее.

Правда, от взрыва не пострадал сам Анти-паша, спавший в ту ночь, по выражению Мошкина, “на упокойном месте” (на месте, не затронутом взрывом). Проснувшись от взрыва, Анти-паша с саблей в руках выбежал на палубу, где столкнулся с самим Иваном Мошкиным, уже свободным от оков и также вооруженным саблей.

Далее следует эпизод поединка между предводителями двух сторон, изысканно описанный в итальянском тексте в стиле романов “плаща и кинжала”: “проснулся в тревоге Анти-паша Мариоли; он выбежал на палубу исполненный ярости, стал громко браниться и кричать: «ах вы, христианские собаки! Не трогаться с места, изменники! Сидеть смирно!» Но русины храбро схватили камни, сабли и другое оружие и бросились на турок с  криком: «вот, вот, сейчас овладеем галерою!» В это время капитан Симонович схватил саблю, напал с неотразимою отвагою на пашу и нанес ему смертельный удар со словами: «не сносить тебе головы, проклятая собака!»”

Сам Иван Мошкин описал эту схватку далеко не столь изящно, но значительно жизненнее: “И, услышав Апты-паш крик и шум, и выбежал на переднюю лаву и держит в руках саблю и стал, говорил: «то есте собаки крестьяне-изменники, сядьте, а не вставайте, и что вы то делаете?» И я, холоп твой, Ивашка, учал ему говорить спорно и стал его Апты-паша называть: «то еси сабака турчанин неверный». И проколол я, холоп твой, того Апты-паша саблею в брюхо, и потом его ухватили ближние мои товарыщи и бросили его в море”.  

После гибели турецкого паши, схватка на галере вовсе не завершилась, а только разгорелась. На корме продолжался пожар, как говорит итальянская брошюра, “загорелись каюты и паруса; огонь стал осыпать остальных турок…” Часть турок стала бросаться в море, пытаясь спастись от ярости восставших рабов: “турки бросались в море из-за спасения жизни, а человек восемь или десять, в том числе и сын Анти-паши, спрыгнули в шлюпку; с галеры было видно, как лодка эта, полузалитая водою, кружилась по морю, весьма вероятно, что она потонула.”

Все же, турок на галере осталось еще очень много, большая их часть не сдалась, и они начали стрелять по восставшим гребцам из луков, а также бросились врукопашную. В ночной темноте и во всполохах пожара, на палубе развернулась отчаянная схватка на саблях и голыми руками. Как написал Иван Мошкин, “стал [я] гоняться за турскими людьми со всеми своими товарищи, которые остались на каторге…“  Итальянский текст рисует сочную, в самом буквальном смысле, картину ожесточенного сражения на корабле: “вся задняя часть галеры была покрыта оторванными членами и отсеченными, окровавленными головами, которые русины сбрасывали в море.“

Интересно, что ни русский, ни итальянский тексты не говорят о применении турками огнестрельного оружия, только сабель и луков. Мошкин пишет, что “турские люди учали с нами биться и почали по нас из луков стрелять…”.  Итальянский текст поясняет, что из-за пожара на корме, большая часть луков была приведена в негодность и “всего два или три лука остались годными к употреблению.”  Очевидно, турки так и не смогли воспользоваться огнестрельным оружием по причине пожара, или же им помешали восставшие.

Однако даже всего из нескольких луков турки смогли ранить 20 русских гребцов, а одного убить. Сам Иван Мошкин был ранен стрелами в руку и в голову – “пострелили в голову, а другою стрелою в правую руку”, и это вдобавок к двум сабельным ранам – “и порубили меня саблею в голову и в брюхо”. Итальянский текст, правда, уверяет, что Мошкина ранили стрелами в руку и в туловище. Стоит указать, что еще до начала рукопашной схватки Мошкин “как зажигал под тех турских людей, и обгорел я… по пояс“. Несмотря на сильные ожоги и раны, предводитель мятежных рабов не выходил из боя вплоть до конца схватки, и уже после нее продолжал руководить действиями своих товарищей.

Также итальянский текст в том же цветастом стиле приводит еще одну сцену схватки с участием “капитана Симоновича”, не упомянутую Мошкиным: “…он подвергся большой опасности, ибо один старый, крепкий турецкий солдат бросился с желанием доконать его, но товарищи во время пришли к нему на помощь; турок храбро и упорно сражался с дьявольскою неукротимостью; долго русины не могли одолеть его, пока, наконец, не пронзили его копьем; он пал со страшным пронзительным криком.”  Оставим достоверность этой красивой сцены на совести авторов римской брошюры…

Завершающий этап схватки на галере Мошкин описал чрезвычайно лапидарно: “потом мы…Божиею милостию и твоим государским счастием тех турских неверных людей побили.”  Разумеется, итальянская брошюра опять пишет о том же много больше и повествует об этом много краше: “После продолжительной схватки невольники, с Божьею помощью, одержали полную победу; они немедленно принялись разбивать свои оковы с большим грохотом вслед за тем бросились к канатам, желая распустить паруса, но при этом почувствовали необычайную тяжесть; осмотрев паруса, они увидели, что многие турки укрылись туда, пользуясь смятением; последние просили о помиловании и невольники согласились даровать им жизнь и объявили их пленниками…”

После окончания схватки из более чем 200 человек турецкого экипажа в живых осталось около 40 человек – часть бросилась за борт, часть погибла в пожаре и взрыве, но большая часть была убита восставшими галерными рабами.

Об уровне ожесточенности схватки между турками и русскими могут служить сообщения о ранениях, полученных товарищами Мошкина в бою. Так, пробывший страшных 30 лет в плену Яким Васильев был дважды ранен саблей. Иван Лукьянов получил одно сабельное ранение. Лонгин Макаров получил сабельное ранение в левую руку и две стрелы в тело. Родион Дементьев описал свои раны как “посекли саблею левую руку да из лука по пояснице.”. Самые тяжелые раны получил Григорий Киреев, в него попали две стрелы, один наконечник вынуть не смогли, и полоняник долго лежал при смерти.

IV.ПУТЬ ПОЛОНЯНИКОВ В РОССИЮ.

Итогом мятежа стал захват бывшими галерными рабами турецкого галеаса с богатыми трофеями на борту. Они очень подробно и дотошно перечислены в итальянском тексте.

Прежде всего, это пленники (уцелевшие после резни): “34 турка, две турчанки, 3 мальчика, 2 негра и 4 богатые купца еврея, предложившие 10 000 скуди выкупа.“  Наличных денег на галере оказалось 8000 талеров (т.е. более 200 килограммов серебра), да еще 600 венгерских червонцев – чрезвычайно внушительная сумма! И это не считая “обломков серебра весом на 300 талеров”, т.е. еще более 8 килограммов серебра.

Так как галера Анти-паши была военным судном, то в руки Мошкина и его товарищей попало 17 пушек, 250 мушкетов, множество сабель и кинжалов. Среди захваченного оружия было много ценных экземпляров – более 20 сабель были “оправлены в золото и серебро”, также было 40 кинжалов с серебряными рукоятями, украшенными драгоценными камнями. Список богатств можно дополнить двумя полными наборами лошадиной сбруи с очень дорогими седлами (позолота, серебро, жемчуг, камни), золотой булавой с камнями (очевидно, личный жезл самого Анти-паши), двумя десятками пурпурных кафтанов с подбивкой из соболя (кстати, русского – иного в Европе тогда не было), и двадцатью одеялами из дорогих тканей.

Среди “экзотических” товаров на галере следует назвать “цельный рог единорога, предмет весьма редкий и ценный”. В те времена рог несуществующего единорога ценился в громадные суммы, многие тысячи золотых монет. Обычно под его обликом скрывались рога носорога, вещь в Европе середины XVII века все еще совершенно невиданная.

Из более дешевой “мелочи” на борту галеры итальянский текст называл: “60 мешков пшеницы и множество других припасов; 20 прекрасных и богатых знамен и множество богатаго и тонкаго белья; по два полные мундирные костюма для 250 солдатъ; 15 прекрасных ковровъ, каждый ценою в 150 скуди, 250 деревянных брусьев и 150 больших железных полос, предназначенных для постройки новой галеры; множество штук дамасской ткани и других предметов торговли...”

Иначе говоря, в руки восставших гребцов вместе с галерой попало громадное состояние, способное сделать их всех далекими от нищей жизни. Наличие на галере женщин, купцов-евреев и множества товаров согласуется с сообщением итальянского текста, который говорил о цели Анти-паши уйти на Пелопенесс, в торговый порт Наполи-ди-Романия, а потому данный факт может служить доводом в пользу правдивости итальянской версии.

Однако трофеи трофеями, но опасность для русских рабов вовсе не исчезла. Несмотря на то, что мятеж завершился полным успехом, торчать на галере посреди моря, практически на виду у столицы османов, было бы, по меньшей мере, неосмотрительно. Сейчас главным было поскорее уйти на захваченной галере прочь из вод враждебной турецкой державы. Прежде всего, бывшие рабы поспешно отремонтировали поврежденные во время мятежа паруса галеры, по словам Мошкина, “чинили мы два паруса”. Можно было плыть.

Россия находилась от полоняников далеко на северо-востоке, но восставшие направили галеру на запад. Путь на восток означал проход через Босфор, мимо Стамбула, а затем еще долгое плавание по враждебному Черному морю, подконтрольного туркам и крымским татарам.

Итак, двинулись на запад. Миновав Дарданеллы, галера восставших прошла под парусами и веслами “7 дней и 8 нощей”, благо, как пишет Мошкин, “дал нам Господь Бог доброй ветер”, т.е. ветер был попутным. Миновав Эгейское и Ионическое моря, галера на 8-й день после восстания прибыла в порт Мессина на Сицилии.

Такой маршрут не был чистой случайностью. Как указывает Мошкин, восставшие с момента восстания сознательно следовали на запад, в “Шпанскую землю”. “Шпанской землей” русские люди того времени именовали все владения, подчиненные испанскому королю, а в 1642 году в Средиземном море это была не только Испания, но и Сицилия и Южная Италия. Намерение русских плыть в Италию подтверждает и итальянская брошюра, но конкретный пункт назначения в двух источниках расходится. Правильнее сказать, что Мошкин никак не конкретизирует, в какое именно место “Шпанской земли” следовала галера, а вот итальянский текст указывает в виде планируемого пункта назначения порт Чевита-Веккии (ныне Чивитавеккья) на западном берегу Италии, недалеко от Рима. Причину направления в Чевита-Веккию итальянцы в своей брошюре явно домыслили и приукрасили, придумав, что полоняники якобы хотели “высадиться там, поклониться святым в Риме и оставить галеру в подарок святейшему папе Урбану VIII”.  

На самом деле, православные русские пленники, конечно, не стали бы дарить галеру папе римскому Урбану VIII (1623-1644), да еще кланяться католическим (то есть, заведомо неверным) святым в Риме. Впрочем, если вспомнить, что брошюра была напечатана именно в Риме, то такая выдумка итальянцев становится совершенно понятной, и даже почти простительной… В любом случае, намерение восставших рабов направится в Италию не вызывает никаких сомнений. Их путь по морю к Сицилии был отмечен только двумя происшествиями, о которых рассказывает один итальянский текст, а Мошкин не говорит ничего, поэтому здесь придется опереться только на добросовестность итальянцев.

Первое происшествие – в пути галера восставших повстречала турецкую фелюку (небольшое парусное судно), а в ней 7 человек турок. Турки с фелюки, увидев, что перед ними османская галера, спокойно приблизились к ней, чтобы спросить о наличии христианских кораблей поблизости. Этот факт позволяет предположить, что восставшие гребцы не сняли турецкого флага с галеры, очевидно, намеренно, чтобы не подвергать себя лишней опасности во враждебных турецких водах. Далее, согласно итальянского текста, следует такой эпизод: “Один из русинов, выдавая себя за турецкого начальника, ответил им [туркам], что кораблей христианских в море нет, и ласково пригласил их к себе, предложив угощение. Но когда они [турки] взошли на галеру, то русины разразились громким хохотом, турки же с крайним прискорбием увидели себя неожиданно в плену.“

Второе, гораздо более серьезное происшествие во время плавания состояло в сильном шторме, который разразился на 8-й день пути. По итальянскому сообщению, эта буря “поломала 17 весел и раздробила руль галеры”. Именно буря, по словам итальянского текста, послужила причиной тому, что поврежденная галера вместо Чевита-Веккии направилась в ближайший христианский порт, которым оказалась Мессина на Сицилии. Туда галера благополучно и прибыла, как написал Мошкин, “в побережный город в Мисину”.  Всю дальнейшую судьбу русских пленников довольно подробно описал Иван Мошкин в своей челобитной. Итальянская брошюра совершенно не затрагивает обстоятельства, бывшие после прибытия галеры в Мессину, так как они уже плохо укладываются в рамки “героической” истории с мятежом на турецкой галере.

Итальянцы в Мессине были явно впечатлены смелостью и отвагой русских галерных рабов, захвативших большую турецкую галеру практически на виду столицы Османов, а затем проведших ее через половину Средиземного моря. То, что известие о захвате турецкой галеры Анти-паши стало сенсацией, подтверждается самим фактом скорого создания достопамятного итальянского текста в римской типографии Григнани.

Сам по себе впечатляющий факт захвата большой галеры дополнялся тем обстоятельством, что русские на Сицилии в 1642 году были совершенной экзотикой, почти пришельцами из иного мира. Легко представить себе изумление жителей Мессины и испанской администрации (Сицилия принадлежала тогда Испании), когда в порт вошла большая нарядная галера, на борту которой находилось около трех сотен людей, большая часть из которых – “русины”, представители далекой северной страны “Московии”...

Однако впечатление впечатлением, но русские полоняники после своего прибытия в Мессину явили собой неожиданную проблему для испанской администрации – было совершенно непонятно, что с ними делать дальше? Как принять, как обращаться? Дипломатические отношения между Россией и Испанией в те времена, по большому счету, отсутствовали, а на Сицилии русских представителей, ни торговых, ни дипломатических, не имелось вовсе.

Испанцы решили выждать и подумать, а пока обезопасить себя от возможных эксцессов с этими русскими. Мошкин сообщает, что “стали нас Шпанския земли иноземцы призывать и призвали нас, холопей твоих, в город и зазвали нас в одну палату, и приставили к нам сторожу…”.  Иначе говоря, русских пленников взяли под арест – фактически, они оказались в новом плену, причем условия ареста оказались довольно стеснительными, русским даже воду продавали, а не выдавали просто так, очевидно, пытаясь оказать на них давление (зачем – выяснилось позже). Мошкин пишет, что в этот период он ничего не мог предпринять (“не мог в том ничего учинити”), так как был прикован к постели из-за своих ран, полученных во время мятежа на галере – “ранен и обгорел и два месяца лечился…”.

Однако после своего выздоровления (январь 1643 года), Иван Мошкин, как признанный лидер полоняников, тут же начал вести переговоры с испанским вице-королем Сицилии (“стал писать Шпанския земли до воеводы”) на предмет того, чтобы русских полоняников отпустили с миром на родину – “из своей земли отпустил в православную христианскую веру”.

Испанский вице-король явно желал удержать у себя русских (“он нас пустить не хотел”), так как, очевидно, был впечатлен храбростью полоняников в мятеже – именно потому полоняников и арестовали, и оказывали на них давление. Сочетая тактику давления и посулов, испанцы официально предложили Мошкину и его товарищам остаться на Сицилии и служить испанскому королю – “давал нам гроши и платья и жалованья, чтобы мы служили шпанскому королю”. Лично Ивану Мошкину, как предводителю отряда храбрецов, вице-король обещал от имени испанского короля Филиппа IV (1621-1665) “земли… по 20 руб. на месяц”.  В переводе на современный язык, простому калужскому стрельцу Ивану Мошкину испанский вельможа сулил земельные наделы и службу на испанского короля с жалованием номиналом в 20 русских рублей. Для сравнения, жалование русского стрельца того времени, каким был Мошкин, составляло лишь около 5 рублей в год.

Мотивы испанского наместника можно понять – в случае успеха переговоров он получал в свое распоряжение большой боевой корабль (захваченную турецкий галеас) с опытным экипажем, показавшим свою отвагу в отчаянном мятеже против турецкого паши. Слава о русских гребцах расходилась сама по себе, а так вице-король стал бы тем, кто привлек этих храбрецов на королевскую службу. Все это вместе сулило неплохие дивиденды наместнику испанского короля.

Однако, несмотря на давление, посулы, и заманчивые перспективы, расписываемые перед русскими полоняниками, все полоняники отказались – “…мы, холопи твои, христианския веры не покинули и шпанскому королю служить не захотели.”.  Следует уточнить, что по представлениям русских людей того времени, “христианская вера” была синонимом слова “православие”. Православная вера считалась единственной формой христианства, католическая вера по мнению русских XVII века была такой же “не христианской” верой, каковой были ислам, иудаизм и прочие религии того времени, известные русским людям.

Переговоры с русскими, таким образом, зашли в тупик. Мошкин с товарищами решили самовольно уйти из Мессины. Однако при попытке покинуть город (неясно, морем или сушей), русские были остановлены, а 7 человек из них были даже посажены в тюрьму, за то, что, по словам Мошкина, “мы, холопи твои, шпанскому королю не захотели служить”. В этот раз с русскими обошлись жестче и совсем без церемоний. У Мошкина и его товарищей была реквизирована галера (которую они отбили у турок своей кровью), а также все богатства, что были на галере. Отняли все вещи, что были у самих полоняников, и даже всех захваченных русскими в плен турок – “и каторгу у нас… отняли со всеми животы, что было, и отняли у нас… 40 человек турских невольников”.  

Все же, изъяв все у русских полоняников (а говоря прямо – ограбив до нитки), испанские власти, очевидно, решили все же отпустить “этих упрямых московитов” на все четыре стороны, как написал Мошкин – “и отпустили нас совсем, ограбив душею и телом, и дали нам, холопем твоим, лист вольной.”

Дальнейший путь отряда Мошкина пролегал по Южной Италии (как они переправились через Мессинский пролив, Мошкин не пишет), вплоть до Вечного Города – Рима – “через их Шпанскую землю до Рима до папы римскаго”. У русских не было ничего, кроме твердого желания вернуться на родину, все было отобрано испанскими властями на Сицилии – “шли мы… наги и босы и голодны”. Можно представить себе эту картину, достойную пера приключенческого романиста — более двух сотен русских из далекой Московии на дорогах Италии 1643 года, бредущих на север, к Риму, а затем прибывающих в Вечный Город. Как уже говорилось, “московиты” были тогда в Италии экзотикой не меньшей, чем сами итальянцы (“фряги”) в России…

Очевидно, именно во время пребывания в Риме рассказ бывших полоняников о мятеже на турецкой галере и был записан каким-то представителем нарождающегося ремесла журналистов, чтобы спустя несколько месяцев превратиться в многократно упомянутую итальянскую брошюру из типографии Григнани.

Также с Римом связан еще один небольшой эпизод. Хотя с момента восстания на галере прошло уже много времени, еще не все полоняники залечили свои раны. Самым серьезным было положение одного из них – воронежца Григория Киреева. Киреев, как уже было упомянуто, во время мятежа на галере был очень тяжело ранен — “турские люди ранили меня из лука дважды, и от тех ран лежал я при смерти 2 месяца”. Сам Киреев сообщает, что “копье выняли у меня из раны у папы римскаго”. Это означает, что, вероятно, только в Риме полоняникам удалось найти достаточно опытного врача, чтобы извлечь обломок лезвия из раны Григория. Киреев после этой операции поправился, о чем говорит сам факт его челобитной, поданной после возвращения в Россию.

От Рима полоняники двинулись на северо-запад, в Венецию (“на Венецу”), а из Венеции двинулись во владения императора Священной Римской Империи Фердинанда II (1637-57) – “и из Венецы шли мы … до цесаря крестьянскаго”, вскоре прибыв в его столицу Вену. Русскими полоняниками заинтересовался сам император. В Вене частично повторилась мессинская история – храбрецам предложили не идти дальше, а остаться и служить, поменялся только потенциальный государь-наниматель, теперь это был Фердинанд II. В Европе все еще продолжалась кровавая Тридцатилетняя война (1618-48), храбрые и умелые воины требовались везде и всем, австрийский император не был исключением. Как писал Мошкин, “цесарь крестьянской был нам рад и звал нас на службу и давал нам жалованье большое, а мне, холопу твоему Ивашке, давал поместье”. 

И вновь, несмотря на щедрые посулы и настойчивые уговоры, русские отказываются от предложения устроить свою жизнь на чужбине – “и мы ему служить не захотели и христианския веры покинуть, и шли мы… в православную христианскую веру на твою государскую милость.”. К счастью для Мошкина и его товарищей, австрийцы не стали пытаться задержать, или грабить русских, как это сделали испанские власти на Сицилии (впрочем, брать было уже нечего). Всех русских мирно отпустили и разрешили проход через владения Фердинанда II.

Возможно, сыграли свою роль давние дипломатические контакты Вены и Москвы – австрийские императоры всегда в целом рассматривали Россию как союзника против турок и поляков, и предпринимать по отношению к русским лишних враждебных действий не собирались. Благодаря такому отношению, отряд бывших галерных рабов без препятствий пересек Австрию, затем подконтрольную Фердинанду II Венгрию (“Венгерскую землю”), и, перейдя австро-польскую границу где-то в Силезии, вскоре прибыл в Варшаву.

Варшава была столицей Речи Посполитой. Обычно польско-литовская монархия была враждебна к русским, но на 1643 год приходится период мира с Москвой. Русских пленников поляки встретили на удивление хорошо – возможно, и до Варшавы докатилось известие о дерзком бунте на турецкой галере, и даже на короля Речи Посполитой (Мошкин именует его “литовский король”) Владислава IV (1633-1648) произвела впечатление храбрость русских пленников и их твердость в желании вернуться на родину.

Владислав тепло принял бывших пленников, обеспечил их содержанием (“велел нам дати пити и есть”),  приставил к ним своего человека — “королевскаго коморника Андрея Заклику”, а затем даже велел выделить русским подводы, чтобы измученные долгим путем бывшие полоняники не шли далее пешком. На дорогу всех русских король одарил деньгами (“всем по 2 рубли”), а Ивану Мошкину целых “10 рублев”. Это были заметные деньги. Воадислав, как и все прочие властители, в чьи земли занесла судьба Мошкина с товарищами, предлагал им остаться и служить у него. И, как и все прочие, польский король получил отказ…

На польских подводах полоняники двинулись далее на восток, в Россию. Во время следования через владения Речи Посполитой, где-то в Белоруссии, судьба Мошкина и товарищей пересеклась с судьбой еще одного русского пленника — Степана Лукьянова, чья история может служить темой для отдельного небольшого рассказа. 

Степан Лукьянов был взят “в полон” польскими войсками еще ребенком (“маленька”) во времена великой русской Смуты (“в Московское разоренье”), и увезен в Литву. В плену Лукьянов прожил более 30 лет, но все это время не забывал, откуда он родом. Трижды Степан пытался бежать на родину. Во время третьей попытки Лукьянов был настигнут погоней и тяжело ранен, как он сам описал – “нагнав меня литовские люди, один порубил топором, а другой саблею”. После этого преследователи бросили Лукьянова прямо на дороге, очевидно, посчитав умирающим, или даже мертвым. По счастливой случайности, вскоре по той же дороге прошел караван подвод отряда Мошкина, и нашел лежащего Степана — “того Степашка нашли на него по дороге“. Русские люди не бросили своего соотечественника и взяли с собой, так как Лукьянов, как и они, “похотел в православную христианскую веру”. Степан от ран не умер, и благополучно проделал остаток пути вместе с Мошкиным и его товарищами.

Вскоре на польских подводах русские полоняники добрались до Вязьмы. Вязьма была уже русским городом, владением московского царя Михаила Федоровича. Воевода города Вязьма — Иван Федорович Львов, выделил для дальнейшего пути “государевы подводы” (т.е. транспорт за государственный счет), на которых полоняники и прибыли в Москву. Их долгий и трудный путь завершился.

Спустя некоторое время (было уже начало лета 1643 года), на имя царя от бывших уже полоняников была подана коллективная челобитная. Согласно традиций того времени, все вышедшие из плена русские люди должны были после возвращения на родину обращаться с челобитными на имя царя и описывать в них – где были, что видели. Также обязательным было описание страданий в иноземном плену и твердости в соблюдении православной веры.

В конце своей коллективной челобитной Мошкин и его товарищи просили царя Михаила Федоровича пожаловать их “за полонское нужное терпение своим царским жалованьем, чем тебе праведному и милосердому государю об нас бедных Бог известит”.  Факт прошения бывшими полоняниками своеобразной компенсации за плен, вовсе не уникален – это также было своеобразной традицией того времени.

Чем же пожаловал православный русский царь своих верных подданных, не пожелавших оставаться в якобы “просвещенной” Европе (на этом месте все “западники” могут дружно плеваться)? На обороте коллективной челобитной бывших полоняников сохранилась помета, записанная думным дьяком Разрядного Приказа Гавреневым. Помета говорит о решении (ответе) царя на эту челобитную. Приведем помету полностью: “[7]151 г. июня в 20 день государь пожаловал тому стрельцу велеть дать корму по 2 алтына, а достальным всем детям боярским по 8 денег, казакам по 7, пашенным крестьянам по 6 денег, для того, что свободились без откупу и отослать подначало к патриарху для исправления, для того, что у папы принимали сокрамент".

Разберем помету. Иван Мошкин был снова принят на стрелецкую службу с “кормом” в 2 алтына (что составляет 12 денег, а 200 денег составляли 1 рубль). Детям боярским (Жилин, Климов, Сенцов, Кореплясов) выдали по 8 денег, казакам (Иванов, Герасимов, Никитин, Игнатьев, Кондраев и Михайлов) дали по 7 денег. Крестьяне, как самый низший класс тогдашнего общества, получили только по 6 денег. На фоне того, что предлагали за границей полоняникам иноземные государи, совсем не густо…

Указание, что пашенные крепостные крестьяне стали свободными (“свободились без откупу”), также совершенно закономерно – по Судебнику 1550 года, все полоняники, вернувшиеся из иноземного плена, становились лично свободными, даже если до плена были крепостными или холопами.

Слова, что полоняники в Риме “принимали сокрамент” говорит о том, что в Риме Мошкин и его друзья все же причастились каких-то христианский таинств (“сакрамент”) от католических служителей. По православным представлениям XVII века, такие обряды по определению не могли быть “правильными”, и потому полоняникам требовалось “исправление” от руки и благословения патриарха. В 1643 году это был Иосиф (1642-52), очевидно, он и “исправил” Мошкина и его товарищей.

Дальнейшая судьба всех героев это невероятной истории нам неизвестна. Преодолевшие несколько морей и несколько стран, произведшие фурор в Европе, полоняники растворились в бурном океане русской истории XVII века…

Для завершения очерка лучше всего подойдут слова русского стрельца Ивана Мошкина, которыми он подвел итог описанию своих странствий по Европе. После этих слов всякому станет ясно, что все, чего он и его товарищи желали – это вернуться в Россию, и не нужны им были ни жалованья, ни земли, ни почет в иных странах. Приведем эти простые слова — “И шел я, холоп твой Ивашка, с товарыщи своими через многия земли наг и бос, и во всех землях призывали нас на службу и давали жалованье большое, и мы, холопи твои, христианския веры не покинули, и в иных землях служить не захотели, и шли мы, холопи твои, на твою государскую милость….”

------------------------------------------------

Примечания:

 [1] Сказание о невольниках, освободившихся из турецкой каторги. // Мемуары, относящиеся к истории Южной Руси, Выпуск 2. Киев.: типография Корчак-Новицкого, 1896. С.389-405.

[2] О побеге русских невольников из турецкого плена в 1642 г. Доклад на V конференции «Славянские чтения» (2004 г). СПб., 2006. С.1-12.

 [3] В описании мятежа рабов попеременно приводятся цитаты из уже упомянутых текстов — челобитной Мошкина и его товарищей, и из итальянской брошюры типографии Григнани. В дальнейшем в тексте такие цитаты отдельными сносками не обозначаются, и именуются “русский текст, текст Мошкина” и “итальянский текст, итальянская брошюра” соответственно.

[4] Здесь и далее по тексту информация о русских воеводах взята по изданию:  Барсуков А.И. Списки городовых воевод и других лиц воеводского управления Московского государства XVII века. М,: Типография М.М. Стасюлевича, 1902. 

[5] Повесть об Азовском осадном сидении донских казаков. (пер. Т.А. Ивановой, Ю.С. Сорокина) // Воинские повести Древней Руси. Л.: Лениздат, 1985. С.459-468