Портрет Златокудрого

В местной администрации города Железногорска, а именно в приемной мэра, висит портрет Ивана Ивановича Златокудрого. Еще с дореволюционных времен. В былые времена сей обшарпанный тщедушный домик был всего лишь флигелек дворянской усадьбы Чеботаревки.

Статский советник Чеботарев Михаил Ксенофонтович весьма интересовался живописью. Жена его Анна Петровна иногда даже сама бралась за кисти, но ни одного ее натюрморта в доме не оставляли. Раздавали в дар сиротским приютам. Однажды Михаил Ксенофонтович пригласил в дом настоящего мастера, известного на ту пору портретиста, Ивана Златокудрого для преподавательской, так сказать, деятельности — поучить Аннушку основам. Поджарый, крепкий, молодой и вовсе не златокудрый, а вопреки фамилии, повыцветший шатен, Иван Златокудрый с радостью бросился в омут с головой. Ежедневные обеды и ужины, чарующие фортепьянные вечера, феерические этюды на природе совершили естественное и вполне объяснимое чудо — Аннушка влюбилась в своего учителя. Втрескалась самым неподобающим и неприличным образом. Муж, конечно же, обнаружил сей моветон. Решив по такому случаю поступить, как человек чести и как дворянин, он вызвал Златокудрого на дуэль.

Бедная Аннушка узнала об этом от Златокудрого и бросилась к мужу. Бухнулась в ноги и целую ночь умоляла о прощении, о немедленном отказе от невероятнейшей ошибки — убийства невинного и талантливого человека. Аннушка была уверена — если дуэль состоится, муж непременно застрелит несчастного Ивана. Она с ужасом представляла страшную картину, где ее возлюбленный лежит распростертый в поле, в его великолепном высоком лбу зияет кровавая дыра от пули, мертвые глаза устремлены в небо, и детская чистая улыбка застыла на припухших от поцелуев губах…

Самое интересное, и сам мастер представлял себе аналогичную картину. Перспектива пули во лбу его мало радовала. В канун назначенной дуэли, пока Анна уговаривала мужа, Златокудрый рвал на себе волосы и ругал себя за легкомысленность и глупость. Что за бесы напали на его трепетную душу и куда завлекли на погибель? Зачем было крутить шашни с женой на глазах у мужа?! Любой на его месте рассвирепел бы. «Я на его месте собаками затравил, шкуру спустил бы… А он видишь благородство показывает — дуэль!» — рассуждал про себя маэстро. Дабы скрасить свое безвыходное одиночество, устремленное к ужасу скорой погибели, Иван взял кисть, укрепил холст и принялся за автопортрет. Он пытался вложить в него все свое раскаяние, все осознание собственной низости. Слезы отчаяния иногда падали на носатые щеголеватые ботинки, пока на холсте рождался совершенно новый, незнакомый Иван Иванович. Ни щепотки гордости, ни капли самомнения не оставил в новом себе Златокудрый. Желая подчеркнуть изменение в душе, стараясь усилить болезненность перемены, художник изменил естественный цвет волос на золотисто-рыжий. Маменька говорила — именно такие они были в его раннем детстве.

Наутро Аннушка обнаружила в комнате вместо возлюбленного лишь его автопортрет. Просветленный лик, полные благородства и раскаяния глаза, пронизанные душевным прозрением венчали и без того великолепный образ. Сам маэстро исчез, оставив небольшую записку. «Прости. Удаляюсь от мира сего навеки. Прощай, Анна.» Михаил Ксенофонтович забрал портрет, отнес в поле и прострелил в нем с тридцати шагов аккуратное отверстие. В самом благородно оттененном лбу. Аннушку он через месяц отослал к тетке в Саратов, где потом она, поговаривали, скончалась от тифа…

А портрет с тех пор висит во флигельке. При советской власти один сердобольный завхоз взял, да и замазал дырку во лбу светлой замазкой. Издали не видно. Спрашивается — ну и что? Что такого, ну висит себе… Подождите. Вы еще не видели мэра Железногорска Ивана Ивановича Пригорина. Он ведь не просто так портрет бережет. На главной стене держит. Они ведь просто одно лицо! И нос, и глаза, и усики. А волосы рыжие — в ноль! Портрет не подписан. Так что мэр с чистым сердцем всем говорит, что это, мол, его благородный предок, хозяин усадьбы, статский советник Чеботарев Михаил Ксенофонтович. Собственной персоной. Электорат пищит от восторга! Знал бы Михаил Ксенофонтович, что так его благородство обернется — себе бы пулю пустил, честное слово…